Раньше надо было

Он просыпается медленно, всё ещё скользя разумом по тонкой кромке сна. Призрачное ощущение чьих-то холодных рук, обвивающих его тело, горячее дыхание прямо напротив губ – всё это обволакивает его сознание, поёт его разуму колыбельную. Игорь осознает, что кто-то бережно несёт его на руках, чувствует невесомость в этих железных тисках, улыбается как мальчишка, вспоминая, что так его носили в жизни только два человека – папа, когда после работы допоздна относил заснувшего в ожидании Игорюшу в постель, и дядя Федя, когда у Грома заканчивались силы на истерики и агрессии, чуть ли не падая в обморок от усталости. Папа мёртв, да и вряд ли бы стал таскать уже почти взрослую шпалу, значит дядя Фёдор, точно он. Наверняка тётя Лена его попросила, сжалилось её сердце над Игорем в очередной раз. Надо, наверное, хотя бы неделю в школе драк не устраивать, а то она расстраивается так всегда, что аж под землю провалиться охота. Зная теперь в чьих он объятьях, Игорь прижимается к твёрдой груди, трётся немного щекой как бы в знак извинения за очередной срыв из-за своих подростковых гормонов, и отрубается снова. Ему снится лето в деревне, поездки на мотоцикле дяди Феди до озера, а ещё деревенские дискотеки. Хорошие были времена, безмятежные. *** Холод бьёт до костей. Воздух тяжелый и острый, так и норовит уколоть Игоря своим морозом. Гром рассеяно смотрит на безоблачное небо, промаргиваясь, чувствуя кожей липкую, потную, пропахшую гарью и чьим-то одеколоном одежду. Он нехотя, чуть ли не со скрипом, поворачивается на бок и фокусирует свой взгляд на окружающей его обстановке. Потихоньку ему вдогонку стреляют воспоминания и о тетрадках Разумовского, и о золотой дорогущей бутылке шампанского, которая смачно так поцеловала его в затылок. Вспоминается и рыжий урод, огревший его этой самой бутылкой, а ещё, к стыду своему, Гром с опозданием осознаёт, что никакой это не Прокопенко нёс заботливо его в постель после очередного нервного срыва из-за насмешек сверстников над отцом мусором, а псих этот придурошный тащил его бессознательную тушу как агнца на заклание. А он, дурак, ещё ластился к нему аки мартовская кошка, ну что за идиот, правильно тётя Лена говорила – у Игоря и ум есть, и везение, а что толку, если он баран такой, ими не пользуется. Ну как, как он мог забыться в этом сне? Из мыслей его вырывает шум сирен, а ещё навязчивый такой звоночек в голове, что на нём не его одежда. Успевший немного уплыть в своё сознание Игорь резко вскакивает, правда в первый раз неудачно, падая на крышу жопой, но на второй ему удаётся устоять на своих двоих. Оглядывает себя в панике, глаза мельтешат, не зная на чём остановится. Потом судорожно ощупывает лицо, понимая, что на нём маска. Хочет сорвать её к чертям собачим, вышвырнуть эту гадость, но останавливает себя. А если его сейчас засекут свои без неё? Эта улыбка Лакалют же разбираться не станет, всех собак на него повесит, Гром знает, как всё работает. Да и Разумовский, будь он неладен, наверняка уже подготовил улики у него дома. Значит ли это, что он и наводку дал, где трупешником валяться оставил Игоря? Если так, то надо сматываться, пока на крышу не пришли свои, они же без промедления огонь откроют. Он делает несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить своё глупое сердце, ища глазами лучший путь отступления, но видимо удача сегодня повернулась пятой точкой к майору, потому что он отчётливо так слышит лязг металла и топот десятка ног по лестнице. В панике он бежит в один конец крыши, потом в другой, но, как назло, никаких вариантов для паркура он углядеть не может. Внутри, где-то в глотке, застревает крик бессилия. Впервые за столько лет он чувствует себя таким беззащитным и уязвимым, и это осознание сносит его как товарный поезд. Игорь смотрит на свои руки, на пробу вскидывает одну и немного трясёт, чтобы понять принцип подачи огня. Медленно так, не отворачиваясь спиной к двери, начинает отходить в ту сторону, где он ещё возможно сможет допрыгнуть до другого здания, чем чёрт не шутит. Паника стоит где-то за ним, протягивая когтистые ручонки к его глотке, но он упрямо мотает головой и твердит в своём сознании о том, что ничего ребятам не будет, если он пару раз в них огнём пульнёт, они же не дебилы, наверняка оделись как на парад. Не дебилы же, да? Размышления обрывает дверь, открытая с ноги, в излюбленной манере майора. Как он и думал, мужики настроены враждебно, благо всё-таки взяли с собой щиты, далеко не все, но да ладно, одни других прикроют. Руки трясутся, но он сжимает их в кулаки, поднимая на своих товарищей. Вина заглатывает его целиком. Чумной Доктор выпускает огонь на бравых солдат порядка. А потом Гром разворачивается и бежит, уверенный, что сейчас не допрыгнет и превратится в лепёшку через пять, четыре, три Не разбивается только чудом, громоздкий костюм, к весу которого он не привык, тянет вниз, особенно плащ. Маска так и норовит зацепиться за перила и слететь, перчатки из огнестойкого материала, поэтому не совсем хороши для висения над пропастью пролётов. Кое-как ему удается зацепиться ногой за лестницу и подтянуть тело. Изнутри царапает животный страх, будто стекло горстями жрал, а теперь застряло и всё никак бухнуть в желудок не может. Грудь сдавливает, слюна горькая и противная, хочется её сплюнуть, но тканевая и костяная маски мешают это сделать. Темнота хочет его сожрать, и Игорь впервые не против. Она кажется до абсурдного осязаемой, закрывая его испуганные глазёнки липкими ладонями. Гул в ушах перекрывает все посторонние звуки, остаётся только шум крови. Это и неплохо бы, слышать не хочется ничего, но лучше уж как заяц каждого шороха стеречься, чем попасться кому-то из своих по невнимательности. Боль ощущается эфемерно, совсем неясно и размыто. На автопилоте майор в голове начинает прокладывать оптимальный маршрут до дома, вспоминает дворик потемнее, чтобы скинуть большую часть брони, думает, насколько опасно вообще идти к себе, а если да, то куда тогда? Точно не к Прокопенко, Гром его подставлять не хочет. До дачи родителей слишком долго, он в такой одёжке и без денег далеко не уйдёт. Завалиться к Разумовскому и всё-таки прихлопнуть гада? Идея неплохая, но вряд ли в таком состоянии он способен на хороший бой, да и у этого рыжего мудака точно есть ещё один костюм, Игорь помнит, что щекой, когда к груди прижимался, там точно пластины были. Ух ну и богатый ублюдок. На ходу снимает с себя плащ этот пафосный, хочет выкинуть в мусорку, но останавливается. Если он снимет с себя броню, то лучше её не оставлять операм, наверняка же Разумовский его отпечатки наоставлял на костюме, да ещё и кровь с головы могла накапать. Значит, чтобы как придурок не нести в руках всё это добро под названием экипировка, надо сделать кулёк из плаща, в темноте как раз за портфель сойдёт. Передумав, Игорь уже начинает идти дальше по улице, когда слышит шорох в конце здания. Чтобы не выдать себя, не снижает скорость шага, но поворачивается боком, чтобы в спину ничего не прилетело, а плащом в руке наполовину прикрывает себя. И правильно делает, потому что из-за угла выскакивает перепуганный Дубин с электрошоком в руках, стреляя ему прямо в грудь, благо он заранее прикрылся тряпкой. В следующую секунду Гром откидывает спасшую его материю и выбивает отточенным движением оружие из рук мальца с такой силой, что то ломается об асфальт, а потом ещё вмазывает ему прямо в рожу, так, для профилактики, чтобы мозгами думал, когда шёл незащищённый на маньяка. Мстительный голосок в голове говорит добавить ещё один удар за слив московскому козлу, но ладно уж, Дубин и так сопля, второй кулак его точно в больничку отправит. Напоследок пригрозив на пальцах пацану, он разворачивается и думает, как бы запетлять, чтобы возможный хвост от Дубина его потерял. Настроение неуклонно растет к отметке «это пиздео драйв», что немного лучше его предыдущей «грёбанный тотальный пиздец». Всё-таки в одном Разумовский просчитался – он, Гром, очнулся раньше поимки, чудом сбежав. А это значит, что повесить на него свои тёмные делишки миллиардер не сможет. Майор, конечно, в ответ тоже ничего предъявить не в силах, но ничья лучше тотального поражения, так ведь? Надо, наверное, затаиться на пару дней, обшманать всю квартиру на заначки подставные от этого психа, смыть с себя всю гарь, усталость, проверить голову на сотрясение, подлечиться, и с новыми силами пойти на этого мудозвона. Тупой придурок Дубин налетает на него сзади, сцепляя его в капкане рук слишком сильно для такой мелюзги. Ну не придурок ли идти с голыми руками на вооруженного террориста? В тишине двора раздаётся лишь пыхтение их двоих, Игорь летит спиной в стену, чтобы придавить паренька, выбить из него дух. Тот почти сразу разжимает руки, отпуская Игоря, и тот, радостный, поворачивается, чтобы точным ударом вырубить Диму, когда рука блондина зацепляется за стык между скулой и маской, царапая кожу ногтем, и срывает её с лица испуганного майора. Игорь вскидывает левую руку, пытаясь то ли угнаться за маской, то ли вырубить парня до того, как тот разглядит его лицо, по привычке сжимает ладонь в кулак. Вскрик Димы на задворках сознания оседает пеплом. Первое мгновение Гром даже не понимает, что произошло. Вот он пытается аккуратно так вырубить мальчишку, а теперь тот только ногами так дрыгает почти забавно, пока Игорь его держит правой рукой за грудки. Дубин не кричит даже, ударная волна огня была направлена прямо в его ошалело удивленное лицо с разинутым ртом. Отвращение к себе встаёт поперек горла вязким комом. Пот тонкими струями стекает по лицу. Хочется проблеваться как следует, а ещё лучше свернуться калачиком под тяжёлым одеялом и никогда оттуда не вылезать. Проглатывая острый приступ кашля из-за вони сгоревшей плоти, Игорь хватает маску с земли, машинально как-то тканью плаща пытается оттереть руку мальчишки, вдруг там эпителии Грома остались, психует и хуярит по рукам огнём. А потом по всему телу. Не сильно так, но улики точно никакие не выживут. Автопилотом делает всё то, что задумывал до этого, с седьмого раза завязывает кулёк с вещами, пробирается домой через крышу, чтобы соседи не слышали шум в подъезде. Думает пойти спать, но останавливает себя. На часах почти пять часов утра, скоро наверняка позвонит Прокопенко с известиями о смерти бывшего сослуживца напарника. Да и странно было бы Грому спать, он всегда ранняя пташка. К тому же, отрешённо замечает он, надо спрятать в тайник всё то, что сюда притащил как улики Разумовский. Лежат они причём бездарно – все на видных местах, так и манят взгляд. Настоящий маньяк никогда бы не стал так глупо на виду оставлять оружие, даже если бы гости к нему не захаживали. Мало ли что может случиться, вдруг соседи позвонятся или ещё что. Прежде всего Игорь чуть ли не до крови моется в ванной, сметая с себя эту ночь. Потом начинает в одних трусах рыскать по квартире, всё подозрительное без разбору прячет в потайной дверце, о которой знает только он. Помнит, что эту нишу ему когда-то давно показал отец, там хранились дела, которые те вели с дядей Фёдором, а после много лет пустовала. Теперь ей снова нашлось применение. Гром правда не знает, что это за тайник такой от создателей квартиры, но штука хорошая. После этого идёт готовить себе завтрак, размышляет, что одежду-то его вместе с любимой кепкой и кожанкой прибрал к своим рукам поехавший. Вздыхает печально, жуя бутерброд с сыром, запивая кипятком, и прикидывает во сколько обойдётся купить нормальную куртку, чтобы и выглядело прилично, и бегать в ней было удобно. Потом думает – а зачем бегать? С работы его попёрли, Разумовский его своим телохранителем теперь точно не возьмёт, а в работе охранником всё равно надо одеваться в дресс-код, там уже не отвертишься. *** Ближе к шести и правда звонит Прокопенко, только телефон берёт в руки не Игорь, а Сергей в своей башне. Думает, прежде чем ответить на звонок, что странно как-то это, его же уже повязали. Не могли же они к утру не найти его на крыше? Потом выясняется, что ищейка очнулся раньше времени, без зазрения совести использовал огонь на полицейских, сбежал, а по пути ещё умудрился убить стажёра, причём очень жестокой смертью, как ему шепотом поведал начальник полиции. Они ещё какое-то время разговаривают, Разумовский на ходу придумывает ложь о том, что Гром к нему вчера пришёл и они вместе пили, что тот был подавлен и из-за этого забыл похоже телефон свой у него в башне. В принципе не так уж он и соврал. Минут десять после звонка Птица сидит в тишине, смотря на рассвет сквозь панорамные окна. По идее нужно судорожно перекраивать план, да ещё и у Грома теперь есть копия костюма, если только тот его с испугу не выкинул. Но предательское возбуждение покалывает во всём теле, как только его мысли возвращаются к образу майора в его костюме, испуганного, затравленного, поставленного против своих же сослуживцев. И ладно ещё огнём окатить подготовленных к этому бойцов, но стажёра? Что такого должен сделать был малец, чтобы весь такой чистенький и правильный полицейский с принципами запихнул ему руку с огнём прямо в глотку? Птица закрывает веки и прямо перед ним два заплаканных, прикрытых в томительном ожидании тёмно-серых глаза. В принципе, думает он, не так уж и плохо, что майор смог сбежать, так даже интересней. Не придётся жертвовать личностью Чумного Доктора ради подрыва только одного здания. А бунт он сможет вызвать и другим способом, народные массы уже напоминают котёл из ада. Кивнув самому себе, мужчина разворачивается на стуле лицом к большому экрану и говорит: – Марго, проверь по камерам вернулся ли Игорь Гром домой. Если да, то следи за его передвижениями. Если нет, то найди мне его, у тебя полная свобода действий. Птица усмехнулся себе под нос и начал прокручивать в голове возможные версии его следующей встречи с полицейским. Это обещало быть интересным. *** Полусонный, будто пыльным мешком по голове ударенный, Игорь открывает дверь после третьего нажатия на звонок. За дверью стоит Фёдор, весь измученный, глаза уставшие, а под ними синяки чуть ли не с кулак. Не говоря ни слова Игорь отходит в сторону, пропуская шефа (теперь уже бывшего). Тот в развалку доходит до кухни, падает на стул и тяжело вздыхает. Жестом просит и Игоря сесть за стол. Тот недоверчиво щуриться, но подчиняется. – Дядя Федь, вы чего в такую рань ко мне? Я же теперь в увольнительном, могу позволить себе вставать не с первыми лучами солнца. – Гром улыбается как-то вымученно, явно пытаясь подбодрить его, Прокопенко. Сердце сжимается за этого мальца так сильно, что плакать хочется. И ведь умный, порядочный, даже внешностью не обделён – ну что он всё впереди паровоза мчится, не думает наперёд о себе самом? Впрочем, сейчас не об этом. Федор пару раз отстукивает незамысловатый ритм по столу, затем глубоко вздыхает и говорит как на духу, будто пластырь срывает: – Диму убили. Игорь сидит, смотрит на него все так же, глазами хлопает, видно ещё не осознал, а может и не помнит какой такой Дима в принципе. Прокопенко вздыхает и начинает рассказ. – Ночью Чумной Доктор ворвался в казино Золотой Дракон, испепелил там почти всех, благо простых сотрудников не задело почти. Не знаю почему, но он не сразу ушёл. Ну мы его и оцепили. А он с крыши сиганул и дёру. Думали всё, упустили. А потом начали со своими по рации связываться, кто на постах в засаде сидел, а Дима Дубин, твой напарник, да-да, Игорь, напарник, не смотри на меня таким кислым взглядом, на связь не выходил. В общем нашли мы его, ужас, даже вспоминать мерзко… Я не знаю, что там было, но похоже малец решил на него в одиночку напасть. Ну и поплатился. Этот мерзавец ему прямо в горло огонь пустил. Тут уж даже Игоря проняло. Он весь сразу побледнел, рот открыл и слова вымолвить не может. Потом резко встал, чуть стул не опрокинув, и начал наматывать круги на кухне, руками себя дёргая за волосы. На него страшно было взглянуть, малец был похож на загнанное в угол животное. Пять минут Гром не мог найти себе места, а потом резко остановился, посмотрел на Фёдора заплаканными глазами и побежал в уборную выблевывать свой скудный завтрак. Полчаса спустя заплаканный парень лежал в постели, пока начальник полиции осторожно гладил мальчишку по спине. Ему не хотелось думать о том, какую вину сейчас Гром кладёт на свои плечи. Наверняка же думает, что это он виноват, что не был рядом с Димкой, что должен был раньше поймать этого убийцу, что если бы он всё ещё был в органах… Страшная это участь. Когда Фёдор уже собирался уходить, тихий голос окликнул его. – Дядь Федь, а почему вы сказали, что он ему прямо в горло огнём полыхнул? Может он и не целился туда, а у Димы рот открыт был просто? Или ещё что. Прокопенко немного постоял, обдумывая слова. – А если он ему в другое место целился, то это лучше что ли, гуманней? Он его всего, Игорь, поджарил. Игорь покачал головой, и новые слёзы полились из его глаз. Старик вздохнул, не хотелось ему оставлять в таком состоянии мальчика, но работа не может ждать, особенно с нынешним беспределом. Напоследок он только добавил: – Кстати, ты вчера пьяный был, забыл у Сергея, ну, Разумовского, телефон свой. Я же поэтому и приехал лично, так как дозвониться не смог. Закрывая дверь, Прокопенко не видел расширенных в полном ужасе глаз подопечного. *** Сознание периодически всплывает на поверхность, но всё равно не в силах заставить Игоря проснуться. Горло саднит от долгих рыданий, а голова раскалывается. Нос забит соплями. По пути в ванную натыкается на все косяки и выпирающие поверхности. Единственная лампочка раздражающе часто мигает, поэтому свет от греха подальше Гром решает выключить, всё равно двери нет. Умывая лицо холодной водой, он думает, что нужно было просто сигануть с крыши и разбиться нахрен. Он заслужил. Почему-то сразу не вставило, будто ничего и не случилось такого. Даже когда он оказался в своей квартире, единственном месте, где он чувствовал себя защищённым достаточно, чтобы расслабиться хоть ненадолго. А потом пришёл Прокопенко и рассказал про Диму. И всё, плотина мнимого спокойствия рухнула. Может всё дело в том, что он поверить в это не мог, а потом ему начальник сказал, и тут уже хочешь не хочешь, а верить придётся. Хуй его знает. Это не важно. Он убил человека. Дубина убил. Напарника, будь он неладен. Невиновного мать его паренька в упор огнемётом. А всё потому что он за свою шкуру трясся. А трясся, потому что пошёл на врага в одиночку, никому ничего не сказав. Да уж, они стоили друг друга с Дуб… Игорь делает серию упражнений для дыхалки, чтобы хоть немного успокоиться. В голове безбожно пусто, ни одной здравой мысли по поводу того, что делать дальше. Одна только мысль в голове: бежать. Бежать без оглядки, неважно куда, главное, чтобы никаких технологий, никакой связи. Только так от этого зверя и спрячешься. Гром и сам не понимает отчего так боится Разумовского, пару часов назад был готов ему начистить лицо с пылким энтузиазмом, но теперь? Теперь тот знает, что Игорь не попал в его сети, более того – убил с особой жестокостью невиновного человека. С которым у него недавно был конфликт. Боже, что же сейчас этот психованный о нём думает? Игоря передёргивает. *** Когда приходит день похорон Димы, майор всё-таки решает выбраться из своей берлоги. Моется, даже бреется, отчего молодеет лет сразу на пять, надевает старый, но опрятный черный костюм на все случаи жизни, пару раз даёт себе ощутимые пощёчины и выходит за дверь. Встречается у кладбища с Прокопенко, заранее созвонившись с ним по новому телефону (он не дурак идти в логово дракона за какой-то невсравшейся нокиа, да и та уже наверняка в мусорке). Медленно они вдвоём подходят к нужному участку земли, но Игорь извиняется и отходит в тень, подальше от плачущей мамы Дубина, его сослуживцев, с которыми он успел подружиться. Смешно, а у Димы с ними контакт найти получилось быстрее, чем у Игоря за столько лет совместной работы. Проходит всё гладко, можно даже сказать тихо. Ближе к концу правда Гром не выдерживает и, заплакав, решает ретироваться, чтобы никто его таким не видел. Настроение паршивое, погода тоже, а новую куртку он себе так и не купил. Правда плевать как-то даже, знает, что надо, а не может. Одевается пару раз даже, чтобы в магазин сходить за теми же продуктами, сидит часами, пялясь на дверь, и не выходит. Только сегодня себя пересилил и то не ради себя, а для Димы. От последней мысли сразу так мерзко от самого себя становится. Ведь если бы не он, никаких похорон бы не было. В тумане Игорь возвращается домой, ноги еле плетутся, недосып и недоедание даже на нём могут сказаться. Только переступив порог квартиры, понимает, что стало чище. Настораживается. Тихо, зная каждую половицу в этом доме, ступает по тем, что не скрипят. Аккуратно доходит до кухни. На столе лежит рукописная записка на бумаге из принтера.

Привет, Игорюша. Я и Федя о тебе волнуемся. Как ты, милый? Глупо. Мы тебе тут принесли поесть домашнего, а то ты совсем о себе не заботишься. Ещё таблетки от бессонницы, выпей их. Феденька сказал, что от них снов не будет, так что смело глотай, только посмотри дозировку. Ну ещё по мелочи здесь сделали дома. Повесь потом бельё сушиться, не забудь, Тётя Лена.

Хочется улыбнуться от такой заботы, он почти себе это позволяет. А потом глаза прикрываются и под веками появляется испуганное лицо Дубина за секунду до… Игорь чертыхается, наливает стакан воды из-под крана и залпом выпивает три таблетки, даже не смотря рекомендации к применению. Знает, что глупо, что давно не ел, надо было сначала покушать, прежде чем жрать снотворное, но сил никаких нет. Уже на задворках сознания, когда разум начинает ускользать в мир морфея, Игорь задаётся вопросом кто это мы, но отмахивается. Это, наверное, тётя Люба, соседка снизу, навязалась, чтобы посудачить о нём. *** Просыпаясь, Игорь чувствует себя так, будто проспал не пару часов, а, как Спящая красавица, лет сто, не меньше. И хоть сознание пришло в какую-никакую, но форму, то тело он отлежал. Переворачивается с живота на спину, не открывая глаз и думает: это не моя постель. Здесь по-другому пахнет воздух, матрас явно дороже всей его квартиры вместе взятой, а ещё у него никогда не было атласного постельного белья. Гром резко вскакивает, ошалело рыская глазами в пространстве. Почти сразу зацепляется взглядом за фигуру на стуле в углу комнаты. Звенящая тишина повисает в воздухе. Разумовский с их последней встречи стал выглядеть будто совсем другой человек, дело даже не в более мрачном стиле одежды. Он весь не такой, по-другому укладывает волосы, сидит уверенно, взгляд хищный. Да он даже кажется больше в размерах, хотя за эти несколько дней вряд ли бы смог нарастить себе массу. Хотя, вполне возможно, что прежний образ просто скрывал за фасадом хлипенького айтишника каменную груду мышц, потому что по-другому Гром себе объяснить не может как тот с такой лёгкостью его на руках таскал до крыши. И судя по его нахождению здесь – это не единственный его опыт перетаскивания игориной туши. — Здравствуй, Игорь. — Иди в жопу. Майор это слова выплёвывает с такой горячностью, не думая о последствиях. Ему уже всё равно что с ним будет, он это заслужил. Но Разумовский не злится, даже не хмурится, только лыбу довольную скалит и смотрит как на зверушку диковинную. Игоря от этого передёргивает. Ни один из них идти на контакт не собирается, поэтому Гром решает всё так аккуратно осмотреть обстановку. Комната небольшая, просторная, с правой стороны окно во всю стену, по пейзажу за окном становится понятно, что в башне «Вместе». Убранство помещения скудное, хоть и неимоверно дорогое. Кровать, комод справа, а на левой стене туалет с прозрачной дверью (зачем тогда эта дверь вообще нужна?) и душевая кабина. Ну и стул с треклятым Разумовским в углу рядом с дверью. Неужели тот думает, что сможет удержать Игоря здесь силой? Вряд ли его будут пытать напротив панорамных окон, хотя кто знает этих извращенцев. Постепенно уверенность вливается в его вены, даже довольный рыжий чёрт не пугает его. Если бы хотел убить, то давно бы уже сделал. Хочет, наверное, его запугать и поиграться, но не на того напал. С таким мыслями Игорь решает скинуть с себя пуховое одеяло, чтобы в случае нападения не быть в нём запутанным. И тут обнаруживается проблема. И дело даже не в том, что он в чём мать родила. Всё куда хуже – у него лодыжка левой ноги закована в цепь, спускающуюся вниз с кровати. Гром даже наклоняется вбок немного, чтобы проследить, где эта цепь кончается, но так как с кровати он не решается слезть, то не совсем видно, но кажется, что закручена в пол совсем рядом с постелью. Когда он дергает за цепь, проверяя на прочность (конечно она не поддается, ты же в руках у миллиардера, Игорь, не будь наивным), он понимает, что проиграл. И отчего-то это кажется ему правильным. Потому что так и должно было быть с самого начала, чтобы без Дим и огня, без жертв. Лучше бы он правда умер от того удара в голову. Оказывается, это на удивление легко – проигрывать. И плевать, что подвел всех тех, кто верил в тебя, кто равнялся на тебя. Плевать, что они ставят сейчас своё будущее на кон, а он тут лежит в удобной кроватке и даже для приличия не пытается Разумовскому глаза выколоть. Всё что угодно, лишь бы эти болезненные вспышки, (вина, милый, люди называют это виной) выжигающие сознание, прекратились. — Не слишком туго, майор? Я очень долго выбирал, всё для вашего комфорта. Если будет натирать лодыжку, то вы скажите, я заменю. — от интонации, с которой рыжеволосый к нему обращается, по спине бежит дрожь. Это не угроза в его голосе, но что-то дикое, тёмное и опасное. Игорь заставляет себя не отползти назад к изголовью кровати от потенциальной угрозы, лишь прикрывает своё достоинство краешком одеяла. — А ты подойди и проверь. — Гром вскидывает подбородок вверх, будто в нём ещё силы есть на борьбу, будто он не сдался уже на милость монстру без шансов на отыгрыш. Пару секунду они играют в гляделки, а потом убийца встаёт и вальяжной походкой направляется в сторону кровати, наклоняется медленно, всё ещё не отводя от Игоря взгляда, берет в руки цепь, выпрямляется, обматывая цепочку на ладонь, а затем резко дёргает, да так, что Игорь из сидячего положения сразу в лежачее опускается. Его ещё пару раз дергают, чтобы пододвинуть ближе к краю постели, но Гром умудряется зацепиться пальцам за простыни, чтобы не плюхнуться задницей на пол, настолько сильные рывки делает Разумовский. Откуда в этом худом теле силы столько? Мужчина в чёрной рубашке подходит вплотную к кровати, коленями упирается в матрас, склоняясь над ним с обезоруживающей улыбкой. Пока Гром думает, что лучше – ударить по мерзкой морде или держаться за простыни, вдруг его снова дёрнут за цепь, чужое лицо приближается к собственному непозволительно близко, горячее дыхание опаляет ушную раковину, нос утыкается в щёку. А потом происходит, то, от чего даже у Игоря сердце в пятки уходит, потому что честно? Он блять не знает как на такое отреагировать. — Ты меня, что, понюхал? Парень только смеётся, продолжая водить носом вдоль левого виска. Это, ну, нестандартная ситуация в его жизни. Одно дело быть готовым к пыткам, психологическому давлению, но что делать, когда пироман решает тебя обнюхать? Всё это настолько сюрреалистично и не укладывается в голове, что возникает мысль о том, что он всё ещё валяется бревном в кабинете миллиардера, а его воспалённый мозг просто попытался продумать дальнейший план действий, и получилось это. Да, точно, никакого казино и Димы, и улик в доме, это всё просто происходит в его сознании, скоро он очнётся и всё будет… ну не хорошо, но точно лучше, чем сейчас. В ту же секунду майор дёргается, пытаясь убрать чужую руку со своей шеи. Рыжеволосый цокает языком, и, предварительно проведя с силой ногтями по ярёмной вене, отпускает, отходя от кровати. — Тётя Лена думает, что ты приехал ко мне домой после нервного срыва из-за похорон, так что несколько дней тебя точно никто не будет искать, не волнуйся. — рыжий чёрт улыбается ярко, даже тепло так, будто это не он приковал мужчину за лодыжку на цепь, обманул чету Прокопенко и просто-напросто пытался пару дней назад подставить Грома. Лучше бы правда кричал, чем это мнимое радушие. — И ещё, Игорь, на комоде справа стоит стакан с водой и таблетки от простуды, выпей их обязательно, я не собираюсь тебя лечить, если заболеешь. Шатен смотрит на него с неприкрытой злостью. Теперь рука Разумовского ложится на его щеку, ту, где Дима оставил глубокий порез ногтем, проводит большим пальцем под глазом, затем спускается вниз, очерчивает губы. Когда пальцы начинают надавливать на уста, пытаясь их раскрыть, мужчина не выдерживает и слегка прикусывает первую фалангу большого пальца. — Убери. Руку. — рычит он. Держат его крепко, но Игорь все равно пытается отвернуть голову, вырваться из чужих тисков. Рядом с ним трудно дышать. Как некстати вспоминается, что Разумовский вообще-то в его вкусе. Особенно нос этот чёртов. Игорь помнит, как восхищался им, как называл его героем при Пчёлкиной, искренне за него болел, даже если и не разбирался в этих новомодных гаджетах и технологиях. Среди всех этих продажных, развращённых и завистливых людишек Сергей Разумовский был для города как свежий глоток воздуха. Смешно, что именно этот прекрасный принц, который должен был их спасти от смрада высшего круга, оказался серийным убийцей. Ты тоже убийца, Игорь, ты тоже. Он не знает, чего он сейчас хочет больше. Что он сейчас вообще чувствует? Он ненавидит, желает причинить оппоненту как можно больше боли, а может он смирился с этим, хочет просто лечь и отдаться, позволить наказать себя? Господи, он так надеется, что это все сон. Он молится, чтобы ему перестало хотеться всего этого, снова стать прежним собой, а не половой тряпкой. Он решается. Он бьет миллиардера в солнечное сплетение, от чего тот на пару мгновений ослабляет хватку, что позволяет Грому, наконец, освободить свое лицо. Затем отползает к изголовью кровати и забирает себе как можно больше свободной цепи, которая ещё не намотана на руку убийцы. Он думает, что сейчас прогремит атомный взрыв, разнесет тут все к чертям. Его просто оставляют одного. Игорь никогда не признается, что лучше бы выбрал побои, чем тишину. *** Игорь… сложный. Не столько даже в понимании, здесь он как открытая книга, сколько в обуздании этой непомерной мощи. Слишком упрям, самонадеян, своеволен. Это заводит Птицу, Сергей чувствует чужое желание обладать, держать, заявить права и никогда не отпускать. К своему стыду он тоже хочет частичку этого. И всё же у него чуть больше совести, чем у Птицы. Поэтому, если бы были немного другие обстоятельства, то Серёжа уже отпустил бы Грома и наказал бежать куда глаза глядят. Но Игорь убил. Убил напарника в костюме Чумного Доктора. И это его, Разумовского, вина, что Игорь вообще в таком положении оказался. Не надо было говорить, что майор дышит. А ещё лучше – не ударять его бутылкой по голове. Хочется говорить какие-нибудь пафосные речи о том, что они похожи, что Гром такой же, ничем не лучше. Но лучше же. Сергей не морил себя голодом, когда Олег Птица пришёл после первого убийства. Не страдал кошмарами, когда на мусорке сожгли невинного ребёнка. Это не он часами ревел навзрыд, когда страдали на пути к цели простые люди. А Игорь только из-за Димы всё это делал. И делает. И это его, Разумовского, вина. Серёжа вздыхает, трёт устало переносицу и думает о том, что, будь хотя бы у половины полицейских такая совесть как у Грома, ночью спать было бы спокойней простым гражданам. Как некстати вспоминается Гром в кандалах, молчаливый, губы в тонкую линию. Весь как изваяние, только глаза полны беспомощности, какой-то щемящей тоски. На месте лесного пожара там теперь потухшие угольки. И это опять его, Серёжи, вина. *** Разумовский сам не знал, на что надеялся, когда приказал Игорю выпить таблетки и не проследил за этим. Как Елена Прокопенко по секрету сказала: "Он хоть и тридцатилетний мужик, а на самом деле такое дитя". Хотя в этом плане ему предъявлять нечего, не лучше, тот же стенд со снеками говорит о многом. И вот теперь у Игоря температура под тридцать девять, а Разумовский вынужден звонить женщине, чтобы спросить, как они Грома в детстве лечили. Хорошо проводят вечер, если кратко говорить. — Да, тётя Лена, да, сделал… Есть конечно, это же в каждой аптечке валяться должно… И со сроком годности тоже всё отлично, я в этом плане педант... — Из разговора выясняется, что если Игорь болеет, то это всегда тяжело и надолго, благо редко простужается. Но если уж произойдёт, то температуру сбивать почти никак, первые три дня всегда очень трудные. А ещё из Грома пациент никакой, но это он и так уже понял. Сначала Серёжа думает оставить майора днём одного, но после бессонной ночи, когда он постоянно подрывался, чтобы успокоить невменяемого Грома, пришлось приказать Марго отменить все встречи или перевести их в цифровой формат. Он и так слишком много должен мужчине, оставлять его одного в таком состоянии было бы преступлением. Так они и проводят свой день в тишине, периодически нарушаемой видеозвонками. Рыжеволосый даже думает, что тётя Лена приврала, говоря о том, как плохо Гром переносит обычную такую простуду, но не тут-то было. К вечеру спавшая до тридцать семь и девять температура поднимается до тридцати восьми и шести, а Игорь, который похоже не понимает, где находится, жалобно продолжает звать своего отца, ластясь к рукам со слезами в уголках глаз. Тут даже у Птицы немного сердце сжимается, ну или что там за глыба у него на месте этого органа. Да и не уверен Сергей, что это было сочувствие, скорее трепет? Ему всё ещё трудно понимать второе Я. Ближе к ночи Разумовский залезает к майору по одеяло, садится в изголовье кровати, обнимает мужчину сначала осторожно, нерешительно, а потом плюёт на всё и сгребает в охапку, когда чувствует, что шатен сам к нему льнёт, ища утешения. Его холодные руки гладят Игоря по голым костлявым плечам, разминают шею, заплетаются в волосы. Это немного, но успокаивает трясучку тела. Игорь, наверное, впервые за много лет без своих бравад и щитов, сломленный не столько болезнью, сколько всем тем, через что его заставила пройти жизнь. И Сергей. Сергей тоже заставил. Постепенно миллиардер сползает вниз, ложась рядом. Гром тут же обвивает его руками и ногами, прижимаясь лицом к груди, прямо там, где истерично бьётся сердце. Игорь наконец спит без кошмаров всю ночь. *** Удивительно, но за время болезни полицейского Птица ни разу не требует контроля, даже не заикается по поводу новых убийств. К облегчению Сергея его второе я так же не пытается как-нибудь навредить майору или помешать выздоровлению. Только ходит иногда как загнанный в угол зверь глубоко в сознании Разумовского. Рыжеволосый надеется, что это не затишье перед бурей. *** Игорь не знает, как это объяснить, но уверен, что у этого пиромана проблемы с башкой. Нет, он уже знал, что есть, нормальные людей не убивают, (конечно, милый, ты точно можешь судить, ты же такой же) не наслаждаются их мучениями. Но то насколько разное поведение бывает у Разумовского? Это не просто скачки настроения, не человек в стрессовой ситуации. Это даже на психа списать нельзя. И ещё глаза эти чёртовы, то они голубые, то жёлтые, линзы что ли носит? А зачем, тем более при нём? Вспоминается ещё ночь перед этим, когда обезумевший Разумовский произнёс имя Олег, смотря в пустоту, будто видел там кого. А может и правда видел? Игорю бы ручку с бумагой для своих хаотичных мыслей, но тут нет ни того ни другого. Здесь в принципе ничего нет кроме минимума. В комоде только парочка белых шёлковых рубашек, одно полотенце и тапочки на арабский манер. Даже посуда тут вся одноразовая, да и надолго его наедине с ней не оставляют. Не хватает только мягких белых стен и всё как дурке, даже больной имеется – он сам. Игорь обречённо качает головой, поняв, что побег в данных условиях недействителен, и решает поспать, всё равно больше здесь делать нечего. Зря решает. То ли ему Разумовский забыл затолкать в горло пилюли, то ли они в принципе перестали действовать, кошмары его находят. Дубин его находит. Его в принципе собственные заёбы находят. Его кошмарят жаром в ладонях, пеплом в лёгких, а вдогонку: вместо шума крови ушах – предсмертный крик Димы. Игорь плачет, зажимает уши ладонями, поёт песни громче любого оперного певца, но всё уходит в пустоту. Тишина. Это невыносимо, это как терять папу, как уезжать из дома, как Закончить ему не даёт оглушительная пощёчина, вырывающая из сна. Орущий во всё горло будто его ножом режут Игорь резко затыкается, распахивает свои серые глаза блюдца и по инерции сжимает руку на шее того, кто его разбудил. Сверху на него смотрят два прищуренных жёлтых шара. Гром не должен, но все равно стыдливо убирает руку с закованной в броню шеи. — Успокоился? И тут всякое стеснение пропадает. Потому что Разумовский таким тоном с ним говорит, будто он дитё неумелое, только и делает, что ноет. Будто это ненормально с кошмарами спать после убийства конечно ему нормально без совести, Игорь, не будь идиотом. Гром под ним начинает ужом вертится, лишь бы досадить, выплеснуть всю злобу; сначала козлу приходится попотеть, чтобы с ним совладать, потому что Игорь сдаваться просто так не намерен, вообще не намерен, не заслужил. А потом Разумовский цокает языком, садится бёдрами ему на живот, отчего весь воздух сразу из него выходит, одним махом сжимает в правой руке громовские кисти, фиксируя. Тут до него доходит, что его не сразу связали для потехи. Урод. Свободная ладонь убийцы ложиться ему на шею. Лицо Игоря багровеет, как только левая рука сжимается. Он выгибается под мужчиной, широко открывает рот; дышать совсем нечем. — Раз-зум-кий Ему в душу смотрят два обозлённых, лишённых любой жалости глаза. Давление на шею всё нарастает; у майора даже из уголков глаз начинают потихоньку скатываться слёзы, а вены проступают по всему лицу. Рука отпускает, и ледяной воздух заполняет лёгкие. Приступ кашля настигает почти сразу, тело хочет согнуться пополам и просто выхаркать половину органов прямо на пол, но рука хоть и не давит, всё равно заставляет оставаться в том же положении. Мешает оклематься ещё и то, что Разумовский до боли тяжелый, сидит у него на животе и не даёт нормально вдохнуть. Смотрит только глаза в глаза, а у самого очи чёрные, радужки не видать. Игорь думает, что у него не лучше. Потому что нравится. Даже если грудную клетку так ломит, что даже дышать не хочется. Ему нравится, колется, хочется, потому что он такой же урод моральный, потому что он не по Диме плачет, по чести своей он ревёт. Потому он моральный урод, что не против убийства Гречкина. Потому что он лицемер, поэтому и нравится. А раз лицемер, то всё ему можно. — Поцелуй меня, — сипит он натужено, — поцелуй. — А потом снова моей смерти захочешь? Игорь думает пару секунд, сводит брови к переносице и качает головой из стороны в сторону. — Не захочу. Разумовский хмыкает, отпускает его руки из плена, стирает ладонями в перчатках слёзы и улыбается, наклоняясь. Сергей целует его сразу глубоко в рот до тех пор, пока перед глазами не начинает плыть. Игорь думает, что это самый лучший поцелуй в его жизни. Хочется засмеяться до истерики, когда Разумовский будто пёс слизывает языком с его висков солёные следы, утыкается носом в шею и дышит так глубоко, будто он от одного запаха Игоря балдеет. И Игоря от этого полоумного так ведёт, что аж до дрожи пальцы впиваются в пластины брони, даже скрежет слышен. Боже, какие они два конченных человека. Жалящими осами поцелуи спускаются вниз по шее, пластина под подбородком неприятно царапает кожу; рубашку с Игоря срывают так яростно, что все пуговицы в разные стороны разбегаются. Пироман хренов сейчас больше похож на полоумное животное, тыкается везде своим носом, кусает, руками будто территорию метит. Это и не приятно, и не отвратительно — просто вмазывает лучше любой погони, любой победы. Потому что он уже в руках Разумовского, а ему всё мало, мало чужих слёз, криков, злости, желания. — Никуда тебя не пущу, — сдавленно рычит Сергей. — никогда никуда. — Не пускай, — надрывно произносит он, вспоминая грязь улиц, продажных копов, крышу, огонь, Диму. — Целее буду. Разумовский заходится каркающим смехом, утыкаясь лицом в живот. — Да, — говорит он, отсмеявшись, — целее. Игорь плачет, закрывая пылающее лицо руками. Надо было попросить поцелуя сразу при встрече, в казино, в ту ночь. Раньше. Надо было попросить раньше.