"(НЕ)Принятие"

      — Ты вообще книгу открывала хоть раз? Неужели ни единой знакомой буквы не встретилось, чтобы запомнить, что в учебнике писали?! — в очередной раз надрывался я.       Девчонка плакала тихо и беззвучно. Если бы не едва различимые звуки тяжёлых обиженных слёз, ударяющихся об пол, я бы счёл, что в классе остался вовсе один. Но нет. Едва различимое дыхание и всё более частое «кап-кап» об отполированный мрамор под ногами. Я просматривал лежащий перед носом пергамент в тысячный, наверное, раз. Чистый девственно. При этом она с крайне честными глазами говорила, что работу сдавала на паре пергаментов. Только вот фамилия есть, а текста — нет.       Уже даже не оправдывалась. Кажется, просто ожидала конца разноса, чем злила ещё больше. Я ненавидел этих молчаливо соглашающихся со всем идиотов, которые считали, что суть природы ангелов — смирение. Ничуть. Упорство и жёсткость никто не отменял. Причём я мог бы даже поверить, что она действительно сдала контрольное задание. Будь упорнее, настойчивее… «Кому я вру?.. Даже сдай она на высший бал — придумаю, чем можно было бы засыпать…» — фыркнул я внутренне, переводя вопросительный взгляд на Уокер. Красный кончик носа, пунцовое от стыда и слёз лицо, низко опущенная голова, поджатые губы, руки сложены на животе… Хотя, впрочем — какой там «сложены». Стиснула пояс платья так, что пальцы подрагивают. Русые волосы почти прячут смазливую мордашку от испепеляющего гнева.       Нервы сдавали:       — До конца недели — десять пергаментов по подбору компонентов для амулетов. Анализ, функционал, терминология…       — Я же не успею… — всхлипнула она.       — Учить надо было! — рыкнул я. — Сдала бы контрольный тест — не было бы этой отработки. Вон отсюда, ходячее недоразумение!..       Вики пулей выскочила из аудитории. Ждал, что хлопнет дверью, хоть как-то проявит характер. Боже, я ждал даже того, чтобы она уже высказала мне всё своё недовольство от этого срыва. Но нет — тишина, покорность, взгляд в пол: терпения не занимать. К сожалению, правда, совершенно не в том, что нужно. Характера нет. Не в мать… О последней вспоминал с содроганием и отвращением — вот уж кто бы щерился до последнего, даже будучи неправой. Впрочем, больше ей смысла в этом не было. Должность в совете, власть, блага, жизнь в столице…       Сдавил виски пальцами, снова взглянув на пергамент. Ведь вижу же, что буквы были. Пергамент продавлен, при желании — одно заклинание, и всё можно будет прочесть, как минимум. Вот только надо ли?.. Взгляд смещается на запертую дверь. «Нет. Пусть отрабатывает. Хотя… — снова смотрю на чертову бумажку, приведшую в бешенство. — Ладно… Посмотрим хоть на базовые знания…» Вспышка колдовства, и строки текста заполняют пергамент так, словно она пишет их сызнова. Остаётся только понять — кто решил подставить. И, что ещё важнее — зачем? Шутки тоже должны иметь меру….       — Как и мои собственные претензии, которые не иссякнут никогда, кажется… — я склонился над пергаментом, вчитываясь в строки.       В сущности, всё было вполне сносно. Читала. И даже внимательно. Но вот правду свою отстаивать не умеет. А ведь всего лишь немного напора, немного адекватной агрессии и выдержки, а не вот эти вот сопли и слёзы. Словно самой на себя плевать. Балл выставил на «четвёрку», просто чтобы закрыть табель. Хотя, стоит учесть, что всё же подобрала все нормы правильно. Несколько нефатальных ошибок, которые при сборке даже не дали бы какого-то диссонанса в компонентах.       Закончив возню с документами, я побрёл в сторону школьного двора. Голову проветрить не мешало бы. Пожалуй, это единственное, что мне оставалось в действительности, чтобы не спятить в этих стенах. А ведь всего лишь стоило быть умнее, жёстче… Как сам того требую от белокрылых. А на деле? На деле: слабость, приведшая в школу, изломала всё, до чего смогла дотянуться. И винить, пожалуй, кроме себя я мог только одного… Одну…       Ребекка…       Кажется, всё ещё любил. Кажется, всё ещё где-то в глубине души надеялся на то, что всё можно было исправить. Ведь по сути — одно её письмо, дающее надежду, и всё было бы иначе. Пытался бы пробиться, выслужиться, пройти к прежнему посту. И пусть вечность уплывала уже долгое время из рук, приводя всё быстрее к немощи обычного смертного… Хватило бы сил, но стимул… Стимула у меня больше не было. Только бесконечные попытки собраться по кускам, показать остатки достойного примера сыну. Показать то, что утратил. И то, почему утратил…       Единственным, пожалуй, плюсом школы были постоянные и стабильные погодные условия. За редким исключением — дожди. Осень и весна. Но сейчас, невзирая на октябрь, гроз и ливней не случалось. Жарило солнце, зеленела трава, безоблачное небо было голубым и пронзительно манящим. Оставленный в аудитории посох не оттягивал руку. Я отстегнул плащ, отбросив его на мраморную скамью, и взлетел. Пожалуй, полёт — единственное, что не показывало возраста. Как раз здесь — природное упрямство получало полный карт-бланш, унося всё дальше в небо от школы, от парящего острова. Казалось, что именно это делало нас — прирождённых, теми, кто мы есть: ветер в ушах, возможность не ползать по земле, а воспарить, быть ближе к той чистоте, которую мы утратили… Все до единого, как мне хотелось верить.       «А на деле утратил только я, видимо…» — саркастично выдал внутренний брюзга, которому всё ещё не верилось, что жизнь имеет свой срок.       Резко сложенные крылья позволили начать пикировать. Говорят, так развлекаются только студенты, спрыгивая со школьной крыши. Где-то внутри саркастичный смешок, о том, что сосунки даже не представляют, какой адреналин с куда большей высоты нестись головой вперёд к земле, а в паре десятков метров раскрыть крылья. Поломаться? Легко… Если крылья слабые и нетренированные. Или если ты излишне…       Внимание привлекли две стремительно приближающиеся точки внизу. Белые опущенные от старости крылья и пронзительно отливающие в золото солнечного света… Чем ниже, тем больше совпадений. И тем отчётливее мысль: «Что она здесь делает?!». Шутки кончились, адреналин летал по телу уже по совершенно иному поводу. Стремительно распахнув крылья, я спланировал в сторону парка. Нужно было вернуть плащ… И неплохо было бы сходить за посохом. Вот только зачем?..       Почему при виде неё всё снова переворачивалось?.. Не первый, даже не сотый раз. Особенно, если учесть, что с попадания Вики в школу, она оказалась здесь впервые. Пришла поинтересоваться успехами дочери?.. Странно, что во внутреннем дворе я не увидел её дракона, когда вышел на прогулку. Ещё не видел вблизи, но по ощущениям, ко мне двигался айсберг в компании серафима Кроули. И не совсем понятно было — отчего по телу несутся мурашки: от предвкушения, или же по той причине, что я безумно хотел бы, чтобы…       Слуха коснулись слова старика:       — …Способная девочка, но характер ещё пестовать и пестовать. Могу лишь предположить, что если бы ты самолично взялась её курировать…       — Что мешает этим заняться вам? Помнится, со мной вы преуспели… — голос как прежде холоден, почти механический, почти лишённый эмоций и чувств.       «Помнится, он преуспел только потому, что я за тебя поручился, надеясь, что за это хотя бы улыбку заслужу…» — едва не скривился я, замерев у статуи Равновесия и рассматривая уродливое и гротескное сочетание света и тьмы. Моё собственное внутреннее равновесие пошатнулось и осыпалось. И всё же, остался стоять, даже чувствуя спиной, что серафимы уже меня обнаружили. Короткий обмен едва уловимыми репликами, только могу опознать речь, но что именно говорят — нет.       — …Я буду у себя в кабинете. Думаю, мы найдём, что обсудить, если пожелаешь заглянуть…       — Хорошо, — спокойно ответила Ребекка.       Спину сверлил ледяной взгляд. Удаляющиеся чуть шаркающие шаги Кроули. Приближающиеся звонкие и лёгкие щелчки высоких каблуков, скрытых длинной юбкой платья. Каждый этот перестук заставляет жмуриться. В голове проходят нелепые аналогии с вбиваемыми в крышку гроба гвоздями. Не прикоснётся, не посмотрит прямо. Не потому, что стыдится, а просто потому, что уже не достоин. Да и был ли, если вдуматься?.. Удобный, довольный малостью, не желающий только одного — терять. Отвык и не собирался привыкать заново.       Поравнявшись, встала рядом, сложив руки на животе, обхватив одно запястье другим. Как дочь, но иначе. Ребекка никогда не дрожала. В ней всегда была уверенность, которой прочим не достичь, будь они хоть родственницами, хоть соперницами. Боковое зрение всё же выцепляет аккуратный, немного надменный профиль. Вечная молодость, вечная холодность, вечное пренебрежение. Всё равно безумно привлекательна.       Молчание затягивается, и я жду хоть слово. Не выдерживаю:       — Здравствуй, Ребекка.       — Здравствуй, — она спокойно кивает, оценив сделанный «шаг».       Спрашивать что-то не вижу смысла, лишь констатирую очевидное:       — Как всегда прекрасна.       Снова кивок принятого комплимента. Простое движение головы выводит из себя. Принятие статуса и всех слов как данность. Я не помнил, чтобы она хоть раз смутилась, опустила глаза, покраснела. Не эмоциональна во всех вариациях, кроме отвращения и гнева, разве что.       — Я хотела тебя попросить… — внезапно произносит она.       «Неожиданно…» — думается мне. И труда стоит не выдать удивления:       — О чём?       — Ты знаешь. Вики… Не стоит срываться на ней за то, что нас связывало, но в конечном итоге раскидало по разным сторонам, — спокойно произносит серафим. — Она — не я. Да и юность…       — Я не срываюсь на ней, — «лжец». — Моей вины нет в том, что твоя дочь — посредственность и от учёбы так же далека, как Сатана от Эрагона.       Чуть морщится:       — Не стоит. Я знаю достаточно о твоих приступах агрессии, участившихся после её попадания сюда. Её вины нет в том, что наследственная болезнь не смогла закалить, как меня. Вики слабее, это очевидный факт, но она исполнительна и в достаточной мере умна, чтобы освоить твой предмет, — снова лёд в голосе, во взгляде, всё ещё обращённом к статуе, не ко мне даже. — На неё нет жалоб ни от кого, кроме тебя…       Тянет сморщиться, но это тоже своего рода испытание — не показывать эмоций при той, что свела мою жизнь в самый низ, заставив вкусить все прелести свержения, одиночества и отвращения тех, кого я прежде считал друзьями.       — Мне виднее, — отвечаю максимально спокойно. — Девушка не пытается даже…       — Фенцио, хватит… Не унижайся больше, чем уже успел прежде, — раздражённо выпаливает она, всё же поворачиваясь ко мне. — Её вины нет…       Оборачиваюсь следом, впиваясь в ледяные глаза:       — В том, что ты предпочла идти дальше одна, а не рука об руку? О да — её вины нет. Как и нет её вины в том, что она глупа, безалаберна, не в состоянии запоминать и что-то делать без подсказок… Она — не ты, верно, — сарказм вырывается водопадом скопленной обиды, которую бы заткнуть куда подальше, но… Не могу. — Твоими стараниями я вынужден её обучать, не так ли?.. Ну так наслаждайся…       Морщится, всё же демонстрируя отвращение, вскинув подбородок. Будучи на полголовы ниже, только она может смотреть свысока:       — Ты жалок. Жалок не из-за свержения… Только лишь потому, что так и не уяснил одну простую истину — стоит признавать поражение, когда приходит время. А месть… Мсти мне, если духу хватит, — Ребекка развернулась на каблуках, почти зло ошпарив меня взглядом. — Но она этого не заслужила. Вот только тебе проще кидаться колкостями в ребёнка, а не в достойного оппонента. Так было и прежде, но в глаза стало бросаться лишь сейчас…       Удаляется, оставляя одного. Всё так же застывшего у статуи. Сжатые в бессильной злобе кулаки, готовые что-то растереть в порошок — только бы пар выпустить. Нельзя… Нельзя ронять лицо. Лишь наблюдаю через плечо, как золотые крылья скрываются за живой изгородью сада. Внутри буря, которую не унять так просто. Зажмуриваюсь, всё равно упрямо вспоминая, какой она была при знакомстве, и сравнивая с тем, что видел рядом всего минуту назад. Самое печальное, что я не видел разницы даже сейчас.       «Мстить тебе?.. — почему-то усмехнулся я внутренне.— Почему бы и нет… Вот только девчонка… Ведь иных рычагов давления у меня нет… Что ж, возможно, стоит сменить тактику…» В голове уже вырисовывался примерный план действий. В какой-то мере я за несколько минут размышлений уже сам себя начал презирать. В сторону школы побрёл в задумчивости: я растратил остатки своего существа на тех, кто этого не ценил и не заслуживал. Кроме, разве что, сына. В случае провала всего плана, полагаю, ему будет даже лучше осиротеть, ведь умом я понимал, что такое мне бывшая любовница не спустит.       В дверях школы Ребекка и Вики. Мать и дочь — воссоединение? Похоже на то. Надменность не испарилась. Она даже нашла в себе силы снизить дистанцию и обнять девчонку. Младшая рядом с несокрушимым серафимом кажется маленькой робкой пустышкой. Затравленный взгляд выцепляет меня, и она вздрагивает, опустив голову, чуть отвернувшись. Хочется ехидно напомнить про отработки, которым следовало бы уделить время, но стоит держать язык за зубами. Просто прохожу в фойе, удаляясь в сторону учительской.       В спину доносится спокойное, едва слышное:       — …Не стоит его бояться. Когда-нибудь я расскажу тебе причины…       — Я и не боюсь… — чуть подрагивающим голосом отвечает Вики. — И не уверена, что готова знать. Просто буду стараться лучше…       «Ну-ну… — почему-то уже без саркастичных ноток вздыхаю я внутренне. — Страх, конечно, не лучшая компания в моём обществе, но стоит быть действительно умнее, девочка…»       Уже у лестницы отмечаю, как Вики обнимает мать и уходит в школу почти следом за мной. Словно прочла мысли о том, что учёба ей нужнее всего прочего. Что злило, пожалуй, больше всего — её действительно хвалили все. Геральд, чуть ли не после каждого эссе готовый писать стихи её мозгам; Мисселина, уже воспринимающая девчонку как ангела; крылоборец, заикаясь, рассказывающий о шустрой Непризнанной, которая при должном усердии способна отстаивать честь сборной ангелов, другие коллеги. И только я… Молчал. Внутренне честно признаваясь себе в том, что она способная, ответственная, обладает несвойственной мудростью…       «Мудростью… Что ж, этим можно оправдать и то, что она не желает вступать со мной в извечные ссоры…» — усмехаюсь я. Стопка табелей, какие-то расчёты, подготовленный список материалов для практических занятий по сборке амулетов, который следует передать Кроули, чтобы всё доставили в школу. Забрать и уйти к себе.       — Проветрил голову… — усмехаюсь сквозь зубы, — что ж, игра началась, Ребекка…       В персональных комнатах наконец-то долгожданный покой. Настроение повышается, пожалуй, но в большей мере по той причине, что в голове вертятся нелицеприятные картинки того, что я могу натворить. И натворю. Слишком долго ждал… Слишком долго терпел. В голове, словно противоборствуя с этими мыслями, мечется, что более отвратительного ангела этот мир породить не мог. И всё же, зеркало его отражает.       Стекло хочется разбить и выкинуть в окно — слишком правдиво, слишком жестоко. Стягиваю балахон, отбрасывая куда-то в сторону, созерцая то, что со мной сделало время… Снова лгу себе. Ведь это с собой сделал я сам. Оступился, сглупил, погнался за недостижимым, считая, что смогу завоевать благосклонность тем, что спустя чуть более долгое время она смогла бы достичь сама. Но нет — герой решил иначе, сунув голову в пасть чувств, которые она не испытывала, попав сюда, кажется ни к кому. Снова лгал себе: испытывала. Просто я был в этой партии лишь промежуточным звеном, которое, отработав ресурс, стало неугодным, невыгодным.       Как же непередаваемо хотелось оставить затею, но… «Мсти мне, если духу хватит…» — слова засели в разуме калёным железом. Стиснутые пальцами виски — приступы головной боли всё чаще, всё отчаяннее. Мигрени от каждой нервной вспышки, словно наказание за несдержанность. Как же хочется просто… исчезнуть? Пожалуй, да… Но в ушах всё ещё стоят слова, перед глазами яркий красочный образ. Месть… Месть была продумана, оставалось лишь привести в исполнение…       Сблизиться с девицей, настроить против матери. Хотя бы попытаться. Показать Ребекке — как больно терять тех, кто тебе дорог до безумия. Когда потери к безумию и приводят, чёрт возьми… В уме мельтешат картинки плачущей после занятий младшей, которая вкушает все прелести моего паршивого характера. Было ли жаль девчонку? Да… Теперь даже в большей мере. Но раз меня сочли мстительным ублюдком — пора оправдать почётное звание. Впрочем, теперь всё переменится. Надолго ли, или всё-таки получится уложиться в короткий срок?..       «Заменить отца… Что ж, едва ли выйдет, с учётом, что с земным родителем она провела всю жизнь до последнего полугода… У меня дочерей также никогда не было. Лишь сын, да и тот давно уже своим умом живёт… И всё же — кем я стану для неё? Наставник, защитник, ментор, который привьёт жёсткость, которую я всё жду от этой серой забитой мышки…» — носится в голове, когда перекладываю бумажки, пытаясь сообразить, как всё же было бы мудрее подступиться к ней. Но прежде, прежде в голове уже вызревала картинка такого же бесчувственного айсберга, взирающего на собственную мать безучастно и покорного только моему мнению.       За окном сгущались сумерки, когда я уже закончил с делами первой необходимости и готовился ко сну. В дверь постучали. Я удивлённо вскинул бровь, не совсем соображая, кого могло принести в столь поздний час. Дино давно не заглядывает, предпочитая решать вопросы и общие заботы в рабочее время. С остальными я не особо контактирую. Дёрнувшись было к балахону, по итогу отмахнулся — учащиеся на преподавательский этаж без оповещения попасть не могли, как я знал. Выходит…       На пороге открытой двери показался страж. Я вопросительно изогнул бровь:       — В чём дело?..       — Вас ожидает директор, — совершенно спокойный и безучастный ответ, который немного ошпарил кипятком. — Вас просили прибыть в башню.       Я со вздохом вынул ключ из замка, вставляя его в дверь с наружной стороны. Надо так надо — выбора мне не оставляют. И даже примерно догадывался о причине столь позднего вызова. Удивляло только то, что старик ещё не у себя, всё ещё кого-то дёргает, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Впрочем, тему для обсуждения я уже предвосхищал. Так что в башню администрации шёл бодрым шагом, собираясь картинно каяться, просить прощение за свой поганый характер и «молить о снисхождении».       С кривой усмешкой, уже в неформальном виде — рубашка да брюки, поплёлся в башню. Ученики уже либо в вагончике, либо в комнатах. По школе перемещаются только стражи и преподаватели. Если и наткнусь на кого-то после: не страшно — ничего нового они во мне не увидят.       Серафим, не дожидаясь стука, приглашающе распахнул дверь:       — Проходи.       Я удивлённо вскинул брови:       — Добрый вечер…       Заклинание, и произошла замена двух чайных чашек на столе для переговоров. Становилось всё более странно. Старик никогда особо не выделял кого-то. Сейчас же я в кабинете оказался едва ли не как старый приятель. Напряжённо войдя в кабинет, я столбом встал посреди помещения. Приглашающий жест, указывающий на одно из кресел. Пахло чаем с шалфеем. Или… Пахло просто чаем. Шалфеем был флёр энергии Ребекки. Я невольно сглотнул, отодвинув чашку от себя подальше. Как-то испарилось желание чаёвничать. Напрочь.       Серафим же, наоборот, отпил немного, сев через стол от меня:       — Думаю, нет нужды пояснять причину вызова. Тебе пора оставить девочку в покое.       — Мы оба понимаем, что я пытаюсь заставить её быть немного инициативнее, принципиальнее и жёстче.       Кроули вздохнул:       — Ей два десятка земных лет, Фенцио. Комнатное изласканное дитя, которое умерло из-за болезни, которая ограничивала все её возможности и общение.       «Болезнь не закалила её, как меня…» — снова эхом в ушах слова Ребекки. Собственные мысли в черепной коробке начинают метаться невероятно судорожно. Почему-то в тот момент я не придал значения её словам. Сейчас, в чужом исполнении, они достаточно болезненно скребнули остатки души. Почти удалось пойти на попятную. Почти уговорить себя оставить эту идиотскую затею — втереться в доверие, раскрыть в этом самом изнеженном ребёнке, лишившимся когда-то матери, бездушного монстра, который не питает эмоций подобно своей родительнице.       Почти… До слов серафима:       — Ребекка настаивала на том, чтобы девушку перевели на «домашнее» обучение из опасений травли с твоей стороны, — старик кашлянул в кулак. — Должен заметить, что ты и вправду перегибаешь частенько. Однако, не буду оспаривать твоё желание закалить её характер. Только бы методы изменить… Чуть лояльнее, чуть мягче. Не из-за болезни, не из-за матери. Просто, как мужчина, как старший, как наставник…       От себя действительно стало тошно. Я опустил голову, рассматривая свои руки, не решаясь взглянуть на директора, разглядывающего меня, словно любопытное насекомое под лупой. «До чего же я жалок, если собираюсь мстить через…» — вздох, и следом понимание — не смогу.       — Думаю, так действительно будет лучше для неё, — я спокойно кивнул. — С Ребеккой рядом ей будет безопаснее и легче, чем…       — Социализация, Фенцио. Забываешь самое важное — то, чего она была лишена при жизни повторяется и здесь, с учётом, что сейчас её жизни ничего не угрожает, — серафим побарабанил пальцами по боку сервизной фарфоровой чашки. — Я хочу перевернуть всё с ног на голову. Вышибить клин клином. И настоять на том, чтобы ты продолжил начатое, но мягче. Девочка нуждается в наставнике, который действительно разовьёт потенциал, какой бы он ни был. Но постарайся быть непредвзятым.       Обстоятельства складывались не лучшим образом, но поворачивать было уже нелепо. Что ж… Месть, или нет, а девчонку теперь действительно стоит воспринимать несколько иначе, чем я сам себе приказал раньше. Соглашаясь с доводами, я кивнул, собираясь уже удалиться наконец к себе, ещё раз обдумать более детально события и все три разговора этого дня, которые имели смысловую нагрузку и последствия, но был прерван движением руки серафима. Дополнительный получасовой инструктаж: учить всему, а не только амулетам, субординация, начальное крылоборство, структура властей ада и рая, уровни, наказания, последствия ослушаний и проступков. Хотелось нервно рассмеяться: один я на всю школьную программу «от и до» в более углублённой версии предметов.       Неожиданно старик подмигнул, уже в дверях:       — Кто знает, может, девушка тоже сможет тебя чему-то научить…       Я мрачно кивнул, подумав в первую очередь далеко не о чём-то полезном, а скорее уж совершенно наоборот: «Да, научит — стоять и хлопать глазами, плакать, когда на тебя орут и беспрекословно исполнять все приказы самодуров…» С другой стороны, быть может, действительно научит быть терпеливым.       Отмахнувшись от наивной мысли, я вышел из кабинета. Потоптавшись на лестнице, почему-то побрёл не вниз, а наоборот: на крышу. Настроение снова скатилось в бездну. Разрывающая буря противоречий: месть, наставничество, уверенность Кроули, что из этих занятий может что-то выйти дельное… Но почему-то ни единой мысли о том, чего же желаю сделать я сам. Сам для себя, а не для чьего-то благополучия, как делал это всегда. Почти всегда. От одной лишь мысли, чтобы заняться непосредственными преподавательскими обязанностями меня начинало мутить. Тем более, уделять внимание этой…       Я дёрнул головой, толкнув дверь на вершине башни и выходя на узкую площадку, опоясывающую балкон под самым шпилем. Слишком много навалилось за сутки. И навалится ещё больше, если я поведусь… С другой стороны — старик был прав. Когда-то я просил его стать наставником Ребекки. Едва ли сейчас будет приличным отказать в наставничестве девчонке, о которой он так печётся. Тем удивительнее, что он идёт поперёк воли Ребекки: та предпочла бы меня держать как можно дальше, если уже подумывала забрать Вики в столицу, учить не по общей программе.       «И всё же я жалею девчонку…» — подумал я, прикрыв глаза, чувствуя рвущий крылья и волосы ветер. Перед внутренним взглядом промелькнул самый редкий из виденных мной образов: новенькая Непризнанная, которую я встретил, едва она попала в школу. «Я буду ангелом…» — улыбка робкая, светлая, вызвавшая укол внутри — похожа, слишком сильно похожа на мать чертами, но совершенно другая характером. И улыбка мне больше не доставалась. Только затравленный взгляд исподлобья, слёзы в безмолвии, опущенная голова, пунцовое лицо и красный чуть острый кончик носа, с которого на пол капают прозрачные капли.       Резкий взлёт выдернул из головы остатки мыслей — образ Вики рассеялся, но собрался воедино, словно она уже пустила в голове корни. Снова над школой, над башнями, туда, где в безоблачном небе, усыпанном звёздами, яркий серп луны. И отчего-то внутри нарастала тревога, объяснить которую я себе так и не смог. Выше, выше, снова петля, возносясь над миром, я почему-то вижу себя снова другим, тем, кому покорен ветер, будущее, силы природной бури, протекающие по венам…       «Но молодость утрачена… И продолжает исчезать, утекая сквозь пальцы…» — проносится в разуме, закрываются глаза, складываются крылья, отдавая тело свободному падению. Стихия умолкает, напитываясь бьющим, вращающим тело воздухом в этом полёте без заданного направления. «Я отвратителен…»       Крылья распахиваются в паре десятков метров от земли, унося меня к крыльцу школы. В спальню, отдыхать… об остальном подумаю завтра. Часы над входом указывают на полночь. Автопилот несёт по бесконечным петлям пустых коридоров. На этаже общежития какой-то едва различимый шум. Кто-то смеётся, пробегая от комнаты к комнате по коридору. Хлопок двери и снова благословенная тишина — только звук собственных шагов. Кривая усмешка — я был как они, но сотни лет тому назад. Живой, непосредственный, стремящийся достигать большего, познавать мир, который теперь был облачён только в чёрное и белое. Я перестал отличать оттенки, вычернившись в собственной злости… В собственном одиночестве…       Отперев дверь своих комнат, шагнул внутрь.       Ничего не изменилось, кажется… Ошибся. На столе лежала шкатулка. Овальная шкатулка с нефритовой крышкой и вязью рун. Знакомые вещицы, принадлежащие тем, кто обретается в цитадели. Нет сомнений — чьё послание. Ей нет нужды оказываться в моей комнате, знает достаточно хорошо всю обитель до последнего гвоздя…       Оттиск энергии вызывает отклик шалфея, режущий обоняние. Шкатулка раскрылась, и я откинул крышку, извлекая послание. Сколько лет я ждал его, ожидая милости, сколько лет я ждал хоть одной строчки после целой стопки возвращённых конвертов… И вот, сейчас, в руке небольшой свиток, в который мне отчего-то невероятно страшно заглядывать, обрывая сургучную печать. Ведь я знаю, что послание истает, едва я прочту последнюю строчку и отложу пергамент из рук.              «Не буду просить о снисхождении. Знаю, что в твоих глазах я его не заслуживаю и никогда не заслужу. Я не любила никого, кроме своей дочери. Признай и пойми — это неизменно. Наше прошлое в прошлом. Желая причинить мне боль — причиняй, но не впутывай её. Дети не заслуживают искупать грехи родителей.       Если до меня долетит хотя бы намёк о том, что ты причинил ей боль… Клянусь всем светлым, что есть в Раю — я доведу тебя до плахи, пусть и последую за тобой, спустя время…       

Серафим Уокер»

             — Се-ра-фи-м-м-м… — прогудел я, злясь больше даже не из-за обещания наказаний, а из-за подчёркивания её статуса…       Вспышка головной боли. Ещё больше скопившейся внутри. Я закрыл глаза, сминая послание ещё прежде, чем оно успеет истаять. Бумага хрустела под пальцами, разрезая ладонь острым краем. Словно от пальца, ткнувшего в застарелую колотую рану. Смятая бумага пролетела, слепо брошенная куда-то в сторону стены, вспыхнув и осыпавшись пеплом. Следом исчезла шкатулка. Со мной оставались только боль, отвращение, и… Всё же месть. «Причинить тебе боль? Нет… Я не буду. Боль тебе причинит собственная дочь. Дай только срок…» — сдавив голову руками подумал я.       Торопливо погасив свет, побрёл в спальню. Внутри засел кусок знакомого льда, царапающий то, что прежде я считал душой… Пустота и свист мятного ветра, как в момент падения, который прервался распахнувшимися крыльями. В спальне единственная свеча на тумбе у кровати. Тёмный силуэт в кайме последнего света надежды. В груди кольнуло и стало отчего-то больно дышать. Последняя светлая часть, ещё не сдохшая под влиянием обстоятельств, сопротивлялась задумке, подсказывая, что довести дело до конца — подписать себе смертный приговор. Нет. Не оттого, что боялся наказания, за боль, что мог причинить Вики…       Кажется, я всё ещё видел себя ангелом…       Напрасно…       Движение воздуха — свеча угасла. Удар кулака в зеркальную гладь, покрывшуюся трещинами. Бессильный крик, который должен бы поставить на уши всю школу, но… Он где-то глубоко внутри.       Кап-кап-кап…       Повторяется звук, слышанный сегодня в аудитории после занятий. Тогда плакала Вики. Сейчас — моё сердце, осколки которого разрезали остатки праведности… Боль отступала, оставляя только пустоту после себя. В ней сворачивалось нечто такое же тёмное, как мрак в спальне. Я перестал искать выход, ведь я нашёл его. Причинить боль? Теперь легко… Не своими руками, как и собирался…       — Мог бы своими — придушил бы стерву, не задумываясь даже о последствиях, — проговорил я в темноту.       Движение магии, и раны на кулаке затянулись, убирая кровь, но оставляя отголоски отрезвляющей боли, прокатывающейся от пальцев до плеча. Сброшенная на стул одежда, пустая холодная постель. Головная боль продолжает пульсировать в висках с удвоенной силой, кажется, растекаясь по телу, спускаясь всё ниже и ниже, погружая в себя каждую часть. Разве это не пытка?..       «Очевидно — нет…» — вздохнул внутренний голос.       Сон накатывал рваной волной прибоя, разбивающегося о скалы злости и боли.              Поворотная осень. Вообще я невероятно любил это время года. Вне школы, разумеется. Подверженные сезонам части мира бессмертных становились совершенно не такими, как на Земле, где появлялись грязь и слякоть. Мудро выбрав место обитания, можно было насладиться всеми сменами времён года: листопады, метели, пробуждение природы весной… Лето и его комфортные условия были почти повсеместно, зато прочее приходилось кропотливо подбирать.        Сидящий впереди на спине морского дракона сын, придерживаемый поперёк живота моей ладонью, восторженно притих от вида альма-матер. Школа оставалась всё такой же прекрасной. Не первое тысячелетие громада, оплот знаний, является вторым местом в мире бессмертных, после цитадели, в котором вершатся судьбы. Пришло время Дино оказаться в этих стенах, как прежде в них долгие годы обретался и я, кропотливо вникая в изобилие новых знаний, определяя для себя дальнейший путь, выбор каждого шага…       Взгляд невольно сместился на светловолосую макушку единственного сына. Захотелось провести пальцами по густым прядям. Я никогда не был с ним избыточно нежен, считая, что субординация и уважение к родителю должны быть заложены изначально. Но сейчас, представляя опустевший дом, в котором больше не будет в обычное время носящегося по коридорам любопытного ребёнка… Мне казалось, что стоит хоть ненадолго наверстать нехватку этого тепла. И всё же, не сейчас. По крайней мере пока дракон не пойдёт на снижение. Сейчас пока достаточно опасно. Разумеется, он уже летает, крылья чувствует прекрасно… Но, кажется, это проблема каждого родителя — уберечь ребёнка от боли в любом её виде.       Морской дракон пошёл на снижение. Дино немного нервно ухватился обеими руками за мою ладонь, словно опасаясь, что отпущу. Я невольно улыбнулся, отпустив поводья, едва дракон приземлился в школьном дворе. Сын насупился, оказавшись на руках, дрыгая ногами, требуя, чтобы его поставили и не тискали, будто ростовую куклу. И всё же не удержался, обняв напоследок. Кажется, в тот раз было последнее действительно отцовское объятие. Настороженно замерший мальчишка обвил руками мою шею, обнимая в ответ.       — Я больше домой не вернусь, да?.. — спросил Дино.       Я вскинул бровь:       — С чего бы? Это ведь школа. Тут бывают каникулы. Дважды в год. Всё лето и пару недель в Рождество, — я опустил его ногами на траву. — Да и едва ли я смогу отказать себе в удовольствии навещать тебя хоть пару раз в месяц или забирать домой на выходные…       Сын прикрыл глаза ладонью от яркого солнца. После хмурого неба в столице для него здесь было слишком светло:       — А если я не захочу возвращаться на какие-то выходные домой? Или на каникулы?..       Внутри что-то тревожно сжалось, но виду не подал:       — Всё будет зависеть исключительно от твоих собственных пожеланий. Захочешь остаться и сможешь это мотивировать — останешься. Однако, я предпочту, чтобы мы всё же проводили вместе больше времени…       «Потому, что больше у меня никого кроме тебя нет…» — немного тоскливо продолжил я внутренне, но уже понимая, что рано или поздно придётся дать ему свободу от собственного внимания и компании. Сын немного недоверчиво покосился на школу, на нашего дракона, после чего перевёл взгляд на меня. Когда-то из непосредственного ребёнка появится достойный ангел. Обладатель мудрости, силы и мужской красоты. Пока же — едва до пояса, подвижный, юркий, любознательный, голубые глаза, унаследованные от покойной матери, смотрят с настороженным любопытством на каждую новую деталь. Ребёнок, ничем не отличающийся от всякого другого, кроме того, что является моим сыном.       Дино вздохнул, неожиданно серьёзно посмотрев на меня:       — Мама бы гордилась, да?..       Я со вздохом опустился перед ним на корточки, чуть сжав ладонями плечи:       — Разумеется. И мама, и я… Тобой невозможно не гордиться, — робкая ответная улыбка. — Пойдём. Нужно решить вопрос с общежитием, определиться с предметами и пройти короткое собеседование с директором…       Он уже знал, что предстояло, спокойно вложив руку в предложенную раскрытую ладонь. Бюрократия. Самая обычная бюрократия, которой не избежал ни один из миров. Здесь тоже необходимо собрать как можно больше «галочек», чтобы получить право на что-то. А после заработать не меньше, чтобы это право удержать. Справится. В этом я нисколько не сомневался. Каким-то мимолётным взглядом отмечалось всё, что смог взять от нас с умершей в родах матери… Всё лучшее внешне, ещё лучшее внутреннее — характер, упорство, природную усидчивость и исполнительность, при этом не утратив навыков логического мышления…       У серафима Кроули в кабинете ведёт себя скромно и тихо. Заполненные свитки проверочных заданий. От чистописания до каких-то задач на логику. Под моим горделивым взглядом безошибочно собрал простенький амулет-компас из шкатулки с перемешанными компонентами. Глядя на своё «произведение искусства», я думал только о том, что лишь в истинной любви получается породить таких наследников. Истинные юные ангелы, способные при должном усердии стать старшими советниками и наместниками самого Шепфа в мире под его крылом…       — Что ж, молодой человек… — мы с сыном синхронно вздрогнули. Кроули обращался так ещё ко мне, когда я пришёл в школу, и вплоть до её окончания. Сейчас это едва ли изменилось, так что — откликался бессознательно. — Достойный результат… Упор вполне оправдан наследственностью, но физические данные уже дают перспективы на полёты. Неплохая конкуренция Люциферу…       Я отвёл взгляд, едва не сморщившись — сын хозяина Ада был на год старше, но почему-то в поток учащихся попал только в этом году. Взгляд сместился на Дино: «Тяжко тебе придётся… Но, как говорится — где наша не пропадала…» Ребёнок только любопытно вскинул брови. О наследнике преисподней он только слышал, но, разумеется, не встречался. Уже сейчас почему-то, кажется, словно уловил соревновательный дух — первый упомянутый в стенах школы ученик.       — Справится… — я потрепал своего мальчишку по волосам.       — Не сомневаюсь, — старик усмехнулся, в дверь постучали. — Войдите.       Оборачиваться не было нужды. По шагам и энергии старую подругу узнал без труда. Дино же проворно вывернулся из рук, убегая к вошедшей Мисселине. Судя по взгляду Кроули — сегодня не возбранялось, но всё же немного изменилась мимика — надо будет объяснить, что здесь субординация ужесточается в сотни раз.       Мисс кивнула мне, ободряюще улыбнувшись Дино:       — Пойдём посмотрим на твою комнату… — взгляд снова сместился на меня: — Вещи доставили утром. Мы всё перенесли в спальню.       Вежливое прощание, и путь из административной башни обратно к школьному крыльцу, чтобы попасть на этаж общежития. Немного страшно, как и любому родителю, наверное: сыну всего пять лет, я понятия не имею, как он уживётся здесь, будучи неконфликтным и спокойным рационалистом даже в столь юном возрасте…       Дино рванул вперёд, углядев в траве какую-то бабочку. Мисселина осторожно поинтересовалась:       — Как он отнёсся к мысли о школе?       — С любопытством, — я усмехнулся. — Смена обстановки, друзья, знания. Думаю, пора ослабить свою опеку и позволить ему попробовать идти самому.       — Ты и не давишь, вроде… — ангел немного удивлённо вскинула бровки, — если только в отношении любимого дела.       Я спохватился, выудив из кармана маленький презент. Без намёков. Просто в благодарность за то, что ещё до зачисления Дино в школу сама предложила наставничество для моего сына. Я протянул ей продолговатый футляр с браслетом в карабине которого был небольшой амулет, улавливающий на расстоянии направление избыточного шума.       Мисселина улыбнулась:       — Та штука, которую ты грозился сделать мне ещё когда я осталась при школе?..       Я кивнул:       — На самом деле сделал давно, просто увидеться нормально не получалось. Прости за это…       Дино шагнул в ворота школы, Мисс пошла следом. Я же невольно застопорился на пороге. Оба обернулись, выжидательно. «Почему я не хочу входить?.. Тут ведь прошли лучшие годы моей жизни… — проносится в голове. — Учёба, первая любовь, приключения, веселье и соревнования… Всё это в прошлом…» Я качнул головой, подманив к себе Дино.       Сын робко переступил с ноги на ногу, но всё же подошёл.       Я улыбнулся ободряюще:       — Долгие прощания — долгие слёзы. Ступай с Мисселиной. А я… Я схожу в сад и помолюсь о твоём усердии, мой мальчик, — Дино шагнул в раскрытые для объятий руки: — Я люблю тебя. Будь внимателен, осторожен и прилежен. И… Я горжусь тобой, что бы ни случилось.       Мальчишка неожиданно подрумянился, отстраняясь. Благодарный взгляд:       — Я буду ждать тебя, папа. В любое время…       Кивнув, я поднялся на ноги и отступил, наблюдая, как они с Мисселиной уходят в сторону лестницы, виднеющейся в конце фойе. Сердце билось встревоженно и часто. Дети растут невероятно быстро. Особенно остро я понимал это именно сейчас, когда растворились в отдалении даже его шаги. Опустевшая комната, больше никаких разговоров за завтраком, вопросов о мироустройстве, совместных прогулок и вечернего чая под любимую книгу земных сказок, которую я, не удержавшись, всё же приволок из мира смертных года два назад.       Тряхнув головой, я поплёлся в сторону парка. Молитва была актуальной: о благополучии сына, о своём терпении и мудрости, о том, чтобы избежать ошибок… К самой главной из которых я приближался, сам того не подозревая.       На мраморной скамье перед статуей Равновесия сидела молодая светловолосая женщина с серыми крыльями в тёмном платье. Задумчивая, отстранённая, размышляющая о чем-то своём… Гордая осанка, ничего не выражающий, кажется, взгляд… Ошибочно — энергия никогда не сможет скрыть эмоции, если ты этому не обучен. По обонянию резануло шалфеем. Я пытался распробовать этот поток, почему-то невероятно перекликнувшийся с моей собственной энергией.       Нерешительно потоптавшись на месте, я всё же не удержался и шагнул к женщине, осторожно поинтересовавшись:       — Что с вами? Вы расстроены?..