Где бы ты ни был, назад не смотри

И неважно, что или кто станет причиной, но нас всегда будут разделять жизнь и смерть… Ханджи Зоэ

Два грохочущих автомобиля неспешно приближаются к дому на холме по неровному подъездному пути. Позади них поднимаются клубы дыма и пыли, ведь из-за жары, что стоит последние несколько дней, полностью высохли все дороги. Наконец, машины останавливаются чуть поодаль, возле тропы, которая ведёт к дому, и все десять пассажиров, не без радости, едва не вываливаются наружу. — Ох, лучше бы я сел к Оньянкопону! Три часа этой адской пытки — врагу не пожелаешь! — жалуется громко Конни, разминая затёкшие ноги. — Эй, Райнер! Ты клялся, что хорошо водишь. Что-то не заметно было. — Заткнись уже и хватит ныть, — горе-водитель суёт ему в руки небольшой ящик с продуктами. — Лучше помогай выгружаться. — Просто в следующий раз я поменяюсь с кем-нибудь местами. Э-э-э… Армин! Завтра ты поедешь в машине с Райнером! Я больше не выдержу сидеть рядом с этим… Поравнявшийся с ним Жан треплет приятеля по макушке и строго бормочет: — Ладно, хорош уже. Мы приехали, чтобы весело провести время и повидать капитана перед возвращением домой, а не устраивать сцены. Никто никого не заставлял… Верена! Не сбегаешь в дом, проверить обстановку? Художница, уже отдышавшаяся после жаркой поездки, кивает и идёт к крыльцу. Конни тем временем морщит нос и крутит головой, но всё же без возражений принимается выгружать необходимое для посиделок барахло из автомобиля. Жан Кирштейн недолго высматривает подходящее для их застолья место и, в конце концов, останавливает взор на невысоком деревце справа от дома. Вечером отсюда вид получится потрясающий. Кто вообще мог подумать, что именно они с Райнером запланируют эту поездку? Они действительно никого не заставляли, но остальные всё же вызвались. Понятное дело, почему Энни или эта парочка, Габи и Фалько, согласились. Было бы невежливо не позвать их, ведь Брауны позаботились о Леви, предоставили ему такой дом и всё необходимое, укрыли подальше от любопытных глаз журналистов и военных марлийцев. За прошедшие пару лет Жан не слишком тесно общался с ними, но из писем капитана стало ясно, что ребята эти неплохие. Конни упирался до последнего. Сейчас он даже не смотрит в сторону Габи, делая вид, что её просто не существует. Он пересилил себя, потому что очень хотел увидеть капитана. Что же до Энни… Жан не удивляется, что она находит с Армином общий язык. Вряд ли она поехала с ними, чтобы поностальгировать о былых временах, скорее, ей хотелось составить компанию Арлерту. А вот Пик Фингер — занятная особа. Она одна из тех людей, которых Жану так и не удаётся раскусить. В последнее время они довольно тесно общались (точнее, пришлось, из соображений дел, касающихся напряжённой ситуации с эльдийцами), так что он даже привык к её странным пристальным взглядам, ленивым движениям и шуточкам, понятным по большей части только ей самой. Зачем ей встречаться с Леви, Жан так и не понимает. Возможно, ей просто хочется влиться в их компанию, ведь скоро им предстоит вместе вернуться на остров. Есть ещё эта художница, но на её счёт он не беспокоится. Если она выдержала знакомство с капитаном Леви, значит, всё нормально. К тому же выяснилось, что они оба родились в Подземном городе на Парадизе. Видимо, им было, что обсудить. Она стала куда разговорчивее, чем при первой встрече, и вообще довольно милая, если присмотреться. Жан стоит в тени кроны дерева, ожидая, когда вернётся Верена и доложит обстановку в доме, и наблюдает за Райнером, который в это время болтает с Пик. Как же с этим парнем тяжело! Он старается скрыть это, но так и не оправился от событий двухгодичной давности. Был слух, что он даже к докторам ходил, чтобы те подправили его состояние. Новость о том, что Хистория стала королевой и вышла замуж за какого-то фермера, Райнер воспринял, как личное оскорбление, однако уже через пару дней вёл себя, как ни в чём не бывало. У него действительно не всё в порядке с головой. Именно из-за его поведения Жан опасается больше всего. Но лучше уж держать Райнера при себе. К тому же, он родственник Габи. Она позвала бы его в любом случае. Возвращается Верена и сообщает, что Леви дремлет в библиотеке, на втором этаже, а задняя дверь в кухню открыта. Оттуда они могут взять пару столов и стулья и вынести их наружу. Около получаса уходит на приготовления, и всё это время Жан тщательно наблюдает за каждым, чтобы ни один не сорвался и устроил перепалку. Потому что каждому тут есть, о чём поболтать. Но всё идёт довольно неплохо. Самое трудное ещё предстоит — ведь Леви не знает, что они здесь, и наверняка будет недоволен вторжению. Армин то и дело присматривается к дому. Один раз он обходит его кругом, а после в восхищении замечает: — Поразительное место! Здесь так красиво! — Тоже мне… Дома тоже есть красивые места, — бормочет Конни тихо, расставляя вокруг стола стулья. — Хоть у нас в деревне… — Ночью отсюда, наверное, видно все звёзды и огни города! Откуда у вас этот дом? — спрашивает Армин у Габи. — Достался от родни. Сначала мы хотели его продать, но вовремя передумали. Думаю, это хорошее место, и господин Леви отдыхает здесь с радостью. — С хитрой улыбкой девочка вдруг подталкивает локтём художницу. — Уж вы-то знаете, какие отсюда виды открываются, да? Может, расскажете поподробнее? — Ребята, давайте потише, пожалуйста! Ну прошу вас! — бормочет Верена то и дело, пока они накрывают на стол. — Если вы тут что-нибудь разобьёте, нам всем придётся несладко. Она, будто встревоженная мамаша, бегает вокруг, зорко следя, чтобы никто не задел ни один бокальчик или даже поцарапал поверхность стола. Когда Энни едва не роняет бутылку с вином на землю, лицо Верены багровеет, словно она вот-вот завопит или схватит со стола нож. — Я же просила, поаккуратнее! — шипит художница, перехватывая у Энни бутылку. — Ты смерти нашей хочешь? — А ты не слишком разошлась? — парирует та с непроницаемым выражением на лице. — Если мы тут хоть пятнышко оставим, поверь мне, мало не покажется! Я вообще предупреждала, что это не лучшая затея — приехать без приглашения. Энни смотрит на неё с высоты своего роста и отвечает самым бесстрастным тоном: — Ну извини, мамочка. Можешь меня наказать, пока папочка не проснулся. После такого Верена вмиг заливается краской. Армин и Конни отворачиваются и хихикают. Оньянкопон, скрещивая руки на груди, откровенно наблюдает за этой сценкой с довольной ухмылкой на лице. Пик, скучающая в кресле на веранде, даже не смотрит в их сторону. Она преспокойно наблюдает за облаками. — Да расслабься ты, — улыбаясь, Жан хлопает художницу по плечу. — Всё будет в порядке, это же наш капитан Леви! Зря волнуешься. Ведёшь себя прямо как Эре… Он запинается на полуслове и с опаской смотрит на своих товарищей. Разумеется, Армин старается сделать вид, будто ничего не услышал. Он отворачивается и словно копошится за столом. Все стараются сделать вид, что это была неосторожная случайность. Но Жан уже чувствует, как накалилось пространство вокруг. Даже Верена всё понимает. Она бормочет ненужные извинения, пряча пылающее от смущения лицо. И вроде ситуация понемногу сглаживается, но вот, все присутствующие неожиданно оборачиваются на низкий удивлённый голос, звучащий с веранды дома: — Какого… здесь происходит? Вы что устроили? У Жана падает сердце. Он глядит на бледного Райнера, затем на Верену, которая поджимает губы и замирает с пустой тарелкой в руках. Никто не шевелится, и, такое ощущение, что даже не дышит. — Оглохли что ли? Я спрашиваю, что вы творите? — сидящий в кресле Леви выкатывается на пару шагов вперёд. — Кто накрывает на стол без скатерти? Вроде, не в лесу родились. Кто-то вздыхает с облегчением. По-видимому, Райнер. Жан утирает рукавом взмокший лоб. Ну и ну! Капитан ничуть не меняется, всё такой же… принципиальный. И вот, в воцарившейся тишине звучит настойчивый возглас Армина Арлерта: — Капитан Леви! Парень встаёт по стойке «смирно», выпрямляя спину, улыбается и ударяяет кулаком по груди. То же самое с завидной последовательностью проделывают Конни, Жан и даже Энни с Райнером. Оньянкопон следит за реакцией Леви, однако тот в лице не меняется вовсе. Если для Брауна и Леонхарт это был эдакий способ «принести свои извинения», то вряд ли бывшего капитана это как-то тронуло. — Вольно! — громко произносит Леви, и ребята расслабляются. Никто не видит промелькнувшую на его изувеченных шрамом губах улыбку, кроме Пик Фингер. Она лениво потягивается, поднимается с кресла и подходит ближе. — А вы почти не изменились, господин Аккерман. Отличная причёска… — Вот уж не подумал бы, что ты тоже заглянешь на огонёк, — Леви не смотрит на неё; он наблюдает, как остальные заканчивают с сервировкой на столе. — Ну и чья это была идея? — Райнер предложил, а Жан поддержал. Не обижайтесь на них! Мальчики любят делать сюрпризы. — Обижаться? Мне? Тц! На данный момент я целиком и полностью завишу от Браунов. Не в моём положении обижаться. Пик долго присматривается к этому, на её взгляд, чересчур серьёзному и саркастичному человеку, и никак не может понять, что именно ей о нём думать. Они почти не общались после того, как титаны исчезли, лишь несколько раз виделись в зале суда. Но эльдийцы с Парадиза безумолку болтали о «легендарном капитане Леви», и ей, в любом случае, приходилось слушать. Что и говорить, сам Зик когда-то до жути боялся и ненавидел его, и ведь не зря. Странноватый он, и это не учитывая его внешние данные. Она слышала, что в прошлом он был воришкой и с лёгкостью мог зарезать человека в подворотне. Какой, однако, послужной список! А вот сейчас он сидит в этом инвалидном кресле, одетый с иголочки, как будто знал, что они приедут, с таким выражением на лице, словно говорящем: «меня в этом мире ничто не волнует». Пик не жалует безучастных людей, не умеющих наслаждаться жизнью. А этот мужчина, судя по рассказам, мало испытывал наслаждений. — Чего? — бормочет Леви; у него будто глаза на затылке. — Лицо моё не нравится? — Я бы так не сказала, — отвечает Пик задумчиво. — Просто вспомнила старые-добрые деньки… — Вот как. — Вижу, вы поладили с Габи и Фалько. Они в вас души не чают. И это после всего случившегося? Занятно. Леви вздыхает и, наконец, искоса глядит на неё: — Жаловаться не на что. Благо, хоть задницу подтереть сам себе я ещё способен… Но ты сюда явно не подружиться со мной приехала. Так зачем? — У-у-х, а вы прямолинейный. Такими словами хоть дрова колоть! — Не люблю болтать впустую… — Райнер предложил, и грех было не согласиться на бесплатную выпивку. — Пик улыбается и чешет шею под высоким воротом рубашки. — К тому же, я привязалась к вашим ребятам. Они такие забавные. Леви ничего не успевает ответить. Раздаётся возглас Армина: он машет рукой и зовёт их присоединиться. Пик поправляет волосы и предлагает помочь с инвалидным креслом. Однако в ту самую секунду, откуда ни возьмись, появляется Верена, буквально в последний момент протискиваясь между Пик и Леви. Она едва не отталкивает её протянутую руку. — Всё в порядке, мы сами справимся! — с натянутой улыбкой сообщает она и, хватаясь за ручки кресла, осторожно спускается с Леви с крыльца. — Ты вовремя, — бормочет он по дороге. — Спасибо. Я уже начал опасаться её дружелюбного настроения. Верена лишь толкает кресло перед собой, смотрит вперёд и улыбается. На этот раз уже искренне. Перед тем, как все, наконец, усаживаются за стол, он перебрасывается парой слов со своими ребятами. Жан, Конни и Армин почти не изменились, но последствия тех страшных событий всё-таки отпечатываются на их молодых лицах: взгляды становятся серьёзней, улыбки больше не напоминают тех прежних новобранцев-разведчиков, какими парни были раньше. Что до остальных… Всё же война отразилась на каждом. И вот, они все здесь. Уму непостижимо! — Какая всё-таки из вас впечатляющая компашка получается. Глаз радуется. Смотрю и не могу налюбоваться… Настолько, что аж тошнит. С приездом, команда мечты! У Леви голос такой, словно ему действительно вот-вот поплохеет. Сарказм льётся из каждого слова, хоть стой, хоть падай. Его речь — как ножом по сердцу. Он сидит во главе стола, приглядываясь к каждому присутствующему. Остальные — кто голову опустил, лишь бы на него не смотреть, а кто нервно крутит в руках столовый прибор или пустую кружку. Оньянкопон сидит напротив Леви, остальные уселись так, чтобы уж наверняка не раздражать друг друга. Габи и Фалько вместе с Армином и Энни, по левую сторону от капитана, Жан — справа от него и ближе всех. Габи единственная, кто видел, как Верена расстроилась, когда Кирштейн занял то место, но, едва он предложил художнице поменяться, она почему-то отказалась, и ей досталось сидеть между ним и Райнером. — На самом деле, капитан, мы приехали все вместе, чтобы доказать, что справимся со следующей миссией, — прерывает неловкую тишину Армин. — Скоро нам предстоит вернуться на Парадиз в качестве послов мира. Нам во что бы то ни стало нужно добиться встречи с командирами новой армии и попытаться провести переговоры. — Хистория нас поддержит, — продолжает Жан. — Да, это будет нелёгкий и долгий путь, но иначе никак. Нельзя допустить ещё одной войны. Леви скрещивает руки на груди и откидывается на спинку кресла. — Вы хотите поговорить с йегеристами и успокоить их буйный нрав. Я понял. А что до внешнего мира? — На данный момент королева Хистория занимается ведением переговоров с представителями пострадавших от Гула стран. Да, конечно, не все настроены оптимистично, но шансы на урегулирование конфликта ещё остаются… — И вы думаете, после того, что натворил Эрен, другие нации всё забудут и простят, взглянув на то, как кучка бывших врагов усаживается за стол переговоров? Наступает мёртвая тишина. Только листва дерева шумит над их головами. Фалько дрожащей рукой поправляет воротник и пуговицы жилетки, а Габи рядом с ним нервно постукивает пальцем по своей коленке под столом. — Вы в нас не верите, капитан? — Армин старается не подать виду, но голос всё равно звучит расстроенно. — Да какая разница? Я не дипломат и переговоры не веду. Я понятия не имею, как всё закончится, и закончится ли вообще. — Леви вздыхает, затем смотрит на Армина. — Хватайтесь за любой шанс, если сами верите в это. Может быть, Эрен был прав, и вы выиграете эльдийцам несколько лет. Может быть, ваш пример кого-то да убедит. Или эти фанатики-йегеристы всё же начнут выступать в защиту своей нации, и вот тогда берегитесь познать их месть. Он хватается за кружку и делает пару глотков слегка горьковатого некрепкого напитка. Остальные молчат и даже почти не шевелятся. — Вам же предлагали вернуться на Парадиз, учитывая ваши боевые заслуги перед нацией, — припоминает вдруг Райнер; он с каменным выражением лица смотрит на Леви. — Почему вы отказались? — Я отказался сопровождать вас и брать на себя ответственность за результат переговоров. Если я и вернусь назад, тому будет куда более веская причина. — Вы не верите… Вы считаете, что мы делаем это напрасно… — Тц, и откуда ты такой уверенный взялся? Верена переводит беспокойный взгляд с Леви на Райнера и хмурится: он сжимает левый кулак с такой силой, что вены на руках вздуваются. Армин тоже наблюдает за ним и интуитивно готовится к очередной словесной перепалке. — Какая причина может быть важнее, чем попытка сохранения мира? — Браун даже не смотрит по сторонам, его глаза опущены вниз. — Предлагаете нам отсидеться, пока всё само собой не уляжется? Ничто уже не будет прежним, и, разумеется, мир не забудет то, что случилось! Но я своими глазами хочу убедиться, что хуже не станет! — Райнер, успокойся! — рявкает Жан. — Можете не возвращаться домой! Чёрт с вами! Но хотя бы сейчас вы можете поддержать нас? Чтобы действия Эрена не канули в небытие за зря! И смерти всех ваших товарищей не оказались напрасными! Знаю, вы всё ещё ненавидите меня и Энни, но хотя бы сделайте вид, что вам не всё равно! — Райнер! Армин вскакивает с места и глядит так, что тому волей-неволей приходится успокоиться. Очередная пауза сопровождается неприятной давящей тишиной, пока Леви не начинает говорить самым бесстрастным тоном: — Ты закончил? Если да, то я, пожалуй, начну уже пить… Вы ведь не зря притащились в такую даль, верно? Мне кажется, что, в отличие от тебя, остальные понимают, почему я не берусь вас сопровождать. Вам не нужно моё одобрение или благословение. Вы вполне способны сами разобраться… Он допивает остатки напитка и преспокойно смотрит Райнеру в глаза. А у того — просто мурашки по телу от этого взгляда. — К твоему сведению, я давно уже перестал вас ненавидеть. Я проглотил это чувство и живу дальше. Меня не трясёт от одного твоего вида, поверь. Так что, в отличие от всех вас, я не притворяюсь ни на секунду. Но запомни одно, Райнер… Леви слегка пригибается над столом, и его слова звучат чётко и сурово. Даже Жан, сидящий по правую руку от него, вдруг испытывает дрожь. — Не смей упоминать при мне моих погибших товарищей. Ты не заслуживаешь даже думать о них. Становится так неловко, что даже Армин прячет лицо в ладонях, лишь бы ненадолго отвлечься от всего этого. — Говорила же, ему палец в рот не клади… — бормочет Пик спустя минуту неловкой тишины. — Капитан Леви прав, — отзывается вдруг Конни, и все взгляды теперь прикованны к нему. — Я устал притворяться, что всё хорошо. Устал делать вид, будто верю в наш успех. А если не получится? Если нас казнят? Или, что намного ужасней, если внешний мир однажды отомстит Парадизу? Все эти мысли не дают мне спокойно жить… Да я спать не могу из-за них… Но что ещё хуже… что ещё хуже… Он сидит, сгорбившись над столом, а теперь поднимает голову и смотрит на Габи так, словно вот-вот кинется и разорвёт её на куски. Девочка в напряжении замирает и глядит на него. В его огромных светлых глазах — такая ненависть и злоба, что на мгновение даже Армину становится страшно. От испуга у него замирает сердце. Когда Энни неожиданно сжимает его ладонь под столом, он ощущает лишь тепло её руки, но смотрит на Конни, не отрываясь. — Все говорят мне забыть и смириться, потому что титанов больше нет, потому что ненависть — это не выход! — Конни медленно поднимается; его губы дрожат, а кулаки сжимаются крепче. — Но я не могу! Я просто не могу перестать ненавидеть и злиться! Я что, настолько слабак? Может, ты мне скажешь, Райнер? Или твоя сестрёнка, а? Чёртовы эгоисты! Думайте, что хотите, продолжайте делать вид, будто мы все здесь друзья и простили друг друга… но я никогда не смогу смириться, что Саши больше нет, понятно вам? — Конни, пожалуйста… — шепчет Жан, глядя на собственные руки. — Пожалуйста, не надо… — Ты никогда больше не говоришь о ней! А у меня такое ощущение, словно весь мир уже забыл, что Саша вообще существовала! Если бы Николо был рядом, но бы понял… но вы только и умеете, что притворяться… Я понимаю, что ради блага всех, кто выжил, надо принять эту реальность. Чтобы жертвы, на которые Эрен пошёл ради нас, не оказались напрасными. У него не было иного выхода, верно? Верно же? Все молчат. У Габи дрожат губы, и Леви наблюдает за тем, как она втихаря пытается утереть рукой щёки, низко склонив голову. — Каждый день я задаюсь вопросами, а что, если бы Эрен поступил иначе? А что, если бы мы не остановили его тогда, и миру пришёл конец? Мне становится так паршиво, аж тошно! — Конни весь дрожит, и становится ясно: он едва сдерживается, чтобы что-нибудь не уронить или разбить. — Но иногда я понимаю, что Саша всего этого не увидит… Это тоже часть его идеального плана? Даже так я осознаю: у Эрена просто не было никакого идеального плана! Вы хоть представляете, как ему было тяжело? — Конни, давай я отведу тебя в дом… — Энни встаёт с места, но парень лишь отмахивается. — Отвали! Просто все вы, отвалите… Со злости он едва не роняет стул позади себя. Конни уходит прочь и останавливается недалеко, возле изгороди с другой стороны дома. Леви долго глядит ему в спину, затем замечает, что скоро уже начнёт садиться солнце. А со стороны города над полями на горизонте нависают грозовые тучи. Будет дождь. Никто за столом ни слова не произносит. Только Райнер, наконец, тянется к бутылке, наливает в свою кружку напиток и выпивает всё залпом. Он жмурится, затем потирает пальцами усталые глаза. Пик пихает его в плечо и протягивает свою кружку. А после подтягивается и Энни. — Кто-то должен его вернуть, — бормочет Жан, глядя в ту сторону, где стоит Конни. — Не лезь. Дай ему немного воздуха. — Леви вздыхает, затем протягивает руку и треплет Габи по волосами, отчего она немного оживляется. — Фалько, пригляди за ней, ладно? Парень моментально кивает. Тогда Леви смотрит в сторону Верены, которая в это время пытается игнорировать желание Райнера и Пик напиться. Ей явно неуютно сидеть рядом с ними. — Эй, художница! — зовёт отставной капитан. — А? — Помоги-ка мне. — Х-хорошо… Верена помогает Леви с инвалидным креслом, она везёт его к Конни, и останавливается чуть позади, чтобы не раздражать. Тем временем за столом Фалько гладит Габи по плечу, но она даже не может поднять от стола взгляд. — Он никогда меня не простит, правда ведь? — её вопрос, однако, ответа не требует. — Дело не в прощении. Он просто не может ничего забыть… Извини его. Обычно это я не могу сдержаться и болтаю, что на уме, — бормочет Жан. — В нём накопилось столько всего, что страшно представить. Но не принимай это на свой счёт, поняла? Мы все здесь хороши. Один другого лучше. — Ты прав, — отвечает Армин. — И капитан тоже. Пока будем лишь притворяться, что всё в порядке, и мы доверяем друг другу, хорошего исхода и ждать нечего. Но я и не думал, что всё так серьёзно… — Это нормально, что парень высказался, — замечает Оньянкопон. — Станет легче. Пока вы не вернулись домой, нужно снять всё напряжение. Армин утыкается виском в кулак и прикрывает ненадолго глаза: — А ведь Конни во многом прав. И пусть эта правда причиняет боль, лучше уж так… Мы ведь действительно эгоисты, и сами того не замечаем. Но хоть кто-нибудь… скажите мне… кто-нибудь подумал сейчас о Микасе? Как ей должно быть тяжело там, совсем одной! Я даже представить этого не могу. — В письмах она говорит, что всё в порядке, но я чувствую, что она прячет от нас свои страдания. А я… как подумаю о том, какую ответственность Эрен взял на себя, чтобы нас спасти… в мыслях такая каша… Армин! Я правда хочу всё исправить! Все смерти, все лишения, которые мы пережили — неужели всё будет напрасно? — Жан качает головой. — Я думаю об этом. Каждый день. И вы все, наверняка, тоже. Я не хочу быть эгоистом. Но и жертву Эрена обесценивать не хочу. Поэтому надо идти до конца. Пик хмурится и начинает бездумно водить пальцем по узору бежевой скатерти. По правую руку от неё Оньянкопон кивает в ответ на слова Жана. Энни, подпирая рукой подбородок, отворачивается в сторону; так ей видно облака на горизонте. Фалько, сидящий рядом с Армином, некоторое время смотрит лишь на Габи, затем вздыхает и произносит: — Я не ненавижу господина Йегера. Мне кажется, для ненависти уже достаточно времени прошло… Насколько надо быть смелым, чтобы ради своих близких превратиться в монстра? У Райнера лицо становится мрачнее тучи. Он отставляет свою кружку в сторону, прячет лицо в ладонях и бормочет что-то, чего не может расслышать даже Пик. Остальные молчат, прислушиваясь к шелесту листьев.