Где бы ты ни был, назад не смотри

Это ошеломительно. Почти так же, как и внезапное ощущение предательства, что ей пришлось испытать там, в Капитолии. Но то ощущение накатило тяжёлой ледяной волной, заставило пасть на колени перед собственной слабостью, перед прошлым, от которого давно стоило откреститься. Верена не смогла это перебороть, и вот, куда это привело её. На самый край, к чёрной воде, где она решила бесславно помереть, слабая и жалкая, внутри всё же лелея крошечную надежду на то, что появится какой-нибудь герой и протянет руку помощи. Забавно, что этот самый герой взял и ударил её по руке, затем самым унизительным способом повалил на землю и уселся сверху. Как это вообще произошло? Так быстро, что даже почти пугает. И Верена, распластавшись под ним, тянет руки к своему пылающему лицу, когда Леви, наконец, отстраняется, чтобы скрыть от него выражение полнейшего недоумения. Как смотреть ему в глаза, когда он сам делает это настолько смело и обыкновенно? Она понятия не имеет, что думать. По крайней мере, она больше не хочет умереть. Только не после случившегося. И если это просто очередной способ спасти её, Верене хочется выяснить, как же до такого дошло… Ей почти любопытно, что будет дальше. Леви Аккерман же преспокойно поднимается на ноги, берёт трость и, опираясь на неё, протягивает Верене руку. Помогает встать, как заправский джентльмен. Затем отряхивает штаны и пальто. «Удивительный человек! — думает девушка, наблюдая за ним взглядом как у оглушённого кролика. — Он ненормальный и в то же время самый лучший. Или я уже ничего не понимаю». — Успокоилась? — спрашивает мужчина, внимательно её оглядывая. Верена кивает, хотя на самом деле сложно сказать, в порядке ли она. Эмоции поутихли, и то, что он сделал, её окончательно обезоружило. Но что ещё страннее, он снова ведёт себя, как прежде. Будто ничего не произошло, будто этот поцелуй в губы (первый в её жизни, между прочим) вовсе не решил всё. Верена машинально приглаживает волосы, пусть это и не спасает ситуацию, и смотрит на Леви. А он спокоен и собран, несмотря на усталость. — Как твоя рука? Девушка отвечает не сразу, настолько она сбита с толку из-за его поведения: — А… ну-у… нормально… — Хорошо. Извини, что пришлось это сделать… — Да, я поним… — Оньянкопон лишился своего оружия, придётся ему это компенсировать… Ладно, теперь пора дать знать остальным, что ты нашлась, и операция по твоей поимке окончена, — он делает несколько шагов прочь, затем оборачивается, поскольку Верена стоит на месте. — Пошли уже домой. Поначалу она, как кукла, послушно идёт за ним, но ненадолго. Она почти сразу останавливается. — Зачем ты это сделал? — срывается с её губ вопрос, и на этот раз с отчаянием. Леви молчит, стоя к девушке спиной. — Как ты можешь быть таким спокойным? Я н-не знаю, что и думать… что сказать… Ещё час назад я считала, что моя жизнь кончена, но ты пришёл, и я… — Но ты же жива. — Леви глядит на неё, стоя теперь вполоборота. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но вся эта ситуация меня самого выбила из колеи… — Я всего лишь хочу знать, почему… — Честно говоря, у меня уже мёрзнет всё, что только возможно, — он устало вздыхает, и Верена невольно себя пристыживает. — Предпочитаю продолжить разговор где-нибудь в тепле, за чашкой горячительного, если ты не против. И ты не обязана ничего говорить мне сейчас, как и я. Потом он вдруг протягивает ей свободную руку. Верена замечает следы от грязи на его пальто. Да и на её одежде грязи не меньше. В конце концов, приходит осознание некой абсурдности этой ситуации. Но он же прав. По сути, он всегда прав. И поэтому ей ничего не остаётся, как принять эту руку. У него тёплые пальцы, в отличие от её руки. Она дрожит, и Леви наверняка всё чувствует. Они неторопливо проходят между двух складских помещений, по краю пристани, чтобы выйти к какой-то заброшенной территории, где горит один единственный подвесной фонарь. Аккерман бормочет себе под нос о «дурацких лабиринтах» и тех умниках, кто всё это строит, затем вдруг останавливается тут же, под лампой, чтобы перетерпеть резкую боль в колене. — Идиотская погода! Мокрая штанина не пойдёт на пользу моей ноге, чтоб её! — бормочет он в беззлобной манере. — Прости меня. Леви поднимает на Верену глаза, сначала с тенью недоверия, но замечает искреннее раскаяние на её бледном уставшем лице и едва заметно качает головой. — Тут не за что извиняться. — И всё же… прости. За всё, что случилось, — она не смотрит ему в глаза, но пытается выдать хоть какое-то подобие улыбки. — Не знаю, что на меня нашло. Хотя, нет. Знаю. Злость и обида. — Да, ты говорила. — Извини, что наставила на тебя оружие. Когда она снова глядит ему в глаза, Леви замечает, как хорошо знакомая ему печать смерти, столь часто отражавшаяся на лицах его товарищей и на его собственном лице, наконец исчезает. Замечает, что эти тёмно-зелёные глаза, которые смотрели на него с такой надеждой и привязанностью там, в доме на холме, всего несколько дней назад, снова полны жизни. И тягучее, тёплое чувство расползается по всему его телу, так плавно и сладостно, что Леви на миг недоумевает. Он вспоминает этот невинный, но далеко не неловкий поцелуй, и машинально ухмыляется. Занятно, как это он оказался склонен к столь очевидным и жизненным проявлениям симпатии в его-то годы. Когда их взгляды снова пересекаются, он неожиданно понимает, что вернуть её в тот дом — это не просто эгоистичное желание. Это необходимость, без которой он не сможет спокойно спать. В прошлые времена Леви открестился бы от этих чувств, потому что для них в его жизни, наполненной болью и страданиями, не было места. Но только не теперь. Он больше не капитан и не обязан с кем-либо воевать. Он может усадить эту женщину перед собой и поговорить с ней, просто поговорить. И она будет смотреть на него всё с тем же восхищением, возможно. Он думает о том, что она ощущает, глядя на него каждый раз. И отражаются ли его шрамы на её лице так же, как в зеркале? Такие же шрамы, которые не видит он. — Извини, что ударил, — говорит Аккерман, кивая, и Верена слегка пожимает плечами. — Говорил же, я далеко не идеал. Всё дело в том, что я на самом деле всегда был плохим парнем. Его слова почти заставляют её засмеяться, насколько это возможно. И хотя Леви отпускает её руку, на своей ладони он до сих пор ощущает чужое прикосновение. — Совсем размяк. Видимо, неизбежно старею… — Извини. — Хватит уже извиняться. Просто больше не устраивай таких сцен. Иначе придётся запереть в доме на хлебе и воде, а мне самому этого не хочется. Верена кивает всё с той же улыбкой, в который раз утирая щёки. И кажется, что всё в порядке. Вот бы это было действительно так. Леви ненадолго задумывается, а будут ли они оба в порядке хоть когда-то? Месяц спустя, или год, или пять? С одной из поставленных задач он справился, но это не означает, что не появятся другие, ещё труднее. На миг он словно ощущает прикосновение её губ на своих, почему-то именно сейчас, когда они вдвоём, на фоне приближающегося рассвета. И, возможно, именно это мимолётное чувство свободы заставляет его улыбнуться и протянуть к Верене руку. Он слегка, почти невесомо, касается её щеки большим пальцем, и она смущается. Её щеки очень горячие. Что-то разрезает пространство над ними. Слышится свист — резкий и внезапный — и в то же мгновение фонарь вдруг гаснет. Раздражающий глухой звук лопающейся лампочки меркнет так же быстро, как и возникает. Становится совсем темно, ведь из-за здания справа не видно горизонта. Поначалу они оба с удивлением смотрят вверх, тогда же Леви удаётся уловить движение где-то перед собой, позади Верены. И всё происходящее потом сливается в одном пугающем мгновении, когда каждое действие и каждая реакция становятся решающими. Этот человек, высокий и худощавый, в натянутой до самых бровей шапке, подбирается к Верене сзади и замахивается чем-то длинным и явно тяжёлым. У Леви есть краткий миг, чтобы отреагировать молниеносно, как в былые времена. И он делает это, но не так, как рассчитывает. Аккерман успевает оттолкнуть её в сторону, ведь его рука уже протянута к ней, и Верена, поскальзываясь, падает на бок, больно ударяясь плечом о твёрдую землю. Промелькнувшим в воздухе инструментом, с которым чужак попытался напасть из-за спины, оказалась какая-то длинная металлическая труба. И вместо затылка девушки она обрушивается на Леви. Он не успевает нагнуться и избежать этого удара. Он такой сильный, и так точно бьёт ему в висок, что искры из глаз сыпятся, и Аккерман падает. А затем всё вокруг гаснет, даже темнота. Но даже несмотря на это он продолжает чувствовать и слышать, что происходит вокруг. Верена, будучи настолько дезориентированной, голодной, промокшей и уставшей, не успевает даже на руках приподняться. Всё, что мелькает перед её помутнённым взором, ненадолго приобретает жуткие оттенки красного. Но то лишь игра воображения после неудачного падения. Сначала она не может понять, почему Леви вообще оттолкнул её. Однако тут же распахивает глаза и, вглядываясь во тьму перед собой, всё-таки видит, как двое в чёрных одеждах бросаются на Леви, который, несмотря на сильнейший удар, уже пытается встать на ноги. Верена безуспешно сосредотачивает взгляд на том, как эти двое неизвестных хватают отставного капитана под руки и с пугающей скоростью, словно оголодавшие пауки, утаскивают мужчину куда-то прочь, в тёмный узкий проход между зданиями. Лишь осознание того, что кто-то напал и буквально похитил Леви Аккермана у неё на глазах, заставляет Верену подняться. Сначала тяжело, да так, что ноги не слушаются. Но она мысленно ругает себя, заставляя ослабевшее тело двигаться. Еле переставляя ноги, она чуть ли не тянет себя вперёд, туда, где скрылись нападавшие. На миг ей приходит в голову идея позвать на помощь — Верена почти сразу отказывается от этой идеи. Хотели бы эти люди убить Аккермана, сделали бы это на месте, а не где-то втихаря. Она ведь даже их лиц не разглядела. Если она попытается закричать, это может лишь усугубить положение. — Где вы?.. Куда вы пропали? — шепчет она вслух, не осознавая. — Куда вы подевались… Её шатает из стороны в сторону настолько, что несколько раз девушка врезается в металлические каркасы склада, вдоль которого идёт. Перед глазами до сих пор всё плывёт, словно весь мир решил замедлиться, а заодно и её попридержать. Но шаг за шагом, с отяжелевшей головой, она двигается. Благо, не проходит и пары минут, как откуда-то слева, под навесом закрытого ангара, слышатся голоса. Поначалу неразборчиво, но вскоре всё яснее и яснее. Верена прошаркивает поближе, падает на колени за деревянным ящиком и пытается присмотреться к людям, окружившим Леви. Он же лежит на земле, со скрученными за спиной руками. Верена не может разглядеть его лицо в этой полутьме, зато сразу узнаёт один из мужских голосов. — Вы просто идиоты! Надо же было упустить такую возможность и всё испоганить! Нужно было сразу его вырубить, едва он отошёл от посадочного полотна, болваны! Это проповедник Фонлихтен, и его некогда внушительный успокаивающий голос звучит хрипло и грозно. Верена прижимает ладонь ко рту. Её буквально тошнит от осознания произошедшего. Фонлихтен устроил покушение на Леви Аккермана, пока тот искал её, и они собирались напасть, едва он остался бы один. Какая же она дура… — Вы не слышите меня, сэр? — со злостью отвечает другой мужчина. — Там остался свидетель. Ваш капитан оказался не один, как было обещано. — Так в чём проблема? Сложно устранить одного свидетеля? Какого дьявола вы испугались? — Всё это зашло слишком далеко. Сказано было взять Аккермана живьём, а не убивать. К тому же там была женщина, и они долго болтали… Слышно вдруг, как проповедник чертыхается себе в кулак. Он очень недоволен и нервничает. Тем временем к Верене возвращается немного силы, и зрение почти сфокусировано. Она привыкает к темноте и хорошо видит со своего места всех пятерых. — Бред, всё это бред! Вот же маленькая дрянь! Она должна была уплыть на том корабле, проклятье… Она мне всё испортит. Живо вернитесь за ней! — гневно шипит Фонлихтен. — Вернитесь и притащите сюда, если она жива. — Она жива, но точно нас не разглядела… — Болван, ну и что с того? Нам не нужны никакие свидетели. Чем тише Аккерман исчезнет с лица земли, тем лучше. — Да я смотрю, дела у вас хуже некуда… Приглушённый голос Леви заставляет остальных обратить на него внимание. Верена не видит, но на его лице сейчас брезгливое выражение, смесь раздражения и злости. Один из незнакомцев сразу бьёт его ногой куда-то сбоку, и с губ Леви срывается хрип и короткий стон. — Вот же пёс живучий! Да от такого удара любой другой бы кони двинул, клянусь вам! А этот ещё и языком чешет. Может, действительно, дьявольское отродье? — Может быть, это просто кровь Аккерманов… — бормочет Фонлихтен задумчиво. Верене приходится сделать над собой усилие, чтобы выглянуть из-за укрытия. Тогда она, как и остальные, слышит тихий смешок, язвительный и упрямый. Из-за этого смеха даже проповедник скалится, отчего становится похожим на озлобленного хищника. — Вы все ошибаетесь… Просто я… Плохой парень. Вот и всё. Такие гады быстро не умирают. — Он ещё и шутки шутит! Дайте-ка я ему… Но Фонлихтен моментально обрывает смельчака на полуслове. Он отпихивает мужчину и делает шаг к Леви, лежащему на земле. Их взгляды скрещиваются, и ни один не смеет отвести от другого глаза. Фонлихтен вытаскивает из глубокого кармана своего пиджака пистолет. — Знаете, было время, когда я восхищался вами и Смитом. Вы двое, с вашими силой и мозгами, могли бы крушить и создавать целые империи, — говорит проповедник и наставляет на него оружие. — Но всё это было потеряно и забыто в угоду чьим-то мелочным планам и амбициям. Мне действительно жаль! Сейчас вы умрёте, капитан. На изувеченном лице Леви не дёргается ни один мускул. Он смотрит на своего врага так, как смотрел бы на назойливую муху, и это бесит проповедника ещё больше. — Мало того, что вы предали свою родину, вы ко всему прочему увели у меня опору для нашей фракции. Верена Микьелин с её репутацией и наследством сослужили бы йегеристам хорошую службу, но увы… — Катитесь ты и твоя фракция куда подальше. Фонлихтен ухмыляется и взводит курок. Он уже готов выстрелить, не гнушаясь убить человека самым мерзким и низменным способом, но в этот же миг его отвлекает шум со стороны: один из похитителей хватается за голову, роняя шапку. Небольшой, но увесистый камень попадает ему в затылок, и тут же из темноты выскакивает Верена. Она цепляется за руку проповедника, и начинается непродолжительная борьба за пистолет. У девушки получается лишь оттянуть время. Фонлихтен сильнее, и ему хватает локтем махнуть, чтобы оттолкнуть её в руки одному из сообщников. — Что ты делаешь?! Идиотка! Для тебя семья вообще ничего не значит? — гневно кричит Фонлихтен, пока Верена пытается вырываться. — Я любила свою семью! Всех любила! Но их нет! Никого из них больше нет! Вы меня запутали, вы не хотели защитить меня, только использовать. И я точно дура, раз решила хоть на миг поверить… Её затыкают одной хлёсткой пощёчиной, и этого хватает, чтобы Верена обмякла в чужих руках хоть ненадолго… И чтобы Леви дёрнулся, откликаясь на этот удар. Человек с уродливым шрамом на переносице и прокуренным голосом глядит на проповедника и рявкает: — Хватить тут сопли разводить! Аккерман приехал не один, и скоро нас найдут. Кончайте обоих, с наследством разберёмся позже. — Да, ты прав, — отвечает тот, затем смотрит на Верену. — Прости меня, девочка. Но ты станешь первой. Ты сама сделала выбор, и на мне вины нет. По крайней мере, ты не увидишь, как умирает сильнейший солдат человечества… — ГОРОДСКАЯ ПОЛИЦИЯ! ЖИВО БРОСАЙТЕ ОРУЖИЕ! Едва раздаётся этот уверенный возглас, произнесённый знакомым голосом, Леви выдыхает и сбрасывает с запястий плетёную верёвку. В прошлом он встречал наёмников с более продвинутыми знаниями о том, как вязать узлы, так что пока эти болваны болтали, ему не составило труда освободиться. Худшее из всего, что голова будто на двое раскалывается, и боль почти невыносима. Но тот крик словно открывает ему второе дыхание: Расул и Анви, наконец, их нашли. Поначалу непонятно, кто вообще стреляет первым, ибо слишком темно для хорошего прицела и фокусировки. Однако один из наёмников явно не выдерживает напряжения и того факта, что их обнаруживают: он оборачивается и стреляет, но мимо, и так начинается это безумное столкновение. Расул и Анви вооружены, и у них выгодная позиция вдали, но они боятся задеть Леви и Верену, поэтому терпеливо пропускают несколько пуль, пока не наступает время для перезарядки. Фонлихтен тоже целится, но вокруг слишком темно. Тогда Расул со своего места делает выпад и открывается, чтобы выстрелить. Так ему удаётся задеть двоих чужаков — одного насмерть, а другой с воем падает на землю, истекая кровью из плеча. В тот же миг третий наёмник заканчивает перезарядку и метко попадает в Расула. Пуля проходит насквозь над левой ключицей, и его напарнику приходится оттащить парня, пока тот зажимает рану. Леви успевает наброситься на стрелка и повалить его в каком-то безумном стоическом порыве, несмотря на травму, несмотря на боль, гнев и потерю контроля, ему удаётся выбить пистолет из цепких пальцев наёмника. Оружие отброшено, и всё, что есть у Леви теперь — его собственные руки. Поэтому он бьёт с такой силой, с какой прежде не дрался вовсе. О тех временах помнит разве что Подземный город… Последний наёмник, напуганный хаотичной перестрелкой и первой кровью, пускается в бега, бросая своих, и в это время Верена поднимается, хотя за несколько мгновений до начала неразберихи слышала чьё-то тихое «на землю». Анви со своей позиции всё ещё пытается попасть в проповедника, ведь тот никак не бросает попыток ранить и его тоже. И за одно решающее мгновение Верена понимает, что это её шанс, пусть и мизерный — налетая на Фонлихтена, она заставляет его отвлечься, но тут же оказывается сбита с ног, ведь он сильнее. И всё же её нападение стоит того — мужчина роняет пистолет и в темноте теперь судорожно пытается до него дотянуться. Сейчас он сделает это и выстрелит в упор… и Верена умрёт… Что-то падает рядом с её ногой, и Верена бросает беглый взгляд в сторону. Другое оружие. Леви окончательно оглушает своего противника, у которого уже не лицо, а кровавое месиво, и, стоя над ним на коленях, смотрит на девушку. — СТРЕЛЯЙ! — кричит он, и она подчиняется в порыве какого-то незнакомого инстинкта. Это происходит быстро, но не для неё и не для проповедника. Верена даже не осознаёт, что, промедли она хоть на секунду, это был бы конец. Она берёт тот пистолет и трясущейся рукой целится впереди себя просто потому, что так велено. Ей и невдомёк, что Фонлихтен тоже отыскивает своё оружие и направляет на неё. Но только одному из них суждено уйти. Другому уготовано умереть здесь и сейчас. Одного выстрела хватает, и пуля застревает у Фонлихтена во лбу. Мужчина падает с глухим звуком, а кровь из раны быстро стекает ему на глаза, которые он не успевает закрыть. Некому больше стрелять, и Анви кричит во тьму ангара, зовёт Леви. Тот откликается и просит парня поскорее привести помощь, поскольку остался один раненый, и он имеет ввиду наёмника, который всё ещё корчится где-то в стороне. Второй, распластавшийся под ним и забитый в порыве злости, уже не дышит, но Леви всё равно. Опираясь на руки, он приближается к Верене, пока она сидит неподвижно перед трупом Фонлихтена. Леви касается её плеча, но она не реагирует. Тогда он осторожно забирает пистолет из её пальцев и бросает подальше. Чтобы она посмотрела на него, Леви приходится приложить усилие, буквально заставить её отвернуться от зрелища, которое она, конечно, уже не забудет. Он понимает, она не плачет, она даже не напугана. Она всего лишь человек, который впервые в жизни кого-то убил. На миг Леви Аккерман думает, выглядел ли он так же много лет назад, когда зарезал свою первую жертву, отбиваясь от членов другой банды в подворотне… Но в то время Кенни не был ему любящим дядюшкой, готовым дать утешение и нежность. — Всё нормально, с тобой всё будет нормально, — говорит некогда сильнейший солдат человечества, пусть даже понятно, что Верена его не слышит. Он обнимает её за плечи. Сначала неуверенно, потому что его руки в чужой крови, но потом чувствует, что она обнимает его в ответ. И вот они оба — грязные, мокрые, уставшие и некогда злые на весь белый свет — могут выдохнуть на плече друг у друга. Всё остальное уже неважно. А через пару минут пространство вокруг разрезают несколько фонарей и голос Оньянкопона. На третий день в местную больницу, где Леви и Верену буквально ставят на ноги за счёт благотворительных организаций и чиновников, наведывается семья Браунов вместе с Оньянкопоном. Во время этого шумного визита, когда отдохнувшего, но немного раздражённого господина Аккермана атакуют целой артиллерией вопросов и гостинцев, Верена стоит за дверью на узеньком балконе той же палаты, поскольку ещё не готова встречаться с Габи лицом к лицу. Днём ранее она получила от неё письмо трогательного содержания. Но для Верены с её неустойчивым настроением и беспокойством этого пока достаточно. Когда Брауны уходят, оставляя после себя шлейф из запахов домашней выпечки и цветочного букета, Верена возвращается в палату, и, глядя на неё, Оньянкопон шутит, что они с Леви «почти как близнецы в этих беленьких халатах и перевязках». У девушки подбит глаз и ушиблено плечо, Аккерману, разумеется, досталось больше, и ему не велено вставать с койки ещё как минимум сутки. Несмотря на это, доктора уверены, что его нога ещё может однажды зажить. — Возьмите. Как и обещал! Доставка прямо в руки, — Оньянкопон с тёплой улыбкой отдаёт Верене тонкий конверт. — Что касается нашего дела… Расследование продолжится до тех пор, пока все подельники проповедника не будут вычислены. А это большое количество народу, скажу я вам. И не только здесь, на Парадизе тоже. — Значит, так просто всё не кончится, — бормочет Аккерман, разминая свободной рукой шею. — Йегеристы не дадут себя скомпрометировать и будут бороться до конца за их репутацию. — Да, но долго покрывать Фонлихтена и его банду они не станут. Кстати, они уже опровергли свою причастность к нападению на вас обоих. Но Её Величество далеко не глупа, поверь. Она им этого долго не простит. — Я надеюсь, что королева получит моё сообщение, — говорит Верена, и Оньянкопон утвердительно кивает. — Пусть её министры сделают всё, как положено. И спасибо вам… за всё. — Ну нет! На этот раз вам спасибо! И мужчина с тихим смехом покидает палату, напоследок обещая заглянуть до выписки. Леви провожает его усталым взглядом, затем спрашивает, намекая на конверт: — Так что это такое? Неужели знаменитое наследство Форстера? Вместо ответа девушка улыбается и, достав из конверта некий документ, протягивает Аккерману. Видимо, его реакция на прочитанное настолько неоднозначна и комична, и это веселит Верену, пусть даже ей и больно напрягать мышцы. — Кое-что из наследства я верну родне господина Форстера. Ведь их и так осталось немного. Остальное уйдёт в распоряжение королевы Хистории… Ну а это… это моя маленькая эгоистичная прихоть. Леви ухмыляется, но так, чтобы она не заметила. Чёлка скрывает озорство в его глазах, которое, казалось, он потерял много-много лет назад. В его изувеченной руке документ о передачи прав собственности на дом, подписанный Браунами. На его имя. — Надеюсь, они не торговались, — говорит он, едва шевеля губами. — Самую малость. Зато теперь ты сможешь с чистой совестью переделать в доме всё, что душе угодно… Забавно, что до этого самого момента он и не думал что-то менять. Порой его устраивала такая жизнь. О большем и мечтать нечего. Приобретать тот дом он тоже не намеревался, словно нарочно напрашиваясь на зависимость от людей, которые тоже были ему обязаны. И так снова, и снова. Но сейчас, впервые за много лет, а может быть, впервые со дня, как покинул тот вшивый бордель в Подземном городе, Леви Аккерман чувствует, что принадлежит к месту, которое не стыдно назвать домом. А когда смотрит на Верену, понимает, что это будет нечто большее, чем стены и потолок. Из-за раскрытой двери балкона в палату льётся солнечный свет, и порыв ветра то и дело колышет занавески. Леви жмурится от этого света, прикрывая рукой глаза. Пришло время для настоящего лета…