***
« — Спаси ее, сынок. Я тебя очень прошу. Она тонет в своей любви, страхе и боли, и не может это признать. Какая разница в чем тонуть, если никто не бросит спасательный круг? — Светлана Андреевна хватает тебя за обе руки, сидя в твоей гримерке. Проскочила пока ее не увидела дочь. Ты аккуратно поглаживаешь руки женщины, согревая их своими и осознаёшь, что даже этим они схожи. Холодные ладошки… Но ты не знаешь, чем помочь. Искренне желаешь выбраться из этой ситуации, но не можешь. Без шансов. Никак. А все потому что ты любишь ее до потери пульса, до кома в горле и стиснутых зубов, но…»
Она в очередной раз скидывает ему смской лишь несколько цифр и пару слов, а он едва ли может понять, что это за цифры. Адрес. Не домашний, опять гостиница. И он вроде бы даже не против, но отчего-то все равно ужасно зол и, чертыхнувшись про себя не самыми приличными словами в его лексиконе, ударяет кулаком где-то возле самой двери, оставляя яркие ссадины на костяшках. Плевать. «До свадьбы заживет» — мелькает в голове и его тут же пробивает на смех, который в тишине квартиры очень напоминает истерический. Наверное, так и есть, ведь смеяться — это едва ли не последнее, что ему хочется делать в этот момент. Дан надеется, что его силы воли хватит, чтоб проигнорировать сообщение и наконец закончить эту бессмысленную игру, оставаясь дома. Но хватает его от силы на 20 минут. Сломался. Слабак. Влюблённый идиот. Который просто надеется, что что-то изменится именно сегодня. Угораздило же влюбиться в ледяную стерву. Дан знал о нелёгкой судьбе Тины, и даже понимал и принимал ее поведение, ведь аргументов было предостаточно. Вот только ему от этих аргументов почему-то совсем не легче. Он перестал ее понимать после одного разговора. После его разговора и ее слез. Он пытался признаться ей тогда, признаться в том, что по уши влюблён в одну белую королеву, а она, он был уверен, видит и чувствует это, но почему-то старательно играет по правилам, известным лишь ей самой, отвергая и всячески глуша в себе ответные чувства. Правила игры не были рассчитаны на его проницательность и чуйку на ложь в радиусе километра точно. Она плакала и просила оставить ее в покое, всячески избегая попадания взглядом в его глаза, просила оставить в покое, но всеми интонациями молила остаться с ней и никуда не отпускать. Последнего он тогда не услышал, ослеплённый и оглушенный обидной и злостью. На неё. На себя. А потом все изменилось. Лишь короткие встречи в гостиницах и самозабвенный секс. Все, что их сейчас связывает. Только ему больно, а вот ей***
Такси останавливается у входа в отель и Дан, полностью погруженный в свои мысли, сидит в салоне ещё пару минут, пока водитель не сообщает, что вообще-то они уже на месте. Сегодня или никогда. Сегодня все закончится. Он повторял эти слова как мантру по дороге к двери с заветными буквами. Упирается-таки в них взглядом. Черт, нет. Не может. Не так. Не сейчас… Решается и стучит, после дергая за ручку, которая тут же поддаётся. Она выходит к нему в коридор в какой-то странной пошловатой накидке на голое тело и такой фальшивой нагло-похотливой улыбкой. Балан ловит себя на мысли, что ему противно. Противно видеть женщину, любимую всем сердцем, в образе продажной шлюхи. Противно осознавать, что она видимо себя таковой не считает, а если и считает, то, очевидно, не понимает, что же в этом такого. Противно от неё. — Кароль, что ты творишь? — зло бросает прямо в глаза и слегка отталкивает ее от себя. — Странно, раньше тебе все нравилось. — она закусывает губу и острым ноготком ведёт по его щетине на щеке, продолжая улыбаться. Всматривается в ее глаза с такой надеждой, что мог прожечь дыру в ее зрачках, пытается разглядеть хоть что-то. Хоть что-то от девочки Тани, которую она так глубоко спрятала. И своими глазами, словно какими-то зажимами, он таки вытаскивает из неё какие-то жалкие эмоции, но Кароль начинает быстро моргать и все это тут же исчезает. Растворяется, словно дым. — Не нравилось, я просто ждал, что ты сама все поймёшь. Мне не нужно твоё тело без души, Тина, меня не привлекает этот образ… — осекается, не желая продолжать, чей же именно образ имеет в виду. — Чей? Чей образ, скажи? Шлюхи? Стервы? Или все вместе, может быть? Извини, другой не будет. — выплевывает резко и совершено равнодушно. На первый взгляд. Если бы только он знал, что творится внутри этой женщины. Она отчаянно барахтается в море из собственных чувств, глубину которых даже не в состоянии оценить, потому что воздуха не хватает и она то и дело начинает оседать на дно, но снова и снова ищет в себе силы выбраться и не сдаться окончательно. Там барахтается Таня. Ее душа. Робкая и беззащитная. А с Даном разговаривает образ. Холодный, расчетливый и стервозный. У которого нет эмоций, чувств и слез. У которого нет больше ничего женственного и живого. Есть только инстинкты… самосохранения и желания. А ещё материнский, который в ней срабатывает, как только в ее объятия попадает ее любимый мальчик. На этом, пожалуй, все. — Есть другая, Тина, есть! Только ты зачем-то хоронишь ее внутри себя, а мне, глядя в твои глаза, хочется позвать ее, и поговорить только с ней! Не с тобой, — он берет в ладони ее Лицо, вглядываясь в синие океаны, что вот-вот начнут расплескиваться прямо на его ладони, — спаси ее. Спаси Таню, прошу… ты же не хочешь быть такой, я же вижу, я чувствую. — почти шепотом добавляет он и нежно касается ее губ своими, отогревая, любя и заботясь. Не так, как всегда у них. Он ничего не требует, не пытается ее возбудить и завести. Хочет просто отогреть, пока ещё не стало слишком поздно. — Я не могу… — шепчет, упираясь своим лбом в его, а по щекам уже во всю льются слёзы, — Дан, она задыхается… она хочет жить, но ее душат воспоминания и прошлое, она тонет в своей боли и не может ничего с этим сделать. Ей очень плохо, понимаешь? — Я помогу тебе, слышишь? Я придумаю, как, только позволь мне это сделать, пропусти меня к Ней, прошу… и мы вместе ее спасём, я тебе обещаю, — тоже шепчет, большими пальцамии стирая мокрые дорожки с щёк. — Я проиграла, Дан. Я семь лет играю в эту игру. Я устала. Устала искать выход. Его просто нет. Я такая, я такая и не могу отыскать ту другую, что так хочет снова жить, что хочет быть счастливой. Она будто умерла вместе с Ним, лишь иногда являясь ко мне, давая на мгновение ощутить себя живой, а потом снова уходит, — она плачет, но продолжает говорить, продолжает мысленно молить его о спасении, молить о поддержке и любви. — Ты не проиграла! Тебе просто очень тяжело одной. Так не отвергай мою помощь. Я помогу тебе, ты веришь? Кивает. Ему верит.