Месяц спустя
Это был тяжелый день, Гермионе пришлось посетить три встречи подряд с такими разными людьми, что после этого ей даже рот открывать было лень. Улыбайся и соглашайся, говори лестные речи, опять улыбайся, не перечь, прислушивайся, учитывай, что это важные люди, они могут предрешить твое будущее. Гермиона ненавидела это все, но без подобных танцев с бубнов вокруг издателей было никак. Или ты стараешься быть доброй овечкой, улыбаясь и принимая каждый грамм критики как дар свыше, или с тобой даже говорить никто не будет. Если тебе говорят, что сюжет слабый — соглашайся и исправляй, если тебе говорят, что герои сухие и неестественные — добавь огня, если находят ошибки — забудь о редакторах, найди и устрани их сама, ты же хочешь чтобы тебя напечатали? Девушка никогда бы не подумала, что издать свою книгу так сложно. Практически невозможно, если у тебя нет лишних денег для того, чтобы «помочь» издательству или надежных связей, которые смогли бы дать ход твоему произведению. Совсем не важно: гениальный это очерк, который изменит мировоззрение тысяч людей, или очередная бульварная банальщина, от которой ломятся полки магазинов. Если ты — просто женщина, о которой все успели забыть, а то и не знали, то шансы твои стремительно приближаются к нулю. Нужно было расслабиться, если она и дальше будет держать себя в ежовых рукавицах, то все, что ее ждет в будущем, — это чистый, как колумбийский кокаин, нервный срыв. Она заскочила к себе, переоделась в простенький костюм и придирчиво оглядела результат. Он ее не впечатлил, из зеркала на нее смотрела уставшая, слегка побитая жизнью девушка. Такой бармен наверняка нальет на рюмашку-другую побольше, чтобы пожалеть бедняжку. А жалость — последнее, что ей было сегодня нужно. Поэтому решительным движением она скинула с себя пиджак, распахнула дверцу шкафа и выудила из него красное, обтягивающее, словно футляр, платье, которое она носила так давно, что уже и забыла, как это здорово. Смотреть на себя в зеркало и чувствовать себя красоткой. Здорово. Ловить на себе чужие заинтересованные взгляды. Здорово. Быть неузнанной барменом в заведении, где бываешь каждую неделю. Здорово. Как всегда мартини. Как всегда с двумя оливками. Как всегда в решительном одиночестве и с немногословной беседой с барменом Ричардом. Он не знает, что она была замужем, потому что Гермиона не жалуется. Он не знает, что она на мели, потому что Гермиона не жалуется. Он не знает, что ее не печатают уже три месяца, водя за нос как маленькую девочку, потому что Гермиона. Не. Жалуется. Зато Ричард в курсе, что она любит читать, и каждый раз дарит ей новую книгу, обещая, что она обязательно сойдет с ума от прочитанного. Еще он знает, что она любит слушать, как он подпевает песням, которые играют в баре. А еще он точно знает, что она — самая загадочная персона, с которой ему доводилось знакомиться. Она сидит с бокалом мартини, разглядывая присутствующих со взглядом, свойственным только творческим натурам. Ощупывающим, примечающим незначительные, но яркие детали, которые она обязательно впишет в свою книгу, добавит как важный аксессуар, как красная помада, которая оттеняет ее платье сегодня. Ричард делает ей третий комплимент за вечер — и Гермиона улыбается. Правда, недолго, потому что веселье слетает с ее лица, стоит мимо нее с ревом пронестись красивой блондинке, задевая ее бокал, оставляя некрасивое мокрое пятно на идеально ровной ткани платья. Гермиона не успевает даже сделать замечание грубиянке — так скоро та скрывается. Зато от внимания девушки не укрывается тот, от кого эта особа так быстро сбегала. За столиком у окна, накрытым на двоих, сидит молодой мужчина, настолько красивый, что у Гермионы сбивается дыхание. Идеальный костюм, белая рубашка, тонкий, сразу видно, что баснословно дорогой, галстук. Его кожа покрыта легким золотистым загаром, доступным только тем, у кого есть деньги на отдых. Волосы его, от природы светлые, сейчас отливали платиной и белым шоколадом, поцелованные солнцем. Интересно, как это — поцеловать их самой? А мужчина смотрит на нее, попервах не узнавая, ощупывая вязким взглядом, обмазывая им ее, как вишневым вареньем — тягучим и сладким. А потом он понимает, на кого смотрит, и его глаза становятся темнее, а улыбка — понимающей и дерзкой, самоуверенной. Гермиона не отводит взгляда, потому что ей вдруг кажется, что время перестало существовать. Когда-то давно у нее было прошлое, в котором он — был ее главной проблемой. Кто же знал, что жизнь сделает все для того, чтобы она изменила свое мнение. Он притягивает ее к себе своим взглядом, приглашая присесть рядом. И либо Ричард сделал что-то с ее мартини, либо этот день вымотал ее настолько, что она перестала соображать, потому что Гермиона встает с высокого стула, подхватывает крохотный черный клатч, бокал и направляется к нему. Он довольно улыбается. — Не ожидал тебя тут встретить, — его голос немного изменился, ей вдруг кажется, что он стал по-особенному бархатным. — Взаимно, Драко, взаимно, — она отпивает немного из своего бокала, ставит локти на самый краешек стола и опускает голову на руки. — Слышал, ты перебралась в Россию. — А я вот ничего о тебе не слышала. — Правда? — он вскидывает брови от удивления. — Это задевает твое самолюбие? — Нет, просто интересно, в какую клетку ты попала. В точку. В самое яблочко. Но как, черт возьми, он вообще об этом узнал? Никто из окружения Крама, из остатков ее собственного, а уж тем более никто из посторонних, в Англии не знал, что в их браке что-то неладно. — С чего такой вывод? — она делает еще один глоток, осознавая вдруг, что не отрывает взгляда от его глаз ни на секунду ровно с того момента, как подсела к нему за стол. — Потому что сейчас ты отчаянно красива. — Какой изысканный комплимент, — оценивает она его и откидывается на стуле. Из-под опущенных ресниц она все же замечает, как Драко проходится глазами по ее шее, скользит по ключицам, таким хрупким, таким выступающим, что можно порезаться, останавливается на них и возвращается к пульсирующей венке на шее. Это так странно, Гермиона буквально физически ощущает прикосновение его взгляда, от чего пульс ее переходит за все мыслимые пределы. — Что же ты делаешь в Англии и где твой муж? — Не делай вид, что ты не заметил отсутствие кольца на моем пальце, — отвечает она, возвращаясь в исходную позу, наблюдая за ним цепко и внимательно. — Туше, — признает он и улыбается, — это я заметил еще пока ты стояла у бара, иначе не стал бы влезать. — Кодекс женатых мужчин? — Нежелание связываться с русскими Пожирателями. — Ты знаешь, что Крам не стал одним из них. Драко улыбается, а Гермиона не продолжает спорить. Что толку? Никто и никогда не верил в то, что Виктор, любимец Игоря Каркарова, не имел отношения к черной магии и Пожирателям смерти. Но теперь ее это не касается, зачем тратить на это энергию? — И что же ты можешь рассказать о своей жизни? — Видимо, я должен поведать тебе что-то настолько же емкое, как и твой развод, — Гермиона все еще слегка морщится при этом слове, как же оно ей не нравится. — Что же… Мимо тебя пролетела девушка, которая только что решила прекратить наши отношения, можно считать, что меня бросили на твоих глазах. Парень не выглядит опечаленным, это не укрывается от ее внимания, хотя он и не скрывает. Кажется, его сейчас вообще ничего кроме самой Гермионы не волнует. Жаркой волной это осознание проходит по ее телу. — Она тебя или все же ты ее? Вместо этого Драко поднимает свой бокал с красным вином и подносит к ее. Создается ощущение празднования. И это становится таким странным, что Гермионе хочется ущипнуть себя. Но в то же время… На нее годами никто так не смотрел. Ни у кого в глазах не отражалась она как единственная звезда во вселенной. И не важно, что это был лишь момент флирта, когда двое отчаянно одиноких людей пересекаются в одной плоскости и находят отраду друг в друге. Она чувствует это, он — понимает. — Так и не ответила, что делаешь в Англии? — Живу, — просто отвечает она и вдруг понимает, что так оно и есть. Она просто живет. Каждым днем. Ловя удовольствие от простых вещей, не затуманивая разум лишними тревогами и волнением. Она — маленькая рыбка в бушующей реке, которая чудом нашла уютный уголок среди камней. Неожиданно как для Гермионы, так и для Драко, они находят общий язык. Говорят долго, спокойно, без вражды и ненависти. Как взрослые люди, отпустившие былые обиды, давно попросившие друг у друга прощения. Бар заполняется людьми, музыка становится настойчивее и громче, общаться становится тяжелее. Словесно. Потому что теперь больше говорят их движения, мимика, взгляды, брошенные друг на друга так, что все вокруг должно было сгореть в адском пламени. Но не сгорает, не уничтожается даже после того, как тоненькая ножка Гермионы, обутая в лодочку на высоком и тонком каблуке, вдруг проходится по ноге Малфоя. Непозволительная, развратная роскошь, за которую раньше она бы непременно отхватила выговор. Но не от него, потому что глаза его становятся темнее, Гермиона видит в них вожделение. Это становится ее источником сил, она наполняется такой уверенностью, что кажется, может покорить весь мир, потому что на нее смотрят именно так. Девушка не знает, как выглядит со стороны она и какие молнии мечут ее глаза, но судя по довольному выражению лица Драко — она на верном пути. Гермиона не ошибается. Бар далеко позади. Как и вызванное такси. Как и лестничные пролеты отеля. Как и дверь номера 358. Ей нравится не думать о том, что она делает, а только лишь чувствовать. Губы на шее, руки на талии, ее сбитое дыхание запутывается в его волосах, куда уже тянутся ее руки, чтобы оттянуть эти белоснежные локоны, чтобы самой припасть к его шее, ощутить, какая на вкус его кожа. Ей нравится, что все идет так естественно, так легко и правильно, без лишних слов и глупых фраз, они друг друга понимают невербально. Что-то новое, такое, что сносит башню, эндорфины вокруг них танцуют причудливый танец, заслоняя от всего мира. Холод постельного шелка на разгоряченной коже вызывает мурашки, или это его руки, проникающие под платье, не спрашивая разрешения, но зная, что именно этого ей и хочется, потому что она прогибается к нему, выгибается дугой, чтобы стать ближе. Без слов, только с общим дыханием на двоих. Таким сбивчивым, неровным, рваным, срывающимся на стоны, Гермиона не видит ничего вокруг себя, ни-че-го, потому что напротив нее глаза цвета льда, в котором отражается ночное небо, она видит в них звезды. Ей жарко и так хорошо, словно после этого она умрет, отдавая свою жизнь как уплату за такое наслаждение. Ей все равно. Позже она отворачивается от него и аккуратно проводит пальцами под глазами, зная, что там точно отпечаталась тушь и размазались ее идеально ровные стрелки. И помада наверняка превратила ее в грустного клоуна. Как бы поправить это все, чтобы он и не заметил… Драко же крутит на пальце локон ее волос, удивляясь тому, как красиво они переливаются в свете торшера, стоящего на прикроватной тумбочке. — Так и будешь прятаться от меня? — его голос все еще хриплый, не отошедший от состязания двух разгоряченных тел. Гермиона застывает, потому что все ее тело внезапно сковывает ужас. Она не знает, что делать сейчас — бежать в ванную или… — Эй, — он прерывает ход ее мыслей, — я серьезно. Драко поворачивает ее к себе, а Гермиона судорожно зажмуривает глаза, если не видишь проблему — значит ее нет, ведь так? Проблемы нет, проблема есть, проблема наклоняется к ней и целует в губы мокрым, долгим и глубоким поцелуем. Гермиона открывает глаза, вожделение в нем никуда не делось, она смотрит на Драко с подозрением. — Что-то не так? — Я… Нет, все в порядке, я… — голос ее становится хриплым. Гермиона рывком садится на кровати, свесив ноги, они не достают до мягкого, теплого, ворсистого ковра. Ее вещи буквально повсюду, девушка тут же начинает прикидывать, как собрать их побыстрее. Драко садится сзади нее и прикасается губами к оголенному плечу, от чего по всей ее коже бегут мурашки, она дрожит. — Я что-то сделал не так? Интересно, он правда не понимает? Это странно, все, черт возьми, слишком странно. — Нет, просто я… Мне нужно в ванную немного эээ… — она мнется, — привести себя в порядок. Драко разворачивает ее лицо к себе, смотрит внимательно, испытующе, с неудовольствием замечает все тот же неуверенный, немного загнанный взгляд, что и раньше. — Ты в порядке, зачем тебе что-то делать? Гермиона издает смешок. Затем еще один. И еще. — Шутишь, что ли? Посмотри, на кого я похожа. — Ты похожа на девушку, которая только что получила оргазм, у тебя даже щеки до сих пор горят, так красиво. Красиво. Это слово словно хлыст на ее спине. — Что ты сказал? — спрашивает шепотом. — Что это красиво, — повторяет Драко, его лицо вдруг меняется, — ты же знаешь насколько, правда? Знаешь, как красиво сейчас выглядишь? — Но макияж… — Черт, ты серьезно? Какое мне дело до твоей туши или что у вас там? Он встает, берет ее за руку и тащит упрямую за собой. Они становятся в ванной напротив зеркала. Гермионе хочется плакать от того, какая она сейчас — волосы взъерошены, от стрелок почти ничего не осталось, как и от помады. Лицо горит огнем. — Да что с тобой не так? — он глухо выдыхает. — Посмотри! У тебя глаза горят, сияют! И ты сама светишься, не видишь разве? Она видит только чучело, неухоженное, некрасивое. Из глаз Гермионы капают две крохотных слезинки. Она замечает, каким становится лицо Малфоя. Он в шоке, его глаза становятся такими огромными, а в следующий миг такими злыми, что она буквально чувствует, как он ударяет ее. Сейчас, вот-вот он поднимет руку — и это произойдет. — Так вот что произошло с твоим браком? Хочется бежать, далеко-далеко, чтобы никто не видел, не слышал, не знал, не достал. Драко подхватывает ее, усаживает на краешек раковины, холодно, и тут же обжигает ее поцелуем. Одним, еще одним. И еще. И не останавливается до тех пор, пока у обоих не заканчивается воздух. И каждый раз перед новым поцелуем он выдыхает: — Красивая, ты красивая, слышишь? Красивая. Гермиона не слышала этого тысячу лет и никогда — от Малфоя. Таким тоном, с таким восхищением, с таким желанием, с такой правдой. Девушке не доставались такие комплименты годами, потому что… — Ты всегда должна выглядеть идеально, — прошло всего восемь месяцев их брака, — моя жена всегда должна выглядеть лучше всех королев! Что с твоими волосами? Я зря даю тебе деньги на салоны? Ты не можешь успокоить свои кудри? Разве это красиво? Она могла, но не хотела. Ее кудри — это ее генетика, ее мама, ее история. Что плохого в том, что ее волосы не лежат гладкой волной? — А лицо? Эти веснушки? Сейчас столько магических настоек, все жены моих партнеров ходят с идеальной кожей, ты выделяешься как белая ворона! Словно тебе на лицо попала грязь! Как это может быть красивым? Но это была не грязь, это ее кожа, живая, настоящая, и это просто реакция на солнце. Что в этом такого, что странного в том, что ты немного не такой как не известные тебе жены_партнеров? — Что с макияжем? Когда ты начнешь покупать себе нормальную косметику? Эта не держится на тебе! Я не хочу после секса видеть в постели со мной разноцветное чучело! Я что, зря даю деньги?! Приведи себя в порядок немедленно! Я хочу, чтобы это, — он неопределенно обводит пальцами ее лицо, — выглядело красиво! Деньги-деньги-деньги! Всегда только деньги и только упреки. Она худела, меняла гардероб, со временем все же избавилась от кудрей, покупала косметику, правильное белье. И не перечила ему. Потому что за неповиновение шло наказание. За наказанием шло чувство вины и долгие просьбы о прощении, обещания, что это не повторится, и громкие истории о том, что это все из-за большой-большой любви. А сейчас ее целуют. Вот такую, растрепанную и неважную, неидеальную, с легкими веснушками. Целуют, обнимают, сжимают в своих руках, подхватывают как пушинку, чтобы снова отнести в кровать, чтобы она снова ощутила в себе эту силу, когда на нее смотрят как на драгоценность. Почти светает, когда Гермиона встает, находит свои вещи и быстро одевается. — Это обязательно? — слышит тихий, немного сонный голос блондина. — Что именно? — она не оборачивается, не хочет поддаваться соблазну. — Уходить вот так. Гермиона поворачивается к нему лицом, но останавливает свой взгляд на сумочке, в которой лежит помада. Девушка приводит себя в божеский вид и отвечает: — Я хочу запомнить эту ночь как новогодний бой часов с фейерверками, а не как банальное стыдливое прощание случайных любовников. Он не спорит с ней, откидываясь на белоснежные подушки, испачканные красной помадой.Глава первая
21 апреля 2021 г. в 18:11
Весенний воздух, свежий, обволакивающий, полный аромата цветущих деревьев и кустов, наполнял легкие, стоило только выйти на улицу. Солнце играло бликами на каштановых волосах девушки, стянутых в высокий хвост. Она стояла на крыльце величественного здания с его высокими и массивными колоннами, держа в руках папку с документами, важнее которых сейчас, пожалуй, ничего и не было. Мимо нее проходили люди, которых она все еще понимала с трудом. Прошло четыре долгих года в новой для нее стране, где все было иным, начиная с языка, заканчивая традициями и порядками, а она так и не смогла привыкнуть к ним, стать их частью. Возможно, именно поэтому, девушка так и не добилась счастья в браке, который только что был расторгнут в соответствии с местным законодательством. Гермиона, теперь уже Грейнджер, не получила из этого многолетнего союза ровным счетом ничего: вся имеющаяся недвижимость, машины, антиквариат и даже украшения, купленные ее мужем за все годы, остались у него. Ей же досталась расшатанная нервная система и дергающийся левый глаз.
Тем не менее сейчас она была счастлива. Потому что решилась на то, чтобы освободиться, а самое главное — ей дали это сделать. Долгих полгода она уговаривала Виктора отпустить ее, потому что их брак больше напоминал сюрреалистический абсурдный спектакль, чем здоровые отношения любящих людей. Мужчине же так не казалось. По его мнению, все у них было нормально, если не идеально. В жены ему досталась умная, образованная, известная на весь магический мир девушка. Идеальная репутация, заслуги перед отечеством, мягкий характер и безграничная любовь в глазах. Разве нужно что-то еще для человека, с которым будешь делить каждый новый день? Очень меркантильный, потребительский взгляд на жизнь, о котором Гермиона сразу и не догадывалась.
Когда все пошло прахом? Спустя год, меньше? Когда ему надоело притворяться идеальным мужчиной и наружу вылезла его истинная сущность? Любой мог бы спросить ее о том, почему же она не прекратила это сразу? Не пресекла, не разорвала отношения, в которых была несчастна? Гермиона и сама бы не смогла дать на это внятный ответ. Потому что ждала, надеялась и верила в то, что все можно изменить: любовью, лаской, покорностью. Таким был мир вокруг нее, такими были жены всех их друзей, поэтому в какой-то момент ей вдруг показалось, что это с ней что-то не так. Она попалась ему с дефектом. Вот так окружение может сломать даже очень сильного человека с волевым характером.
Рядом с ней остановился крепкий мужчина с короткой, аккуратно подстриженной бородой. От него повеяло дорогим и очень крепким парфюмом, Гермиона будет помнить и ненавидеть этот запах до конца своих дней, потому что им, вопреки ее желанию, пропитались все ее вещи, ее волосы, все ее личное пространство. Этот аромат вторгался в ее жизнь даже после того, как она нашла себе отдельное жилье, в новой квартире с голыми стенами он ощущался максимально противно, словно прилип к ней намертво.
— Тебя можно поздравить? — Виктор поднял на нее взгляд своих карих глаз.
Когда-то они казались ей безумно соблазнительными, с горящими золотыми искорками, вспыхивающие, когда он смотрел на нее с вожделением. Как давно это было, хотя прошло всего четыре года.
Гермиона не стала отвечать, вдохнув новую порцию спасительного воздуха, она расправила плечи. В России всегда пахло по-особенному, не так как в любимой и привычной Англии. И как бы она ни старалась, этот запах не стал для нее родным или ассоциирующимся с чем-то новым, хорошим, прорывным. Напротив: было в нем что-то удушающее, сквозящее металлическим привкусом по губам, проникая в гортань и все дальше, и дальше, пока не доберется до самых потаенных глубин сознания, отравляя его. Захотелось домой.
— Можешь не отвечать, все написано на твоем лице, но знаешь… Ты всегда можешь ко мне обратиться, думаю, мы еще сможем развлечься.
Она была правильной девочкой в детстве, приличной девушкой в юности, и сейчас она оставалась сдержанной и утонченной женщиной, несмотря на то, как сильно ей хотелось съездить ему по его наглой роже, которую она ненавидела до кончиков пальцев, до скрипа зубов, до вмятин от ногтей на ладонях.
— Виктор, давай не будем портить момент нашего прощания такой дешевой пошлостью.
— Тебе больше не нужно играть роль сдержанной жены, Мия, так что… Номер мой у тебя есть.
Есть, но она сотрет его в тот же момент, когда этот наглец наконец исчезнет из ее жизни. И по мановению ока тот растворился в воздухе, будто по заказу. Гермиона наконец смогла вздохнуть и расслабленно опустить плечи. Девушка обрела такую долгожданную свободу, чувствуя как ее сердце радостно трепыхается от этого. Она не испытывала отчаяния из-за того, что осталась совсем одна: без родителей, друзей, семьи. Потому что Гермиона Грейнджер наконец начала принадлежать самой себе. И она знала, что ее счастье ждет ее впереди. Рано или поздно она обязательно станет той, кем всегда хотела быть, — любимой, желанной женщиной, которую будут ценить.
— Мне всегда казалось, что мы сами вершим нашу судьбу, делая тот или иной выбор, — сказала она в пустоту, будто невидимый наблюдатель мог услышать ее речь, — но сейчас мне хочется попросить у нее дать мне знак, послать мне того человека, который станет для меня особенным, который предназначен мне кем-то свыше. И пусть так и будет.
Ответом ей было только дуновение ветра, растрепавшее ее идеальную прическу. Она сняла резинку для волос, положила ее в карман пиджака и ощутила как ветер усиливается, заставляя листву на деревьях шуметь, создавая неповторимую симфонию звуков. Один листочек оторвался от ветки стоявшего рядом с ней дерева и приземлился Гермионе прямо на плечо, спикировав на него словно по волшебству. Та покрутила его в пальцах, улыбнулась самой себе и не спеша отправилась домой. Собирать вещи. Больше в этой стране ее ничего не держало.