Вот Вам, матушка, и сюжет, достойный России 1 или Домашнего

- Богданова, мать твою! Вздрагиваю, открывая глаза. Почему в больничных палатах обычно так светло? Нет, ну серьёзно. В нашем военном госпитале стены были тёмно-зелёными, а здесь – простая гражданская больница, куда меня привезли с разбитой головой, - почему-то краска белая. Местами даже облупленная, как будто кто-то её специально ковырял побелку. На кой ляд-то? Ели они её тут что ли? И штор на окнах нет, от окон соседнего корпуса отсвечивает солнечный свет прямо мне в усталый улыбальник. Морщусь, пытаюсь прикрыться от лучей рукой, но запястье перехватывают пальцы, похожие на жёлтые мозолистые сосиски. От солнца вместо руки меня теперь закрывает хмурое лицо, нависающее надо мной. - Что? – тупо спрашиваю, уставившись на полковника Ткачёва. Вечно чем-то недовольный, вечно хмурый, постоянно сводит свои белые брови. Самым первым примчался в больницу, куда меня привезли после звонка какого-то дядьки, что собаку выгуливал в развалинах. Мужика уже всячески допросили – не каждый день находишь старших лейтёх с пробитой башкой, - и отпустили домой, не найдя ничего подозрительного. Надо будет ему коньяку подогнать что ли. Какой там сейчас хороший? Hennessy? Remy Martin? Сто лет не пила ничего дороже тысячи, мы с Артёмом в последнее время армянский по скидке хуярили на всяких мероприятиях. Надо будет у Руслана спросить, он в коньяках разбирается, дешёвые вроде Stone Land не признаёт. Как только на зарплату мамлея себе позволяет? Им же совсем копейки платят, это же вчерашние курсантики, пороху не нюхавшие. А, точно, Дрозд же теперь просто лейтёха, безо всяких приставок младший-старший. И зарплата у него стала поощутимее, всего-то на десятку меньше моей. Как же я так подзабыла… - Вспоминай, говорю, - недовольно бурчит Ткачёв, постучав пальцем по своему седому виску. Мою руку он отпускает, в глаза вглядывается, словно хочет там все тайны мироздания найти. Знаете же, как цвет глаз всякие поэты и прочие романтики сравнивают, мол, если голубые – то небо, море; если карие – земля родная; если зелёные – весенняя трава? Я же про свои зелёные не могу сказать, что где-то такая трава растёт. Вот болотная трясина идеально подходит. А вот в случае карих глаз полковника, то тут идёт ассоциация далеко не с землёй. Существуют люди с глазами цвета говна, так и знайте. И характер у них, обычно, соответствующий. И здесь передо мной как раз такой вот случай. Легко сказать «вспоминай». Я вообще пару дней не помню. Ну вот нет их и всё. Как будто и не проживала, будто их и не существовало. Уж сколько читала в материалах различных дел, сколько читала в книгах и видела во всяком мыльном кинце, но чтоб вот так вот реально столкнуться с амнезией – гипомнезия, как мне написал невролог в карточке… Вот что эта хрень означает? Я на медика похожа, которая шарит за все эти ваши гипомнезии? Почему нельзя было простыми словами сказать? Я из похожих терминов знаю только гипотония, потому что это причина ухода на пенсию моего отца – он бы может до полковника и дослужился, если бы не эта шляпа. Что-то с давлением связанное. Но у меня-то не давление, у меня беды с башкой! И в интернете не посмотреть, потому что нельзя напрягать мозги от слова совсем. Никаких книг, никакого телефона, лежи и скучай. Вот я и подчиняюсь: честно лежу и откровенно скучаю. - Ну, их двое было, - вроде бы я к одному из них лицом стояла, он не мог меня кирпичиком по головке шмякнуть. Надо отдать этим придуркам должное: кроме разбитой головы у меня не было больше никаких гематом. Меня просто отрубили и оставили в покое, а не решили ещё и отмудохать, пока я без сознания валялась. А ведь бывают и такие, которые могли бы ещё поизмываться над бесчувственным туловом в форме. Единственное, колготки у меня были драные, но не думаю, что меня кто-то изнасиловать хотел. Скорее всего, порвала, когда за нашим Пироманьяком гналась и в развалины забиралась. - Логично, - кивает Ткачёв, склоняясь надо мной всё ниже. Помимо глаз нелицеприятного цвета у него ещё и изо рта попахивает. Меня, конечно, таким не отпугнёшь, я буду стойко держаться, подготовку проходила как-никак, но неужели никто в его семье ему этого не говорит? Жена или дочка должны же учуять. А когда он с женой целуется, она от него не шарахается? Хотя что-то подсказывает мне, что седой начальник мой уже давно с супругой своей не близок. Ладно, это дело не моё, лезть не буду. Ну что ж ты на меня так смотришь-то, господи? - Ева, а ты с мужем-то связывалась? – как-то уж очень медленно, словно специально растягивая слова, интересуется полковник, резко выпрямляясь. Луч солнца, поймав удачный момент, тут же стрельнул мне по глазам, ослепив на мгновение. Застонав, я выдернула подушку из-под спины и выставила её перед лицом, словно щит. Ничего, солнце сейчас постоит в этом положении ещё минут 20, а потом продолжит движение по небу, а там уже и лучи его не будут от соседнего корпуса отсвечивать и убегут в чью-нибудь другую палату. Но Ткачёв воспринял мой стон, как ответ на свой вопрос, а увидев подушку, наверное и вовсе решил, что я сейчас в неё рыдать начну. Не, ну Артём, конечно, гнида, который не удосужился ни навестить меня, ни позвонить элементарно, но рыдать по нему как-то совсем уж глупо. Наши отношения с ним уже давно не те, что были раньше, мы оба взаимно охладели к друг другу. Вместо него Софья Александровна приходила, пока ко мне никого не пускали. Передала мандарины – ещё и без косточек, - зная, что я их люблю. Большую часть, конечно, сожрали мои сослуживцы, пока пасли вход в мою палату, но и мне самой немного перепало. Надо будет спасибо сказать. - Не переживай, Ева, как только найдутся ещё свидетели, помимо тех школьников, его выпустят из изолятора, - забубнил Ткачёв, сжав меня в своих медвежьих объятиях, не давая ни шанса сделать глоток свежего воздуха, не заражённого его дыханием. Блять, господи! Ну почисти же ты свои оставшиеся зубы, отец! - Какого изолятора? – хмурюсь я, выпуская из лёгких последние остатки воздуха, что успела вдохнуть до того, как полковник решил пообниматься. Не то что бы я не знала что такое СИЗО, просто – почему он там сидит? Вот потому-то он мне и не звонит. Ещё и профилактических пиздюлей там получил, наверное. – Что он натворил такого? - Ну как же, Ева, - медленно, словно дурочке какой-то, поясняет Ткачёв, отстранившись, - посягательство на жизнь сотрудника при исполнении. Свидетели с окна видели, что преступник был в красной куртке, а детишки, курившие у твоего подъезда, все как один твердили, что у твоего Артёма Павловича именно такая куртка. И что ты зашла домой, а потом выбежала, бросившись в сторону, где его видели в последний раз. С очередным вздохом откидываюсь на кровать, предварительно возвратив подушку на её законное место. Хреново дело. Я главное действующее лицо, которое видело нашего Пироманьяка в лицо, но совершенно не помню, кого именно я там видела. Если не найдутся ещё свидетели, которые видели бы, как я гналась за ним, которые видели бы его лицо, то муженька моего точно могут прикрыть. Артём, конечно, гнида, но не думаю, что именно он дорогие машины жжёт. Он же мужик домашний, ручной. Не может он так быстро бегать, чтобы я его не догнала. Абстрагируюсь от бубнежа полковника, который всё твердит, что ему жаль и всё такое, разглядывая поковырянные стены. Как только выйду из больницы, потребую свидания со своим долбоёбом. Спасать его надо. Или сажать. От обстоятельств зависит. А пока, наверное, от скуки сама скоро побелку ковырять начну.