Вот Вам, матушка, и сюжет, достойный России 1 или Домашнего

Мне всего 21 год. Я стою на плацу в парадной форме с аккуратно пришитыми погонами младшего лейтенанта. Наисвежайшими. На стриженных по-мальчишечьи волосах сидит пилотка с натёртой кокардой. Перед сном долго натирала, чтобы прямо до блеска была. Нервничала. В руках моих большая – прямо-таки величественная – красная корочка с золотым гербом Российской Федерации и надписью «Военная присяга». Раньше новоявленным офицерам ещё и автомат в руки давали, помню, что когда брат присягу принимал – держал ствол в правой руке, - а теперь оружие не дают. Посему я держу важный документ в обеих руках, чувствуя тепло, исходящее от корочки. - Я, Богданова Ева Ивановна, торжественно присягаю на верность своему Отечеству – Российской Федерации, - читаю текст, бодро держась, чтобы голос не подрагивал. Сильнее сжимаю присягу, впиваясь в неё пальцами. - Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации… Меня снимают родители на видеокамеру. Допотопную. На неё ещё присягу Адама снимали. Все уже давно на смартфоны перешли, но мой отец – подполковник, почётный гость на сегодняшнем мероприятии, между прочим, - считает, что коль старшего на кассету записали, то и младшую нужно тоже. Так, говорит, безопаснее. Артём трётся рядом с ними, скромно тупя взгляд на плац, нервно заламывая пальцы. Если бы мой отец не был почётным гостем, то оставили бы Артёма подпирать стену кирпичного забора снаружи. Пускают-то на присягу приехавших только родителей и родственников, и только по паспорту. А мы с ним ещё не расписаны, фактически он мне пока никем не является официально. Брат тоже сегодня приехал, он тоже тут уважаемый гость, не на каждое посвящение Альфы или Вымпеловцы приезжают. Адам стоит в стороне от кучки родителей, держит руку на сердце, впитывая каждое моё слово, словно губка. Краем глаза вижу, что его сейчас прям разорвёт от гордости. Вон как вытянулся по струнке. - Появился у Фемиды новый меч, никакой преступник не захочет этих встреч! – поэтично выкрикивает Адам, бросаясь ко мне самым первым, когда торжественное мероприятие завершается, и все новоявленные младшие офицеры расходятся по своим кругам из приехавшей родни. Артём волочится следом за моими родителями, подозрительно косясь на моего брата. Ревнует он что ли? Дурачок совсем что ли? Я цепляюсь за брата, утыкаясь лицом в его пиджак, встречаясь носом со стойким ароматом мужского пота и попыткой скрыть его запахом какого-то ледяного дезодоранта. Рыдаю от радости, потому что наконец-то закончилась строгая учёба и жёсткие нормативы. Наконец-то закончилась нервотрёпка с распределением офицеров по штабам и незнанием, куда тебя отправят. Наконец-то окончилось торжественное мероприятие и можно проявить все сдерживаемые эмоции. Адам хохочет, утирая слёзы с моих щёк, и целует меня в макушку, стянув пилотку. Мама, по шумок, успевает вытащить из кармана своего весеннего пальто телефон и щёлкнуть нас – молодых, здоровых и счастливых, - на память. Потом она распечатает эту фотографию в салоне на большом формате и, вставив в рамку, повесит в гостиной нашего дома в Зеленоградске, и я, годы спустя, всегда буду чувствовать какую-то неловкость, глядя на неё, приезжая в отпуск в родное гнездо. - Ты расскажешь мне что случилось? Я чётко не помню, как добралась до своей квартиры. На улице лило как из сраного ведра, футболка и шорты вымокли практически мгновенно под осадками, пришедшими из Японии. Один тапок я где-то умудрилась потерять, второй мерзко чавкал при каждом шаге. Мои слёзы давно смыли стекающие по волосам капли, растёкшись вместе с якобы водостойкой тушью, которую я не стёрла ещё дома. Я не помню, где припарковала машину, не помню даже, закрыла ли её. Даже как-то всё равно, если честно. Что у меня из неё могут вытащить? Страховку? Свидетельство о регистрации? Паспорт транспортного средства? Оно всё валяется в бардачке, хотите – забирайте, я всё равно всё смогу восстановить. Магнитолу хотите выдрать? Она древняя, как яйца мамонта, принадлежала ещё какому-то япошке, который самым первым купил эту Мицубиси, а потом перегнал машину во Владивосток какому-то русскому. А тот перегнал её на Камчатку, где эту машину уже купила я. Я помню, как стояла, прислонившись лбом в дверь своей квартиры, не в силах дотянуться до звонка. Смотрела на капли, падающие с меня и разбивающиеся о грязный бетон, который уже многое повидал за время существования дома. Если вы думаете, что служащим службы безопасности выдают распиздатые квартиры в новостройках, то я вас разочарую. Дому, в котором я живу уже более тридцати лет. Он не разваливается, но косметического ремонта не видал с момента постройки. Болит живот. Наглотаться бы в такую паршивую погоду своих таблеток, укрыться тёплым одеялом да уснуть до самого утра. Забыться. Спать без сновидений, свернуться калачиком под одеялом. Не получится ничего из перечисленного. Потому что сраный дождь не даст мне такой роскоши. Он будет лить бесконечно долго, разматывая мой многострадальный кишечник, и я буду срать и блевать. И хорошо, если не одновременно, хотя бы успевая смыть, прежде чем загнусь над унитазом в болезненном спазме. Я не помню, как попала в квартиру. Я не помню, как оказалась в ванне, свернувшись калачиком в ледяном чугуне, так и не включив воду. Сколько я там пролежала – тоже не помню. Помню лишь голоса за дверью ванной – хриплый мужской да звонкий женский: Тимофей решил свалить из квартиры припизднутой невестушки, и Софья Александровна поспешила его выпроводить. Потом голоса затихли, и скрипнула входная дверь. Вздрагиваю, услышав голос рядом с собой, и открываю глаза. Всё тело затекло, меня потряхивает от холода. Одежда мерзко липнет к телу. Свекровь склоняется ко мне, убирая мокрые, слипшиеся волосы, сейчас больше напоминающие сопли, открывая моё лицо. Тонкие пальцы с аккуратным маникюром тянутся к моей щеке, но, вспоминая жёлтые мозолистые сосиски Ткачёва, хватающие меня за подбородок, я отшатываюсь, ударяясь спиной о ледяной чугун. Не надо меня трогать. Не надо. Оставьте меня. Дайте побыть одной. Дайте обдумать. Почему люди никак не могут усвоить простой урок, что не нужно прикасаться к человеку в шоковом состоянии? Я ведь даже не успеваю одёрнуть собственную руку, потеряв над ней контроль, с силой хлопнув по протянутой ладони. - Ева! – тихо, но твёрдо зовёт Софья Александровна, отрезвляя мой рассудок. Поднимаю на неё взгляд, ожидая увидеть в глазах цвета горячего шоколада осуждение, но в них по-прежнему отражается тепло. С трудом поднимаюсь на затёкших ногах, хочу вытянуться во весь рост, но спазмы в животе не позволяют этого сделать. Загнувшись в три погибели, утыкаюсь носом в плечо свекрови, прижимаясь к ней мокрым телом. Такая тёплая… и от неё пахнет вкусно, не то что сейчас от меня. Софья Александровна обнимает меня, гладя по спине, а потом, ничего не говоря, забирается ко мне в ванну, задёргивая штору, вновь прижимая к себе. Не снимая с себя домашнее платье, она включает душ, и горячие, обжигающие струи обрушаются на нас. Задираю голову, подставляя лицо под кипяток, задыхаясь от валящего пара. Растираю челюсть и шею руками, отчаянно пытаясь смыть с себя прикосновения двух предателей присяги. Деру кожу отросшими ногтями, царапая до боли. У меня на шее есть пара крупных родинок, которые, по-хорошему, не стоит задевать, но мне плевать. Меня рвёт, я блюю чем-то красным прямо под ноги свекрови, и она пугается, начинает меня тормошить, не давая по-человечески закончить начатое. Конечно, я понимаю её, моя поблёскивающая рвота, уносящаяся в слив под напором воды, выглядит, как будто у меня внутри что-то взорвалось, но ведь если присмотреться, то можно разглядеть недопереваренные кусочки картошки и свеклы. - Борщ, - хрипя, выдыхаю я, надеясь, что до неё дойдёт, и она прекратит меня дёргать. Доходит. Прекращает. Умница. Я разгибаюсь, дрожа всем телом, и снова задираю голову, чтобы горячие струи смыли с моего лица остатки рвоты. Софья Александровна стягивает с меня футболку, бросая мокрой тряпкой на дно ванны. Даже осознав, что стою перед ней, сверкая голыми сиськами, абсолютно не испытываю никакого чувства стыда. Это чувство атрофируется быстро, особенно когда ты учишься АФСБ, моясь в общей душевой с другими такими же первокурсниками, плевав какого они пола. Свекровь моет меня, нежно водя по коже мыльной мочалкой, и я утыкаюсь лбом в холодный кафель на стене, превращаясь в тряпичную куклу, позволяя делать со мной что душе угодно. Какая же я идиотка! Так глупо стоять перед распахнутыми воротами, а потом, стоило им прикрыться, влететь в них, как баран, не жалея своей тупой башки. Одной блядской фразой я подкинула двум гандонам ещё одного заложника, который тут вообще ни при чём, как и Артём. Нет бы сразу пойти к полковнику Елисеенко, выложив перед ним все карты и предположения, а там бы его незаметные ребята всё разнюхали самостоятельно, обеспечив своему начальнику премию, и я осталась бы чиста и незапятнанна. Но нет же! С другой стороны, я теперь точно знаю, что Ткачёв такой же гандон, как и Поляков. Хотя отдать своего старшего брата в их лапы слишком большая цена за эту информацию… Размышляя, даже не сразу понимаю, что шум воды стих. Меня укутывают в полотенце, касаясь так нежно, как вытирала мама, когда я была маленькой. Сама Софья Александровна всё ещё мокрая, с её домашнего платья льёт ручьём, но она, быстрым движением ноги, пододвигает под себя половую тряпку, продолжая ласково сооружать на моей голове тюрбан. Её русые волосы, намокнув, стали тёмными и вьющимися. А я и не знала, что они у неё вьются. Думала, что такое Артёму досталось от отца, ведь всегда видела свекровь с прямыми волосами. Мотнув головой, снимаю с себя полотенце, так заботливо уложенное на мои короткие волосы, и накидываю на неё. Она пытается позаботиться о своей невестке, которая, по сути, для неё никто, а о ней самой позаботиться даже некому. Артём в СИЗО, Тимофей свалил, оставив её одну разбираться со мной. И муж бросил её совсем молоденькую, узнав, что она беременна во второй раз. А теперь ещё и квартиру проиграла… Осталась совсем одна одинёшеньки, заботясь сейчас о постороннем для неё человеке. - Ева? – удивляется Софья Александровна, когда я снова утыкаюсь носом в её плечо, окончательно растрогавшись от её действий. - Вам переодеться надо, - бормочу, с трудом сдерживая выступившие слёзы. Хорошо хоть голос не дрожит больше, а то решит ещё, что в органах у нас одни плаксы служат. Стыдно за происходящее просто пиздец, потому поспешно отворачиваюсь и сваливаю из ванной, двинув в свою комнату, прикрывая голые сиськи руками. - Найдёшь для меня что-нибудь? – Софья Александровна следует за мной, оставляя на полу мокрые следы. Совсем как я, когда бежала в ванну, чтобы спрятаться ото всех. - Да, конечно, - достаю из шкафа рабочую рубашку, протягивая свекрови. Из-за разницы в росте – в конце концов, как бы мне не хотелось этого признавать, я всё-таки высокая лошадь в сравнении с ней, - рубашка на ней будет смотреться как короткое платье, прикрывая обвисшую задницу. Софья Александровна переодевается на моих глазах, абсолютно меня не стесняясь, бросив своё платье на пол. И задница у неё, как выяснилось, совсем не обвисшая, а нормальная такая, вполне себе подтянутая. Я отвожу взгляд, предпочтя перевести его в шкаф, доставая вещи для себя. - А я всё гадала, натуральный у тебя рыжий или нет, - задумчиво говорит свекровь, когда я стягиваю мокрые шорты вместе с трусами. Пожимаю плечами, поспешно натягивая чистые трусы, прикрывая мой небритый лобок. - Так ты расскажешь мне, что случилось? – снова задаёт этот вопрос Софья Александровна, и я, скорчив кислую мину, киваю и опускаюсь на кровать, жестом приглашая её присесть рядом.