Блуждающий в кошмарах

      Перед глазами яркими вспышками мелькали силуэты. Застывшие искажённые лица, обезумевшие от ужаса взгляды, широко раскрытые рты сливались в большую массу, готовую поглотить всё живое. Всюду слышались крики, буквально вырывающиеся из самых недр души. Тысячи мертвецов стояли в темноте и протягивали окровавленные руки, будто пытаясь схватить что-то прозрачное, нематериальное. Крупные алые капли падали на острые камни и разлетались тысячами брызг. Сквозь разорванную грязную одежду, больше похожую на лохмотья странника, проглядывала посиневшая кожа.       Так безобразно способен выглядеть только страх, ставший финальным аккордом в долгих и коротких жизнях десятков тысяч людей.       Толпа покойников расступалась, пропуская вперёд измученного Райнера. Он совершенно не понимал, как очутился здесь, и лишь старался не поднимать головы, чтобы ненароком не увидеть среди мучеников знакомые лица.       — Зачем ты так поступил со мной? — одинокий звонкий голос просочился сквозь ропот толпы.       Браун остановился и поднял взгляд. Из толпы, хромая и шатаясь, вышел, парень. Вернее, то, что он него осталось. Другие мертвецы рядом с ним выглядели вполне сносно. Вместо правой половины тела была лишь непроглядная темнота, грубо очерченная по краям запёкшимися тёмно-бардовыми пятнами. А веснушки на единственной щеке, некогда придававшие аккуратным чертам лица ещё большую миловидность, на фоне хаоса выглядели вдвойне пугающе.       — Марко, — задыхаясь от сковавшего тело панического ужаса, прошептал Райнер. Из его глаза выкатилась одинокая слеза.       — Зачем? — переспросил Бодт. Во взгляде всегда доброго, не способного никого обидеть парня ярким огнём блеснула ярость.       Браун широко открыл рот, пытаясь выдавить из себя хотя бы пару слов, однако не смог издать и звука. Только приглушённый хрип вырывался наружу и тут же исчезал среди криков. Призрак закатил единственный глаз и со зловещим шуршанием растворился в воздухе, так и не дождавшись ответа.       Не успел Райнер прийти в себя, как вдруг к его лопатке прислонилась маленькая ледяная ладошка.       — Не можешь избавиться от чувства вины? — раздался другой голос, принадлежавший мальчику лет двенадцати.       Не нужно было оборачиваться, чтобы узнать говорившего.       — Марсель, — по спине Брауна побежали неприятные мурашки.       — Одной смерти тебе было недостаточно? Уверен, тебе не хватит храбрости посмотреть на меня! — завопил Галлиард, отчего барабанные перепонки Брауна жалобно задрожали. Мертвецы зашевелились, как зеваки на торговой площади, заметившие потасовку.       Райнер рывком повернул голову. Прижавшись к широкой спине Брауна, стоял Марсель. Он вцепился тоненькими пальчиками в рубашку бывшего товарища и всхлипывал. Густые каштановые волосы мальчика были насквозь пропитаны кровью.       — Я умирал, а ты… просто стоял и смотрел, — сквозь слёзы пропищал он.       Дрожа всем телом, Браун протянул руку к ребёнку, чтобы приобнять, но как только ладонь коснулась мертвенно ледяной кожи, Галлиард вмиг рассыпался на тысячи осколков, словно хрупкая стеклянная ваза, нечаянно опрокинутая со стола.       — Прости меня, — с опозданием прошептал Райнер. Его слова эхом отдались в пустоте.       Ноги подкосились, к горлу подступил прожигающий сухой кашель, и Браун рухнул на землю, не в силах продолжать бесконечно долгий путь. Он закрыл ладонями глаза и постарался отвлечься от кошмара. Прокручивал в голове старые пейзажи, пытался воссоздать вид из окна маленького домика в Либерио, небольшую ухоженную клумбу во дворе, в которой прятались большие болотного цвета лягушки. Вспоминал беспечные солнечные деньки, когда мама приносила на обед редкие и оттого любимые сладости, вспоминал время, когда не было войны, боли, предательства, ненависти. Время, когда кошмарами были старые детские страшилки, превращавшиеся в шутку при первых лучах восходящего солнца. Время, когда смерть присутствовала лишь на страницах учебников по истории…       — Райнер, — сквозь тонкую пелену воспоминаний просочился новый голос. Хотя, в отличие от предыдущих, он звучал ласково, по-доброму, не угрожающе, Браун почувствовал, будто его тело пронзила молния.       — Нет! — вскричал он, сильнее прижимая руки к лицу. — Не верю! Это не можешь быть ты!       — Почему не могу? Все смертные рано или поздно попадают сюда.       — Но ты жив, правда ведь? Мы же совсем недавно поговорили друг с другом. Пообещали, что пройдём через всё, спасём тех, кто нам дорог, а потом вместе вернёмся домой, — едва сдерживая слёзы, прошипел Браун.       — К сожалению, войне плевать на наши планы и тем более на обещания.       Райнер затаил дыхание и нервно сглотнул. Он всем сердцем надеялся, что ослышался, неправильно понял сказанное или вовсе выдумал этот страшный разговор, что мстительный и жестокий «воин» снова сыграл над ним злую шутку. Желая удостовериться в правдивости своих догадок, Браун медленно опустил руки и открыл глаза. Однако через мгновенье он без чувств валялся на холодной земле в окружении безликой ропщущей толпы.       Бертольд сидел рядом с товарищем, утопая в море собственной крови. Вместо привычных карих глаз, на бездыханное тело Брауна глядели ясные голубые глаза. Такие же, как у Армина.

***

      — Райнер! Райнер! — кричал Гувер, тряся товарища за плечи.        Встревоженный, он был готов спрыгнуть со стены и помчаться к реке за ледяной водой, однако Браун вдруг поморщился и спустя мгновение распахнул глаза.       Руины Шиганшины залил яркий свет. На ветках одиноких деревьев, не тронутых разрушениями и пожарами, блестела роса. Где-то вдалеке пролетала стая крикливых птиц.       Приятная тишина и величие пробуждавшейся природы значили лишь одно: ночной кошмар остался позади.       — Берт, — прошептал Райнер, а потом резко вскочил и прыгнул на замешкавшегося брюнета.       Бертольд не успел отскочить в сторону и оказался зажатым в крепких объятиях Брауна. Он совершенно не ожидал такого сильного проявления чувств от всегда хладнокровного и серьёзного товарища.       — Ты жив. Я знал это, — сказал блондин, крепче сжимая Гувера, слыша, как жалобно захрустело его тело.       Браун чувствовал родное, до боли знакомое тепло, слышал ритмичный частый стук сердца, ощущал шеей сбивчивое дыхание. Бескрайняя пустота, из которой, казалось, не было выхода, перешла на второй план, растворяясь в неподдельной радости, граничившей с тем, что люди привыкли называть счастьем.       — Ты чего, Райнер? — непонимающе спросил Бертольд.       Блондин ослабил хватку и внимательно посмотрел на него. Сначала он замер и нахмурился, а затем приблизился к Гуверу и, отодвинув пальцами мягкую чёлку, осторожно поцеловал его в тёплый лоб. Щёки у обоих парней заметно покраснели.       — Это от меня. На удачу. — протараторил Браун.       Райнер не до конца понимал, что на него нашло, почему он вдруг решил поцеловать близкого друга. Порыв чувств был настолько внезапным и сильным, что удержать тысячи эмоций, захлёстывавших, перебивавших друг друга, оказалось невозможно.       Гувер совершенно опешил и так и остался сидеть рядом, прислонив ладонь ко лбу. На его лице не было улыбки, хотя бы какого-то выражения радости, и Брауну начало казаться, что он поступил слишком опрометчиво, глупо, неправильно. Действительно, после долгого, чувственного разговора о судьбе Энни такое поведение могло сойти за издевательство. Однако Бертольд закрыл глаза, потянулся к Райнеру и поцеловал его в потрескавшиеся губы.       — Удача никогда не бывает лишней, — прошептал он и взъерошил непослушные светлые волосы Брауна.       Они желали, чтобы это погожее утро никогда не заканчивалось, но выглянувший из-за угла полуразрушенного дома титан-перевозчик в один миг разрушил недолгую идиллию.