Блуждающий в кошмарах

      — Живее! Бегом! Не стойте, как истуканы! — грубый голос инструктора было слышно даже на другом краю поля. Ветер разносил по бескрайним просторам гулкое эхо, неприятно вибрировавшее в ушах кадетов.       Летний июльский зной выжимал из ребят последние силы. Каждый из них тренировался на пределе своих возможностей, и каждому казалось, что адские муки в виде бега с препятствиями не прекратятся никогда. Ноги давно превратились в большие куски ваты, пятки сплошь покрылись кровоточащими мозолями а плечи буквально трескались под тяжестью огромных рюкзаков.       Несмотря на высокий рост и не менее изнурительные марлийские тренировки, Бертольд значительно отстал от основной группы. Он несколько дней подряд засиживался за учебниками допоздна, и усталость вкупе с силовыми нагрузками навалилась на него именно теперь, внезапно и очень невовремя.       Гувер преодолел очередную преграду в виде деревянных симуляторов титанов, однако не заметил огромную лужу и, поскользнувшись на грязи, упал лицом вниз прямо в бурую воду. Куча брызг разлетелась во все стороны, пачкая всё вокруг. Бертольд тяжело выдохнул, приподнялся и сухим краем кофты вытер грязные руки. Затем поднялся на ноги и снял с плеч рюкзак, чтобы проверить, не повредилось и не намокло ли его содержимое. Но как только последняя застёжка с щелчком отъехала в сторону, справа от парня раздался грозный крик Шадиса:       — Глаза разуй, болван! Смотри куда прёшь!       Скрепя сердце, Бертольд повернулся и увидел инструктора, с ног до головы забрызганного буроватыми каплями. Его сдвинутые брови и морщины, ещё сильнее проявившиеся на лбу и около глаз, не предвещали ничего хорошего.       — Прошу прощения, сэр, — опустив голову, тихо ответил Гувер. Эти заученные, сидевшие в подкорке слова были единственным, что можно было сказать.       — Неделя дополнительных работ, Гувер, — прошипел Шадис, размашистым жестом стирая грязь с лица.       Бертольду ничего не оставалось, кроме как молча продолжить тренировку.       К счастью, содержимое рюкзака оказалось целым и невредимым, и хотя бы это давало парню надежду отделаться относительно небольшим наказанием. Но за досадным падением в грязь лицом (причём в буквальном и переносном смысле) последовала другая, ещё более неприятная ситуация.       После пробежки кадетам дали десятиминутный перерыв, чтобы те успели сходить на склад за УПМ, а инструктора — подготовить нужные декорации. Когда приготовления были окончены и устройства ровным рядом лежали на длинных столах, Шадис командирским тоном объявил задание: ребятам необходимо было закрепить УПМ и уничтожить «титанов» в близлежащем лесу. Кадеты сразу начали шептаться, гадая, в каких командах они окажутся, однако инструктор, выдержав долгую паузу, закончил:       — Это индивидуальная работа. Каждый будет сам за себя. Не надейтесь, что в бою рядом с вами всегда будут ваши товарищи, поэтому научитесь справляться с трудностями самостоятельно. Пока не поздно.       Многим захотелось влезть в спор с Шадисом, но желающих воплотить столь опасные мысли в реальность не нашлось. Поэтому, мысленно проклиная противного инструктора, ребята выстроились в колонну в ожидании своей очереди.       Гувер оказался в середине строя сразу за Райнером и успокоился при виде широких плеч друга перед собой. Отчего-то рядом с Брауном Бертольд всегда чувствовал себя уверенней. Пропадала тревога, уходили на задний план все страхи и чувство пустоты, поселившееся в сердце после нападения на Шиганшину. Райнер одной улыбкой мог избавить Бертольда от усталости и придать сил для очередного тяжёлого дня.       Возможно, именно поэтом Гувер видел в сильном Брауне своего надёжного лучшего друга. А, может быть, даже больше, чем друга. Ведь с каждым днём в душе Бертольда всё сильнее разгоралось странное тёплое чувство, не совсем понятное ему.       Из раздумий Бертольда выдернул инструктор.       — Твоя очередь, Браун, — понизив тон, сухо произнёс Шадис.       — Удачи тебе, — прошептал Гувер, на что Райнер осторожно похлопал его по плечу.       Когда крепкая широкая спина парня затерялась среди деревьев, Гуверу стало не по себе. Он мог поклясться, что никогда раньше не чувствовал себя таким слабым и беззащитным. У него возникло предчувствие, что вот-вот должно было произойти что-то нехорошее. И как ни пытался Бертольд прогнать гнетущие мысли и сосредоточиться на УПМ, задании, фигурах титанов, затерянных среди густой листвы, мысли всё равно спутывались в огромный клубок животного страха.       — Чего стоишь, как истукан, Гувер! — орал инструктор. — А ну, живо!       Шаткой походкой тот поковылял к столам и дрожащей рукой схватил устройство за хлипкий ремешок. Его бы следовало заменить на более новый и крепкий, однако на складе не нашлось подходящих креплений. Высокий Бертольд сильно выделялся из толпы малорослых кадетов, на которых было рассчитано снаряжение, и поэтому был вынужден довольствоваться старым потрёпанным УПМ и надеяться, что оно не развалится в самый неподходящий момент.       Когда практически все крепления были застёгнуты, Гувер потянулся к этому поломанному ремешку и осторожно потянул за него, продевая в петлю. Но плавные движения не спасли потёртую кожу от металлических креплений, и в зажатой руке остался маленький краешек ремешка.       — Ты чего это мешкаешь?! — вскипел Шадис.       — Ничего, сэр! Я готов! — выпалил Бертольд и быстро спрятал кусочек кожи в карман.       Через несколько минут он уже летел среди высоких деревьев, судорожно выискивая тщательно спрятанный макет титана. И как только за поворотом возникла большая деревянная голова, Гувер разогнался и, приблизившись на самое удобное для маневра расстояние, вытянул руки с клинками. Как следует размахнувшись, он уже собрался ударить, как вдруг внизу раздался звонкий щелчок. Бертольд даже не успел током понять, что произошло, поэтому не смог зацепиться за ветку и полетел вниз.       Очнулся он уже в медчасти и сразу закорчился от нестерпимой боли.       — Заткнись и лежи! — закричал Шадис, наблюдавший за тем, как медсестра аккуратно зашивала глубокую рану на его ноге.       Никогда инструктор не был таким злым, а его слова — такими обидными. Мало того, что Гувера обвинили в порче имущества, так ещё и продлили срок наказания на целые три недели. Бертольд попытался было переубедить Шадиса и потянулся к карману, чтобы достать истёртый ремешок, но получил в ответ лишь гулкую пощёчину, от которой вмиг свело зубы.       — Не смей отворачиваться, когда я говорю с тобой, — прошипел инструктор, грубо хватая парня за подбородок.       Когда запас грубых и бранных слов иссяк, Шадис стремительно покинул медчасть, оставляя Гувера наедине с самоуничижительными мыслями и страхом. И неизвестно, до чего бы додумался Бертольд, не появись на пороге знакомая светлая макушка.       — Ты как? — взволнованно спросил Райнер и, оглядевшись по сторонам, зашёл в комнату.       — Бывало и хуже, — ответил тот, силясь улыбнуться.       Браун присел на край кровати и посмотрел на Бертольда. Взгляд Райнера сразу смягчился, а в янтарных глазах заиграли яркие огоньки. И хотя его брови всё ещё были нахмурены, а выражение лица не утратило своей серьёзности после тренировки, Гувер чувствовал, как от приятеля исходила волна беспокойства. И нежности, такой тёплой, хрупкой, почти невесомой, почти неосознаваемой даже самим Райнером. Казалось, если Браун сделает малейшее движение или попросту моргнёт, светлые чувства навсегда растворятся в душном воздухе крошечной комнаты.       — Ты не умеешь лгать, — плавным понизившимся голосом сказал он и, приблизившись к Бертольду, крепко обнял его за плечи. От неожиданности Гувер растерялся, однако через несколько секунд приложил большие тёплые ладони к широкой спине. Он впервые прикоснулся к надёжной опоре, рядом с которой развеивались любые страхи.       Наконец Райнер медленно отпустил Бертольда и встал с кровати. Сердца у обоих парней заколотились, дыхание сбилось, мысли в голове смешались и закружили по просторам разума, словно пчёлы в поисках пропавшей королевы. Каждому из них хотелось снова прильнуть друг к другу и, крепко обнявшись, сидеть на кровати, пока не онемеют руки и ноги. Хотелось наплевать на всех: на кадетов, тренировки, инструктора, противно мерцающую лампу; хотелось вновь ощутить тепло, такое приятное и родное; хотелось, что время замедлилось или вовсе остановилось, чтобы растянуть это мгновение на целую вечность.       Однако они слишком сильно волновались, чтобы раскрыть свои чувства.       «Я наберусь смелости и обязательно признаюсь ему», — подумал Бертольд, с улыбкой глядя на раскрасневшегося Брауна.       «Завтра я всё скажу ему», — подумал Райнер.       Однако вместо фраз, способных изменить их жизни, вышло скомканное:       — Привязался я к тебе.       — Да. Нам будет трудно друг без друга.       Потом. Завтра. Или послезавтра. На следующей неделе. Через месяц…

***

      …Никогда.       Одинокая маленькая слезинка медленно стекала по едва восстановившейся щеке Райнера. К горлу подступил горький ком, от которого становилось трудно дышать.       Он стоял посреди бескрайнего поля и смотрел вперёд, но ничего не видел перед собой. Чуть в отдалении, под высоким деревом, его терпеливо ждали Пик и Зик, однако от их присутствия Браун чувствовал себя ещё более одиноким и ничтожным. Отойди спутники на пару сотню метров - и ему стало бы гораздо легче.       Райнера часто мучили кошмары. Ещё до того, как его наградили силой Бронированного, он часто старался не спать по нескольку ночей, не желая больше видеть посещавших его ужасов. И когда отяжелевшие веки всё-таки опускались, перед Брауном представали толпы людей, мёртвых или стоящих на пороге в другой мир. Покойники тянули к нему руки, будто прося помощи, и роптали, шептали что-то несвязное. Иногда сквозь гул прорывались отдельные слова, обрывки фраз; мертвецы со всей злобой и ненавистью проклинали Райнера. И когда он, как безумный, вскакивал на кровати и открывал глаза, кошмары не заканчивались - они просто приобретали более привычную, реалистичную форму.       Браун буквально жил внутри бесконечного страшного сна, от которого невозможно было ни убежать, ни спрятаться.       А Бертольд подарил ему надежду на избавление. Рядом с ним исчезали страхи, становилось легче на душе, и появлялась надежда, что скоро эти гнетущие кошмары отступят, и на их место придёт долгожданное успокоение. Сначала он был для Райнеру маяком, ориентиром, не позволявшим ему сбиться с пути, а потом незаметно пришло чувство глубокой, но совершенно не отягощающей привязанности. И Браун даже не успел заметить, когда он по уши влюбился в Бертольда.       Да, они сблизились и ощутили нежный поцелуй на своих губах. Однако заветные признания навсегда останутся несказанными.       - Я так и не смог его защитить, - прошептал обессиленный Райнер и упал на колени.       Он вынул из кармана кусочек от ремешка и, приглушённо всхлипнув, сжал его в руке. Жалкий кусочек кожи, впопыхах переданный Брауну перед первой вылазкой за стену Роза, - единственное, что осталось от Гувера.