telepathic heart.

      С момента 'перерождения' пусть и в прежней, но более крепкой оболочке, Чонхо не мог точно уловить повышение болевого порога. Он уже родился сам для себя таким, способным выдержать приступы, которые могли бы убить простого человека. Если тот же лазер не приносил ему должной боли, то было ли это хорошо? Определённо нет, особенно смотря со стороны нормы. А вот с научной стороны подобный результат был сногсшибательным. Казалось, что Чхве был неким титаном во плоти человеческой, эдаким терминатором из классической фантастики. Но так ли это на самом деле? Объект готов поклясться вновь, что происходящее было куда больнее, чем те самые жестокие симуляции. Почувствовать, как тело буквально разлеталось на молекулы при падении с высотного здания было ещё малым процентом, когда боль расходилась по каждому нервному окончанию. Однако, поцелуй в буквальном смысле заставлял сердце окунуться в тянущую боль. И в то же время, словно под воздействием какого-то вещества, не хотелось отстраняться даже невзирая на надоедливую боль. Развернувшись, ладони Кана тепло устроились поверх на чуть впалых чужих щеках, очерчивая большими пальцами скулы. Учёный словно нарочно, чувствуя влечение и одобрение со стороны Чхве, только поцелуй углубляет, проникая языком в нутро рта. И для обоих это словно удар током, разжигающий истинные чувства друг к другу, приводящий к последствиям занятным. Ёсан помнит, что каждый их секс начинался с чего-то подобного, поэтому так опасно было по утрам целоваться долго, особенно когда время ничтожно мало. Умиротворённый Чонхо на удивление был натурой страстной, порой выходящий за рамки банального акта и преподнося неожиданные финты. Кан так же не отступал, из раза в раз пытаясь удивить партнёра ответными сюрпризами, посему же их половая жизнь не была однообразной. В данный же момент Чхве несколько терялся. Оно и понятно: воспоминания возвращались эпизодически, а порой за секунды всплывали, словно пытаясь сбить с толку. Или же, наоборот? Руки его не знают куда деваться. А Кан, без слов всё понимая, взял на себя роль ведущего в их непростой ситуации, оказывая давление на тело крепкое. Забавно наблюдать как объект чуть пятился назад, порой издавая глухие стоны в уста разгорячённые, умело обходя стены или другие препятствия. Пожалуй, Ёсан и сам не мог объяснить зачем творит подобное, в прямом смысле слова подбивая опасного объекта в их интимную обстановку. Хотя, чем-то всё-таки руководствуется, пытаясь напомнить не только о их стальных чувствах, но и о самоконтроле напомнить. Это пока что Чонхо растерян и не способен завладеть неординарной ситуацией, которую явно не демонстрировали на симуляциях. Поэтому, оказываясь в спальне тёмной и толкая парня на постель мятую, учёный прибавляет немного света. Совсем немного, тусклого, просто чтобы видеть любимое выражение лица. Утерять какой-либо момент жутко не хотелось. Возможно, они впустую тратят время, когда на деле должны разрабатывать план. Но даже Чхве ощущал какими-то забытыми частичками души то, что эта связь для Ёсана сейчас настолько жизненно необходима. И руки попросту не поднимаются, дабы попытаться остановить. Давление тяжелых ботинок теряется: Кан уже ловко развязал тугие узлы, стягивая обувь с любовника, заодно открепляя портупею со скрытым комплектом метательных ножей. Кан ненароком вспоминал картину того, как один из них прилетел тогда прямиком в одного солдата, убивая зарядом тока во мгновение. Оказываясь ближе, вслушиваясь в чужое и уже ровное дыхание, учёный мягко покрывал лицо и шею Чхве короткими поцелуями, которыми раньше обожал раздражать во время работы. Когда же и от толстовки тело бывшего программиста оказалось освобождено, для Ёсана открывались новые, крайне любимые участки тёплой кожи. Чонхо поражался подобной деликатностью, как, например, с него параллельно снимали те же наручи. И одновременно хотелось дрогнуть от влажного прикосновения к точкам чувствительным, которые столь уверенно ласкали, пока же параллельно Кан устраивался на бёдрах выразительных. У Чхве они всегда были особенно привлекательными, удобными, на которых не только хотелось сидеть без дела. Заставляя давлением ладони на грудь окончательно лечь, у объекта вдруг вновь блеснул неестественный цвет в глазах. Но молодого учёного это ничуть не испугало, судя по ответному взгляду томно-строгому, пока пальцы водили по груди подкачанной. — Ты должен помнить про самоконтроль. Один неверный шаг и всё улетит к чертям собачьим. Послушай себя, Чонхо, услышь своё сердце, — затрагивая мягкими подушечками твердеющие соски, сжимая их следом, голос Кана пусть и звучал тихо, но настолько твёрдо, что объект невольно чувствовал иную злость. — И вспомни, что ты можешь доминировать над любой системой, если того захочешь. Даже над самим собой. Эти необъяснимые эмоции будто мешались с кипящим маслом, которое Ёсан столь решительно подливал в разгорающееся пламя. Совершенно не знал к чему всё могло привести, ведь оружие было досягаемо и использовано в любой неожиданный момент. Вот только Кан всё так же храбро наблюдал за глазами цвета голубой лагуны, пока освобождался от свитшота. Теперь, они на равных, но это поправимо. Ожидать острие ножа у горла, пожалуй, было как вариант. Но ученый лишь ощутил, как сильные руки захватили за оголённую талию, пока же приподняться пришлось, дабы расстегнуть тёмные брюки. Как ожидалось, Чхве уже был немного возбуждён, и дальнейшая помощь явно требовалась. Поэтому, отъезжая слегка назад, уловив раздражённый вздох и как пальцам Чхве пришлось распустить хватку, Кан ненароком усмехнулся. Это было похоже на его истинный характер: столь нетерпеливый, испытывающий досаду что не его черёд вести, хотя в то же время поддаётся. Потому что приятно, иногда возникало желание поддаться искушению. Ёсан же не терял зря их драгоценные секунды. Освободив член от натиска ткани брюк и белья, обхватывая плоть тонкими пальцами, чувствительный слух улавливал резкий вздох. Дыхание, по мере надрачивающих манипуляций, постепенно теряло свою норму, а чужое сердцебиение разгонялось. Прямо как у Кана, забывшего на этот период про всю боль и произошедшее, попросту отдаваясь возрастающему возбуждению от родного тепла, которое так и хотелось вкусить. Его Чонхо всегда отстранённо относился к минету, но возможности не упускал, так как издеваться в ответ любил. И своё сердце не будет слушать только тот, который забыл всё. Объект испытывал будто лёгкие покалывания по всему телу и накатывающий жар, стоило учёному взять в рот. В груди болело, да сдавливало всё внутри, а дыхание становилось шумным. Наверняка Кан мог ощутить как орган любовника уже начинал пульсировать, пусть язык всё так и давил на венки, пока уста накрывали чувствительную плоть. Ноги ненароком раздвигались ради удобства общего, а сие цвет неестественный постепенно угасал под закрытыми веками. Чонхо сжимает собственные кулаки с силой, не ощущая абсолютно как ногти впивались в кожу грубую. Эти действия буквально кружили всё вокруг. Только вот, они оба понимали, что недостаточно будет этой ласки. Нехотя отстранившись, напоследок проведя ладонью от яичек по длине твердого члена, Ёсан и сам с нетерпением освобождал себя от лишней ткани. И джинсы улетали в сторону вместе с нижним бельем, пока рука вновь надавила на грудь только-только приподнимающегося Чхве, приказывая лечь назад. Теперь уже родное раздражение можно было считать со взора, благодаря которому Кан столь чисто улыбнулся. — Нет, я сам. Твой контроль следует наладить перед тем, как ты начнёшь доминировать и пути назад не миновать, — склоняясь над лицом любимого человека, учёный зависает в поцелуе новом, после которого в губы влажные шепчет. — Просто доверься мне, как и раньше. — Хорошо, — так же прошептал Чонхо, словно за ними сейчас следили, пока же руки разгуливали вдоль поясницы Кана. Оглаживая как можно аккуратнее стройные бёдра, низом своего живота объект ощущал как возбуждённый пенис Ёсана касался его. Вид и так был слишком хорош, вызывающем всплывающие ассоциации и различный шёпот вокруг. Жаль, что слышал его лишь Чхве, порой разбирающего некоторые фразы. Они словно отвлекали, как при заклинании, пока же Кан снова рисковал. В этот раз пятой точкой, когда даже не желал тратить время на поиск смазки, а лишь небольшим количеством слюны смазывая орган возбуждённый. И, похоже, практика из прошлого опыта не усвоена. Молодой человек еле-еле сдерживается чтобы не вскрикнуть, когда проникновение естественным образом отдавало болью. Только вот воспринималась она не столь невыносимо, так как моральная перевешивала физическую настолько, что в сверхумном разуме всё путалось. Практически сухое и неразработанное проникновение казалось не таким мучительным, как последние дни, что почти выбили жизненные силы из организма. И пусть родные руки пытались как-то прервать подобные муки, Ёсан только крепче в них цеплялся, словно на фоне стонов собственных умоляя ничего не делать. Просто дать привыкнуть, насладиться, окунуться в маленькое безумие. Чонхо не просто ощущал, а видел это отчаяние. Внутренние стенки обволакивали ствол, заключая в особом тепле, выбивающего из Чхве рычание. Кан сейчас узкий и возбуждение валит с двойной мощью, сжимая пульсирующую плоть, да смешивая больные стоны с чем-то… нереальным? В особенности, когда этот парень начинает, спустя минуты, подниматься и опускаться. Дискомфорт и долгожданная эйфория мешаются в кровавое месиво, что уже на языке, кажется, хотя, это всего лишь прокусанная губа. И нежная кожа пульсировала, Чонхо мог ощутить это при встречном глубоком поцелуе. Ёсан максимально хотел быть ближе к тому, с которым желает прожить до конца и выбраться из оков корпорации, дабы жить спокойно: это звучало столь недосягаемо. Если бы кое-кто не был столь упёртым, продолжая подпрыгивать и давая органу проникнуть глубже. Чужие стоны всё сложнее описать, но этот человек точно наплевал на всю физическую боль. Объект ловил устами каждый, пока и сам постанывал от того же железного привкуса крови не своей, сжимая ладони на ягодицах упругих. При этом словно помогал этими самыми руками осторожно, дабы насадить Ёсана до очередного «удара» по простате и крика наслаждения. При этом сам себя ловя на мыслях, что сердце трещало всё меньше: тянущая боль угасала, точно подавляясь при каждом высоком стоне, прикосновении и толчке. Словно то самое сердце достигло цели, успокоившись и попросту разгоняясь по новой. Кажется, это и есть доверие? Или то, что способно помочь в борьбе против системы?