Серёжа не понимает, что происходит. Серёжу штормит, и у него кружится голова. Оказалось, что достаточно лишь одного взгляда на предмет своего воздыхания, и вот ты уже лежишь на кафельном полу в туалете и задыхаешься от слёз. Есенин судорожно, как псалтырь повторяет его имя и вместе с ним шепчет горькое "ненавижу". Это больше, чем любовь. Это зависимость от каждого шага, от каждого слова, от каждого прикосновения. Но всё равно Серёжа будет кричать "Сдохни!", потому что не может смириться с тем, что его нагло обманули. Обидно было не то, что ему врали, мурлыча ласковые прозвища на ухо, а то, что ему нашли замену. Замену наверное в десять раз лучше Серёжи, потому что по-другому это объяснить нельзя было никак. И всё же Есенин здраво понимал, что если Маяк сдохнет лучше ему точно не станет, ему полегчает, лишь в том случае, если память отшибёт к чертям и он не будет знать кто такой Владимир Владимирович, да, пожалуй, это самый превосходный вариант. Но как потерять память Серёжа не знал. Оставалось только тихо плакать, разрываясь на части изнутри. Вместе с печалью и горечью к Сергею начал приходить гнев, он закипал, хотелось разрушить всё на пути своём. Ладони Есенина задрожали, зубы сжались в оскале. Рывок. И он вмазал кулаком об стену, понимая как бы классно было врезать так же Маяковскому. Тут поэт сорвался. Начал колотить по плитке в ярости, пока не почувствовал боль. К нему возвращалась физическая чувствительность. Лишь тогда он решился посмотреть на свои руки. Разбитые в кровь костяшки, дрожащие пальцы, и ещё не успевшие зажить красные полоски на запястьях...Серёже было мерзко от самого себя. Больше всего ему сейчас хотелось повеситься, застрелиться, утопиться, выброситься из окна, что угодно, но просто затушить этот невыносимый огонь в сердце, который обжигал и вместе с тем убивал. Медленно и больно.
Всё же по-тихоньку Серёжа начал успокаиваться. Слёзы уже не текли рекой у него из глаз, но его ужасно трясло. Он абсолютно не мог это контролировать, и поэтому только обнимал себя за плечи, всхлипывая, понимал, что ему не хватает воздуха. Ресницы у Есенина задрожали, конечности начали холодеть и Серёже показалось, что сейчас не конец мая, а минимум февраль.
-Я так откинусь скоро,- сказал поэт в пустоту.-Так надо вставать. Наверно Санька обыскался. Хух,- Есенин тяжело выдохнул и попытался встать. Эта попытка не увенчалась успехом и он, зашатавшись, упал обратно на пол с глухим шлепком.
-Есенин! Серёжа, твою ж...Иди сюда,- в это же время его нашёл Пушкин, он с испуганным взглядом оглядел друга и кинулся обнимать его.- Ты придурок, тише, тише. Серёж, ты дрожишь весь...Ну-ка посмотри на меня.- Саша за подбородок поднял голову поэта,- Ты плакал? Да нет, видимо ты рыдал...-Александр гладил золотые кудри и удивлялся тому, что стало с весёлым хулиганом, Серёжа снова заплакал, но теперь уже в голос. Ему хотелось кричать, и он кричал. Любой бы не вытерпел...
-Я люблю его...- Серёжа вытер глаза руками, нарочно царапая лицо ногтями. Саша сидел в ужасе и панике, такого он видел Есенина впервые, и ему очень хотелось помочь другу хоть чем-нибудь, но не знал как. Обычно Сергей мог немного всплакнуть, а потом веселиться, как ни в чём не бывало, такая меланхолия шла ему на пользу, после очередного грустного припадка, парень становился живее и разговорчивее, как бы выпуская душу. Но сейчас было совершенно другое. Пушкин только понял, что Серёжа постоянно держал всё внутри, и причиной его слёз был даже не Маяковский. Маяковский не первый и к сожалению, не последний. Просто в его душе уже очень давно копились все переживания, которые он был не в силах излить. Сердце поэта разрывалось от несправедливости, предательства, боли, страха, несчастной любви. От всего...Но он покорно молчал и наверное ждал когда уже чаша переполниться.
-Серёж...Серёженька, вставай с пола, милый,- Александр за локти приподнял рязанского поэта и прижал к себе.- Ты такой холодный...Поплачь. Всё хорошо будет, слышишь?
-Угу, будет,- Есенин прикрыл глаза, длинные ресницы задрожали.- Обязательно всё будет.
-Идём? Коля и Лермонтов ждут...- Саша немного отодвинул от себя Серёжу, чтобы посмотреть ему в глаза.
-Да, конечно, пошли,- Есенин ещё раз судорожно выдохнул и прошёл на выход из туалета в кафешке, по пути он вытирал глаза, промаргивался и натягивал дружелюбную улыбку, давая понять, что ничего вообщем-то и не произошло.
За столом на мягком кресле сидели два ученика. Гоголь заправлял кудри за уши и мило краснел, как только увидел приближающуюся фигуру Александра Сергеевича, а Лермонтов тихо посмеивался с друга. Пушкин и Есенин на веселе подсели к ним.
-Ну-с, господа, заказываем!- Пушкин благополучно одолжил с соседнего столика меню. Он выждал минуту и затем выдал.- Коль, что будешь?
-Мне бы что-нибудь...сладкого...- Гоголь привычно засмущался, сжимая в руках меню до побеления пальцев. Лермонтов силился, чтобы не заржать в голос.
-Вот, восьмой десерт прикольный,- Мишель был бы не Мишелем, если бы не вставил свои пять копеек.- Попробуй.
-М? Ты правда его пробовал? Коль, что думаешь?- Пушкин отчасти не доверял Лермонтову, поэтому относился к нему скептически, у Гоголя то он уже год преподаёт, а травить своего мальчика не даст.
-Ну, да, наверно можно.
-Договорились, я чур плачу,- Саша с какой-то непонятной резвостью и хитринкой в глазах вскочил и ринулся к кассе.
-Александр Сергеевич, а...не стоит! Я сам заплачу.- Гоголь точно не ожидал такого поворота.
-Всё нормально! Я за всех заплачу. Спроси у Михаила, что он будет, - Пушкин взял Николая за запястье и подвёл обратно к столику.- Серёж, тебе чего?
-Кофе,- Есенин как-то устало улыбнулся и только Александру была понятна эта усталость, конечно, эту улыбку он из себя выдавил.
-Мне, пожалуй, тоже,- Лермонтов ухмыльнулся, кладя локоть на спинку диванчика и откидываясь.
-Понял,- Пушкин широко улыбнулся, предварительно усаживая Колю и, поймав его взволнованный взгляд, что-то не громко сказал ему на ухо.
-Хорошо...- Гоголь смущённо отвёл взгляд и зарделся ещё больше.
-И правда, помидорка...- Есенин тихо засмеялся, наблюдая за реакцией ученика.
-Вот и я,- как ни странно Пушкин вернулся довольно быстро, держа в одной руке холодный десерт и чёрный чай, а в другой два стаканчика капучино. Серёжа встал, чтобы помочь ему. А Гоголь так и просиял при виде шоколадной стружки и карамели.
-Спасибо большое, Александр Сергеевич!- Саша явно был доволен собой, Гоголя осчастливить удалось, осталось успокоить Есенина, но на него у Александра другие методы. Серёжа в это время поморщился.
-А вот меня бесят эти формальности! Мы с вами не в школе в конце концов, давайте по-проще, а? - рязанский поэт сложил руки на груди и немного съехал вниз, выражая крайнюю непринуждённость.
-О, понял к чему ты клонишь!- Александр щёлкнул пальцами в воздухе.- Это кстати правильно. Я для вас просто Саша, а Сергей Александрович для вас просто Серёжа!
-Во-во, - Есенин перестал хмуриться и продолжил заинтересованно наблюдать за Гоголем, тот в свою очередь с упоением ел десерт и улыбался словам учителей, через несколько минут молчания он продолжил - Ну что, ребята, пошлите устраивать бунт в салоне?
-Твои бунты добром никогда не заканчиваются! Так что будешь сидеть смирно, и под моим наблюдениям,- Пушкин засмеялся, его приятель только цокнул.
-Ура! - все четверо новоиспечённых друзей вышли, крича что-то бессвязное, но очень вдохновляющее на дальнейшие дела.
***
Обширная парикмахерская была наверное даже больше, чем супермаркет здесь. Кроме стрижки тут же можно было сделать пирсинг или макияж. Около кресел на колёсиках стояли улыбчивые женщины, перебиравшие инструменты, гели и всевозможные шампуни.
Первым решили мучить Колю, оно и понятно первопроходец всё-таки...
Сначала он всё обговорили с одной из тех улыбчивых девушек, решили смыть краску и покрасить только передние пряди, конечно, незадумываясь в розовый, потому что наверно Саше понравилось...
Лермонтов же поскакал к мастеру по проколам, его сопровождал Есенин, и если бы не его крепкая ладонь, Мишель свалился на пол, когда тормазил.
-Что-то желаете проколоть?- высокий бородатый мужчина глянул сверху вниз на двух парней.
-Да,- Есенин, задумавшись, почесал затылок, взъёрошив светлые кудри.- Проколите ему всё, что он там хочет.
Взгляд мастера теперь устремился на Мишеля который от нетерпения подпрыгивал с ноги на ногу.
-Хочу хеликс!*- Лермонтов ещё больше запрыгал, потому что на кануне гуглил все существующие названия проколов на лице, так что Серёже пришлось его успокаивать.
Пока Есенин ждал свою очередь, листая ленту новостей, Мишелю объяснили, как ухаживать за проколом и наконец сделали сам прокол, счастью Михаила не было предела.
-Вы наверно тоже хотели?- мужчина отпустил радостного Мишеля и обратился к золотой голове.
-А? Да, я хотел индастриал,- ох, и долго же Серёжа хотел такой пирсинг, ох, и долго...Да только всё то ли руки не доходили, то ли ему просто было лень, но нравился он ему безумно, так и мечтал увидеть в зеркале себя с обновой. Собственно это и произошло через несколько минут. Есенин искренне заулыбался, глядя на отражение, когда подошёл Саша, который до этого сидел подле Гоголя.
-Юхуху, нифига. Серёжа на стиле,- Александр потрепал того по плечу.- Кстати, Коля уже всё, идёшь краситься?
-Конечно!- Серёжа любил перемены в своей внешности, это доставляло какое-то маленькое счастье, вроде мелочь, а приятно.
Гоголевские волосы наконец привели в порядок. Теперь это не были небрежные, грязные цвета, а аккуратные передние пряди нежно-розовые, совсем, как сахарная вата. Саша улыбнулся до ямочек на щеках и невесомо коснулся его волос, затем чуть по-смелее и уверенно потрепал. Коле оставалось только улыбаться в ответ и млеть под минутным наслаждением.
Серёжу опять покрасили в голубой. Как тогда, в универе вместе с Мариенгофом, Пушкиным и громким свистом на всю улицу. За ними тогда ещё соседи по всему общежития гонялись, потому что они в четыре часа утра прогуляться решили, а спать все хотят, кроме 22 комнаты на втором этаже, их комнаты. В тот день от Серёжи за километр несло дешёвым тоником и духами Володи, они тогда только познакомились и это был вроде бы небольшой подарок. А Есенин ими до сих пор пользуется, не часто теперь, но когда совсем ностальгия нахлынет, брызгает пару раз на запястье и возвращается в прекрасное время.
-Красиво...- поэт ненадолго завис.- А кстати, Сань, ты единственный кто ничего не сделал! Не хочешь язык проколоть, хаха.
-Ой, нет, спасибо. Мне хватает твоего партака за ухом,- Пушкин закинул одну руку на Есенина, а вторую на Гоголя, Лермонтов волочился где-то рядом, делая новые фотки.
-Хочу по магазинам пошататься, шмоток всяких купить...- Сергей мотнул головой в сторону вывесок, остальные молча согласились, кивая и угукая.
***
Время летело невероятно быстро. Четверо молодых людей успели обходить все магазины, которые только можно было, сделать пару нелепых кадров в примерочной с Серёжей в леопардовых леггинсах и побегать от охраны, ибо Пушкину вздумалось катать Колю на тележке из супермаркета. Но надо признать день прошёл, как нельзя лучше. Все усталые, но счастливые расходились по домам. Лермонтова, как и обычно забрала бабушка, Есенин вспомнил про знакомых неподалёку и решил зайти к ним, а Саша настоял на том, чтобы проводить Гоголя до дома.
В лёгкой чёрной рубашке с воланами Николай быстро успел подмёрзнуть, Александр, как истинный рыцарь и герой, накинул на него свой пиджак. И всю дорогу они шли глупо улыбаясь и перекидываясь взглядами. Основной темой их разговора было помещение рассказиков Гоголя хоть в какой-нибудь сборник. Александр Сергеевич с огромным рвением пёкся о публикации произведений своего ученика. Он признавал его талант и безусловно свет должен был тоже разглядеть этот талант, но пока о таком писателе, как Николай Васильевич никто не знал, и Пушкин как раз старался это исправить.
-Смотри, у меня есть хорошие знакомые в издательстве. Они сто пудов согласятся тебя поместить в какой-нибудь сборник, дальше тебя увидят критики, кто-то тебя заметит и ты раскрутишься! Главное, не переживай и постоянно учись новому, то есть читай больше книг, статей и прочего. Хотя у тебя и без книг и статей всё замечательно. Ведь есть такие, они хоть тысячу лекций прослушают, а ничего не поймут и не заключат для себя урок, а ты вникаешь, умеешь слышать и слушать. А это знаешь ли ценится больше всего. - Сергей Александрович яро нахвалилвал своего ученика, и ведь было за что. Гоголь остановился, значит пришли. Коля бережно снял клетчатый пиджак, который спас его от холодной смерти и отдал в руки преподавателю. Тот взял и снова легко потрепал кудри Николая, накручивая на пальцах тёмные завитки.
-Спасибо,- Коля опять мило покраснел, у него это наверно скоро в привычку войдёт.
-За что?- Пушкин не заметно для себя остановился, не решаясь убрать ладонь.
-Просто. За день,- Гоголь легко улыбнулся, чуть привстал на носочки и коснулся губами щеки учителя, но пока тот успел хоть как-то среагировать, Николай скрылся за тяжёлой металлической дверью, ведущей в подъезд.
"За день..."- повторил мысленно Пушкин и в пятый раз потрогал свою щеку. "И всё же непростой он малый, ох, и не простой. Странный немного, но милый. Очень." Саша улыбнулся своим мыслям, развернулся на пятках и зашагал в сторону своего дома.
Гоголь стоял в лифте и задыхался от чувств, переполняющих его.
Этот день они запомнят надолго. 
