Луч солнца золотой

Шёл дождь. Нет, не так. Драл деревья и крыши домов ливень. Хлестал по щекам и плечам ливень, когда Пушкину позвонил обладатель холодного голоса. Бил, стараясь отобрать равновесие у прохожих, ливень, когда Саша бежал к его дому. У Пушкина в голове был пугающий вакуум и недоумение. Он несколько раз падал, скользя прямо по асфальту, и оставаясь без новых брюк. Он теребил кудряшки, сильно оттягивая их в разные стороны, лишь бы этот вакуум наполнился чем-то существеннее. Ливень тёк из глаз, когда Александр увидел его. Серёжу И вакуум пропал. Пропал стремительно, безоговорочно и Пушкин пожалел о желание избавиться от уютной пустоты черепной коробки. Серёжа висел на трубе с открытыми глазами. В висках стучало, и сердце усиленно билось, наровя выскочить из клетки. Слёзы, как по щелчку пальцев остановились, и мысли уродливыми карикатурами зацепенели будто в стоп-кадре. Серёжа был почти живой, не считая совершенно белого цвета лица и качающихся конечностей. По плечам повеяло холодом, и парня невольно передёрнуло. Он опустился на колени, не моргая. Казалось, что в знакомой комнате невыносимо душно, но все окна открыты настежь, и злосчастный дождь часто-часто напоминает об этом. Саша верил, что Серёжа засмеётся прямо сейчас и скажет, что это неудачная шутка. В глазах тихонько рябило, и Александр посмотрел на свои разбитые коленки, зажимая рот ладонью, пытаясь удержать себя от крика. Саша верил, что в голубых глазах Серёжи заиграет весёлый огонёк. Пушкин судорожно кусал руку, уже и не стараясь успокоиться. Мысли надоедливыми мухами кружили вокруг, окутывали, ужасно смердя и заставляя сжиматься в безопасный комок, пальцы машинально царапали кожу щёк. Ногти отчаяния вгрызались в податливую плоть, смакуя каждый кусочек, пробуя его на вкус, с тайной жадностью сжирая всё, что найдут. Саша верил, что Серёжа спуститься и обнимет его. Но Серёжа не спускался, не смеялся, не обнимал. Ни через минуту, ни через две, ни через полчаса. Ни через час. Кто-то что-то говорил Пушкину, приводил в чувства, периодически трёс и заглядывал в глаза. Пушкин не слышал и слышать не хотел. Перед глазами только его любимый синий свитер с вышитой красным буквой "A" около сердца. Маяковский стоял рядом. Совершенно холодный, отстранённый и тупящий взглядом в одну точку. "Гад" - подумал Саша и тут же укрепил свои слова резким ударом кулака. Владимир взялся за ушибленную скулу, но сдачи не дал, даже ничего не сказал, даже в глаза ему не посмотрел. Вообще ничего. Продолжал стоять, вытянувшись в струну. И Саша понял, что Маяковского самого разъедают изнутри чувства, пиная от одного угла в другой и с каждым толчком делая всё слабее. Серёжа погиб. Но Александр в упор отказывался принимать этот факт. Как вообще мог умереть его живой Есенин? Есенин, который презирает смерть, держиться за жизнь чего бы то ни стоило и улыбается в лицо страху. Есенин, который лучше всех умеет писать, дружить и любить. Есенин, который обещал, что больше не будет. Есенин обещал. И Пушкин верил. Но Есенин сорвался, и Пушкин перестал верить в справедливость. И в поэзию. И в дружбу. И в любовь. Есенин не заслужил такого. Есенин заслужил вечного уюта, вечной заботы и вечных объятий покоя. Есенин заслужил плещущийся Байкал в глазах, а не Мёртвое море. -Санька, а как думаешь, кто из нас первый умрёт? Ты или я? -Сереж, что за пессимистичные вопросы? Год только начался, а ты уже? -Нет, просто..Если я первый умру, можешь громко засмеяться на моей могиле?- Сергей смотрел так весело, что излучал солнечные лучи. -Есенин, чушь не не.. -Саша! Просто пообещай мне, ладно? -Что... -Что посмеешься на моей могиле -Над чем или над кем мне смеяться? -Над моей забавной судьбой. Обещаешь? -Ну.. -Да или нет? -Да. Я обещаю. -Спасибо Есенин Сергей Александрович погиб 29 августа приблизительно в шесть часов вечера, повесившись на трубе собственной комнаты. -О чем ты будешь думать перед смертью?-Серёжа перебирал травинки, выбирая самый красивый цветок, и вплетая его в тёмные прямые волосы напротив. -Не знаю даже. Наверно, о том, что успел и, что хотел бы ещё успеть. Или прокручивал всю свою жизнь, как на киноплёнке...А ты? -Перед смертью я буду думать о тебе. -Глупыш,- Володя ласково провёл кончиками пальцев по подрумянившимся щекам. Пушкин все дни до похорон был, как в бреду. Часами лежал, смотря в потолок и вспоминая каждый момент, каждую деталь даже самого незначительного воспоминания. Саша впал в полное оцепенение. Не чувствовал ничего кроме сплошной безпроглядной печали. Эмоции словно отключили рубильником, а включать и не собирались. В голове было склизко и до ужаса мерзко. -Эй, малой, ты как? - Серёжа аккуратно стирал кровь из-под чужого носа. -Нормально уже,- Коля оттряхивал брюки, принимая платок. - Я ж ещё и виноватым остался. Мгм, иронично. -Жизнь она такая, - Есенин непринуждённо пожал плечами. -Какая? -Забавная. Коля сидел у кровати Шуры и плакал. Плакал долго, беспрерывно, и мокрые дорожки не просыхали второй день. Юноша в надежде брал руку Александра в свою, и с сожалением отмечал, что не только его собственная ладонь теперь до боли холодная. -Сашка, ты знаешь, как сильно я тебя люблю? - Есенин аккуратно присел на край кровати больного. Пушкин шмыгнул и откинул одеяло. -Куда собрался, Есь,- Александр потянул на себя белобрысого юношу. -Тебе лучше? -О, намного,- Серёжа лёг рядом и мягко улыбнулся, Пушкин поплавился от этой улыбки.- Останься со мной, а? -Саш, ну если я прогуляю ещё два раза мне сказали, что выгонят из шараги и... -Ну Серёжа, пожалуйста -Хух, ладно, хорошо, мелодрама какая-то,ей богу..- Сергей залез на кровать с ногами и прижался ближе к другу. - Подвинься и поделись одеялом, жмот. -Я тебя тоже очень сильно люблю. Володя взял самый острозаточенный канцелярский нож и нисколько не колеблясь разорвал все свои картины в клочья. Рыдать сил не было. Осознание собственной вины так сильно давило, что хотелось биться головой об стену, пока чертова совесть не вылетит со свистом. Таким способом он как бы заметал следы преступления. Если бы не глупые картины, если бы не глупая работа, и ещё много, много если бы...Есенин был бы жив. Есенин был бы счастлив. -Ты такой красивый, - Володя созерцал лежащего у себя на груди кудрявого парня. -Я люблю тебя,- Серёжа забегал глазами по комнате. -Не врёшь? -Неа -Будем встречаться? - Владимир мимолетно провел по выступающим позвонкам. Еся поднялся на локтях, повёл белым с редкими веснушками плечом и захлопал ресницами. -Давай.- улыбается. -Я тебя люблю.- целует так, как целовал бы в последний раз. Гоголь по-своему переживал случившиеся. Всплеск вдохновения застиг его врасплох, да и чтобы забыть весь этот кошмар хоть ненадолго он с головой погрузился в творчество. Каждое написанное отныне посвященно Сергею Александровичу. У парня не было сомнений, что он хороший человек и преподаватель, он точно заслужил, он точно достоин этого, он точно будет гордиться им. -Ну, Колька, не расстраивайся сильно. Подумаешь, на пятёрку баллы не добрал, вот уж беда. Кстати Санька просил передать, что очень любит тебя, и вечером ты должен ему позвонить, - Есенин подмигнул ученику и игриво улыбнулся. -Но это несправедливо и... -И твой Мишель сказал, что откопал крутой плейлист, купил новые вкусные свечи и ждёт тебя вечером отдыхать -Но я же.. -И я тебя тоже очень люблю, ценю и не хочу, чтобы ты переживал из-за ерунды,-Сергей Александрович смеялся, но говорил честно. -Спасибо,- Гоголь почувствовал себя действительно нужным, и в душе потеплело. Без лишних колебаний он подался на встречу раскрытым объятьям. -Я тебя тоже. Гроб из тёмного дерева аккуратно опускали на дно. Трое молодых людей стояли, опустив головы, каждый задумавшись о своём. О потерянном, о приобретённом, о том, что ещё впереди, и что не вернуть уже никогда. Эта смерть принесла каждому значимые изменения. Каждый сделал свои выводы. Гоголь и Пушкин стали держаться друг за другу настолько сильно, насколько только могли. Начали поддерживать друг друга абсолютно во всём, понимая, что если их искренние отношения пойдут прахом, то они в какой-то мере предадут Серёжу, так жаждущего и ненаходящего простой любви. Владимиру теперь каждая вещь, каждый момент и явление, каждая песня напоминали только о нём. Любовь начала иметь смысл и заставила трепетать. Но Маяковский слишком поздно осознал это, как и то, что эту огромную рану он не сможет зашить уже никогда. Пушкин встрепенулся, словно что-то вспоминая, и тут же залился громким истеричным смехом. Он сдержал обещание. Он сделал это для него. И наконец понял, зачем тот просил это сделать. После пусть и неискреннего смеха к Александру вернулись чувства. Сначала ярость на жизнь, потом печаль, затем грустное осознание, что он больше никогда не увидит голубые глаза. Но всё это были чувства. В разы лучшие, чем вакуум, как в голове, так и в сердце. Ведь судьба забавная вещь, от которой надо брать всё и сразу, пока непоздно.