«Придуманные правила этого мира»

Рэки Каян считал себя не очень счастливым человеком, хотя и пытался им быть, как мог. У него наблюдались большие проблемы с принятием собственной сущности. Ещё бы — быть омегой совсем не круто, особенно, когда ты скейтбордист. И дурацкие нежности, и чёртова хрупкость, будь она неладна — такое себе удовольствие, считал Рэки. Он искренне полагал, что придуманные правила их мира — не для него. Он решил быть выше, сильнее и без этого вот всего. Омежьего. Такую позицию он излагал своей маме — вместе с просьбой о дорогих и качественных блокаторах, делающих из него вполне сносного бету. Мама вздыхала, но покупала. Всё было относительно неплохо, пока не появился он. Ланга Хасегава, самый неправильный альфа на свете — как решил Рэки. Не сразу, конечно, потому что когда голубоглазый полукровка вошёл в их класс, никакого запаха не было вообще. Разумеется, блокаторы своё дело делали, и Рэки в принципе не различал альф при помощи обоняния. Но сам Ланга излучал 0 присущей альфам брутальности из 10. Ну, может, на пару баллов — думал позже Рэки. За высокий рост и широкие плечи, но на этом — всё. Он и узнал-то в случайном разговоре, когда Ланга, смеясь над какой-то тупой шуткой Рэки об их дурацком мироустройстве, заметил, что он как альфа тоже им недоволен. Рэки судорожно сглотнул, осознавая опасную правду, но было уже поздно: они вовсю дружили, Ланга с искренней радостью осваивал скейтборд, Рэки самозабвенно его учил и решил ничего с этим не делать. Ну, пусть альфа. Совершенно нетипичный и неправильный, так что и ладно бы. Всё вновь стало бы неплохо — если бы блокаторы иногда не сбоили. На запах. Даже сквозь стенку лекарственного препарата, которую Рэки для успокоения своей тревожности визуализировал, как плотный шар вокруг себя — вроде хомячьего, только не такой дебильный — иногда пробивался запах Ланги. Свежий и будто прохладный, мятный, но не приторный, и дополненный каким-то цветочным ароматом. Когда Рэки услышал его впервые, краешком, случайно, он чуть не упал со скейта. И упал бы, если бы Ланга не подхватил его за руку. Хорошо, что скейт — вещь такая, с него можно и без всяких сносящих голову ароматов сверзиться, верно? Конечно, верно, успокаивал себя Рэки и пытался выбросить из головы все мысли о Ланге, кроме дружеских. Дурацкие правила, дурацкий мир, дурацкие ноги, которые подкашивались всякий раз, когда запах Ланги пробивался через все защиты — но это происходило редко, так что и ладно бы. Сам Ланга, как думал Рэки, тоже мог что-то чувствовать и подозревать. Бросал на рыжего «бету» задумчивые взгляды, застывал, будто принюхивался — но виду особо не подавал и ничего не спрашивал, за что Рэки был ему благодарен. А потом пришла случилась она. Самая большая дрянь, которую Рэки ненавидел больше всего. Течка, безумное изобретение больных умом творцов. Она проходила так, что никакие блокаторы не перебивали то, что шло из Рэки — ему самому на пике казалось, что эту вонь чувствует вообще вся Окинава. Конечно, это было не так — просто нужно было оставаться дома, чтобы блюсти свой фейковый статус беты. Что же делать с Лангой — думал Рэки, и сделал то же, что и со всеми остальными. Наврал, что заболел, и исчез на несколько дней из внешней жизни. На первый раз это прокатило. Правда, когда Рэки вернулся в строй, Ланга откровенно косо на него посмотрел — возможно, что-то ещё чувствовалось, но друг опять смолчал, и Рэки махнул рукой. Всё было относительно неплохо вновь — до одной неприятной истории с ротавирусом, который Рэки подхватил в крайне неудачное время. Родители уехали, а сёстры выручать его, обильно и из всех отверстий хворающего, не хотели. А тут Ланга предложил свою помощь. И действительно помог, без капли брезгливости освобождая тазик или отводя слабого Рэки до ванной комнаты. Ланга не боялся: крепкий иммунитет альфы при соблюдении некоторых норм безопасности — не есть из одной посуды, мыть руки, не целоваться — мысленно добавлял Рэки — работал исправно. Ланга действительно не заразился, а Рэки был искренне благодарен ему за эти два дня — мучений, которые друг скрашивал, как мог. То, какой на самой деле коварной была эта помощь, Рэки сообразил накануне следующей течки. Потому что вновь свалить всё на внезапную болезнь стало труднее: после того, как Ланга буквально вытирал за ним рвоту, вряд ли что-то могло его испугать. А срок приближался, и Рэки слабо надеялся на то, что родители-то были дома, и теперь чья-то помощь извне будет не нужна, и может, Ланга всё же поостережётся и не станет навещать «больного» друга? Зря надеялся, конечно. Секрет Рэки Ланга раскрыл на подходе к его дому. Тот сладкий и манящий аромат, который изредка чувствовался будто бы от Рэки — хотя не должен был, откуда он у беты?! — окружал дом Каянов. Иланг-иланг — опознал наконец Ланга, вспоминая коллекцию ароматических масел своей мамы. Сам он этот цветок вживую не видел, но запах этот всегда любил, он проникал будто бы в самую глубину его естества и немножко дурманил голову. А теперь дурманил голову вовсю. Но Ланга держался — потому что он делал это всегда, усмиряя альфу в себе и не позволяя звериному брать верх. Когда он зашёл в комнату к Рэки, эта привычка позволила даже завести разговор. А не наброситься на такого желанного, такого замечательного, оказывается, омегу вот прям сейчас. — Рэки? — А? Ты всё же пришёл, — сидящий на кровати Рэки обречённо опустил голову в согнутые колени. — Да. — Ну, теперь можешь не спрашивать, как я, — невесело ухмыльнулся Рэки. Он ведь даже блокаторы не стал принимать утром, решил, что всё равно пересидит дома. — Угу, — Ланга осторожно подошёл ближе и сел на кровать. А Рэки поднял от колен голову, сделал вдох и понял, что попал. Окончательно. Тот слабый запах, который он иногда чувствовал от Ланги, теперь заполнял комнату: своей свежестью, своей великолепностью, своим ароматом — мяты и, видимо, ландышей, опознал наконец Рэки. Но думать о цветах он не мог — он сейчас в принципе этого не мог, только смотрел заворожённо на сидящего рядом с ним альфу. Ланга тоже смотрел на Рэки — с обожанием, с надеждой, с озарившим его пониманием, что так пахнуть может только его омега, что он всё-таки существует, и Ланга его нашёл, и это его лучший друг, и это так невообразимо круто, что не верится вообще. Ланга смотрел с немым вопросом, который он огромным усилием воли всё-таки озвучил, хрипло и сбивчиво: — Рэки, можно? — что «можно», конечно, уточнять не требовалось. Ответ висел в воздухе, переплетая их запахи, их сущности, но пока что не их самих. К большому сожалению обоих. Но Рэки, уже вовсю отдававшийся Ланге мысленно и плюнувший на свой дурацкий секрет — а может, и не такой уж дурацкий — тоже смог найти в себе силы со смехом ответить: — Ну ты даёшь, Ланга. Конечно. Ты ведь тоже это чувствуешь? Вместо ответа Ланга подсел близко-близко, приблизился к лицу, заглянул в глаза и ощутил притягательный запах Рэки ещё сильнее — хотя уже на входе в комнату казалось, что это невозможно. Собрал в себе крохотную каплю разума, ответил: — Да. — Я весь твой, Ланга — прошептал Рэки и прислонился лбом ко лбу альфы. Больше слова не требовались. Разум, в общем-то, тоже. Ланга осторожно поцеловал Рэки — потом понял, что это не про осторожность, и начал целовать омегу настойчиво, переплетая языки и с упоением ощущая, как хочет этого Рэки. И хочет его. Сам Рэки во время поцелуя почувствовал тонкую струйку смазки, активно вытекающую из него прямо в трусы. Такого с ним ещё не было — но, конечно, его до этого никогда не целовал альфа, а ещё не обнимал, не трогал его везде и не снимал настойчиво одежду, как это делал сейчас Ланга. Затем Ланга аккуратно перевернул его на живот и поймал ту самую струйку языком, вдыхая, теряя и находя себя одновременно. Но даже в этот момент у него нашлись силы жестом спросить у Рэки о презервативах, быстро их найти и надеть один. Всё его звериное естество противилось такому жесту, но Ланга был твёрже: он знал, что беременность им с Рэки сейчас не нужна. Впрочем, это было последнее действие, которое Ланга осознавал и помнил ясно. Всё последующее было заполнено будто туманом, а ещё — невероятным запахом Рэки, невероятным Рэки и невероятным сексом. Омега под ним рычал, извивался и требовал ещё и ещё. Ланга смутно помнил, как сначала вылизывал его, растягивая и утопая в запахе и смазке, потом ласкал ртом его член, от чего Рэки кончил почти сразу, потом вошёл сам, тоже почти сразу кончил, умудрился сменить резинку, а дальше — всё. Клубок из ощущений, хлопков и стонов, инстинктивных и древних, как мир, движений и взаимного обожания и любви. Когда Рэки пришёл в себя, уставший и перемазанный в подсохшей сперме и смазке, первым делом он подумал, что, возможно, не так уж и ужасны правила их мира. И что быть омегой — при таком-то альфе! — вообще неплохо. Скорее хорошо. Скорее охрененно, а ещё его нужно разбудить — ведь он тоже вырубился, бедняга — дойти с ним до душа, смыть с себя вот это вот всё и продолжить. Что они и сделали в самое ближайшее время. Уже отдыхая после второго захода — не менее сногсшибательного, чем первый — Рэки потянулся к Ланге и подставил к его лицу свою шею. Что означал этот жест, Ланга прекрасно знал — и не ожидал его увидеть так скоро, хотя и надеялся. Альфа внутри него ликовал и требовал оставить метку немедленно. Разум внутри него всё же озвучил: — Уверен? Тогда все будут знать, что ты омега… — Конечно. Это ведь ты. Ланга аккуратно сжал клыки на тонкой коже, почувствовал, как Рэки дрожит, и поймал себя на мысли, что в том, что он альфа, всё же есть полно плюсов. Теперь ему гораздо проще принимать эту часть себя — такую дикую и животную, агрессивную и ужасно похотливую с одной стороны — и такую заботливую, нежную и задыхающуюся от любви к своему омеге, с другой. Ланга помог Рэки принять себя — и наоборот это тоже сработало. Пожалуй, их мир с его странными правилами действительно имеет право на жизнь.