The very picture of domestic bliss

Пемберли по-прежнему был роскошен и внушителен, хотя искренняя душевная теплота семейных внутренних апартаментов приятно не сочеталась с холодной величественностью обстановки. Бен Дарси уже действительно ходил, точнее, бегал, доставляя тем самым своим гувернанткам, матери, а при случае, и отцу, равные доли веселья и беспокойства. Чарльз Дарси был более склонен к тишине, нежели его старший брат, и похоже, увидел что-то интересное в своём дяде* Ричарде. Поэтому большинство вечеров он проводил на коленях своего старшего родственника, играя с его галстуком и внимательно разглядывая его глазами, которые, как ощущал Ричард, видели слишком многое. Жизнь в Пемберли протекала тише и медленнее, даже с двумя энергичными детьми и крупным поместьем, которое требовало управления. Именно здесь, в долгих поездках верхом по окрестностям и уютными вечерами у камина Ричард постепенно начал ощущать, что возвращается к себе прежнему. Поле битвы ощущалось намного дальше от Дербишира, чем от Лондона. Дарси и Элизабет были исключительно щедры и великодушны. Поначалу Ричард беспокоился, что своим присутствием он обременяет их, отнимая и так ограниченное время, предназначенное для общения супругов. Но они настойчиво приглашали его проводить с ними каждую свободную минуту во всех занятиях и развлечениях, которыми только располагал Пемберли. Изначально он планировал провести ними месяц, но прошло уже два, а затем и три пролетели, и вскоре он уже пребывал в Пемберли дольше, чем в Лондоне с момента его возвращения из Бельгии. Завтракали Дарси обычно в детской всей семьёй и всегда приглашали Ричарда присоединиться. Довольно быстро эта часть дня стала для него любимой. Элизабет приветствовала его тёплым пожатием руки и чашкой превосходного чая. Дарси похлопывал его по спине. Беннет всегда бежал обниматься, неизменно оставляя повсюду на его одежде липкие следы, добавляя тем самым забот его камердинеру и лишая его самого надежды выглядеть презентабельно. После завтрака он и Дарси занимались делами поместья, и Ричард утешал себя, возможно безосновательно, что может хотя бы отплатить за гостеприимство помощью в делах ферм и арендаторов. В этой работе, как начал ощущать Ричард, было что-то настоящее и материальное. Арендаторы уважали и симпатизировали ему, он всегда находил приятной компанию Дарси, одновременно чувствовал себя полезным и проводил много времени на свежем воздухе. Ричард никогда не был склонен к праздности, большая часть его зрелой жизни прошла в походах в разных частях света, поэтому было приятно снова ощущать себя физически активным, да ещё и в столь хорошей компании. Вечером дети присоединялись ко взрослым в небольшой гостиной наверху примерно за час до того, как им пора было ложиться спать. Миссис Дарси иногда играла для джентльменов, порой они просто сидели и некоторое время занимались каждый своими делами, прежде чем завести приятную и неторопливую беседу. Комфорт, который Ричард обрёл благодаря этим тихим вечерам сложно было переоценить, и хотя он больше не напивался до бесчувствия, кошмары всё реже и реже тревожили его сон. Но в мае пришло письмо от самого Веллингтона с приглашением посетить празднование годовщины битвы при Ватерлоо, наступавшую через два месяца. Главнокомандующий Объединённой армии писал, что понимает, что Ричард желал бы быть в любом другом месте, как, собственно, и он сам, если бы имел подобную возможность. Ричард именно так себя и чувствовал, поэтому со всей поспешностью написал, что благодарит герцога за его доброту и понимание, но вынужден отклонить приглашение. Как только высохли чернила, он постарался выбросить из головы мысли о надвигающейся годовщине. Однако письмо Веллингтона все-таки нанесло свой ущерб, поскольку все ночи после него Ричард снова просыпался после короткого беспокойного сна мокрым от пота и с колотящимся сердцем, буквально ослепшим от ужаса. Он не помнил, в чем именно состоял кошмар, но во рту стоял вкус крови и грязи, а его давно залеченные раны разрывались от боли. Алкоголь казался самым доступным и привычным лекарством. В первый раз, когда он оказался слишком глубоко на дне бутылки, чтобы присутствовать на традиционном завтраке в детской, он сослался на усталость. Во второй раз - на неважное самочувствие. В третий раз Дарси пригласил аптекаря** для осмотра. Ричард понятия не имел, что именно аптекарь рассказал Дарси, но вечером, когда дети уже были отправлены в кровати и видели десятый сон, Элизабет пересела на канапе рядом с ним, взяла его за руку и попросила их дорогого Ричарда рассказать им всё. Он не мог, никогда бы не смог запятнать ту чистоту и доброту, что он обрёл в Пемберли, рассказами о войне, ночах кошмаров и возлияний. Поэтому он пообещал, что уедет. - Вы не сделаете этого! - вскрикнула Элизабет, а стоящий подле неё Дарси выглядел искренне огорчённым. - Это ваш дом, Ричард! - Она прижалась ближе, сжимая его ладонь своей. Другой рукой она погладила его по голове, убирая волосы ото лба жестом, который он неоднократно наблюдал в отношении её мужа и сыновей. К своему полному ужасу, Ричард тут же разразился слезами от её единственного нежного прикосновения. Он испытал полнейшее унижение и несколько минут был охвачен глубочайшим стыдом за то, что опозорился перед самыми своими близкими и дорогими людьми. В состоянии, близком к шоку, он даже не почувствовал утешающих прикосновений. Постепенно придя в себя, он осознал, что Элизабет, его дорогая миссис Дарси, прижалась к нему в крепком объятии, а Дарси сел с другой стороны, ободряюще сжав его бедро. Они утешали его одним своим присутствием и теплом, и Ричард осмелился спрятать лицо в волосах Элизабет, его дыхание постепенно замедлялось, слезы высыхали, сердцебиение успокаивалось. Вкус крови, ранее преследовавший его, постепенно исчезал. Его приступ проходил, и Ричард не мог не думать, как ему комфортно здесь и сейчас, рядом с двумя самыми дорогими ему людьми, которые сделали для него так много. Он был лишён этого - ощущения тёплого тела, крепко прижавшегося к нему, - наверное, уже в течение многих лет. И миссис Дарси пахла столь восхитительно, что он не смог, просто не сумел остановить естественную реакцию тела. В одно краткое мгновение он почувствовал лишь облегчение. Эта часть него так давно бездействовала, что он уже отчаялся и не надеялся на исцеление, поэтому ощущение бегущей по жилам крови и спазм внизу живота подарили ему удовольствие столь сильное, что ему потребовалось некоторое аремя, чтобы осознать, насколько ужасной его реакция должна выглядеть. Его дорогая кузина, жена его ближайшего друга, предложила ему комфорт и поддержку в своих объятиях, а он в ответ возжелал её! Абсолютно недопустимо и предосудительно! Он тут же вскочил на ноги. К его сожалению, мужская современная мода не оставляла ему шанса, что Элизабет и Дарси могли не заметить его реакции. - Ричард, подождите! - голос Элизабет звенел позади него, но он уже выбежал в холл и устремился к своим комнатам. Отпустив своего лакея, он ходил по комнате, как зверь в клетке. Как это похоже на него, после жизни в строгой дисциплине потерять лицо столь постыдным образом и перед самыми дорогими ему людьми, которые всегда относились в нему с такой добротой! Ему придётся покинуть Пемберли, единственное место, где он наконец обрёл мир и покой, покинуть людей, столь горячо любимых им, отдалиться и стать для них чужим, и всё потому, что он не смог себя сдержать! Он отправится в Лондон завтра прямо с утра, в первый же открытый публичный дом. И после этого он сможет снова себя контролировать. А потом следует посетить Министерство. Возможно, для него найдётся назначение, желательно, где-нибудь очень далеко, где он не сможет больше бесчестить себя подобным образом перед дорогими ему людьми. Его размышления были прерваны коротким стуком в дверь - слуга принёс записку, приглашающую его в кабинет хозяина дома. С ужасом он представил, как сможет посмотреть в глаза своему кузену, которого долгое время считал своим ближайшим другом. Как увидит в его глазах последствия своего предательства, и это будет больнее всего того свинца, что достали из его ран в Испании. Тем не менее, он все ещё был должен Дарси хотя бы искренние извинения и обещание никогда более не появляться в Пемберли. Возможно, если Дарси смилостивится, ему даже будет позволено попросить прощения у миссис Дарси... Выпрямившись и бессознательно потянувшись к обычно располагавшейся на бедре рукоятке сабли, которую он, конечно, уже больше не носил, Ричард решительно направился в кабинет.