Триггер

Пиво приятно охлаждает, солнце греет макушку, ветер с залива задувает в спину, заставляя плотнее кутаться в вязаный свитер. - Не знал, что ты такой мерзлявый, - говорит Баки. Земо только пожимает плечами и продолжает смотреть на воду. - Чувак, он в Риге постоянно ходил в пальто, чему ты удивляешься, - отвечает вместо него Сэм, не отрываясь от чертежей. Они с Баки в футболках, руки у них в пыли и солярке. Короткий рукав на месте левой руки Баки непривычно болтается, нервирует. Земо пока только наблюдает за ними, внутри зудит желание помочь, но он останавливает сам себя. Несмотря на все произошедшее, он все еще ощущает себя чужим. Наедине с Баки легче, когда же появляется Сэм, Земо сам себе начинает казаться жадным воришкой, который пытается унести так много, что точно споткнется. У Сэма есть семья, его окружает шум и смех, проблемы близких стоят для него наравне с мировыми, и Гельмут невероятно ему завидует. Сэм общается с Баки как с хорошим другом, несмотря на притворное сопротивление последнего, Сэм даже его терпит ради Баки. Себя же Гельмут ощущает в стороне от всего этого, старается не приближаться к Сэму ближе, чем нужно, не получать удовольствие от смеха его племянников и строгого взгляда Сары. Встреться они с Сэмом там, в другой жизни, точно стали бы друзьями. Это задевает что-то в душе, провоцируя этакую смесь зависти, грусти и упущенных возможностей. - Эй, Гельм, - Земо не сразу понимает, что Сэм обращается к нему, - хватит изображать памятник самому себе, лучше помоги нам. - Я не разбираюсь в лодках, - не моргнув глазом врет он. - Ты собрал электромагнитную бомбу и щелкаешь охранные системы как орешки, а теперь хочешь, чтобы я поверил, что ты не разбираешься в лодках? Баки достает еще пиво, протягивает закрытым Сэму и Гельмуту, и на секунду колеблется, держа свою бутылку в руке, оглядывается в поисках чего-то, что могло бы послужить открывалкой. Земо без лишних слов открывает свою бутылку и всовывает ему в руку. - Ладно, - закатывает глаза, - я посмотрю. Но ничего не обещаю, последний раз в лодочном моторе я ковырялся уже лет двадцать назад. Сэм победоносно улыбается и чокается с ним пивом. На языке соль, на руках пыль, запах океана забивается в ноздри. Мексиканский залив, черт бы его побрал, думал ли он когда-нибудь, что однажды окажется здесь? Дело не только в моторе, надо латать буквально все: силовые агрегаты, электронные блоки и еще много чего. Хорошо, хоть навигационная система в порядке. - Как долго ей не занимались? - Ох, поверь мне, очень долго. Лодка покачивается со скрипом. Они разбирают хлам, отдирают старую обшивку, (Баки и одной рукой способен на то, что Земо с Сэмом не осилят и вдвоем), и все идет хорошо, пока Сэм не говорит: - Слушай, а чисто теоретически у тебя можно занять немного денег? С кредитами, знаешь… И Земо вдруг понимает, что, наверное, раз Сэм просит о таком, он принял его за своего, за союзника, и он решает ответить честно: - Без проблем, надо только дождаться, пока Оезник продаст что-то из недвижимости, а то после оплаты выкупа и организации нашей небольшой операции, - Земо делает неопределенный жест рукой, - мои счета оставляют желать лучшего. Сэм кажется искренне удивленным, спрашивает без задней мысли, а Баки лишь прикрывает глаза, понимая, что зря. - Я думал у богатых всегда есть какие-то резервные счета и пассивный доход? А ты оказывается один из нас, разорившихся. - Были раньше, просто я этим не занимался очень давно. Большая часть моих сбережений ушла на благотворительность почти сразу после, - Земо запинается и решает не уточнять после чего, это и так ясно, - недвижимость была распродана с той же целью. Часть, я в знак благодарности за службу, подарил Оезнику, но тот сказал, что не примет, пока я жив. Тогда это не казалось проблемой, - чуть посмеивается. - У меня осталось только то, что я передал ему и три с половиной миллиона на счету, - Земо не знает зачем продолжает говорить об этом, он начал и не может остановиться, как плотину прорывает, - на счету, который я открывал для сына. Тогда рука не поднялась к нему притронуться. Сейчас я на нуле, но думаю, если все пойдет хорошо, то можно будет вложиться в кое-какие акции, продать самолет в конце концов, просто нужно время, - он чуть смеется, но не смотрит уже ни на Баки, ни на Сэма. Смотрит на горизонт, на лодки, пришвартованные по соседству, и старается дышать ровно. Как он тогда сказал Зимнему Солдату? Если откроешь рот, крики уже не прекратятся? Выходит, спустя десять лет он все-таки открыл рот. - Но почему? – Сэм понимает не сразу. Даже после того, как Баки, предупреждая, трогает его за плечо. Цельный и психически уравновешенный Сэм Уилсон, несмотря даже на свою работу с ветеранами, понимает не сразу, а когда понимает, Земо уже произносит: - Я хотел застрелиться, Сэм. Баки в этот момент, тяжело выдыхает и отворачивается, словно ему физически больно слышать подобное. - Мне помешали в какой-то момент, но это не значит, что я отказался от этой затеи. Сэм чертыхается про себя: вот же полез, куда не просили. Но сворачивать разговор нельзя, особенно сейчас, когда Земо открылся и его травмы всплыли на поверхность, нельзя делать вид, что все хорошо. Надо вскрыть их как гнойник. Это больно, но это правильно. Так его учили. - А сейчас тебя посещают подобные мысли? – Тон Сэма становится осторожным. Земо снова улыбается. Грустно и насквозь фальшиво. - Последний раз я думал об этом в Риге, даже примерно спланировал, – продолжает улыбаться, смотрит на Баки, глаза живые. – Подумал, было бы здорово, если именно ты это сделаешь. Ветер с залива начинает дуть все сильнее, забирается под воротник, освежает. - Подумал, что было бы красиво застрели ты меня рядом с мемориалом. Практически рядом с семьей. Его улыбка разрывает Баки на части, а Сэм думает, что все. Гнойник прорвался. Когда человек говорит о подобном так, значит все. Пережил. Солнце садится, путается в волосах Гельмута, делает его глаза почти медовыми. - Я бы не сделал этого, - просто говорит Баки, он не знает, что можно еще сказать. Этот разговор должен был состояться рано или поздно и надо пережить это. - Тогда я еще этого не знал, - Земо пожимает плечами, выдыхает. – Но вот мы все вместе чиним лодку в Луизиане, живые и здоровые, Слава Богу, живем дальше. С деньгами я помогу, как будет возможность. – Земо не похож на себя в этот момент, становится уязвимым, а может всему виной то, как зябко он кутается в свитер с чужого плеча. - Я, пожалуй, пройдусь. На сегодня откровений хватит. И правда хватит, думает он. Хватит. Все, что угодно, только не жалость. За работой время прошло быстро – скоро стемнеет, лучи заходящего солнца окрашивают воду оранжевым. Мелкие камешки мерно шуршат под подошвами ботинок, а за спиной слышатся осторожные шаги - Баки сопровождает его, но не приближается. Прохожие смотрят на них с интересом, видимо не так часто здесь появляются новые лица. Кто-то улыбается, кто-то, наоборот, поспешно отворачивается, пряча заинтересованный взгляд. Земо дышит. Дышит солью, соляркой и запахом свежей рыбы, который пропитал всю округу. Живой. - Ты долго будешь идти за мной? Баки замирает буквально в десяти шагах. - Извини, если хочешь побыть один, я… - Да не хочу я. Просто не привык к подобным разговорам. Это… не в моем стиле. Баки кивает и все еще не двигается с места. - Так может ты все-таки подойдешь ближе и составишь мне компанию? Земо начинает раздражаться, чувствует себя каким-то прокаженным. - Я бы не смог причинить тебе вред, - говорит Баки, приближаясь. – Я бы… - Я знаю, moje srdce, я знаю. Иди сюда? – Раскрывает руки, приглашая в объятия. – Давай забудем об этом, эта не та тема, которую мне бы хотелось обсуждать. Баки обнимает его неловко, одной рукой, прижимает сильно к себе и молчит. Гельмут утыкается носом ему в шею и улыбается. Так они и стоят. - Смотри, - говорит Баки через какое-то время, и Гельмут поворачивается. Закат заставляет воду казаться красной, почти кровавой. Баки притягивает его к себе, спиной к животу. Его дыхание щекочет затылок. - Если хочешь, когда все закончится, можем остаться где-то неподалеку, - предлагает Земо неожиданно даже для себя самого. - Почему бы и нет, - хмыкает Баки. - Я уже сочувствую Сэму. - Не дадим ему заскучать. Гельмут целует Баки прямо посреди улицы, нечего скрывать и стесняться. Боли больше нет, она ушла окончательно, он отпустил ее, пусть и понадобилось больше десяти лет. Останутся воспоминания, останется рефлекс-улыбка при звуках детского смеха, останется фантомное тепло на ладонях, любовь к рахат-лукуму, который он раньше терпеть не мог, останется вишневый чай, который любили его жена и его родители, останется он. Живой и все еще способный на что-то. И хочется прожить эту жизнь так, чтобы не было за нее стыдно, чтобы в самом конце не о чем было жалеть. Баки ласковый и теплый, Баки забрал его горе и спрятал. Баки хочется отдать всего себя, чтобы ничего не осталось. И Баки, как чувствует, тянет его за собой, снова к лодке, где уже никого. Ведет в рулевую рубку подальше от чужих глаз. - Мой, - говорит он, словно подводя итог всему сказанному сегодня. – Мой. Как молитва, как мантра, как единственное, что имеет значение. Целует в шею, оставляет следы, подтверждает – мой, только мой. Ни смерть тебя не достанет, ни скорбь. Гельмут подставляется, не сдерживается. Баки прижимает его к стене, раздвигает ноги коленом. У Земо уже нет сил говорить про контроль и триггеры, он отдал всего себя и Баки этот дар принял – этого хватит. Баки тоже не вспоминает об этом, тогда, в Мадрипуре, он все еще был ведомым, теперь же пришла его очередь брать инициативу. Гельмут – его зазноба, его ответственность, его все. Лодка качается, усадить Гельмута некуда, есть небольшое пространство и стена, на которую можно облокотиться. - Повернись. Баки дышит ему в затылок, залезает рукой под свитер, ведет по животу, опускается ниже, чтобы расстегнуть и приспустить джинсы. Земо нервно выдыхает сквозь зубы. Баки повторяет то, что в Риге делал он сам – разминает, готовит. Но Земо сейчас не до этого, он согласен на боль, он согласен на все, лишь бы Баки окончательно выбил из него все ненужные мысли. - Давай-ка по-взрослому, soldat, - говорит он, сильнее прогибаясь в пояснице. Баки не нужно просить дважды, он горячий и твердый. Входит резко, выбивая воздух из легких на пару секунд, и сразу начинает двигаться - быстро, рвано. Удерживает крепко поперек живота, не дает двинуться, не дает дотронуться до себя. Земо горит изнутри, стонет в голос, скребет пальцами по деревянной обшивке. Больно и хорошо. Мыслей в голове ноль. - Сильнее, - умоляет на грани. – Сильнее. Баки увеличивает амплитуду, вдалбливается в него, оставив за порогом нежность и ласку, оставляя только звериное zhelanie. Гельмут просит еще, умоляет, выстанывает. Баки ведет рукой по его члену и пережимает у основания, не давая кончить раньше времени. Полностью контролирует. Земо подмахивает, стонет абсолютно бесстыже, и боль уходит на второй план, оставляя болезненное желание разрядки и жар в животе. Ноги у него уже практически подкашиваются от ощущений, но Баки продолжает удерживать его даже одной рукой, наращивает темп до предела и, наконец, отпускает его член. Земо кончает так, как не кончал с тех пор, как был подростком. Ярко, остро, до шума в ушах. Голос, наверное, опять сорван, но плевать. Баки не останавливается, продолжает трахать его, срывая с губ новые и новые стоны, а затем кончает прямо в него, буквально вибрируя всем телом. - Мой, - повторяет Баки, навалившись сверху все телом. - Твой, - вторит ему Гельмут, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Мыслей в голове ноль и это прекрасно.