ID работы: 10668872

Любовь цветёт по-своему

Слэш
R
Завершён
69
автор
kaplanymer бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
77 страниц, 6 частей
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
69 Нравится 32 Отзывы 32 В сборник Скачать

Шестая глава

Настройки текста
Примечания:
      После серьёзного матча игрок всегда ощущает целый спектр эмоций, который, словно шторм, швыряющий корабль от одной волны к другой, заставляет человека удивляться собственным скачкам настроения. С минуту назад ты смеялся из-за глупого нападающего удара, неудачной подачи в затылок товарища, а ещё через пять — плачешь от поражения, от прилюдного унижения — условно, конечно, ведь проигрыш на крупных соревнованиях для волейболиста — тот ещё позор. Иногда смех и слёзы смешиваются, превращаются в единое целое, и вся энергия кляксой выплёскивается в конце матча или тренировки.       И вроде бы выиграл, в сухую, не дав малейшего шанса на победу, но усталость и измотанность тяготит, как якорь, а мысли затеряны, будто иголка в стоге сена; пытаешься понять, принять, порадоваться, но предательски выпадаешь из реальности первые несколько секунд или минут. Перед глазами, по обыкновению, рябит после того, как плюхаешься на пол или свободную лавочку; ноги, мышцы которых настолько разогрелись, готовы были превратиться во что-то жидкое и не умеющее держать форму; дыхание едва восстанавливалось, внутри глотка горела, и было необходимо утолить жажду; липкий пот покрыл кожу, оставив свои солёные следы.       Что-то вроде прострации на некоторое время, но всё равно не оно. Потом — осознание выигрыша, будто новый свежий глоток, либо своеобразный спусковой механизм, безудержное счастье и понимание: всё-таки получилось. И теперь плевать на ватные ноги, на мучащую жажду, на поплывшие глаза. Не плевать на команду, на породнившихся за короткий промежуток времени ребят, что окружили тебя, сжав в своих объятиях.       И не существует на площадке никого более, да и для счастья многого не нужно — они добились своей цели, каждый переборол себя и поверил в свои силы, положился на товарищей и точно понимал, что позади не пропасть. Позади — либеро, который не подведёт, который прикроет спины и не даст напасть другим, который выроет путь своим товарищам и не даст игре надломиться.       Трибуны напущенно гудели: различные кричалки в поддержку Чёрных Шакалов доносились со всех сторон зала, специально купленные для матча гремящие игрушки сопровождали эти самые кричалки, кто-то не сдерживался и плакал, кто-то просто горланил и смеялся, хлопал в ладоши над своей головой. На площадке все Чёрные Шакалы валялись по полу, счастливо обнимаясь, смеясь и благодаря друг друга за игру. Мия и Бокуто чего стоили — оба едва не плакали, сжимая шеи друг друга в мускулистых руках и намереваясь загрести Сакусу в охапку; Мейан, Томас и Инунаки подбрасывали Хинату над собой, ведь тот в последний момент достал мяч ногой — кто знает, не достал бы он, как продвинулась бы игра? Победили бы они?       Впрочем, сейчас это совсем неважно. Бокуто чувствовал и знал, что и кто сейчас на самом деле важен для него. Благодаря поддержке, благодаря внимательному, но в то же время подбодряющему взгляду Бокуто не спотыкался во время игры. Хватало просто повернуть голову и увидеть изумрудные глаза сквозь очки, в которых так и искрились вера и поддержка; тёплая, неширокая улыбка поражала напрочь и заставляла воспылать духом, собраться и встать с колен — он непобеждён, неповержен. Акааши знал, что ас справится, даже если проиграет, но Бокуто считал, что выиграл благодаря этой опоре, которая не позволяла сдаваться и подводить. Конечно, свою роль сыграла физическая и моральная подготовка, но Бокуто упорно ставил её на второе место.       Заслуженно и справедливо. Потому что загнулся бы к середине матча не потому, что устал, а потому, что задохнулся, не сумев совладать с собой. И это, наверное, что-то вроде зависимости, необходимой и жизненно важной; как своеобразный наркотик, приводящий в здравые чувства и выгоняющий всякую чушь из головы.       Последний забитый мяч стал последним рывком, в который были вложены оставшиеся силы; Бокуто твёрдо решил, ради чего и благодаря кому он в волейболе, пришёл к выводу, что Акааши, по правде, является его миром, безграничным и совершенным, и это невероятно зарядило, обдало электрическим током всё тело и наполнило энергией. Казалось, обычный нападающий, едва прямой удар в Ушиджиму, однако именно он решил судьбу матча, благодаря ему Шакалы выхватили победу сквозь пройденную тяжесть и пот, сквозь адское напряжение и пристальное внимание людей с трибун.       И вроде бы да, привыкаешь к этим взглядам со временем, играешь в своё удовольствие, но, когда всё идёт категорически не по плану, не можешь расслабиться и играешь в вечном напряге, боясь накосячить и запороть игру. И косячишь, загоняясь, делаешь ошибки, схватываешь парочку словесных и не очень подзатыльников от сокомандников и пытаешься совладать со своим волнением.       Косячишь… А потом резко задумываешься над тем, для чего ты здесь. Для того чтобы раскиснуть, превратиться в лужу, не выложиться на все двести процентов и не показать совершенные навыки, выработанные годами? Совсем нет, Бокуто ещё в старшей школе заявил, что волейбол — это весело. И ничто не мешает этому веселью прогнать накатившую, не пойми откуда взявшуюся неуклюжесть и тяготящее уныние.       Игра действительно закончена, сыграна идеально. Шакалы, ещё не до конца признавшие и принявшие конец, действительно выиграли Орлов, как и обещали друг другу в самом начале, тогда, когда Хината пришёл к ним в команду. Тогда это сработало, стало чем-то вроде поднимающей с колен мотивации, после, когда до матча оставалось два-три месяца, — настоящей целью, которую парни всерьёз намеревались достичь.       Бокуто, окружённый сокомандниками и теперь нелепо прижатый Мией к груди Сакусы, всматривался в трибуны, чтобы найти Акааши. Победа — это хорошо, это отлично, нереально круто, однако хотелось поговорить, обсудить матч с возлюбленным, обнять его со всей силы, поблагодарить за веру, за поддержку, за простое внимание после неудачных тренировок. Акааши был с ним всегда, был уверен в нём всегда и безоговорочно, всегда приводил уйму аргументов, почему Бокуто является превосходным и сильнейшим игроком, почему он должен собраться с силами и продолжить работать.       Акааши был… тем человеком, перед которым было нестрашно признавать собственные страхи, пусть и глупые, для многих выдуманные из воздуха; который заряжал его простыми объятиями и обычными «я рядом, хорошо?», «у тебя обязательно получится, я в это верю», «ты силён, но тебе нужен отдых и горячая ванная, не думаешь?»; которому хотелось собрать все его любимые ромашки с полей и смотреть-смотреть-смотреть на эту неширокую, немного неловкую и едва сдерживаемую улыбку, на опущенные, спрятанные за очками, бегающие глаза.       Акааши был для Бокуто чем-то вроде произведения искусства. Если любовь Акааши сквозила, впитывалась в бумагу, приобретая вид стихотворных строк, то любовь Бокуто трещала в каждом забитом, вколоченном в пол мяче, в каждой подаче, потому что он знал, что должен выложиться на полную и не подвести, в первую очередь, возлюбленного.       Среди кучи людей, подходивших для того, чтобы поблагодарить за насыщенный матч, взять автограф и просто сфотографироваться, Бокуто высмотрел Акааши, который стоял недалеко от главного выхода, разговаривая рядом с Куроо, Козуме и Удаем. Они встретились взглядом, и Акааши как-то тепло и понимающе улыбнулся, наклонив голову в сторону (он явно намекал на то, что подождёт его в раздевалке).       — Бок-кун, здесь ждут, пока ты распишешься! — Ацуму похлопал его по плечу, отвлекая от наблюдений за Акааши.       Фанаты Шакалов по-настоящему безумные и преданные люди, и Бокуто ценил этих людей за их доверие, за их выбор, за уважение к ним, игрокам MSBY, всегда был согласен сфотографироваться или расписаться на чьём-либо листочке, однако сейчас… Хотелось буквально сбежать, по-детски и инфантильно, не задумываясь о последствиях, наконец побыть только с Акааши, романтично прогуляться с ним и… Мысль побега не хуже Акааши кружила голову и так манила, что Бокуто даже двинулся вперёд.       — Извините, Бокуто-сан, не могли бы Вы расписаться?.. — девочка лет десяти-одиннадцати, задрав голову, чтобы видеть лицо любимого игрока, неуверенно потянула Бокуто за край футболки и неловко улыбнулась.       Бокуто даже растерялся — не потянула бы она его за ткань, он был её попросту не заметил, пробираясь сквозь толпу, и наверняка сбил бы с ног. Девчонка протянула оранжево-чёрный блокнот с мультяшным изображением всех игроков команды и обычную ручку. Бокуто торопливо закивал, несомненно соглашаясь.       — Как тебя зовут? — тепло улыбнувшись, спросил он, прежде чем начать что-то писать на листке бумаги.       — Юки, — моментально ответила девчушка, хлопая красивыми голубыми глазами.       Бокуто вновь поспешно кивнул. Через мгновение на листке бумаги засверкала короткая, но достаточно милая запись:       «Спасибо за то, что пришла на игру и болела за нас, малышка Юки. Хей-хей-хей!!!

Бокуто Котаро»

      Он протянул блокнот обратно, расплывшись в улыбке и поблагодарив девочку ещё раз, наклонился вперёд и напоследок обнял. Сердце бешено билось, и Бокуто смутно понимал, почему. Подсознательно волновался, что не успеет к Акааши? Но ведь он ждёт его в раздевалке и вряд ли куда-то уйдёт. Время ещё позволяло минут пятнадцать постоять и пообщаться с поклонниками… Волновался, что задуманное свидание пойдёт не по плану? Бокуто думал над ним долгое время, искал подходящий момент и место, чтобы Акааши понравилось, чтобы всё прошло идеально. Но что-то внутреннее коробило, нещадно вырезало в сознании здравую успокаивающую мысль и подливало масло в огонь беспокойства.       Мия шумно окликнул его, и пришлось обернуться. Бокуто как-то упустил момент, что следует оповестить товарищей о скором уходе.       — Ты что, уже уходишь, Бок-кун? — спросил Ацуму, когда Бокуто развернулся и подошёл к нему ближе. — Что-то серьёзное?       — Да, — Бокуто вгляделся в «ядро» площадки, стараясь высмотреть капитана команды. — До Мейана я не доберусь сейчас, скажешь ему, что мне нужно отойти?.. Срочно отойти. Это личное, — он неловко улыбнулся и соединил ладони на уровне груди в молитвенном жесте.       — Оставляешь своих поклонников без фотки и автографа, ай-яй-яй, — Мия захохотал, параллельно оставляя надпись и роспись на листке бумаги. — Ладно, — смилостивился он, хитро взглянув на сокомандника, — я скажу Мейану, но ты будешь мне должен.       — Без проблем, мой великий спаситель Цуму-сан, — Бокуто прикрыл глаза, акцентируя внимание на так называемой молитве, и после развернулся к раздевалкам.       Теперь он ушёл вполне легально и даже не сбежал. Мейан вряд ли будет зол, да и тренер лишь спросит его о личных делах и скажет, чтобы в дальнейшем поставил его в известность заранее. Бокуто останавливали по пути, просили сделать совместную фотографию и расписаться. Он не смел отказывать, поэтому шустро разбирался со всеми блокнотами и показушно широко улыбался на фотографиях.       Кто-то умудрялся задавать различного характера вопросы, иногда проскакивали даже не касающиеся волейбола и его жизни, но самыми популярными были про взаимоотношения с Акааши. Общаются ли они сейчас, хорошо ли, какую роль Акааши сыграл в старшей школе и уйма подобных, от которых Бокуто мастерски увиливал. Они не то чтобы скрывали собственные отношения, такого изначально не задумывалось, просто показывались на людях вместе достаточно редко.       Ну, либо грамотно избегали папарацци… В соцсетях были совместные фотографии, и с чего эти ребята решили, что они больше не общаются — неизвестно.       Впрочем, Бокуто мало задумывался и не искал корень, что сподвиг и навёл такие мысли у людей, сейчас его это в принципе не заботило. Ему удалось вырваться из толпы через какое-то мгновение, и он прошёл в закрытое для гостей помещение, позже завернул в нужную сторону, к раздевалкам.       Руки отчего-то поледенели, озябли так, словно он стоял не в душном спортивном зале, а на высоченной горе, где давление скачет и холод окутывает всё тело, впитываясь. Бокуто попытался собраться с мыслями, вспомнил все детали, которые обдумывал ещё с самого начала, прокрутил маршрут и тяжело выдохнул. Он помнил, что Акааши не был любителем дорогих и роскошных ресторанов — Бокуто и сам, по правде, не видел в них как такового смысла, — потому что за каждый чих нужно было платить. А ещё эта напыщенная строгость, вид грозной алчности не вызывали никакого восторга — было лишь некомфортно. По душе приходились городские парки, скверы и аллеи, было куда приятнее смотреть на безоблачное небо над головой, на цветущую вокруг себя зелень и наслаждаться природой.       И Бокуто выбрал идеальное, по его мнению, место в Сендае, перечитал все сайты и даже несколько раз созвонился с администратором, дабы обсудить несколько вопросов.       Коридор казался нескончаемым, однотипные белые двери походили друг на друга и заставляли иногда путаться. Благо на них были таблички номеров, из-за которых ошибиться было достаточно трудно. И Бокуто наконец дошёл, облегчённо выдохнул и схватился за ручку двери, намереваясь открыть дверь.       Он не боялся Акааши, нет, наоборот, хотелось поскорее утонуть в его объятиях и уйти на чёртово свидание, которое вытянуло из Бокуто даже глупейшие мысли и переживания. Дверь раздевалки отворилась, и нос Бокуто пробил мужской, такой знакомый одеколон, что он даже невольно улыбнулся.       Акааши, мирно сидевший на низкой лавочке и увлечённо читавший толстую тёмно-зелёную книжку, отвлёкся от неё, встал со своего места и счастливо заулыбался.       — Я не думал, что ты придёшь так скоро, — первым начал разговор Акааши.       Бокуто сорвался с места, желая поскорее обнять возлюбленного и почувствовать его тепло собственным телом. Ему словно не хватало этого ежечасно, своеобразная терапия любви и ласки, зависим от которой Бокуто стал ещё в старшей школе. Бокуто обвил его талию руками, соединив их за спиной, уткнулся в чужую шею и прикрыл глаза на мгновение. Спокойствие и уют — вот что он чувствовал, утопая в чужих объятиях и вдыхая аромат купленного недавно одеколона.       Акааши путал его волосы на затылке, успокаивающе поглаживал кожу, нежно целовал в лоб и макушку, всё ближе и ближе прижимаясь. Бокуто, равно как и Акааши, было просто необходимо простоять так хотя бы пару минут, потому что после этого времени чувствуется невероятная лёгкость на пару с каким-то облегчением. Прикосновения Акааши не раздражали кожу, и Бокуто, словно зашуганная сова, размяк в чужих руках, наслаждаясь невероятным комфортом и близостью.       — Я сказал Ацуму, что мне нужно уйти по срочным делам, — после затянувшегося молчания проговорил Бокуто и вновь прикрыл глаза, намереваясь почувствовать ещё один поцелуй в лоб.       И Акааши поцеловал, коснулся его кожи невесомо и бережно, словно боясь нарушить восставшую идиллию.       — Вы ведь планировали собраться командами после игры, — напомнил ему Акааши, — я могу подождать, в Сендае есть пару дел в издательстве.       — Планировали, — Бокуто потёрся носом о чужое плечо, — но перенесли на следующий день, потому что у Адлерсов есть дела на этот вечер, — он едва уловимо усмехнулся.       — Тогда ладно, — согласился Акааши, — ты очень хорошо постарался сегодня.       — Выложился на двести процентов? — с надеждой в голосе спросил Бокуто, словно маленький ребёнок, жаждущий ласки и заботы. И он правда жаждал внимания, ценил любую возможность, которая выпадет, помнил тепло объятий, улыбку, грамотную речь и негромкий голос.       — На все триста, — Акааши вплёл пальцы в белёсые волосы, слегка потянул за пряди, зная, что Бокуто нравится, когда он так делает. — Последний нападающий был потрясающим, — продолжал хвальбу Акааши. Заслуженную хвальбу — Бокуто и вправду постарался на славу, ради победы.       — Ты его видел? — заранее зная ответ, переспросил Бокуто.       — Конечно, — подтвердил Акааши и вновь оставил поцелуй на лбу. — Я и видел то, как ты принял грудью, — он усмехнулся. Этот приём был и вправду неожиданным, забавным и поражающим.       — Я слегка растерялся, — Бокуто ответно засмеялся.       Да, это было достаточно нелепо для опытного игрока, но эффектно настолько, что зал был слегка поражён. С другой стороны… Разве в волейболе подобное запрещено? Запрещено ребячиться и разбавлять обстановку подобными моментами? Зато потом Шакалы будут ещё долго вспоминать этот момент, хихикать и превозносить его как тост, театрально клича «легендарным приёмом Бокуто Котаро».       — Ты всё равно сделал всё для того, чтобы выиграть, — напомнил Акааши. — Я невероятно горжусь тобой, — чуть тише, прямо на ухо продолжил он.       Бокуто даже дыхание затаил, ведь похвала и слова гордости с уст Акааши воспринимались иначе, нежели от других людей. Акааши никогда не лукавил, говорил всегда что думает и что чувствует, и это всегда получалось настолько искренно, что заставляло Бокуто идти вперёд, не оглядываясь на собственные промахи.       — Я думаю, не справился бы, если бы ты не смотрел, — Бокуто глупо улыбался в плечо, не в силах контролировать собственные эмоции; хотелось расплакаться и рассмеяться прямо здесь от переполнявшего счастья, оттого, что ему настолько повезло встретить, сдружиться и вскоре сблизиться с таким замечательным человеком.       — Даже если бы меня не было на матче, ты бы выложился на полную, — опроверг его суждение Акааши. — Ты ведь сказал, что выиграешь этот матч для меня, так?       — Да, — легко согласился Бокуто.       — Поэтому я уверен, что не будь меня, ты бы сыграл не хуже.       Бокуто не спеша отстранился от плеча Акааши, слегка затуманено взглянул на него, нешироко улыбаясь, и притянул к себе бесповоротно и полностью. Если ранее между ними оставались жалкие сантиметры, то сейчас нет. Акааши хоть и был немного ниже, постарался компенсировать разницу в росте и поднял голову, взглянув в золотистые искрящиеся глаза напротив. Тело к телу, губы к губам, и ничего более не нужно, ничего более не волнует в этот момент.

***

      Пёстрый закат оповещал о надвигающейся ночи, приковывал людской взгляд к себе, заставлял восхищаться и вглядываться в целую гамму гармонирующих друг с другом цветов. Солнце едва пропускало греющие лучи на землю, а крона деревьев шевелилась из-за несильных порывов ветра.       Жители Сендая спешили домой после перегруженного тяжёлого рабочего дня, чтобы расслабиться и наконец отдохнуть; кто-то непринуждённо гулял по красиво выстроенной набережной и вдыхал свежий воздух, иногда прикрывая глаза; кто-то расположился на зазеленевшей поляне и устроил подобие пикника с уймой книг.       Бокуто торопливо и слегка нелепо рассказывал Акааши о своих впечатлениях после матча. Их руки были сцеплены друг с другом, и Акааши смотрел на Бокуто, не отрывая глаз, пока тот суетливо описывал все свои чувства во время первого сета.       Благодаря янтарному солнечному свету глаза Бокуто приобрели новый проблеск, вспыхнули под этим светом, и казалось, что он не от мира сего, что он какой-то маг или фантастическое существо, красивое и очень интересное. Могучие брови время от времени то хмурились, то приподнимались согласно настроению рассказа, а вычерченные скулы украшали непухлые щёки. «Бокуто, по правде, — думалось Акааши, — был очень красивым».       Рука аса уверена держала его, не намереваясь отпускать и на минуту, согревала и успокаивающе поглаживала кожу, периодически обхватывала пальцы полностью. Акааши шёл на полшага позади, чтобы его маленький секрет — внимательное разглядывание Бокуто — не раскрыли. Акааши вглядывался в широкие плечи, спрятанные за лёгкой и едва обтягивающей футболкой, в голове невольно витал образ мускулистой спины без футболки; в узкую мужскую талию, бёдра и накаченные ноги.       Акааши и по сей день считал Бокуто звёздой, неугасшей, сияющей очень ярко и освещавшей на пути сомнений; Бокуто не угасал даже после проигрышей, которые, по обыкновению, свирепо доставали все его загоны изнутри и заставляли заползти под стол, спрятавшись и съёжившись, словно колючка. Акааши и не предполагал, благодаря кому Бокуто не угасал всё это время. Он считал, что Бокуто сам собирался с силами, вскоре мужественно успокоив череду мыслей.       И выигранный ради него матч стал… чем-то поражающим, сшибающим с ног и донельзя изумляющим. Ради него никогда не выигрывали матчи, равно как никогда и не хвалили настолько сильно, не заботились настолько бережно. Акааши уже давно понял, что ему нереально повезло тогда, на последнем году средней школы, когда он увидел Бокуто в полёте. Если бы не его интерес, если бы не зоркий глаз, завидевший потенциал в асе, они бы сейчас не шли за руку, не признавались бы друг другу в любви и не были бы знакомы вовсе.       — О, мы почти подошли! — Бокуто повернул голову в сторону, на Акааши, а после перевёл взгляд на невысокое двухэтажное здание перед ними.       Акааши также огляделся по сторонам. Он не знал, куда Бокуто ведёт его, поэтому то всматривался в возвышающиеся дома, то в самого Бокуто, то в поразительно ярчайшие цветы в аккуратных высаженных клумбах. Вдоль небольшой аллеи с одной стороны возвышались исполинские деревья, унылые ветви и листья которых перебирал ветер, а с другой — протянувшаяся через весь Сендай река, по которой плавали уйма катеров и обычных лодок.       Здание, возвышавшееся над ними, было остеклено и загружено панорамными окнами; к заведению был прикреплён одинокий причал, безопасно ограждённый с двух сторон. Перед входными дверьми красовался ровный насыщенно-зелёный газон, с некоторыми подобиями клумб; также недалеко взросли и распустили нежно-розовые косы красивые сакуры, скрашивавшие пустоту на участке. Синицы трепетно щебетали на деревьях, переговариваясь друг с другом, и Акааши поднял голову, взглянув на болтающих птичек. Прелесть и только.       Бокуто осторожно потянул его ко входу, приоткрывая дверь и вежливо пропуская вперёд. Это не было похоже на ресторан, но, кажется, всё-таки и являлось им. Так Акааши думал до того момента, пока Бокуто не взял связку ключей на так называемом ресепшене и не пошёл ко второму выходу — к тому, что выводит к причалу и виду на реку.       — Куда мы идём? — недоумённо спросил Акааши, прежде чем двинуться за ним.       — Это секретик, — Бокуто повернул голову, не оборачиваясь к Акааши полностью и сверкнув счастливой улыбкой. — Я помню, что ты любишь красоту природы?.. Так ты выразился тогда, когда мы выбрались на отдых с Тецуро и Кенмой, — пояснил он и едва помедлил, остановившись.       — Да, — Акааши согласно кивнул, — она невероятна.       — Тогда тебе точно понравится, — он увереннее шагнул вперёд, потянув Акааши за руку за собой.       Интерес властно воспылал над разумом, и Акааши любопытно рассматривал открывшиеся речные пейзажи — напротив находилась густая полоса леса, позеленевшего и обласканного лучами заходящего солнца; закат также заставлял сверкать саму реку, отблёскивая и скользя по волнам. Бокуто был воодушевлён и, кажется, сдерживал себя, чтобы не идти вприпрыжку. Акааши бесследно усмехнулся этому.       — Я давно задумывался над тем, — вновь заговорил Бокуто, — какое бы место тебе понравилось по-настоящему, — он тяжело выдохнул. — Ломал голову и боялся, что ты не оценишь. Но в Сендае, оказывается, есть такая красота, и я, не раздумывая, выбрал это место.       Бокуто параллельно заглянул за уйму высаженных деревьев и, видимо, убедившись, что они пришли правильно, махнул рукой, чтобы Акааши шёл за ним. Перед ними возвышался забор из тёмного, покрытого специальным лаком дерева. Вот для чего Бокуто брал связку ключей.       Уже через какое-то мгновение перед Акааши засверкал потрясающе красивый вид на сияющую и словно светившуюся речную гладь, на открытый и не застланный деревьями закат, на свесившие ветви сакуры, на плавающих около берега уточек и поющих птиц. Около берега находилась небольшая беседка, а перед ней — аккуратно выстланная поляна — на прорастающей траве мирно распластался тёмно-зелёный, с белыми пятнами кое-где плед, устланный тарелочками с едой.       Акааши перевёл взгляд на саму беседку, чтобы повнимательнее её рассмотреть: походила она на опрятный дачный домик, около входа уже горели неяркие фонари, свисавшие с крыши порога; внутри находился небольшой столик с видом на реку, а на нём — запасная посуда и различные бутылки; играла негромкая фоновая музыка, что скрашивала устоявшуюся природную тишину. Бокуто взглянул на зарождающийся восторг в изумрудных глазах и заботливо сжал чужую руку в своей.       — Сегодня эта территория наша, — спокойно оповестил Бокуто. — И мы не ели с самого утра, поэтому предлагаю перекусить около речки! Что скажешь?       — Я соглашусь… — Акааши прошёл немного вперёд, не веря столь открывшейся красоте до сих пор.       Никогда ранее он не видел подобных вечерних пейзажей в Японии. Безусловно, это странно, что в стране восходящего солнца Акааши ни разу не наблюдал столь превосходный закат. Он впервые пребывал на лесной опушке, вплотную прилегавшей в реке, поэтому старался как можно чётче запечатлеть подобную красоту в своей памяти.       Бокуто прошёл вперёд и лениво плюхнулся на плед, усевшись с краю и оставив место Акааши. Тот, словно по-настоящему завороженный, не спеша добрался до возлюбленного и приземлился следом.       — Здесь есть твои любимые онигири, — Бокуто поднял маленькую пиалу с аккуратно приготовленным блюдом, показал его Акааши и продолжил: — Ну, как? Тебе нравится это место?       — Да, очень нравится, — Акааши приподнял очки, закрепляя их на своей голове, и заметил бутылку дорогого алкоголя, неприметно стоявшую поодаль Бокуто. — Может, сначала выпьем тогда?       Бокуто слегка изумился. Акааши в принципе никогда не увлекался алкоголем, дай Бог пил его раз или два в год и совсем не видел в нём того соблазна, перед которым не могут устоять многие подростки и зависимые от него люди. Он часто пил за компанию с Бокуто — одного или двух бокалов сакэ всегда хватало, и Акааши ни при каких условиях не нарушал свой выработавшийся принцип. Поэтому и сейчас было несколько неожиданно услышать от непьющего (почти) человека предложение выпить.       — Это вино, — проговорил Бокуто и взял в свою руку бутылку, — европейское. Говорят, что вкусное, — он слегка улыбнулся и подвинулся к Акааши ближе, сев почти вплотную.       Бокуто ради утоления собственного интереса начал читать этикетку, искать страну производства и состав. Не найдя её, он повернул голову в сторону и едва нелепо не столкнулся носом с Акааши. Тот засмущался, почувствовав себя тем старшеклассником, влюбившимся в аса команды Фукуродани; его щёки мгновенно заалели, и сам Акааши не ожидал, что от столь глупой неловкости засмущается, словно только-только пробовавший на вкус подростковую любовь.       Свою роль сыграла обстановка, интимная, откровенная и искренняя. Спокойная музыка расслабляла плечи и разгружала голову, а плечо Бокуто так и манило — хотелось поскорее лечь на него, прикрыв глаза, и утонуть в тепле возлюбленного.       Бокуто захихикал, увидев пунцовый румянец на чужих щеках, положил вино на плед и невесомо коснулся своими пальцами скулы. Акааши мгновенно прикрыл глаза, подаваясь вперёд нежным, гладящим кожу пальцам, и как-то облегчённо выдохнул. Бокуто постепенно запускал руку в волнистые волосы на затылке, проходясь и аккуратно оттягивая пряди назад.       Невероятно приятное чувство поглотило Акааши, а по спине дрожью пробежались мурашки, заставившие передёрнуть плечами и открыть изумрудные глаза. У Акааши они так же ярко сияли, как и у Бокуто, походили на настоящую драгоценность, на ценнейший камень; в них хотелось смотреть и смотреть, на то, как раз за разом сменяются эмоции и умиляться столь невинному смущению.       Бокуто не спеша приблизился, взглянул сначала в глаза Акааши, а после — на едва приоткрытые, кое-где потрескавшиеся губы. Они были немного припухлыми по природе своей, персиково-розоватыми, манящими коснуться и прочувствовать вкус. Бокуто в мгновение накрыл его губы своими, проходясь языком по нижней губе, слегка прикусывая её — играясь — и углубляя поцелуй. Руки Акааши невольно застыли у него на груди, и Бокуто потянул его к себе, чтобы не осталось ни малейшего сантиметра; он обнял его за талию, предварительно повернувшись, и продолжил бесстыдно играться с чужим языком.       Когда они отстранились, Бокуто чему-то усмехнулся — точнее, увидев Акааши, вытиравшего губы тыльной стороной ладони и поправлявшего криво сидевшие на голове очки, было невозможно не усмехнуться прекрасной картине. Акааши вопросительно взглянул на него и через мгновение подполз ближе, укладываясь на мускулистой груди головой.       — Ты долго искал это место? — неожиданно спросил Акааши, вручив бутылку вина обратно в руки Бокуто. — Я имею в виду… Ты ведь заранее готовился.       — Не очень долго, — Бокуто упорно искал заранее приготовленный искусный штопор взглядом, — но и не очень быстро. Я начал искать место в Сендае после того, как Адлерсы согласились на игру с нами.       — Полгода ты всё планировал? — Акааши запрокинул голову, одаряя Бокуто непонимающим взглядом.       — Да, примерно, — Бокуто вновь усмехнулся и увидел «чёрную железяку» за тарелкой онигири. Он потянулся к ней рукой и взял штопор, закрепив его в пробке от вина. — В Токио было много классных мест, но я подумал, что они не подходят. Хоть и открывается природа, всё равно городская суета давит и отвлекает. Мне это не понравилось и, думаю, не понравилось бы тебе тоже.       Акааши, не отрывая взгляд от сосредоточенного лица возлюбленного, вслушивался в каждое его слово, с удовольствием разглядывал бегавшие по бутылке глаза и глупо, так влюблённо улыбался, не контролируя это. Он действительно был неимоверно счастлив с этим человеком, прошёл с ним все невзгоды и несчастья, переступил через тянувшие на дно якоря и понял: что это не иначе как Судьба? Он был несколько скептичен к подобным высказываниям, пока сам не задумался и не столкнулся.       Акааши нашёл уйму удивительных сходств, пока читал сопливые форумы, постарался оправдать всё совпадениями, но сделал несколько выводов. И принял то, что Бокуто — всё-таки Судьба. Потому что их любовь горит и не сгорает до тла, потому что каждое свидание запоминается по-своему, словно в первый раз, потому что они буквально дышат друг другом и не могут по-другому.       Акааши и Бокуто влияли друг на друга непомерно сильно, в равной степени, беспрекословно, гармонично, помогая, дополняя и компенсируя. И пусть их характеры отличались, повадки, манера речи и взгляды на мир отличались — они были полными противоположностями — это не мешало им быть вместе, тянуться, возвращаться, несмотря ни на что, обратно; это походило на ньютоновский закон, и Акааши даже усмехнулся собственной догадке глубокой ночью, ведь глупость, действительно, как он нашёл что-то общее между физическим законом и его с Бокуто взаимоотношениями? Нашёл и даже доказательства от скуки привёл.       — Спасибо, — прохрипел Акааши, окончательно пригревшись на чужой мягкой груди. — Ты так постарался ради меня, я поражён и очень рад.       — Ну… Я хотел сделать тебе приятно и вообще… — Бокуто вздрогнул, когда пробку удалось достать из горлышка; раздался короткий, но резкий звук, сподвигший мурашек пробежаться по рукам. — Это ещё не всё. Тебя ждёт ещё кое-что немного позже, — он взглянул на расслабленное и довольное лицо, на милую щёку, прижавшуюся к груди, на слегка поплывшие и едва прикрытые, но полные обожания глаза и смущённо улыбнулся. — Ты чего?.. Акааши?       — Ты у меня такой замечательный, — не спеша протянул Акааши. — Я так благодарен…       — Ты написал мне тетрадь со стихами и моими слабостями, — Бокуто как-то нервно усмехнулся. До сих пор не мог принять то, что ему посвятили стихотворные строки и особое внимание. — И я тоже хотел показать свою любовь не просто через «я тебя люблю» и свои бурные эмоциональные всплески. Я горел тем, чтобы выиграть матч и принести медаль тебе в руки. Вдобавок решил, что мы давно не ходили на свидание, поэтому… Теперь мы здесь.       Бокуто параллельно разливал вино по небольшим матово-голубым чашечкам и протянул одну из них Акааши. Он, в свою очередь, отстранился от груди, оставил невинный поцелуй на щеке и взял чашку с вином, придерживая её обеими руками. Бокуто лишь расплылся в улыбке после столь простого действия — ему очень нравилось, когда Акааши обнимал и целовал его первым. И сейчас он как раз раскрепостился, как делает обычно дома, но не на улице — Бокуто это невероятно радовало.       — Сегодня пьём за тебя, — Бокуто засмеялся, завороженный красотой Акааши.       — За меня? — переспросил Акааши и вопросительно наклонил голову набок подобно сове. — Может, за нас?       — Нет, за тебя, — уверенно настоял Бокуто и поднёс чашку для звонкого чоканья.       Акааши не стал противиться, лишь расплылся в расслабленной улыбке и ответно чокнулся. Ранее он пробовал европейский алкоголь и не сказал бы, что это плохо. Очень даже вкусно, во рту не было горьковатого привкуса, какой оставался от сакэ, наоборот — был приятный сладкий привкус и чувствовался вкус винограда. Акааши даже понравилось; он взглянул на Бокуто, на его покрасневшие от оставшегося алкоголя губы и поджал свои.       Бокуто это очень скоро заметил, поэтому непринуждённо спросил:       — У меня что-то на лице?       — Да, немного, — Акааши оставил пустую чашку на пледе и потянулся к Бокуто.       Он подполз на четвереньках, секундно пробежался взглядом по лицу, красиво очерченном заходившими лучами солнца, и приблизился к красноватым, словно готовым взорваться от давления губам, накрывая их своими. Чувствовался такой же приятно-сладкий вкус, смешивающий в единое целое, и Акааши не был уверен, что готов был устоять на своих ногах перед настолько откровенными поцелуями. Внутри медово тянуло, кружило внизу живота, а ноги приятно сводило.       Бокуто потянул его на себя за предплечья, и Акааши едва не клюнул носом в его грудь, однако устоял — аккуратно сел на колени возлюбленного, трепетно прижимаясь своим телом к чужому, чувствуя совместное громкое сердцебиение и учащённое дыхание. Они оба знали, что ведут себя слишком вызывающе на улице, словно пубертатные подростки, что не в силах контролировать собственные желания, и Акааши это остановило бы, если бы на этой небольшой опушке они не были одни.       Естественно, до чего-то большего они не способны в столь публичных — даже если здесь никого нет — местах, однако целоваться, чувствовать вкус губ друг друга хотелось неимоверно сильно. Акааши не на шутку осмелел, перехватив инициативу в поцелуе — ненадолго, но достаточно резво и смело — и выбив Бокуто из колеи на некоторое время.       Разлука, давно накопившаяся внутри из-за соревнований и работы в издательстве, обостряла чувства, заставляла вздрагивать от каждого прикосновения, заставляла жаждать большего, однако здравый смысл не позволял и беспощадно разрезал все желания.       Они отстранились спустя немалое время, взглянули на покрасневшие и опухшие — теперь не от вина — губы, и оба расплылись в улыбке. Алкоголь голову не кружил — головой властвовала любовь, выражение которой сказывалось на губах.       — Нужно ли говорить, что я очень скучал по тебе во время матча, или это и так понятно? — Бокуто почесал затылок, не в силах отвести взгляд от распухших персиково-розовых губ напротив.       — Ты ведь уже сказал, — Акааши сжимал ткань на плечах футболки, тяжело дышал и иногда облизывал губы.       — Точно, — театрально вспомнив, проговорил Бокуто. — Запамятовал немного… — он глупо усмехнулся, моргая золотистыми глазами и пушистыми ресницами и глядя на медленно расплывавшиеся в улыбке губы Акааши.       — Дурак, — он уткнулся лбом в чужое плечо и прижался намного ближе.       Молчание застало их, однако никакой неловкости не возникло, наоборот — было очень комфортно и спокойно чувствовать тепло друг друга, успокаивающе поглаживать спины и иногда целовать в нос или щёки. Акааши совсем размяк в мускулистых руках, прикрыл глаза, не переставая улыбаться — когда в последний раз он настолько часто и искренне улыбался? Он был непомерно счастлив, настолько, что…       — Акааши, — спустя некоторое время позвал Бокуто. Акааши открыл глаза и вопросительно взглянул на него. — А я тебя вообще… люблю, — с некой паузой тише проговорил Бокуто, глядя на Акааши с неподдельным обожанием, любовью и привязанностью. — Сильно люблю, понимаешь?       Акааши недолго смотрел на него в ответ, стараясь прямо здесь не расплакаться от настолько ценного и важного признания. Оно не походило на те, которые Бокуто говорил ежедневно перед тем, как уйти на тренировку, или перед тем, как убежать в магазин. Оно словно звучало по-другому: хриплый голос Бокуто, негромкий шелест листьев и прибрежных волн гармонировали и заставляли сердце Акааши едва не вырываться из груди. Хотелось сначала спрятаться, думая о том, а заслуживает ли он такое счастье, после — обнять Бокуто настолько сильно, насколько он может, и пообещать быть вместе… До смерти?       — И хочу… чтобы ты не уходил от меня никогда, — постепенно добавлял Бокуто. — Я никогда раньше не испытывал такого сильного чувства. Наверное, если ты уйдёшь, это будет походить на жизнь… без ноги, без руки? Нет! Без волейбола? — он задрал голову чуть выше, поглядывая на полумрачное небо, постепенно затягивающееся тьмой. — Нет! Это даже не как волейбол! — после воскликнул он. — Я люблю тебя ещё сильнее!       — Я тоже, — Акааши несколько оторопел и, мягко говоря, совсем растерялся после столь откровенного признания, — очень люблю тебя. И не думаю, что смог бы жить без тебя, будто тебя не было в моей жизни вовсе.       Бокуто взъерошил его чёлку, разлохматив и потрепав волосы, и не спеша коснулся разгоряченного лба такими же губами, обдав кожу жарким дыханием.       — Потому что тогда, в старшей школе, мне захотелось быть рядом и дать тебе взлететь ещё выше, — Акааши держал свободную руку Бокуто, смотрел на неё, стараясь избегать внимательных, любопытных и сияющих глаз перед собой, и поглаживал ладонь большим пальцем. — Я никогда так яро не следовал своей цели, — добавил он позже.       — Как думаешь, ты достиг своей цели? — словно философ, всё так же тихо спросил Бокуто. Тихо относительно его горланистого голоса, но Акааши понимал, почему он говорит тихо — потому что не хочет нарушать интимность и выстроившуюся гармонию вокруг них.       — Я позволил взлететь тебе выше, и теперь эта задача переложена на Ацуму, — Акааши слегка закусил щёку, а после поднял руку Бокуто и потёрся об неё собственной щекой.       — Разве? По-моему, у нас семейное — принижать собственные навыки и потенциал, — Бокуто захихикал, а Акааши умилился, едва наклонив голову набок. — Ты со мной, даже когда я прихожу домой убитый проигрышем… И ты заставляешь меня вновь вставать и взлетать ещё выше. Цум-Цум классный связующий, но он не сравнится с тобой, — Бокуто медленно проговаривал каждое слово, чтобы было понятно, что именно он хочет донести до Акааши.       Акааши взглянул на него сначала исподлобья, а после потянулся и невесомо коснулся губ. Потому что у них действительно семейное — перенимать привычки друг друга. Потому что сейчас захотелось сказать «спасибо», как делал Бокуто всегда.       — Хорошо, но что насчёт твоих целей? — отстранившись, спросил Акааши, установив свои ладони на чужой груди — удобно и тепло, так почему бы и нет?       — Моих? — Бокуто отчего-то нервно улыбнулся, перевёл взгляд на речку, застыв на прибрежных волнах, и продолжил: — Ну, хах… Есть одна на самом деле.       Акааши любопытно и так заинтересованно на него взглянул, что Бокуто не на шутку разволновался. Сначала его бросило в жар, а после наоборот — руки озябли, словно он их в ледяную воду окунул. Это не на шутку испугало, а вопросительный взгляд изумрудных глаз заставлял сердце биться чаще и глаза бегать по небу, по полянке, по беседке, но никак не смели смотреть на Акааши.       — И я вполне могу добиться её сейчас, — Бокуто истерично хихикнул и продолжил. Если идти, так до конца. Бокуто играл по такому принципу в волейбол — да и, в общем-то, жил, придерживаясь его и не жалея. Он считал, что лучше пожалеть, попробовав, нежели наоборот. — Только тебе нужно закрыть глаза ненадолго, хорошо?       — Хорошо, — незамедлительно согласился Акааши, до сих пор непонимающий ситуацию.       Акааши покорно прикрыл глаза и почувствовал, как Бокуто обхватил его сначала за талию, поле поднял — видимо, чтобы встать, — и усадил обратно на плед. Уже достаточно стемнело и похолодало, но благо Акааши был в тёплом пальто и в принципе не мёрз, но вот Бокуто… Когда Акааши касался его, он был невероятно горячим и жарким, отчего казалось, что он вообще не мёрзнет. Так ли это — та ещё загадка.       Бокуто тем временем дошёл до беседки, кажется, помолившись перед тем, как ступить одной ногой на её порог и взять всё нужное для так называемой цели. Руки начали подрагивать не от холода, а от элементарного страха. Он долго думал и размышлял, что ему отнюдь не свойственно, взвешивал готовность, свои чувства, и наблюдал за Акааши. Обычно он, не задумываясь, принимает решения, но это решение… Оно не только сломало его голову напрочь, но и заставило найти смелости решиться.       Решился. Пусть сейчас и свойственно боится провала, но он уже сказал Акааши об этом, а потому — пути назад нет. Бокуто обернулся на мирно сидевшего с прикрытыми глазами Акааши и тяжело выдохнул, окончательно морально собираясь с силами.       Бокуто вернулся очень скоро, по ощущениям Акааши, примерно через три минуты после того, как отлучился. Самого Акааши съедало несвойственное любопытство — говорили же, семейное, передалась черта Бокуто.       — Акааши, — Бокуто прокашлялся перед тем, как начать. — Нам нужно встать и отойти немного от пледа. Я помогу тебе встать, только не открывай глаза, ладно? — с мольбой в голосе попросил он и ещё раз тяжело выдохнул.       — Я не открою глаза, пока ты не скажешь, — слепо говорил Акааши. И не лукавил, не лгал — он действительно не намеревался подглядывать и открывать глаза ранее запланированного времени. Не привык он так.       — Спасибо, — непонятно за что поблагодарил Бокуто и подошёл к возлюбленному.       Он поднял Акааши неимоверно быстро, так, что тот даже не заметил, и аккуратно повёл за собой. Прохладный речной ветерок забирался под пальто, лохматил волнистые волосы, и Акааши вдохнул поглубже, готовый к подарку-цели. Наверное, это именно то, о чём говорил Бокуто в начале. «Это ещё не всё. Тебя ждёт ещё кое-что немного позже». Видимо, оно.       — Секунду, — послышался непонятный шорох, но через мгновение Бокуто продолжил: — Ты, хах, чёрт… Ты можешь открыть глаза, — относительно низкий мужской голос повысился, и Акааши почувствовал воодушевляющее дежавю: такое происходит, когда Бокуто волнуется — как и тогда, когда он впервые признался Акааши в чувствах.       И Акааши открыл глаза, моментально поражённый картиной, открывшейся перед ним. Оставшиеся солнечные лучи освещали лицо Бокуто, его глаза одновременно отсвечивали и сияли закатом, растворившемся в них — казалось, что прямо сейчас он расплачется. Он традиционно сидел на колене, в одной руке находилась матово-красная открытая коробочка, в другой — огромный букет цветущих и словно живых ромашек, олицетворяющих первую любовь, невинность и искренность.       В коробочке сверкало кольцо с драгоценным камнем, и Акааши мгновенно округлил глаза от удивления — удивлённый тем, что… ему и вправду делают предложение. Бокуто действительно стоит на одном колене, с букетом любимых цветов Акааши — и ему не кажется, не снится. Это не мираж, не выдумка, не видение.       Крона сакуры шелестела позади Бокуто, заставляя дивиться этой картиной. Слёзы мгновенно поразили глаза Акааши, и он прикрыл лицо руками, ещё не в силах ничего сказать.       — Я думаю, что мне всё-таки нужно спросить, — Бокуто заулыбался, стараясь заглянуть в лицо и высмотреть тёмно-зелёные глаза Акааши. — Я долго думал, стоит ли и готовы ли мы… И, в общем, пришёл к выводу, что да, готовы и уже пора! Поэтому… Выйдешь за меня?       Акааши неуверенно выглянул сначала из-за нескольких пальцев, после — из-за одной руки, а потом вовсе убрал так называемую защиту, думая о ценности момента. Он всегда успеет вдоволь наплакаться, успеет прижаться к Бокуто, расцеловать его до смерти — до смерти, конечно, нерекомендуемо, — всегда успеет разделить с ним смех и слёзы, поражение и выигрыш на матче. Он успеет с ним всё.       — Да, — Акааши подошёл чуть ближе, швыркнув покрасневшим носом, — конечно, да, выйду, — он шептал, заколдованно и сводяще с ума, старался сдерживать свои эмоции и внятно принять предложение руки и сердца.       Бокуто моментально сорвался со своего места, даже не успев надеть обручальное кольцо на безымянный палец, вцепился в бёдра Акааши руками, соединив их позади, и поднял его выше, крича, смеясь и радуясь. Акааши смотрел на него сверху вниз, опирался на плечи и не верил своему счастью. Это и правда была та самая цель, которая волновала Бокуто сейчас…

Baby, it's the best, passed the test and yes

      Бокуто развернулся так, чтобы они оба видели уходящее за горизонт солнце, и облегчённо выдохнул.       Он и не подозревал, что прямо сейчас будет радоваться новому этапу их отношений — законному этапу; не подозревал, что решится на такой важный шаг; не подозревал, что отношения «ас-связующий» перерастут в настолько сильную и неугасающую любовь.

Now I’m here with you, and I

      Акааши, безусловно, погряз в Бокуто бесповоротно и окончательно.       Но и Бокуто, одурманенный чувством любви к Акааши, напрочь потерял голову в свои двадцать четыре года.       Любовь, говорят, это типичный фитиль, что рано или поздно догорит, иссякнет, завянет, словно ранее цветущая орхидея, зажатая в темнице с недостатком воды и света, но так ли это на самом деле? И теперь Акааши и Бокуто готовы напрочь разорвать выдуманный стереотип, как и тогда, доказать, что любовь — это никакой не фитиль, это целая вечность, целая гамма несгораемых чувств, безграничное счастье и высочайшее чувство.

Would like to think that you would stick around

Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.