Причина, по которой мы теряем любовь

Джехен оказался бы лжецом, если бы сказал, что перестал Доена любить. Каждый раз, просыпаясь в полутемном тесном подвале и засыпая в неизвестно какое время, он вспоминал его лицо: насколько сияющим, радостным и искрящимся радостью оно было, как ярко и широко Доен улыбался ему, как звонко и громко смеялся, как тот всегда шептал ему признания в любви. Именно шептал, на ухо, так, чтобы никто, кроме Джехена, это не смог услышать. Это был нечто интимным, так Джехен верил Доену еще больше. Доен всегда был преисполнен радости и энергии: он много и усердно работал, пытался найти себе постоянное хобби, то и дело увлекаясь чем-то новым, у него было множество приятелей и знакомых - из других отделов больницы, в которой он работал, пожарные и спасатели, что периодически наведывались по долгу службы, парамедики, с которыми приходилось постоянно контактировать. Доен нравился, если не всем, то многим точно, людям нравилось с ним общаться и просто находиться рядом, альфы приглашали его выпить в бар, омеги смотрели, как на какого-то идола, а беты обожали с ним поговорить о рабочих делах. Джехен помнил, как с улыбкой наблюдал за тем, как Доену оказывали знаки внимания, - это всегда выглядело забавно, потому что Доен мило подбирал слова, чтобы никого не обидеть, а его кончики ушей краснели из-за такого напора. Доен злился, что Джехен ни к кому его не ревнует, но почему-то альфа был уверен в том, что тот всегда будет с ним, ни на кого его не променяет. Когда Джехена освободили из плена, и он, наконец за многие годы в редкий раз вылез на поверхность, уже навсегда, он не мог сфокусировать зрение. Солнце было ярким, слепящим, и глаза начинали болеть. У Джехена за все эти годы ни разу не переставало болеть тело: его держали всегда в подвале еще с тремя пленниками, но они были уже из американской армии. Выжил только Джехен и один из них. Их пытали стабильно два раза в неделю, но достаточно жестоко и долго, - это длилось почти сутки или двое, Джехен не понимал языка, но ему постоянно задавали какие-то вопросы и что-то требовали, продолжая заливать холодной струей его лицо через тряпку, чтобы перекрыть доступ кислорода, а Джехен всегда сопротивлялся, связанный по рукам и ногам. Тугие веревки стягивали его кожу, и он всегда сдирал ее до крови. Спустя два года пыток ему, наконец, объяснили на ломаном английском, что хотят выяснить: откуда он, какова была цель их операции, сколько было в отряде, каковы дальнейшие планы. Джехен невольно усмехался этой глупости: прошло уже два года, а они до сих пор пытаются выяснить только это. Джехен был капитаном по званию, служил в спецотряде и знал по долгу службы секретные коды, месторасположение всех их лагерей, передвижения, планы. Но ничего не говорил, поскольку, несмотря на то, что устал от войны, от борьбы, от пыток, был человеком принципиальным и упорным. Его никак не могли сломать, и погибнуть Джехену изнутри не давала лишь мысль, его мечта, что однажды он выберется отсюда, вернется домой, к Доену, и сможет его обнять. Его душу грела мысль, что даже спустя столько времени Доен его ждет. Но реальность оказалась суровее и хуже. Их квартира оказалась продана, но новые хозяева, видимо, заметили его потерянный взгляд и, сжалившись, дали новый адрес, который им оставили на всякий случай, хотя это и было запрещено. Доен был с другим мужчиной: с высоким, красивым, сильным альфой, который наверняка о нем заботился все это время, пока его не было, у них был ребенок - милый и тоже красивый, смутно напоминающий кого-то Джехену. Доен был, вроде бы, и прежним, но все же другим: у него был уставший вид, а глаза преисполнены печали и боли. Джехен почувствовал вину перед ним: Доен этого не заслуживал, наверняка он долгое время пытался построить жизнь заново, а тут он объявился и разрушил практически все. Но от одного вида Доена сердце Джехена трепетно начало биться, как и пять лет назад: любяще, нежно и болезненно. Джехен в Доене отчаянно нуждался, но теперь оказалось, что он ему нет. Сидя на койке в центре для помощи ветеранам, он вглядывался в темноту, раз за разом прокручивая его печальные глаза, полные слез, горький плач и чувство вины. И понимает только сейчас, что у него ничего нет: ни дома, ни чьей-либо помощи, ни друзей, ни работы, ни прежнего крепкого здоровья и психики, ни Доена. Самое главное, не было теперь Доена. И это было больнее всего. Джехен ощущал себя до ужаса потерянным, словно котенок, оставленный без матери посреди проезжей части. Он был ужасно одинок, и все, что у него осталось, - это бесконечное чувство болезненной и трепетной любви. Джехен плачет, уткнувшись в подушку и стискивая зубы, чтобы его никто не услышал. Хотелось плакать громко, так, чтобы его слышал весь мир, ведь в груди разрасталось это ужасное чувство брошенности, и он теперь не знал, как ему жить дальше. Доен не спит всю ночь - стоит у окна, задумчиво перебирая пальцами цепочку на шее, Джонни видит его напряженный стан, и то, как он усиленно кусает губы в нервозности, но даже не знает, что сказать. Джехен вернулся и был жив всегда, а Доен теперь не может спать, съедаемый чувством вины. Спустя несколько часов этой напряженной тишины Джонни поднимается с постели и осторожно обнимает Доена со спины, прижимая к себе. Тот не сопротивляется, хотя и напрягается еще сильнее в его руках. Джонни тихо произносит: - Перестань себя винить. Ты ведь не мог знать, что он жив. - Я знаю, но... я никак не могу избавиться от чувства, будто я предал его. Ведь даже года не прошло, как я начал строить жизнь заново. - Ты ведь не мог ходить в трауре целую вечность, и... Джонни отпускает Доена, вставая справа от него и опираясь о подоконник руками. Он продолжает: - Ты говоришь так, словно все эти годы, проведенные со мной, - ошибка. Доен накрывает его ладонь своей: - Это не так, прости, если это все действительно звучит вот так, но... Мы ведь поженились сразу, как только Дже родился. Юта сказал мне тогда, что я слишком тороплюсь и допускаю ошибку, потому что... это не принесет никому из нас счастья. Разве ты счастлив со мной? Разве был хотя бы на миг, несмотря на то, как любишь меня и Дже? Джонни незамедлительно отвечает: - Был. Каждый раз, когда ты смотришь на меня с теплотой, когда прикасаешься ко мне сам, когда проявляешь заботу, даже простая прогулка с тобой и Джемином делает меня счастливым. Я просто научился это чувствовать, а ты так и не отпустил Джехена, поэтому и не смог меня полюбить хотя бы на частицу. Я просто хочу, чтобы ты знал: я не позволю тебе разрушить нашу семью, Доен. Джемин меня считает отцом, Джехен сюда больше ни шагу не ступит. А ты... прошу, не общайся с ним и не ищи встреч. Доен впервые слышит, чтобы Джонни говорил с ним вот так: это было не авторитарно или как-то жестоко, он произносил слова четко, тихо и ясно, но отчего-то чувствовалась его власть. - С чего бы я должен тебя слушаться? Я думал, мы равные партнеры. Джонни вдруг вжимает Доена бедрами в подоконник, нависая сверху: он смотрит прямо в глаза и обхватывает пальцами его шею. Доен не может оторвать взгляда от его глаз. - Ничего не изменилось, Доен, мы, как и прежде, равные партнеры, но ты должен вспомнить, кто твой муж сейчас. Кто все эти годы заботился о тебе и Джемине, кто любил тебя все это время. Это был я. Не Джехен. Я знаю, что ты его любишь, но он - уже прошлое, через которое тебе нужно переступить. Я и Джемин - твое настоящее. У тебя есть семья и обязанности перед ней. Так, пожалуйста, сохраняй верность своему мужу и заботься о нашем ребенке. Доен, понимая, что Джонни прав, и несмотря на внутренние душевные протесты, лишь коротко кивает. Джонни нежно накрывает его губы своими, ощущая, как внутри разрастается странное пламя, которого не ощущал никогда прежде.