pupila de porcelana

      Короткие учебные дни такие прекрасные. Ученики быстро разбегаются, направляясь кто-куда: кто-то на прогулку с друзьями, кто-то на дополнительные, кто-то на подработку, а кто-то просто рад снова отоспаться дома в теплой постели. Именно к последним относились и старший, и младший. Но первый сегодня сказал Хвану, что у него слишком важное занятие после основных и быстро скрылся за школой. На что Хенджин даже не возмутился, привыкнув к подобному и обреченно побревши домой, чтобы углубиться в сюжет очередного сериала. Он делает так каждый раз, когда у Ли планы. Юноша не обижается, ведь ему хватает веселья в те редкие, но насыщенные встречи, когда они становятся именно теми, кто может смеяться на всю улицу, обращая на себя все внимание окружающих и забывая о скромности. Именно такая дружба нужна светловолосому: идеальный баланс между отдыхом друг от друга и друг с другом.       Хо же соврал. Бесстыдно, бес раздумий. Просто взял и соврал лучшему другу, от которого никаких секретов раньше не было. Наверное, не было.       Ли в и без мороза холодных, а теперь еще и по красневших до боли, руках держит свой скромный способ признания. Он узнал слишком много о ребенке, что украл его сердце. Каким крутым не кажись Хан, в душе он должен оставаться наивным ребенком, желающим любви. По крайней мере, Минхо так кажется. Именно из-за своих догадок сейчас он рассматривает батончик размера XXL со вкусом шоколадного чизкейка и маленькую открыточку, сделанную из милой распечатки. Выпускник только сейчас начинает думать о том, как это глупо, по детски и не серьезно. Такие признания сошли бы для пятого класса, но не как не для учеников старшей школы да и еще, если признаешься кому-то на подобие Джисона. Отступать не куда: слишком много сил потрачено и нервных клеток сожжено. Ли знает: покончи он с этим сейчас — легче станет уже через пару дней. Носить чувства в себе — самое худшее решение, когда на экзаменах сосредоточиться стоит.       Последний урок младшего вот-вот должен подойти к концу. Каких-то десять минут и его класс с максимальной скоростью покинет школьный двор, расходясь кто-куда. Но вот об этом Ли и не подумал. Он прекрасно знал, в какой стороне живет предмет его воздыханий, но никогда не обращал внимания на то, с кем тот ходит домой. К счастью, десятиклассник всегда ходил один, натянув посильнее капюшон и закрывшись от остальных. Но не сегодня.       Из ворот вышли трое парней шумно о чем-то болтая и подталкивая в плече самого высокого. Да, именно Хана. — Еще одно сердце покорил и так спокойно отшил, — Чанбин возмущается на друга, подпрыгивая немного, чтобы дать подзатыльник уклоняющемуся, но все еще спокойному юноше. — Нафлиртуется со всеми, а потом так жестоко поступает, — этого парня Минхо почти не знал. Он тоже не выглядел шумным или пафосным, но в кампании, видимо, отвечал за адекватность и стопорил, когда те переходили границы.       Ли тяжело дается следующий вдох. То ли от ледяного зимнего воздуха, то ли из-за услышанного. Этот ребенок только что кого-то отшил. Мин давно был готов к этому, но осознав потерял всю решительность. Быть отшитым младшим на глазах его друзей. Хуже и не представишь для полутихони школы.       Давай, Минхо, соберись. Последний день перед недлинными каникулами, больше шанса не будет. Юноша делает нерешительный шаг в сторону все еще болтающих друзей, опуская руки с содержимым и пряча за широкой курткой. Хоть бы не обсмеяли еще до начала молчаливого монолога. Молчаливого? Да. Ли не подумал, что скажет. Глупо, правда? Но ведь на открытке все и так написано. Кратко, незамысловато, прямолинейно. Вряд-ли младшему такое понравиться. Его тип отношений больше похож на громкие, яркие, дерзкие. Но никак не на уютные, милые, тихие и почти безмолвные.       Еще пару шагов и тихий разговор становиться куда четче. Как и сердцебиение выпускника. Он больше дышать спокойно не может: сердце избивает легкие с максимальной силой, забывая, что ему самому кислород нужен.       Каких-то двадцать метров. Двадцать метров, начиная преодолевать которые, Минхо прожигает спину высокого брюнета. Кажется, он идет убивать того, а не сердце открывать и просить стать его спасательным кругом в бездонном океане одиночества. — Нам пора, не влюби в себя никого по дороге, — Чанбин язвительно смеется, махая Джисону, а второй рукой за шею обнимая третьего и таща в противоположную сторону.       Только не это. Хан начинает движение от Ли. Он идет домой. Сам. Но теперь их разделяет еще большее расстояние. И еще большее. И еще. Как бы Минхо не старался догнать высокого ученика, он отставал все больше. Ноги не слушались от волнения, а все остальное тело отказывалось следовать за очаровательным мальчишкой. Теперь Хо чертов сталкер. Сталкер, который преследует и без того уставшего ребенка. Выпускник не хочет пугать, берясь за локоть, но другого варианта не остается: младший в наушниках уже и от мира отключился, смотря лишь себе под ноги и никуда больше.       Та самая улица. По краю тротуара высокие кирпичные стены, что ограждают какие-то небогатые фирмы от взора прохожих. Асфальт ровный на столько, что с закрытыми глазами можно пройти спиной вперед. Деревья, давно скинувшие яркую листву, пугающе тянут худые ветки ниже к дороге. Ли часто здесь ходит. Это дорога к дому Хенджина. Но теперь она станет тропой позора для невысокого парня.       Сейчас. Сейчас или никогда. Вокруг никого нет, а значит никто не пустит слухи о глупом выпускнике.       Минхо шаг максимально ускоряет, почти переходя на бег, обгоняет Хана, что непонимающий взгляд поднимает, останавливаясь и вынимая один наушник, когда старший поворачивается к нему лицом и путь преграждает собой. Из-за спины Ли появляется тот самый батончик и немного помятый квадрат тонкого картона. Как неудача: потные ладони старшего чуть не испортили его. — Хан… — Минхо запинается, встретившись взглядом с широко открытыми глазами цвета мокачино, и взгляд опуская на мгновение, чтобы сделать глубокий успокаивающий вдох. И выдох следом. Именно это глаза превратили прилежного ученика в кого-то, кто об учебе забывает и время на романтичные глупости тратит. Глаза, полные безразличия к окружающей шумной и веселой кампании. Там не только это чувство. Какая-то неописуемая боль, обида и сожаления. Это все смешивалось в них на каждой перемене и не могло не заставить Мина думать об этом. Хотя бы сейчас этого нет у младшего. И это немного успокаивало. — Хан Джисон, — юноша паузу делает, окончательно фокусируя взгляд на бегающих от рук до лица глазах младшего. Ли серьезность на полную включает, чувствуя, как сердце уже и не бьется, ведь лимит эмоций превышен, пора отдохнуть от такого стресса. — Ты, — рука с признанием поднимается, почти вплотную приближаясь к пуховику Джисона, а глаза за ней следуют, чтобы убедится: предметы переданы в нужные руки. — Возьми это. — Зачем? — Хан неуверенно берет батончик, разглядывая надписи на нем и бровь выгибая, не понимая, почему все это происходит. Прекрасный момент для первого снега. Прям как в лучшей драме: неловкое зимнее признание, одобренное самой природой. Но этого не случается. Именно поэтому, когда младший взгляд поднимает, напротив уже никого нет. Минхо не получил одобрения природы и не уверен во взаимности этого всего. Он сбежал. Просто взял и сбежал, оставив растерянного ребенка одного посреди улицы разбираться в одиночестве с произошедшим.       Только к вечеру, когда дома Джисон все же решит съесть его любимую сладость (о чем, кстати Минхо и не догадывался), он заметит скромный кусочек картона с какой-то милой пикчей, которую размыло из-за капель воды на руках десятиклассника, и надписью, что, как на зло, осталась четкой.       «Ты лучше вечного лета, Хан Джисон».