цветение

— Знаешь, — комментирует Хонбин, — ты провёл достаточно много времени здесь, трахаясь со своим новоиспечённым муженьком в своей детской спальне. Это была единственная причина, по которой ты приехал навестить нас? Ты извращенец? — Ты так зациклен на моей сексуальной жизни, — холодно говорит Джебом, закрывая крышку своего багажа. — Мне не хочется тебя расстраивать, но я уже замужем. Хонбин фыркает. — Да, я знаю. Мы все знаем. Как мы могли не знать, с этими запахами, улыбками и грёбаными… Джебом уже собирается снова открыть крышку сундука, чтобы закрыть её с головой Хонбина внутри, когда его прерывает голос Ёндже со стороны открытой двери. — Вы закончили собирать вещи? — Ёндже подходит к Джебому и заглядывает через его плечо. — Ты собрал всё, что забыл в первый раз? — Ага, — Джебом обнимает брата и притягивает к себе, крепко сжимая. — Ты просто не можешь дождаться, когда твой замок снова будет в твоём распоряжении, да? — Хён, — хнычет Ёндже сквозь смех, извиваясь в его объятиях. — Ты знаешь, что это неправда. — Всё в порядке, Ёндже, — говорит Хонбин. — Можешь сказать ему, что мы все устали от того, что молодожены используют наш дом в качестве места для проведения своего медового месяца. — Если я тебе так чертовски надоел, тогда помоги мне вынести эту штуку, — Джебом пинает по сундуку, — вниз, в прихожую, чтобы я уже мог уехать. Хонбин стонет и у него болит живот, он не спеша шаркает по багажу и ругает Джебома вместо того, чтобы на самом деле поднять его. Джебом встречает каждое из резких слов своим собственным, наслаждаясь словесной перепалкой так же, как и их физическим поединком, когда Хонбин посетил его. Только когда Ёндже насытился ими и наклонился, чтобы самому поднять сундук, Хонбин бросается, чтобы оттолкнуть его с дороги, пыхтя и ворча об этой проклятой королевской семье и их глупых упрямых сыновьях. Джебом поднимает один из концов, чтобы вес был равномерно распределён между ними двумя, и кивает Ёндже. — Веди за собой, малыш. Их путь в прихожую освещён ослепительным утренним солнцем и непрерывным потоком болтовни Ёндже. Несмотря на то, что у Джебома были недели, чтобы попытаться впитать как можно больше присутствия своего брата, он всё ещё цепляется за эти последние маленькие моменты. Он впитывает тёплый голос, яркий смех и приветливую улыбку младшего и прячет их в своей памяти крепче, чем самые дорогие вещи, сложенные в его сундуке. Это должно будет помочь ему продержаться, пока он вновь не сможет увидеть его. Надеясь, однако, что это произойдёт как можно скорее. — Там всё оттаяло, верно? — спрашивает Ёндже, сохраняя их медленный темп, хотя он ничего не несёт. — Итак, теперь, когда тебе не нужно беспокоиться о снеге, ты должен навещать меня чаще. — Конечно. — Джебом ухмыляется. — И ты тоже должен приехать ко мне, так как тебе наконец-то не будет слишком холодно. — Хорошо. — Ёндже смеётся, когда они спускаются по главной лестнице. — Поскольку я, видимо, должен буду стать испорченным всеми этими нашими новыми братьями. — Я знаю, каково это, — поддразнивает Джебом в ответ, прежде чем его слова обрываются ворчанием, когда он сосредотачивается на том, чтобы не скрести свой багаж по лестнице. Они легко могли бы попросить слугу помочь им, но он обнаружил, что не решается встретить кого-то ещё прямо сейчас. Немного проще, когда они втроём идут к Джинёну, ожидающему у главного входа, даже если это напрягает мышцы, которыми он пренебрегал. Меньше всего ему хотелось повторить ту процессию, когда его провожали в первый раз. Он уже попрощался с родителями чуть раньше, более уединённо, но не менее неловко, чем в его первый отъезд. Особенно после открытой теплоты и острого ума родителей Джинёна, его собственные кажутся мелкими и тусклыми по сравнению с ними, угасающими звёздами, пытающимися затмить луну. Конечно, гнев из-за того, как они с ним обращались, до сих пор присутствует, кипит в груди — вероятно, так будет всегда, — но теперь он окрашен грустью, когда он думает о них, запутавшихся в паутине, которую они сплели вокруг себя. Вот что увидел Джинён, когда прибыл в Серисейл. И при всём том, что Джебом ненавидит быть объектом жалости, он не может не испытывать её сейчас к своим родителям. Он отмахивается от мыслей о них и сосредотачивается на настоящем. Он слишком долго размышлял о прошлом, как оно есть. Теперь у него впереди Джинён — во всех смыслах этого слова. Он ждёт их у парадных дверей, которые открыты и позволяют солнечному свету проникать внутрь, освещая принца. Несмотря на то, что течка уже давно прошла, в груди Джебома снова разливается тепло при виде его пары. Оно разгорается только ярче, когда глаза Джинёна замечают их, а лицо расплывается в улыбке. Они ставят сундук в дверях, и его быстро забирают кучер и стражник, назначенные, чтобы отвезти их домой, оставляя их четверых одних. Прежде чем Джебом успел бы что-либо сказать, Ёндже опережает его, спрашивая: — Джинён-хён, я могу в скором времени навестить вас, верно? Джинён нежно улыбается ему, и Джебом клянётся, что чувствует, как удовлетворение поднимается в нём, как физическое чувство, переполняющее его при виде того, как его пара относится к его брату с искренней добротой. — Как насчет того, чтобы мы просто украли тебя прямо сейчас? Мы протащим тебя в нашу карету и будем за полцарства отсюда, прежде чем все узнают. Я уверен, что Хакён был бы в восторге, если бы ещё один принц Солуна стал курицей-наседкой. Ёндже сияет. — Звучит как план. — Ты же знаешь, что наши родители не отпустят тебя просто так, — предупреждает Джебом, хватая Ёндже за затылок и игриво встряхивая его. Его голос становится мягче, когда он добавляет: — Так что тебе лучше сразу же начать работать над получением их разрешения. — Я буду практиковаться в своих навыках ведения переговоров, — весело отвечает Ёндже. — Вся эта подготовка к тому, чтобы стать наследником престола, по-видимому, действительно помогает получить то, чего я хочу. Джебом поворачивается к Хонбину. — Что ты делал с ним с тех пор, как я уехал? — Что с ним можно было сделать? — оскорблённо спрашивает Хонбин. — Я ни черта не сделал. — Он что-то замышляет, — обвиняет Джебом. — Кого ещё я должен винить? — Твоих родителей? Советников? Коррумпированность, присущую любой политической системе? — предлагает Хонбин. — Или, знаешь, может быть, ты просто был ослеплён его истинной природой из-за своей огромной слабости к нему. Джебом смотрит вниз на Ёндже, который одаривает его обаятельной улыбкой. — Нет, — решает Джебом. — В чём-то это определённо твоя вина, Хонбин. Хонбин возмущённо брызжет слюной, в то время как Ёндже трясётся от смеха в объятиях Джебома. Джебом опускает руку с шеи младшего на плечо и крепко сжимает его, каким-то образом уже скучая по нему, даже когда тот ещё совсем рядом. Ёндже наклоняется в ответ на прикосновение, поворачиваясь в его руках, чтобы как следует обнять его. — Я правда скоро приеду к тебе, — говорит он тихо, теперь более серьёзно. — Я напишу тебе, как только узнаю. Джебом крепче обнимает его, а затем отстраняется, пристально вглядываясь в его лицо, чтобы запечатлеть его в своей памяти. — Я заставлю тебя, ты знаешь, — говорит он, стараясь, чтобы его тон был лёгким. — Не вынуждай меня возвращаться и увозить тебя отсюда самостоятельно. Ёндже смеётся. — Я обещаю. Кроме того, я уверен, что вы с Джинёном будете заняты множеством очень важных вещей, от которых я не должен вас отвлекать. Джебом прищуривает глаза. — Что это должно означать? — Это значит, что мы хотим отдохнуть от ваших похотливых задниц, — вмешивается Хонбин. — Я надеюсь, что ты не ожидаешь ещё одного объятия, кстати. Я знаю, что ты стал полной размазнёй или кем-то ещё… — В мире нет никого настолько тупого, чтобы обнимать тебя, — перебивает Джебом, фыркая. — Так что не беспокойся об этом. — Хорошо. — Хонбин кивает, неловко засунув руки в карманы. — Думаю, я проведаю тебя, если у меня будут ещё какие-нибудь поручения на севере. Кто-то же должен убедиться, что вы двое не забываете поесть между раундами. — Думаю, мы сможем принять тебя снова, когда ты вторгнёшься в наше гостеприимство, — отвечает Джебом, но он чувствует, как его предательский рот изгибается в улыбке, несмотря на все его усилия. — Или, знаешь, ты мог бы присоединиться к нам в качестве стражника Ёндже, когда он приедет. Или что-то в этом роде. — Боже милостивый, — бормочет Джинён у него за спиной. — Вы двое не можете просто обняться, как нормальные люди? — Нет, — говорят они в унисон, и Ёндже задыхается от смеха. — Мне жаль, Высочество, — отвечает Хонбин. — В основном, что ты замужем за этим дураком и всё ещё думаешь, что он нормальный. — О, поверь мне, — беспечно говорит Джинён. — Я вовсе так не думаю. Хонбин разражается лающим смехом в ответ на это, и Джебом корчит ему лицо. Он фыркает в притворном раздражении. — Я знаю, что мне тут не рады. Давай, Джинён, поехали. Его голос застывает в горле, и он несколько раз моргает, когда до него доходит то, что он собирался сказать. Он в последний раз смотрит на Ёндже и Хонбина, стоящих в зале, в котором он провёл столько лет своей жизни, лет, в течение которых он никогда не представлял себе новую семью, новый замок, новую жизнь. Солнечный свет окрашивает всё в туманное золото, заставляя настоящий момент казаться воспоминанием, даже когда он его переживает. И, конечно, это отличается от того, когда он уезжал в тот раз. Даже на поверхностном уровне мало что остаётся прежним, но ощущения другие. Нет ни стыда, ни боли, ни жгучего негодования из-за того, что тебя изгнали, ни чувства отчаянного желания, чтобы тебя впустили обратно. Когда он выйдет из замка на этот раз, он сможет чувствовать каждый свой шаг. И он не будет делать их в одиночку. — Джебом? — Голос Джинёна мягкий, как и прикосновение тыльной стороны его пальцев к коже. — С тобой всё в порядке? Джебом делает глубокий вдох, а затем просовывает свою руку в руку Джинёна и крепко сжимает её. — Да, — наконец говорит он и думает, что так оно и есть. Всё действительно именно так. — Поехали домой.