Джебом ждёт, когда слова Джинёна наконец поразят его, ждёт удара и падения в его собственном сознании, но этого не происходит. Рука Джинёна лежит у него на шее, нос Джинёна касается его горла, а запах обволакивает, словно тёплое объятие.
— Я не осознавал, насколько сильным становится твой запах, — бормочет Джинён, мысленно забегая вперёд, в то время как Джебом застревает, просто уставившись на серебро, выглядывающее из-за воротника его альфы. — Я просто думал, что ты нервничаешь из-за того, что находишься здесь, я должен был знать, что это было что-то другое, даже когда мы были с Ёндже…
— Всё в порядке, — еле слышно говорит Джебом. — Я тоже не знал.
— И всё же, я должен был… — Джинён обрывает себя с обеспокоенным вздохом. — Я думаю, что сейчас с этим уже ничего не поделаешь. Хочешь что-нибудь съесть? Тебе обязательно нужно выпить немного воды. Есть ли что-нибудь ещё, о чём я забыл? Я не хочу, чтобы ты… — Его голос растворяется во вздохе, когда Джебом слегка прижимается лицом к его челюсти, подталкивая в сторону, зарываясь в изгиб его шеи.
— Всё будет хорошо, — говорит Джебом, слова его приглушены кожей Джинёна. — Я доверяю тебе.
На мгновение наступает тишина, а затем Джебом обнаруживает, как его сжимают в объятиях так крепко, что он не может сделать полный вдох, но это заставляет его счастливо раствориться в своей паре.
— Спасибо, — выдыхает Джинён в его волосы.
— За что? — спрашивает Джебом. Его губы касаются кожи его альфы с каждым слогом. — Ты единственный, кто мне помогает.
— За то, что… — Джинён недоверчиво смеётся. — Неважно. Давай отведём тебя внутрь.
Джебом позволяет вести себя, держась за руку Джинёна и время от времени кивая головой в ту или иную сторону, чтобы указать, в каком направлении им нужно идти, когда они возвращаются в замок. Ему всё ещё не снесло голову от течки. Он мог бы легко стоять самостоятельно и сопротивляться желанию прижаться к Джинёну — по крайней мере, для этого у него есть присутствие духа, — но с каждым их шагом, с каждым прикосновением их тел, когда они идут, запах Джинёна обволакивает его, тёплый и успокаивающий, как погружение в ванну. Когда он думает о том, как в последний раз проходил через это, о сильном беспокойстве, охватившем его, когда он был один, кажется, что это очень далеко от того, что он чувствует сейчас, когда рядом с ним Джинён.
Когда они добираются до комнаты, альфа сажает его на кровать и сразу же наливает стакан воды из кувшина, стоявшего на тумбочке. Он с излишним энтузиазмом вкладывает его в руки Джебома, и его содержимое выплёскивается через край тому на руки, заставляя подпрыгнуть. Прохладная вода неприятно холодит его кожу, напоминая о том, как высоко поднялась температура его тела.
— Мне очень жаль, — поспешно говорит Джинён, пытаясь вытереть воду рукавом. — Я… я просто пытался передать тебе как можно быстрее…
— Всё в порядке, — говорит Джебом. — Я всё равно промокну.
Руки Джинёна замирают в своих неистовых движениях, и он смотрит в лицо Джебома. — Я… эм…
— Извини, — сразу же говорит Джебом. — Это было не к месту?
На мгновение воцаряется тишина, а затем Джинён посмеивается в ладонь, слегка наклоняясь к Джебому, чтобы тот мог почувствовать, как дрожат его плечи, когда он смеётся. Джебом чувствует, как улыбка расплывается и на его лице, и он снова устраивается рядом с Джинёном, пока они не прижимаются друг к другу бёдрами. Когда он пьёт воду, холод граничит с неприятностью, но он сосредотачивается на ощущении тела Джинёна рядом с ним и тёплой удовлетворённости, которая разливается в его животе от этого ощущения.
Как только он заканчивает, Джинён берёт стакан у него из рук и ставит обратно на тумбочку. Это, вероятно, могло бы быть покровительственным, если бы Джебом захотел прочитать это таким образом — он бы сделал это не так давно, — но на самом деле это мило. Приятно знать, что всё зависит не только от него.
Джинён как следует забирается на кровать и откидывается на спинку. — Иди сюда, — шепчет он, и Джебом, не раздумывая дважды, падает рядом. Он удобно устраивается на Джинёне, сбрасывая одеяла с кровати, прежде чем закинуть ногу на его колени и обхватить свою пару. Рука Джинёна крепко сжимает его плечи, а его ладонь такая тёплая, когда он гладит его плечо медленными, уверенными движениями. — Вот так.
Джебом издаёт звук, слишком жалобный для вздоха, и утыкается носом в шею Джинёна. Кончик его носа натыкается на цепочку его ожерелья — ожерелья
Джебома — прижимая её к его ключице, прежде чем поднимется по линии его шеи. Губы инстинктивно следуют за ним, целуя и покусывая кожу Джинёна, как будто это всё, что он умеет делать, как будто это так же естественно, как дышать, и так же необходимо. Дыхание Джинёна ровное, но громкое, словно он пытается успокоиться.
Вот так, Джебом окутан теплом и ароматом тела Джинёна, и от этого его грудь наполняется им до отказа. Это заставляет его хотеть прижаться невозможно теснее, зарыться в Джинёна и завернуться в него.
Рука Джинёна скользит к задней части шеи Джебома, пальцы расчесывают волосы на затылке, и Джебом издаёт тихий стон в глубине горла. Джинён поворачивает голову так, что их лица почти соприкасаются, носы совсем рядом, на расстоянии вдоха. Джинён вопросительно хмыкает ему, а тот просто издаёт звук, почти похожий на скулёж, его взгляд опускается на губы Джинёна, прежде чем вернуться к глазам.
Он понимает, что должен использовать свои слова, но мысль кажется внешней, вне его самого. Прямо сейчас его мысли сосредоточены на Джинёне — тепло их переплетённых тел, его дыхание, то, как общение между ними просто через их глаз так же ощутимо, как бёдра Джинёна, напрягающиеся под его ногой.
Он должен использовать свои слова, но ему это не нужно, поскольку Джинён наклоняет лицо ещё чуть-чуть, и этого достаточно, чтобы их губы соприкоснулись, соприкоснулись, а затем слились воедино. Джебом нетерпелив с первого прикосновения, а Джинён отражает его. Их рты открыты и влажны, но соприкосновение их губ друг с другом такое медленное, что кажется, будто оно кипит под кожей Джебома, как будто скольжение языка Джинёна по его языку и пухлость его нижней губы между его губами напрямую связаны с жаром, что пульсирующими волнами проходит через живот Джебома.
Легко потеряться в поцелуях с Джинёном, в толчках и притяжениях. Чёткость его губ, его рук — всё исчезает в дымке — есть только давление, жар и удовольствие, покалывающие по позвоночнику Джебома и между его ног.
Ему требуется некоторое время, чтобы понять, что он прижимается к Джинёну, но это не имеет значения, потому что Джинён снова прижимается к нему. Они лежат на боку, их бёдра покачиваются вместе, медленно и чувственно, так, как Джебом никогда не испытывал, так, как никто никогда не удосуживался делать для него. Нет ни расстояния, ни отсрочки от прикосновения Джинёна. Есть только близость, а затем ещё и ещё, прикосновение их членов через брюки или плотное сжатие между их телами.
Рот Джебома открывается в полнозвучном стоне, и Джинён слегка проводит зубами по его нижней губе, прежде чем пососать её, просто и нежно на одном дыхании. Что-то в этом укусе, каким бы мягким он ни был, заставляет Джебома хотеть перевернуться, затащить Джинёна на себя и попросить его делать это снова, и снова, и снова, где бы он ни захотел.
Так он и делает, соскальзывая назад, но не отпуская Джинёна, таща его за собой и зажимая бёдрами, пока тот не ложится на него сверху. В этом положении Джинёну легче прижать Джебома к кровати и просунуть руки в пространство между его поясницей и матрасом. Это заставляет Джебома выгибать всё своё тело навстречу Джинёну так, что от этого он должен болезненно растягиваться, но вместо этого просто заставляет чувствовать себя желанным. Рот Джинёна теперь у его уха, и его тяжёлое дыхание — это всё, что слышит Джебом — резкие выдохи, чередуемые с шёпотом:
Джебом, о боже, Джебом.
Он сосёт мочку его уха между губами, тепло и щекотливо, и это не то, что Джебом когда-либо думал, что ему понравится. Но в этом есть интимность, и когда Джинён позволяет кончику своего языка нежно провести по раковине его уха, это вызывает стон, сотрясающий его грудь.
Затем Джинён стонет, глубокое, протяжное «
чёрт», и его вес более прочно ложится на Джебома. Его грудь, его бёдра, даже прикосновение его губ к губам Джебома ощущаются более яро, и Джебом раздвигает ноги ещё шире, не думая ни о чём, кроме как о том, чтобы приблизить Джинёна ещё больше.
Член альфы прижимается к его члену через их одежду. Джебом клянется, что он чувствует своё тяжёлое возбуждение сильнее, чем когда-либо, но, возможно, это просто потому, что оно давит на нижнюю часть его живота, непреклонное давление, которое кажется больше, чем должно быть. Он прекрасно осознаёт, как дёргается Джинён, когда их языки соприкасаются.
Таким образом, Джинён может прижимать их члены друг к другу с большей точностью, трением именно там, где это нужно Джебому. Тот же делает всё возможное, чтобы не отставать от толчков Джинёна, пытаясь противостоять им рывками собственных бёдер, но сейчас жар, должно быть, бьёт по нему как следует, потому как его движения становятся всё более нескоординированными.
Он отказывается от попыток поцеловать Джинёна как следует. Его рот приоткрыт и влажен, и Джинён задыхается, прижимаясь к нему, время от времени посасывая его кадык или нижнюю губу, когда тот отчаянно двигает бёдрами. Интенсивность этого слишком велика, слишком близка, горяча и чувствительна, как будто он уже кончил, но он не может перестать гоняться за ещё большими ощущениями.
Каждый раз, когда он прижимается к Джинёну, он чувствует, как между его ягодицами скользко, настолько мокро, что с него, наверное, текло бы, если бы он потрудился снять брюки. Воспоминание о пальцах Джинёна, скользящих по нему, о том, как Джинён облизывал их и стонал, поражает, как физический удар, и он чувствует, как ещё больше влаги вытекает из него с пульсацией тепла.
Джебом едва замечает это, когда кончает в первый раз. Он слишком поглощён удовольствием, ощущением, как его альфа прижимает его к кровати и стонет ему в рот. Единственное, что выдаёт это — влага, распространяющаяся теперь по передней части его брюк, его твёрдый член всё ещё тёрся о Джинёна сквозь липкое месиво. Это заставляет его вздрогнуть, и Джинён отстраняется ровно настолько, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Ты…? — шепчет он.
Джебом прикусывает губу. Есть отдалённо осознание того, что ему должно быть стыдно — он взрослый, опытный, он не должен кончать в штаны от поцелуев и трения, — но это кажется неважным по сравнению с тем фактом, что он всё ещё крепко прижимается к Джинёну и дёргается от чрезмерной чувствительности, в то же время прося о большем.
— Ты кончил. — Джинён звучит изумлённо, и Джебом слегка извивается под ним. — Чёрт возьми, тебя так
много. — Он зарывается лицом ему в шею и теперь посасывает его кожу более грубо, что может образоваться бледно-розовая отметина. Внимание на это, вероятно, было бы слишком большим в любое другое время и заставило бы его уклониться, но Джебом почти хочет, чтобы тот действовал сильнее, чтобы было больно и появился синяк. Прямо сейчас, как будто что-то открылось внутри него, жаждущее всего, что Джинён даст ему. Он хочет, чтобы Джинён чувствовал ту же жгучую потребность, что и он, и каждое слово похвалы и благоговейное прикосновение просто разжигают пламя.
Вместо того, чтобы принести какое-либо облегчение, это похоже на то, как если бы его первый оргазм разрушил плотину, а разум и тело были затоплены ощущениями. Каждая точка, к которой Джинён касается его, кажется освещённой, покалывающей и искрящейся. Ощущение становится только острее, когда Джинён задирает его рубашку, обнажая грудь. Ладони тянутся вверх по бокам, пока большие пальцы не касаются сосков.
Джебом вздрагивает от его прикосновения, выгибая спину. Он никогда раньше не был в этих местах таким чувствительным, но жар заставляет каждое медленное трение подушечек больших пальцев Джинёна о его соски ощущаться так, словно они соединены прямо с его членом.
— Я должен сделать то, что сделал со мной ты? — спрашивает Джинён, опуская голову так, что его дыхание шепчет по коже Джебома. — Хочешь, чтобы я приложил свой рот сюда? — Он слегка щиплет один из сосков Джебома, и тот чувствует, как член подёргивается у него в штанах, и в то же время в горле застревает тихий всхлип.
Он отрывисто качает головой. — Это слишком, — стонет он. — Я не могу…
— Эй. — Джинён отпускается, его руки скользят вниз, втирая успокаивающие круги по бокам Джебома, и целует его в живот. — Чего ты хочешь?
Джебом ёрзает на простынях. — Помоги мне снять это, — решает он, дёргая себя за одежду. Это только помогает ему лучше осознать, как тонкая ткань прилипает к нему от пота. — Мне неудобно.
Джинён кивает и задирает его рубашку через голову, оставляя его на холодном воздухе и заставляя дрожать. Это такое крошечное движение, но Джинён всё равно замечает. — Всё в порядке?
Нетерпеливыми руками Джебом оттягивает пояс собственных брюк. — Это отвратительно, — жалуется он, его голос граничит с хныканьем, от которого стыд скрутил бы его живот, если бы разум не был так занят интенсивностью ощущений, которые он испытывает. Кончить в штанах кажется невыносимо раздражающим, но тёплое прикосновение ладоней Джинёна кажется шикарным.
Как бы ни был осторожен с ним Джинён, его пальцы дрожат, расстёгивая его брюки, прежде чем он стянет всё вниз, оставляя Джебома ни с чем, кроме блеска спермы на его бёдрах и члене.
Джинён издаёт тихий, болезненный стон, его глаза бегают вверх и вниз по телу Джебома, словно он не уверен, куда смотреть.
— Ты… несправедлив, — хрипло шепчет Джинён. Одна из его рук протягивается, нависая над бедром Джебома, будто боясь прикоснуться.
Джебом сгибает колено, упираясь бедром в его руку, и тот автоматически сжимает его, впиваясь кончиками пальцев в мягкую кожу. Отстранённо Джебом осознает, что его тело раньше так не выглядело, раньше оно было подтянутым и крепким на ощупь. Но Джинён, похоже, не может перестать любоваться мягкостью его бедра, что ощущается под пальцами.
— Несправедлив, — повторяет он, сжимая кожу, как бы подчеркивая свою точку зрения. Он трогает его не особо высоко, но Джебом болезненно осознаёт расстояние между тем местом, где альфа касается его, и тем, где он этого хочет. Он издаёт крошечный, непроизвольный звук в глубине горла, вызывая у Джинёна тихий стон в ответ, как раз перед тем, как наклониться, чтобы поцеловать Джебома в челюсть.
Хватка Джинёна ослабевает, и он проводит пальцами вверх, погружаясь в нежную кожу, которая становится всё более чувствительной, чем выше его прикосновение. Господи, он ещё даже не приблизился к члену Джебома, но он снова пульсирует — ещё один оргазм на волоске.
С другой стороны, может быть, это не потому, что он хочет, чтобы Джинён прикоснулся к его члену, а потому, что Джинён медленно приближается к тому месту, где Джебом такой скользкий и мокрый, какой он когда-либо был. Каждый раз, когда он двигается, он чувствует влагу между ягодицами, стекающую на простыни.
Наконец, рука Джинёна оказывается около его задницы, тесного и горячего пространства. Его движения почти ледяные, заставляющие Джебома разрываться между благодарностью за то, как заботится о нём Джинён, и нетерпением от ожидания.
Однако первое прикосновение пальцев Джинёна к его отверстию компенсирует это.
Он не ожидал, насколько чувствительным он будет в этом месте, как это вызовет приятное покалывание в животе. Джинён медленно обводит круги вокруг входа, его прикосновения легки, как пёрышко. Это почти похоже на поддразнивание, если бы не то, как широко раскрыты и серьёзны его глаза, когда он наблюдают за каждой реакцией Джебома.
Подушечка его пальца нажимает прямо в центр, прямо там, где Джебом слегка подрагивает от прикосновения и ахает.
Джинён нажимает ещё немного. Этого недостаточно, чтобы проникнуть внутрь, но достаточно, чтобы Джебом почувствовал ощущение, напоминание о том, каково это — принять что-то внутрь себя. — Могу я?
— Пожалуйста, — сразу же выдыхает Джебом, раздвигая бёдра чуть шире.
Как только кончик пальца Джинёна оказывается внутри, до конца он проскальзывает почти без усилий. Естественная смазка капает из Джебома и заставляет его чувствовать себя невероятно гладким, влажным и лёгким даже несмотря на толщину костяшек пальцев Джинёна, пока его палец полностью не погрузится в него.
Они оба тяжело вздыхают. Джебом не осознавал, насколько он считал само собой разумеющимся, что, когда он прикасался к себе, он мог предвидеть каждое движение. Теперь только один из пальцев Джинёна внутри него заставляет его бёдра слегка двигаться. Этого недостаточно, чтобы почувствовать что-то большее, чем поддразнивание, немного большее, чем прикосновение пальца Джинёна к его отверстию и слабейшее ощущение чего-то внутри себя.
Инстинктивно он жаждет большего. Он вспоминает, как растягивался, когда игрался сам с собой, как его пальцы касались стенок, и он неосознанно сжимает палец Джинёна внутри себя.
— Ещё один, — просит он, приподнимая бёдра навстречу. — Ещё.
Джинён чертыхается, опускает лицо на согнутое колено Джебома и глубоко вдыхает. Желание накатывает на него тяжёлыми волнами, его запах насыщен желанием, которое Джебом практически может попробовать на вкус. Даже если бы у Джебома не было этого индикатора, он смог бы прочитать его с таким благоговением, с каким Джинён смотрит на него, словно не может оторвать глаз, даже когда он вытаскивает палец только для того, чтобы вновь вставить другой.
Джебом не уверен, течка это или возбуждение, но два пальца доставляют едва ли больше удовольствия, чем один. Он чувствует их в своей растянутой заднице, но этого недостаточно. Он хочет, чтобы внутри него было что-то намного толще, хочет почувствовать это глубоко в тех местах, до которых он не мог дотянуться самостоятельно.
— Я хочу… — хрипит он, извиваясь на кровати, на пальцах Джинёна. — Давай…
ещё.
— Ты хочешь…
Джебом едва сдерживается, чтобы не пнуть его в отчаянии. — Джи…
нён.
Джинён издаёт тихий звук, и Джебом понимает, что тот пытается подавить смех. — Ты такой нуждающаяся, — комментирует он.
Джебом закрывает лицо предплечьем и стонет. — Я уже просил один раз, — говорит он голосом, граничащим с хныканьем. — Не… Не заставляй меня повторять это снова, я просто… Джинён… — Он извивается и сжимается вокруг пальцев, слыша, как смех замирает у того в горле.
— Да, — говорит он, и его голос звучит хрипло. — Я могу… да.
Три пальца более приятны, ощущаются широко, когда входят в него, и достаточно толстые внутри, что заставляет его вздрагивать, когда Джинён проталкивает их полностью. Тем не менее, его тело неудовлетворено и жаждет большего. Он собирается сказать об этом Джинёну, когда пальцы внутри него выходят наполовину, а затем скользят обратно, выбивая из него всё дыхание.
Несмотря на то, что он представлял это, когда прикасался к себе, то, как Джинён засовывает в него пальцы в медленном, влажном скольжении внутрь, наружу и снова внутрь, — это намного больше, чем его воображение могло когда-либо представить само по себе. Пальцы Джинёна длиннее, чем у Джебома, у него есть более лучший угол наклона, и когда он сгибает их, они трутся о стены так, что Джебом дрожит и корчится на кровати.
Прикосновение пальцев Джинёна к той части его тела, к которой ему никогда не удавалось подобраться самостоятельно, вызывает в нём острое удовольствие, яркое и почти чрезмерное. Это вызывает ужасно неловкий визг, прежде чем он успевает остановить себя, сдавленно и тихо постанывая, словно котёнок, когда его бёдра подпрыгивают, а нетронутый член дёргается, без предупреждения разбрызгивая сперму по животу, его ноги сгибаются вокруг плеч Джинёна, а грудь вздымается от того, насколько неожиданным и ошеломляющим был этот оргазм.
Пальцы Джинёна замирают внутри него, всё ещё удерживая его раскрытым. Джебом чувствует тяжесть его взгляда, и когда Джинён достаточно приходит в себя, чтобы взглянуть на свою пару, он смотрит на Джебома глазами, наполненными похотью, язык выглядывает из-за распухших губ, словно он жаждет проглотить Джебома.
Не прерывая зрительного контакта, Джинён опускается вниз, пока его лицо не оказывается прямо над членом Джебома. «Он уже должен быть вялым», — в бреду думает Джебом, но это вовсе не так. Он болезненно твердый, опухший, красный и пульсирующий на его
раскрашенном животе. Сверхчувствительность и потребность поглощают его в равных долях, заставляя дрожать и дёргаться, неуверенный в том, что Джинён собирается сделать, и ещё более неуверенный в том, чего он вообще
хочет от Джинёна.
К счастью, тот не прикасается к его члену. Вместо этого он наклоняется ближе к его животу. На коже Джебома появляется вспышка влажности, дразнящие лакание, и Джебом понимает, что Джинён облизывает его. Он слизывает сперму с его живота крошечными движениями языка, мало чем отличающимися от того, как тогда он высасывал соки Джебома прямо со своих пальцев. Джебом смотрит, открыв рот, как красивый розовый кончик языка Джинёна выглядывает снова и снова, сияя каплями спермы, прежде чем он сглатывает между маленькими, нуждающимися стонами.
Джебом протягивает дрожащую руку и обхватывает его щёку, останавливая его действия. — Не… Не беспокойся об этом сейчас, — удаётся выдавить ему. — В любом случае, потом опять будет грязно.
Джинён наклоняет голову и одаривает его блаженной улыбкой, а в уголках его рта виднеются остатки его выделений. — Тогда мне просто придётся вылизать тебя снова, — мурлычет он, и Джебом клянётся, что от этих слов он снова почти кончает.
Он сжимает бёдра вокруг плеч Джинёна, но делает это легко, ровно настолько, чтобы напомнить альфе, что они всё ещё здесь. — Мне нужно… Ты знаешь.
— Знаю. — Джинён в последний раз целует ногу Джебома, действие это совершенно невинное, учитывая то, что он делал несколько мгновений назад. — Как мы должны… — Он садится между ног Джебома, а его пальцы скользят по внутренней стороне бёдер. — Ты этого хочешь?
Джебом приподнимается с кровати, снова прикрывая глаза рукой. — Прямо… сейчас.
— Джебом. — Альфа касается его запястья, отводя руку от лица. Тот неохотно открывает глаза, и его встречает серьёзное выражение лица Джинёна, не сочетающееся с румянцем на его щеках. — Я могу использовать свои пальцы. Или рот, или… или что угодно. Мы можем сделать это, однако, тебе не нужно… делать это только потому, что мы сказали, что попробуем.
Джебом стонет и снова пытается спрятаться за своей рукой, но всё безрезультатно. — Ты хочешь, чтобы я умолял об этом?
Он слышит прерывистое дыхание Джинёна. — Я был бы… не против этого. Но всё, что заботит меня, это то, что ты уверен, верно? Точно-точно уверен?
— Джинён. — Должно быть, в его голосе есть что-то такое, потому как Джинён замолкает и смотрит на него широко раскрытыми глазами. Джебом на мгновение колеблется, прежде чем решиться смиренно произнести: — Пожалуйста.
Джинён отрывисто кивает, и Джебома охватывает облегчение. Как бы он ни ценил заботу, которую проявляет Джинён, он не знает, готов ли он сейчас точно изложить, чего он хочет от него, по крайней мере, не словами. Однако действия. Джебом хорошо с ними справляется.
Он тянется вперёд, его пальцы скользят по груди Джинёна, ткань рубашки прилипает к влажной от пота груди. Вниз, вниз, вниз, по его тугому животу, пока он не доберётся до застёжек брюк, и он зацепляет пальцами пояс и тянет, пока у Джинёна не останется выбора, кроме как следовать за ним.
Он падает на руки над Джебомом, их бёдра в нескольких дюймах друг от друга, только чтобы освободить пространство, где Джебом всё ещё держит его. Он не прерывает зрительный контакт, что-то магнетическое между ними удерживает их взгляды прикованными друг к другу, даже когда его пальцы расстёгивают брюки Джинёна. Тыльная сторона его пальцев касается его члена, прижатого к животу, и он почти отвлекается — так заманчиво потереться о бархатистую кожу его члена, почувствовать, насколько он мягкий, даже когда так напряжённо пульсирует.
Наконец, он расстёгивает одежду Джинёна достаточно, чтобы его член был свободен. Это выглядит более непристойно, чем когда Джинён полностью обнажён, раскрасневшаяся красная головка его стояка разительно контрастирует с приглушёнными тонами брюк.
«Это войдет в меня», — смутно думает Джебом. И вместо трепета, который он когда-то испытывал, всё, что он чувствует сейчас, — это голод, который болит глубоко внутри и заставляет его прижиматься к Джинёну плотнее.
—
Чёрт. — Джинён наклоняется, и их носы неуклюже соприкасаются, прежде чем губы встречаются в грязном поцелуе. Он трётся о Джебома, горячая кожа его члена скользит по его ягодицам как что-то совершенно новое, но головокружительно возбуждающее.
Он опускает одну руку, и Джебом наблюдает, не в силах отвести взгляд, как он сжимает свой член и направляет между его ног. Он с лёгкостью может сказать, что Джинён ощупывает всё вокруг немного вслепую, немного неловко, влажная головка волочится между половинками, пока не находит вход. Его член мягкий, кончик упирается прямо в отверстие, когда Джинён начинает толкаться внутрь, а затем…
Это не похоже ни на что, что когда-либо чувствовал Джебом, ни на что, что он мог бы сделать самостоятельно. Иметь что-то такое толстое, такое неподатливое внутри так отличается от пальцев. Такое ощущение, что оно просто продолжает двигаться, жёсткое и тяжёлое, прижимаясь к стенкам и заполняя, густо и глубоко.
Он не осознаёт, как постоянно стонет высоким, тонким голосом, пока Джинён не делает паузу, чтобы спросить: — Всё в порядке? — Его голос звучит так, будто он едва сдерживается, но он не двигается, пока Джебом не отвечает.
Омега чувствует себя опьянённым, затуманенным, его разум плывёт, когда он медленно кивает. «Более чем в порядке», — хочет сказать он, но слова подводят. Он откидывает голову на подушку и слабо тянет Джинёна за шею, надеясь, что его послание дойдёт до него —
больше.
К счастью, Джинён, кажется, понимает, и опирается на локти, продолжая двигаться вперёд. Его член изгибается ещё глубже внутри Джебома и заставляет его глаза закатываться. Даже жгучие ощущения, кажется, только прибавляют ещё больше удовольствия, бурлящего в его животе, подавляют всё в лучшем смысле этого слова.
Помимо непосредственного удовлетворения, в этом есть и животная сторона, которую Джебом не может отрицать — Джинён нависает над ним, обнимая его руками, и прижимает к своему члену, натягивая на всю длину. Это усмиряет течку, снимает безумие и оставляет Джебома тающим в постели и счастливым, принимая всё, что Джинён даёт ему.
Он чувствует, как бёдра Джинёна прижимаются к его заднице, и с толчком понимает, что Джинён вошёл до упора. Его узел, должно быть, ещё не сформировался, но даже в этом случае он чувствует себя достаточно твёрдым, чтобы Джебом был так близок к удовлетворению, как никогда с тех пор, как у него началась течка.
Брови Джинёна нахмурены, глаза полузакрыты, а бёдра слегка подёргиваются. Даже малейшие движения заставляют Джебома осознавать, как глубоко его альфа погружён в него.
Джинён медленно, прерывисто выдыхает. — В тебе так… хорошо, — выдавливает он, прежде чем прикусить губу. — Могу я… Я могу двигаться?
Джебом отказывается от слов, просто издаёт стон и хватает Джинёна за шею и плечи. Если это то, каково это — просто чувствовать Джинёна внутри себя, он понятия не имеет, как он собирается справиться с большим.
Прикосновения члена альфы к отверстию при извлечении достаточно, чтобы тот задохнулся и вонзился в его плечи.
Толчок, сила, стоящая за ним, что заставляет его чувствовать каждый дюйм члена Джинёна внутри себя, влажное скольжение и вновь толчок, заставляющий всё его тело напрягаться. Они стонут в унисон, и голова Джинёна опускается, свисая вниз.
Он отводит бёдра назад, а затем начинает толкаться. Движение неровное, словно он не может полностью держать себя под контролем, но каждый толчок наполняет Джебома и вырывает стон с его губ. Это кажется такой сладостью, даже то, как у Джинёна перехватывает дыхание, будто он всё ещё не может поверить, как приятно быть внутри Джебома.
— Так хорошо, — выдыхает он, и от похвалы по коже Джебома, как всегда, пробегает жар. Он притягивает Джинёна ближе, пока цепочка, висящая у него на шее, не касается его горла с каждым толчком. Металл остывает от пота. Джинён слегка поскальзывается на локтях, сбиваясь с ритма, когда ловит себя за мгновение до того, как он упал бы на Джебома.
Тот же не может сдержать звука, что-то среднее между вздохом и смешком. На мгновение Джинён выглядит ошеломлённым, но затем на его лице появляется улыбка, и он тоже смеётся, смеётся прямо в поцелуй, прижимаясь к губам Джебома, разделяя крошечные вздохи забавы между ними, тёплые и сладкие.
Джебом крепче обхватывает Джинёна за шею, их носы соприкасаются. — Давай быстрее, — шепчет он напряжённым голосом. — Просто… пожалуйста.
Джинён издаёт тихий сдавленный звук в глубине горла, а затем начинает трахать Джебома как следует, достаточно, чтобы превратить его смех в стоны, когда он наполняет его снова и снова.
— Вот так? — Джинён задыхается, его голос грубый и хриплый, когда он набирает ритм.
Джебом пытается сказать «да», но слово перерастает в стон, когда член Джинёна начинает входить в него всё глубже. Каждая его мысль ускользает всё дальше с каждым толчком. Его голова откидывается на подушку, тело расслабляется под Джинёном, и он смотрит на свою пару из-под полуприкрытых век.
Джинён кусает губу и смотрит вниз, туда, где он с каждым толчком проникает в тело Джебома, словно не может до конца поверить, что это реально. Красные пятна на его щеках, ушах, его довольно распухшем рте, и Джебом не может удержаться, чтобы не притянуть его к себе для небрежного поцелуя. Он жадно глотает лепет и стоны Джинёна, когда тот толкается сильнее, его бёдра ударяются о задницу Джебома, характерные звуки, которые они издают, влажны от того, сколько смазки и пота между ними.
Джинён прерывает поцелуй. — Ты можешь… — задыхаясь, начинает он. — Ты можешь кончить вот так?
Джебом хрипит. — Как ты думаешь?
Взгляд Джинёна стал более решительным, и следующий толчок был направлен чуть вверх, толстая головка его члена упирается прямо в то место, из-за которого следующий вздох Джебома вырывается из его горла в виде протяжного мяуканья.
—
Чёрт. — Джебом скрипит зубами, его глаза закатываются, когда Джинён садится и кладёт бёдра Джебома себе на колени, чтобы его толчки были более глубокими и быстрыми.
Джебом так полон, но его тело всё равно жаждет большего, и он выгибается назад, прижимаясь к Джинёну, насаживаясь на его член так глубоко, как только может, скуля, когда чувствует его ещё глубже внутри себя.
Хватка Джинёна на его бёдрах подрагивает, будто бы он хочет сильнее вонзить в них пальцы, но сдерживается. Вместо этого он позволяет своим рукам скользить по ногам Джебома, закидывая одну себе на плечо и удерживая, используя это для правильного направления своих толчков. Это заставляет Джебома впиваться ногтями в простыни, из его члена сочится предэякулят, размазываясь по всему его грязному животу.
— Не… останавливайся… — выдавливает он сквозь стиснутые зубы, болезненно постанывая, но на самом деле сейчас ему так хорошо, так чертовски горячо, влажно и полно, и он не может думать ни о чём, кроме члена, растягивающего его и скользящего по стенкам.
Со словами Джебома, Джинён удваивает свои усилия. Он, кажется, полностью сосредоточен на том, чтобы выбить из того ещё один оргазм. Его бёдра резко выдвигаются вперёд, и дыхание вырывается влажными ожогами на внутренней стороне колена Джебома, где покоятся его губы, в бесконечном поцелуе. И всё это время он смотрит на него, словно тот нереален, как будто он — всё.
Это ошеломляет, всё это — ощущение такой наполненности, взгляд Джинёна, жар его рук, члена и рта. Джебом чувствует, как он горит, удовольствие обжигает его и туго скручивается в животе, пока его ноги не задрожат вокруг Джинёна, и он смутно наблюдает, как его член подпрыгивает и вновь извергается, словно Джинён выбивает это своими толчками прямо из него.
Джебом чувствует, как он сжимается вокруг него, когда кончает, и Джинён ругается, нога Джебома соскальзывает с его плеча, когда он снова опускается на руки.
И тогда Джебом может почувствовать всё. Он чувствует толщину члена альфы у своего входа, узел начинает формироваться, и осознание поражает его, как удар в живот — он хочет этого,
нуждается в этом внутри себя. Это именно то, чего жаждало его тело с того момента, как Джинён погрузил в него свои пальцы. Это именно то, что приводило его в отчаяние, чтобы заставить Джинёна двигаться сильнее, глубже, всё, что угодно, чтобы почувствовать больше, но это… это именно оно.
— Ещё, — хрипит Джебом. —
Боже, Джинён, трахни меня…
Джинён издаёт сдавленный стон в глубине горла и немедленно подчиняется, его бёдра снова входят в ритм, как будто это инстинкт, как будто в мире нет ничего более естественного, чем уложить Джебома под себя и наполнить его своим членом.
Теперь, когда Джебом знает, чего он хочет, трахаться с Джинёном так, как сейчас, кажется таким же дразнящим, как и принимать в себя один палец. Джебом чувствует, как внутри него поднимается отчаяние. Должно быть, это волнами исходит от него в его запахе, и Джинён, кажется, улавливает это. Его движения становятся всё более неистовыми, каждый толчок более резким и диким, чем, по мнению Джебома, он когда-либо хотел. И всё же этого недостаточно. Не сейчас.
Его пальцы царапают спину Джинёна, слабо дёргая, пытаясь притянуть его ближе, пытаясь получить ещё немного того, что ему
нужно…
Боже, он чувствует, как набухает узел Джинёна, прижимаясь всё плотнее с каждым толчком. Его тело жаждет этого, не только там, где Джинён широко раздвигает его ноги и входит, но и в своей груди, напряжённой от эмоций.
У него саднит в горле, и он отдалённо осознает, что плачет, биология вступает в игру и делает всё возможное, чтобы заставить его альфу дать ему свой узел. Он должен быть неотразимым для него. Но даже с его членом, погружённым в Джебома, Джинён сдерживается. Он осторожен с ним до конца.
— Пожалуйста, — умоляет Джебом, выгибаясь, извиваясь, отталкиваясь, делая всё возможное, чтобы получить больше. — Джинён… хочу тебя…
Всё тело Джинёна напряглось, борясь с желанием сдаться и дать Джебому узел, о котором он плачет. Сухожилия на его шее натянуты, брови нахмурены, и он выглядит так, будто вот-вот схватит Джебома, согнёт его пополам так, что колени его прижмутся к его ушам и соединится с ним воедино. При каждом движении его члена Джебом задерживает дыхание, надеясь, что это будет именно тот момент, когда Джинён сдастся. Но каждый раз он останавливается просто коротко, густо и пульсирующе внутри Джебома, и это вовсе не то, что нужно телу омеги.
Одного лишь прижатия его узла к дырке Джебома, обещающего растяжку и полноту, которых намного больше, достаточно, чтобы снова подтолкнуть Джебама к краю. Его грудь вздымается от прерывистых стонов и полурыданий, когда сперма слабо вытекает из его члена, проливаясь в лужицу, уже до этого покрывающую его живот.
Челюсть Джинёна сжата, и он почти рычит, трахая Джебома. Он близко — он, вероятно, был близко так долго, всё это время заботясь о Джебоме, — и Джебом скользит руками вверх и вокруг, так что они больше не находятся на спине Джинёна, а на его затылке. Он притягивает его ближе, притягивает его к себе, пока лицо того не утыкается в изгиб его шеи, прижимается к его горлу.
Джинён издаёт гортанный стон, и его бёдра теряют ритм. Руки сжимают простыни у головы Джебома так крепко, что он слышит, как ткань скрипит и протестует под пальцами его пары. Теперь его толчки — крошечные рывки бёдер, он погружает свой член глубоко в Джебома, так глубоко, что кажется, будто у него перехватывает дыхание, но всё же…
— Альфа, — хнычет тот, вспоминая слабость, что проявил Джинён, когда Джебом назвал его так. — Пожалуйста, альфа.
Джинён ещё сильнее утыкается лицом в его шею. Его дыхание влажное и горячее, когда он глубоко вдыхает запах Джебома и стонет на каждом выдохе, звуча почти так, как будто ему больно, как будто Джебом ранит его — и, может быть, так оно и есть, со своими слезами,
альфой и мольбами, но Джинён всё равно кончает, узел находится всё ещё снаружи, но его сперма наполняет Джебома достаточно, чтобы он мог задохнуться и обмякнуть в простынях.
Джинён остаётся внутри до тех пор, пока его член не становится мягким, всхлипывая в шею Джебома с чрезмерной чувствительностью, даже когда он продолжает двигаться прерывистыми кругами. Когда он наконец выходит, Джебом вздрагивает от ощущения того, как кончает и как скользко Джинён выскальзывает из него, горячо и влажно, оставаясь с ощущением пустоты и ноющей боли.
Он извивается, из него вытекает ещё обильнее, когда он прячется за своими предплечьями и скулит. Переход от того, чтобы быть так близко к тому, чтобы в нём завязался узел, к тому, чтобы сжиматься вокруг пустоты, только подчёркивает, насколько сильно его тело хочет этого.
Джинён успокаивает его, издавая умиротворённые звуки, целуя в шею. — Прости, — шепчет он в разгорячённую кожу. — Я знаю, что ты хотел… Я… Я заглажу свою вину.
— Что… — Джебом начинает спрашивать, но ему не удаётся закончить, слова теряются, когда он смотрит, как Джинён отступает. Он спускается по его телу ниже, беспорядочно осыпая его поцелуями. Он всё ещё задыхается после секса с ним, поэтому каждое прикосновение его губ сопровождается мягким, тёплым выдохом на коже.
Без члена в заднице и узла, дразнящего его вход, Джебом чувствует, как часть безумной потребности рассеивается, словно жар наконец-то был удовлетворён прикосновением Джинёна, по крайней мере, на короткое время. Вероятно, скоро течка вновь обрушится на него, но в то же время он может насладиться видом Джинёна, целующего его живот с новой признательностью — его шелковистые волосы растрёпаны, розовые пятна на ушах, его прекрасные ресницы, рассыпанные по верхушкам щёк.
Он выглядит таким сияющим и довольным — пока не поднимает глаза, и Джебом не видит решимость в его взгляде. Это не совсем тот голод, что он видел, когда Джинён прижимал свой член к его бедру, но он всё равно узнаёт его. Та же жгучая потребность удовлетворить свою пару, которую Джебом тоже чувствовал.
Когда Джинён опускается губами на чувствительную внутреннюю поверхность бедра Джебома, его ноги без раздумий раздвигаются. Он понятия не имеет, что собирается делать Джинён — он обошёл стороной его тяжёлый член, лежащий на животе, — поэтому он отказывается от попыток предвидеть его действия.
Вместо этого он наслаждается сладким посасыванием рта Джинёна и скольжением его языка по нежной коже. Он замечает, что поцелуи Джинёна с открытым ртом приближаются к его отверстию, но на самом деле не понимает последствий. Не раньше, чем кончик языка Джинёна едва коснётся его набухшего ануса и заставит всё тело снова напрячься.
Голова Джебома взлетает, чтобы посмотреть на Джинёна, сдавленное проклятие застревает у него в горле. — Ты… — выдыхает он. — Это… Джинён, это грязно…
Но его голова откидывается назад, и его протесты растворяются в стонах, когда Джинён позволяет своему плоскому языку подняться от его дырочки к промежности. Всё так чувствительно и растянуто, его отверстие покраснело и немного болит, а рот Джинёна почти успокаивает. Джебом такой грязный от спермы, скользкий и потный, и всё же язык Джинёна всё ещё кажется влажным, когда он облизывает его, слизывая то, что вытекает наружу.
Слабый стон вырывается из его груди, и Джинён притягивает его к себе ближе, чтобы тот не мог увернуться от широких движений его языка. Бёдра Джебома дёргаются, и его член вздрагивает, когда Джинён крепко прижимается кончиком языка к его дырочке и толкает его так глубоко, как только может. Это совсем не похоже на член или пальцы, влажные и мягкие, даже когда он проскальзывает внутрь его ослабленного ануса. Рот Джинёна обжигает его, когда он засовывает в него свой язык, почти щекотно, если бы это не заставило Джебома балансировать на грани перевозбуждения, особенно когда Джинён берёт его член в свободную руку.
Он даже не поглаживает Джебома как следует. Он просто нежно держит его, а большой палец слегка потирает вверх и вниз по уздечке, время от времени кружа над головкой и размазывая смазку по бархатистой коже. Это такое дразнящее и влажное ощущение, как и его язык в дырочке Джебома, и это заставляет оргазм нарастать по-другому.
Джебом вздрагивает в чужих объятиях, его член дёргается в руке, но излиться больше нечему. Он кончает сухо, зажатый между мягкими пальцами Джинёна и его тёплым ртом, и даже когда это проходит, он всё ещё остаётся дрожащим на простынях.
Джинён ползёт к нему ближе на дрожащих руках и падает рядом. Он протягивает руку и убирает чёлку Джебома с лица легчайшим движением пальцев, таким нежным и осторожным, словно только что он вовсе не провёл бог знает сколько времени, вдавливая Джебома в матрас.
— Ты так хорошо справился, — бормочет он таким же усталым голосом, каким чувствует себя Джебом.
Омега поворачивается на бок и сворачивается в клубок, не обращая внимания на беспорядок вокруг себя. Ничто не кажется таким важным, как уткнуться носом в шею Джинёна и почувствовать, как его пальцы лениво перебирают его волосы.
— Ещё не кончилось, — почти шепчет Джебом, прижимаясь к его коже, разрываясь между усталостью, начинающей давить на него, и возбуждением, пытающимся вернуться. Его тело кажется измождённым, но каждый вдох запаха его альфы помогает ему чувствовать себя немного более расслабленным, немного более спокойным.
— Я знаю, — отвечает Джинён. Рука на затылке Джебома прижимает его ближе, и он радостно следует за ней, уткнувшись лицом в место соединения шеи и плеча Джинёна. — Но всё равно… Ты очень хорошо справился.
И действительно, Джебом считает, что, может быть, так оно и есть. Его мысли кажутся рассеянными от усталости, но прямо сейчас ему не нужно думать. Не тогда, когда он уже сделал достаточно, по крайней мере, по словам Джинёна.
— Отдыхай, — шепчет альфа, уже звуча так, словно сам угасает. Джебом чувствует, как его тело расслабляется на матрасе теперь, когда у него есть разрешение, которое он, вероятно, не дал бы себе самостоятельно. — Мы можем набрать для тебя ванну чуть позже и… И мы сможем справиться со всем остальным, когда это произойдёт.
Они смогут, думает Джебом, начиная проваливаться в сон. И он, наконец, верит в это.
-
Джебом не совсем уверен, что чувствовать по поводу ванны.
Логически рассуждая, он понимает, что имеет смысл поместиться в тёплую воду, чтобы снизить температуру тела. На практике, однако, он сопротивляется желанию скулить и уклоняться от этого. Наверное, немного глупо хотеть сохранить лицо перед Джинёном, когда тот видел гораздо хуже, чем просто его хныканье, но Джебом всё равно старается не позволить уголкам рта опуститься в надутые губы, когда он неохотно опускается в воду.
— Подожди. — Голос Джинёна заставляет его замереть, и он поворачивается, чтобы посмотреть на свою пару.
Джинён снимает халат, в который он переоделся — предположительно, чтобы привести себя в более приличный вид перед тем, как попросить у слуги воды для ванны, — и заходит в воду, прежде чем Джебом сможет что-либо сделать. Как только он опускается, Джинён указывает на пространство перед ним. — Залезай.
Переносить прикосновение тёплой воды к его коже легче, смотря через ванну на Джинёна, что сидит напротив, когда их ноги скрещены.
Джинён берет тряпку с табурета рядом и смачивает её. Затем он наклоняется вперёд и осторожно проводит ею по рукам, животу, ногам Джебома. Ткань немного грубовата, но прикосновение Джинёна нежное, почти благоговейное. Постепенными движениями вся грязь смывается. Вода, может быть, и не очень тёплая, но медленные прикосновения альфы — достаточно для Джебома.
Когда он чувствует себя достаточно чистым, он вырывает ткань из рук Джинёна и придвигается ближе, опускаясь на колени между его раздвинутыми ногами. Он снова смачивает тряпку, нежный всплеск его руки в воде и капли, падающие обратно в ванну с тряпки, — единственный звук между ними. Это умиротворяет после столького количества времени, проведённого в туманном облаке звуков и ощущений. Он позволяет себе потеряться в затишье, проводя тканью по коже Джинёна, заботясь о своём альфе так, как тот заботился о нём.
Джебом всё ещё чувствует, как жар покалывает под его кожей и держит его член наполовину поднятым, но он чувствует себя более способным сосредоточиться прямо сейчас на чём-то среднем — не жаждущим прикосновения своего альфы, но и не охваченным каскадом ощущений, которые, кажется, всегда приходят, когда они оказываются вместе в постели.
— Мне жаль, что я не… — Джинён неловко прочищает горло. — Не дал тебе свой узел.
— Ах. Ну… — Джебом кашляет. Он выигрывает мгновение, снова слишком сильно макая тряпку в воду, а затем отжимая её. — Всё… хорошо.
— Хорошо? — спрашивает Джинён.
—
Хорошо, — повторяет Джебом, прежде чем до него доходит нелепость этого разговора, и он фыркает. Он поднимает глаза, и на губах Джинёна тоже появляется улыбка. Это заставляет его вспомнить о вишнёвом вине, сказках в тени и истинах при свете костра. Поэтому он целует Джинёна и пытается заставить его тоже думать об этих вещах. — Хорошо, — шепчет он в его губы. — Думаю, что буду жить.
Джинён нетерпеливо фыркает, но вслед за этим чмокает Джебома. — Мы сказали, что не будем этого делать в первый раз, — напоминает он Джебому, и тот стонет.
— Я знаю, — угрюмо говорит он. — Просто… особенно когда это вот-вот должно было случиться, мне показалось, что… что мне это нужно. — Ему трудно признаться, и он пытается откинуться назад, но Джинён хватает его за руки и переплетает их пальцы вместе, прижимая его ближе.
— Я бы мог, — говорит он. — И я почти… — Его пальцы чуть болезненно сжимаются вокруг пальцев Джебома. — Но кое-что заставило меня подождать ещё немного, — признаётся он. Боль пронзает грудь Джебома при мысли о том, что он так много обнажил перед Джинёном и столкнулся с его отказом. Но прежде чем он успевает что-либо сказать, Джинён поспешно уточняет: — Ты был… не в себе, Джебом.
— Я… да. — Нет смысла это отрицать. — Но я действительно хотел этого. Я говорил тебе, даже когда мы разговаривали тогда, что хочу этого. И я всё ещё хочу этого.
— Я знаю, — тихо отвечает Джинён, — но…
— Но мы сказали, что не будем делать это в первый раз, — неохотно повторяет Джебом. — Я знаю.
— Это, и… — Джинён вздыхает, прежде чем продолжить так тихо, что Джебом едва слышит: — Ты плакал. И я… я не хотел ничем рисковать. Это уже казалось таким большим, и… ты
плакал, Джебом…
Джебом, не раздумывая, бросается вперёд и сцеловывает слова с губ Джинёна. — Прости меня.
— Тебе не нужно извиняться, — бормочет Джинён. — Не глупи. Я просто… с этим было трудно справиться.
Беспокойство начинает грызть Джебома изнутри, беспокойство, сосредоточенное на его паре, которое, кажется, в разы усиливается, когда у него наступает течка. — Ты… всё ещё не против того, чтобы делать это вместе? — спрашивает он. — Ты всё ещё хочешь этого?
Джинён усмехается и кладёт руку на шею Джебома сзади, чтобы крепко поцеловать его. Утверждение в действии заставляет член Джебома дёргаться между ног, но он делает всё возможное, чтобы игнорировать это в пользу слушания Джинёна.
— Я хочу тебя, — говорит Джинён с уверенностью, которая прогоняет тревогу прямо из тела омеги, оставляя его с теплом, которое сворачивается в животе, словно там оно и должно быть. — Я хочу дать тебе… всё. До тех пор, пока ты тоже этого хочешь.
В его словах присутствует напряжённость, непоколебимая честность, которая проникает в самую суть Джебома. То, что Джинён чувствует, что он может так с ним разговаривать, что ему удобно показывать свои желания и страхи Джебому — что-то горит в его груди, что не имеет ничего общего с течкой.
Он снова хватает Джинёна и целует его, движение немного резкое и немного грубое, но Джинён поддаётся ему, будто он этого ждал. Вода в ванне делает всё гладким и скользким, и Джебом позволяет своей руке скользить по груди Джинёна, просто чтобы насладиться прикосновением влажной кожи.
Поцелуй переходит от неуклюжего к грязному так быстро, что это заставило бы Джебома немного смутиться из-за его потребности, за исключением — это Джинён. Он видел Джебома в его самом распутном, самом отчаянном состоянии, и он всё ещё целует Джебома, словно не может насытиться, всё ещё
хочет Джебома. После всего, что они сделали, через что прошли, трудно представить момент, когда он был бы смущён поцелуем.
Сейчас он полностью возбуждён. Он чувствует, как его член касается бедра Джинёна, и его бёдра бездумно дергаются вперёд, не прерывая их поцелуя. Одна из рук Джинёна гладит его по ноге, прежде чем свободно обхватить его член, не так уж сильно отличаясь от того, когда он вылизывал его. Воспоминание так же сильно, как и физическое прикосновение, заставляет Джебома толкаться вперёд в его руку крошечными движениями.
Ванна слишком мала, чтобы им было так удобно прижиматься друг к другу, и Джебом издаёт тихий звук дискомфорта, когда его колени начинают болеть от такого положения. Он разрывается между желанием сменить позу и нежеланием отказываться от прикосновений Джинёна.
Но Джинён принимает решение за него, дёргая его за бедро, пока тот не встанет с колен, чтобы развернуться спиной, а затем притягивает Джебома обратно к груди. Омега чувствует, как кончик носа альфы соприкасается с волосами, вьющимися у него на затылке.
— Хорошо? — спрашивает Джинён.
Джебом напевает, слегка покачиваясь там, где он устроился между чужих ног. Он чувствует себя окружённым, но это ощущение успокаивающее, как будто он забирается в постель после слишком долгого дня.
А затем рука Джинёна на его члене.
Если бы у Джебома не было течки, то то, как Джинён сейчас прикасается к нему, было бы похоже на поддразнивание. Словно он играет с ним, потирая кончиками пальцев чувствительную кожу прямо под головкой, а затем поглаживая по ней вверх, а затем снова вниз только своими согнутыми пальцами. Он не берёт его в руку как следует, лаская свободно и легко. Джебом выгибается навстречу, вытягивает шею, чтобы поцеловать Джинёна в челюсть, щёку и всё, до чего он может дотянуться.
Джинён покусывает его за ухо, посасывая мочку губами и облизывая её языком, прежде чем опуститься ртом на шею. Его поцелуи подобны прикосновению его руки, лёгкому, как пёрышко, к сверхчувствительной коже, и он целует так влажно, что Джебом не знает, что с собой делать.
— Мы можем… попробовать вот так? — Шепчет Джебом между тяжёлыми выдохами. — В следующий раз?
— Как попробовать? — бормочет Джинён, прижимаясь тёплыми губами к его шее.
Тот прижимается спиной к его груди, чувствуя, как их кожа влажно скользит друг по другу. — С тобой… сзади…
Он слышит, как у Джинёна перехватывает дыхание, чувствует, как грудь прижимается к его спине. Кончики пальцев Джинёна чуть сильнее потирают разгорячённую головку его члена. Джебом извивается между его бёдер, ощущение становится слишком сильным, и он кончает, выбрызгивая то немногое, что у него осталось, в прохладную воду и выгибаясь навстречу своей паре.
— Мы можем попробовать, — слышит он, как Джинён говорит, уже чувствуя себя немного отстранённым, когда жар снова начинает разгораться в жилах. — Мы можем попробовать всё, что ты захочешь.
-
На этот раз Джебом встал на колени, а Джинён вонзил пальцы в его бёдра, чтобы снова усадить его на свой член. После первых двух оргазмов Джебома он обхватил его за спину, втираясь в него глубокими кругами и тяжело дыша в ухо. Ещё один оргазм, и Джебом больше не мог держаться на руках. Он рухнул на локти и колени, а затем упал лицом в подушки, используя всю свою энергию, чтобы приподнять задницу для Джинёна и попытаться самостоятельно толкаться обратно на член так сильно, как только мог.
Теперь он лежит на животе, измученный, пока Джинён трахает его прямо в матрас, слишком далеко зайдя и слишком устав, чтобы сдерживаться. На этот раз он кажется менее осторожным после их разговора в ванной. Он менее робок, как в своих прикосновениях, так и в словах.
— Ты так хорошо меня принимаешь, — стонет он, уткнувшись в шею Джебома, его голос напряжён от усилий. Губы спускаются, чтобы поцеловать плечи, прежде чем вернуться к уху. — Так… так великолепно, Джебом. Так хорошо, так идеально…
Стон, схожий с мяуканьем, срывается с губ Джебома, когда похвала посылает искры тепла по его животу, и его поражает ещё один оргазм. Он вздрагивает, пойманный в ловушку весом Джинёна, вдавливающего его в кровать.
Джинён ругается, его дыхание вырывается из вздымающейся груди, которое Джебом чувствует на своей разгоряченной коже. Узел кажется набухшим и горячим, скользя в отверстии, а бёдра продолжают мелко дёргаться. Голос Джинёна срывается, когда он говорит: — Мне… мне нужно… Боже, можно я…
Джебом тянется назад, чтобы обхватить его за затылок, пальцами запутываясь во влажных от пота волосах. Он поворачивает голову на подушке, чтобы Джинён мог услышать его, когда он выдыхает: — Позволь мне… Я хочу видеть тебя…
Благодарность захлёстывает, когда Джинён, кажется, понимает, о чём он просит, несмотря на свой затуманенный разум, и он с влажным звуком вытаскивает свой член из Джебома. Тот вздрагивает, когда головка ударяется о заднюю часть его бедра, горячая и скользкая, а затем Джинён помогает ему перевернуться на спину нетерпеливыми руками.
Джебом смотрит на него, стоящего на коленях между его раздвинутыми ногами, и чувствует, как у него перехватывает дыхание. Джинён выглядит нереальным, его тело полностью обнажено, если не считать серебряной цепочки на шее, блестящей от пота. Румянец разливается по его обнажённой груди, прекрасно сочетаясь с его членом, тяжёлым и красным, висящим между ног.
Джебом такой липкий, потный, кончающий, может быть, даже пускающий слюни от того, как Джинён трахал его без ума. Всё вокруг мокрое и грязное, то, что обычно Джебом ненавидит, но теперь он не может насытиться этим.
Джинён придвигается ближе на коленях, его член скользко размазывает сперму по бёдрами Джебома. Он берёт себя в руки и пытается выровняться. Должно быть легко толкнуться в горячую дырку, учитывая, насколько свободным и открытым сейчас является Джебом, но в итоге он упирается в его промежность и яйца. Скольжение влажное, и он стонет от этого ощущения, его бёдра автоматически набирают ритм и прижимаются разгорячённой кожей члена к тому месту, где Джебом наиболее чувствителен.
Джебом собирается заскулить на него, чтобы тот не дразнил, но тут же чувствует мокрое давление члена, толкающегося внутрь, компенсируя ожидание, и он хнычет, когда Джинён начинает трахать его неуклонно, встряхивая его на простынях с каждым толчком.
Всё это время рот Джинёна двигается. Он целует губы омеги, челюсть, шею, всё, до чего может дотянуться. И даже когда его губы прижаты к коже Джебома, он не перестаёт говорить, грязь и похвала стекают с его губ и наполняют Джебома так же уверенно, как и его член.
Он целует чуть ниже челюсти. — Ты так хорош, в тебе всё ещё так тесно… — Он посасывает нежную кожу его шеи. — Такой красивый, такой великолепный во всём, каждая частичка тебя… — Зубы резко скользнули по его ключице, за чем последовал влажный взмах языка. — Такой хороший мальчик для меня.
Острый крик вырывается из горла Джебома при этих словах ещё до того, как он осознает, что сказал Джинён. Как только до него доходит, он не знает, что и думать. Никто никогда не называл его так раньше. У него нет причин на то, чтобы ему так сильно нравилось это, не тогда, когда это должно быть снисходительно, но на языке Джинёна это вовсе не так. Это вызывает чувство поклонения, такое же, как его губы на коже Джебома.
А затем ему вообще не нужно думать, потому что глаза альфы загораются, и он глубоко вгоняет свой член и обводит бёдра, заставляя того чувствовать каждый дюйм внутри себя. — Ты такой хорошенький, ты знаешь, — пыхтит он. — Такой хороший мальчик.
—
Джинён, — выдыхает тот, его руки взлетают, чтобы вслепую схватить плечи и грудь своей пары, когда удовольствие нарастает в его животе, жгучее удовольствие от того, как его трахают, и пьянящая дымка похвалы накапливается, пока он не кончит снова, его член дёргается у живота, но ни капли не изливается.
Джинён стонет, словно ему больно, а затем отступает и снова бросается вперёд, его узел прижимается к дырке Джебома при каждом толчке, когда он начинает вонзаться в него.
Каждый стон ощущается так, будто его вырывают из Джебома, выбивают из него, толкая чужой член так глубоко внутрь. — Давай, — удаётся выдавить ему. — Джинён…
сделай это…
Джинён падает на него, удерживаясь на локтях, и толчки становятся более резкими. Он — всё, что Джебом может почувствовать прямо сейчас — его густой запах в носу, его тяжёлое дыхание около уха, его твёрдый член в заднице — и он вцепляется в спину Джинёна в соскальзывающей хватке.
Он может сказать, что Джинён приближается, его выдохи почти превращаются в стоны, когда бёдра сбиваются с ритма. Его пальцы почти в синяках на бёдрах Джебома, когда он тянет его ещё глубже на свой член, а тело того бескостное, совершенно безвольное, когда Джинён вбивается в него своим узлом, давление растёт, растёт и растёт…
А затем он плавно и медленно проскальзывает, спуская глубоко внутрь, и разум Джебома становится пустым.
Отстранённо он осознаёт, что его глаза зажмурены, а рот приоткрыт, и он, вероятно, выглядит так, будто бы чувствует боль, но он не чувствует ничего. Всё, что он может заметить, это то, что он снова кончает, но на этот раз ему кажется, что это разрывает его на части. Его тело сотрясается от силы этого, как будто удовольствие от члена Джинёна, широко растягивающего его, проносится через всё его тело, выжигая каждую мысль, каждое ощущение, которое не является
Джинёном, Джиненом, Джиненом.
Даже с узлом, погружённым внутрь, бёдра Джинёна продолжают двигать его членом, насколько это возможно, с рычанием на губах. Глаза Джебома закатываются от ощущения, что его трахают ещё глубже, и он больше не может сказать, кончает ли он до сих пор или кончает снова, или это просто то, как ощущается сцепка, если он чувствует волну за волной удовольствия, которое заставляет его хныкать, издавать неразборчивый лепет и почти рыдать.
Джинён выглядит совершенно потерянным, его глаза закрыты, брови нахмурены, рот приоткрыт, когда он преследует свой оргазм. Он больше не может двигаться, поэтому он просто отчаянно прижимается к Джебому, томно дыша и скуля, не имея возможности это контролировать.
Сквозь дымку Джебом чувствует острую боль в груди. Джинён так близко, почти слишком близко, чтобы полностью оценить его, но он может видеть розовый цвет его слишком больших ушей, может слышать его медовый голос, может чувствовать запах, который был рядом с ним в самые трудные времена. Наверное, лучше, что он может видеть только фрагменты, на самом деле. Если бы он мог как следует рассмотреть его, одновременно чувствуя себя таким переполненным им, Джебом думает, что он просто лопнул бы.
Он протягивает руку, неуклюже поглаживая шею и грудь своего мужа, пальцы запутываются в цепочке, которая висит между ними. Он не натягивает её, просто наслаждается ощущением холодного, влажного металла на потной коже. Глаза Джинёна распахиваются, выглядят лихорадочно, он облизывает губы и судорожно дышит, и… Боже, Джебом не может остановиться.
Он кусает Джинёна в шею, в челюсть. Это просто лёгкие, тупые царапины от его зубов, ничего похожего на то, что Джинён должен был сделать с ним в их первую брачную ночь, но его пальцы сжимают ожерелье. Он пробирается вверх по его челюсти, и когда достигает уха, шепчет голосом, который почти не узнает: —
Мой.
Бёдра Джинёна дёргаются вперёд, он издаёт стон, почти что рыдание, и Джебом чувствует, как узел внутри него растёт ещё немного, а влажный жар врывается в него, заполняя изнутри. Теперь они сцеплены вместе, и это вызывает последний, дрожащий оргазм у Джебома. В отчаянии он прижимается ртом к губам напротив, и они тяжело дышат и стонут друг в друга, разделяя дыхание, соединяясь.
Они медленно опускаются, переходя от простого прижатия приоткрытых ртов друг к другу к настоящим поцелуям, лёгким и целомудренным, к изгибам и уголкам губ, пока полностью не расслабляются. Такое чувство, что они слились в клубок тёплых конечностей, и в груди Джебома поднимается чувство удовлетворения. Узел внутри него больше не кажется таким подавляющим. Вместо этого, это кажется… правильным. Почти успокаивающе, как губы Джинёна на его метке.
Джинён соприкасается кончиками их носов. — Я не знаю, была ли это лучшая поза для этого, — застенчиво говорит он, устраиваясь сверху. — Я чувствую, что собираюсь раздавить тебя.
— Всё хорошо, — говорит Джебом, и это так. Это более чем хорошо, на самом деле. Тёплый вес его альфы на нём успокаивает, расслабляет. — И я… — Он тянется слабыми пальцами, чтобы провести ими по его челюсти. — Мне нравится, когда я могу видеть тебя.
— Да? — шепчет Джинён. Он поворачивает лицо, чтобы поцеловать кончики пальцев Джебома.
— Да. Это того стоит. — Он немного ёрзает, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Это просто должно быть игриво, своего рода поддразнивание, в которое они, кажется, легко впадают, но веки Джинёна трепещут, его рот приоткрывается, и он издаёт крошечный сдавленный звук в глубине горла. Всё его тело напрягается, и Джебом ахает, когда чувствует, как внутри пульсирует узел.
Когда Джинён, наконец, снова начинает дышать, его выдохи звучат как резкие вздохи. Его глаза закрываются, и он со стоном утыкается лицом в шею Джебома.
— Ты только что… кончил? Снова? — спрашивает тот.
— Да, — раздаётся ответ, настолько приглушенный кожей, что его едва можно расслышать.
— Ох… — Джебом тяжело сглатывает, его член подёргивается от интереса между ними при этой мысли. — Это… нормально?
Джинён тяжело поднимает голову, словно это требует огромных усилий, и недоверчиво смотрит на него сверху вниз. — Что ты имеешь в виду?
— Ну… просто… — Джебом моргает. — Сколько раз это должно произойти?
— Столько раз, сколько потребуется, чтобы… узел спал? — Джинён издаёт сдавленный стон. — Ты действительно просил меня связать тебя узлом, не зная, что такое завязывание?
— Я имею в виду… узел в заднице, — говорит Джебом. — Кажется, это очевидно?
— Это…
Джебом, — Джинён звучит расстроенно, а это последнее, чего хочется омеге. — Я думал, ты знаешь… Я не должен был…
Джебом сжимается вокруг него и с излишним удовлетворением наблюдает, как речь Джинёна, с заиканием, прерывается, а голос превращается в тонкий стон. Когда он снова приходит в себя, то начинает дуться, но Джебом шикает на него.
— Я хотел этого, — напоминает он.
— Но ты даже не знал, как это будет, — беспокоится Джинён. Он звучит нелепо, учитывая положение, в котором они находятся, и Джебом не может сдержать смешок. — Перестань смеяться.
— Тогда перестань быть смешным, — отвечает Джебом.
— Я не шучу, я говорю серьёзно…
— Эй. — Голос Джебома тихий, но Джинён всё равно останавливается, чтобы выслушать. — Я знаю, что тебе пришлось много волноваться. — Он обхватывает рукой его шею сзади. — Но… Я в порядке. А если нет, я скажу тебе.
Джинён вздыхает, но Джебом чувствует, как беспокойство начинает покидать его. — Правда?
— Правда, — твёрдо говорит Джебом. Он притягивает Джинёна для поцелуя, шепча ему в губы: — Ты тоже должен доверять мне.
— Я знаю, — отвечает он. — Мы оба работаем над этим, верно? — Когда тот слегка кивает ему, Джинён тает в нём, тепло целуя.
Джебом раскрывается под ним, обнимает свою пару за плечи, а ногами — за талию, наслаждаясь ощущением того, что кто-то заботится о нём. Бёдра Джинёна медленно двигаются, так сильно отличаясь от их бешеного темпа до. Когда он кончает снова, наполняя Джебома ещё больше, он издаёт что-то между вздохом и стоном, таким нежным и сладким, что Джебом не может устоять перед желанием подвести голову Джинёна к изгибу шеи и прижать её там.
Было бы странно, не так давно, представить себе, как ласкаешься с альфой, не говоря уже о том, чтобы быть связанным его узлом. Он полагает, что это просто Джинён — он и его способ всегда заставлять Джебома делать всё то, что он никогда бы не вообразил до него.
«Это не идеально», — думает он, гладя волосы своего альфы, слушая тихое счастливое гудение, которое он издает. Между ними всё ещё есть неизвестность. Конечно, она есть, когда они знают друг друга совсем недолго после того, как их свели вместе. Но он не может представить себе никого лучше, не может представить себе другого партнёра, настолько подготовленного, чтобы соответствовать ему во всех отношениях. Может быть, это розовые очки, может быть, это гормоны, может быть, это просто попытка извлечь максимум пользы из ситуации, в которую он был вынужден попасть.
Дыхание Джинёна тепло обдувает его шею, и Джебом думает — хотя, может быть, это что-то другое. Может быть, это Джинён. Может быть, дело в них обоих и в том, как они подходят друг другу. Может быть, дело в том, что они просто хотят подходить друг другу.
Он может никогда точно не узнать, что это такое. Но когда он целует Джинёна в висок и получает в ответ поцелуй в ухо, он понимает, что не так уж сильно возражает.
Не тогда, когда у него есть всё это.
