Metal Chick

Единственное, что есть хорошего в ночных клубах — возможность притвориться, что никого не слышишь. Ястреб пробирается через толпу (слишком много людей, которые, слишком, блять, близко), натянув капюшон на лицо. Сначала он думал скрыться за солнечными очками, но быстро понял, что тогда все наоборот будут пялиться на него, как на идиота. Он проходит к бару и заказывает пиво у парня, покрытого таким количеством татуировок, что его кожу почти не видно за рисунками черепов и кинжалов. Затем, чуть поразмыслив, он добавляет к заказу ещё и два шота текилы. Текила жжёт горло, а пиво отдаёт горечью и как будто мылом, но сейчас ему нужна смелость, которую точно даст алкоголь. Толпа уже собирается у сцены. Ястреб стоит позади, облокотившись на стену, и поспешно пытается допить пиво. Играющая музыка походит на странный микс дабстепа и рока. Он не разбирается ни в одном из этих жанров, чтобы сказать наверняка. Но даже если бы и разбирался, то не ненавидел бы услышанное меньше. — Эй, а ты не тот парень из журналов? — раздаётся где-то около него. Рука Ястреба сжимает бутылку пива так крепко, что он боится разбить, — играл в какой-то дерьмовой фолк-группе, да? — Нет, но в гей-порно снимался, — Ястреб сначала отвечает и лишь потом поднимает взгляд, — может, поэтому тебе моё лицо знакомо. Нижняя часть его лица замотана шарфом, но Ястреб узнаёт Даби. Всё-таки он про него прогуглил. Он удивлён, но голос Даби звучит гораздо мягче, чем в записи. — Тогда оставайся на пиво и покажешь, — улыбается Даби. — Разве тебя не прикончит охрана за то, что ты тут расхаживаешь? Он пожимает плечами, не отводя взгляд, почти скрытый по-странному знакомыми растрёпанными чёрными волосами. — Люди подумают, что я просто фанат или что-то вроде того, но кажется, мне нужно возвращаться. Увидимся, Ястреб. Ястреб смотрит, как тот снова исчезает в толпе. Сейчас, наверное, хорошее время пожалеть о словах про порно, но ему уже как-то всё равно. Неужели кто-то предупредил Даби, что он будет здесь? Ястреб, кажется, и сам не говорил никому, что придёт, но в последнее время он бывает забывчив. Его бутылка уже пуста к моменту, когда музыка стихает и гаснет свет. Он пока недостаточно пьян, чтобы это не показалось ему драматичным. Первая на сцену выходит Тога, улыбаясь во все зубы, берёт бас-гитару и начинает играть так, будто хочет порвать не только струны, но и барабанные перепонки всех присутствующих. Ястреб чувствует, как вибрации каждой ноты резонируют у него в кажущейся от этого пустой груди. Следующим выходит Твайс. Ястреб даже не помнит его настоящего имени, мысли занимает только странная маска. Интересно, у него их много на смену, или всего одна – а если так, то это действительно мерзко. Он садится за барабаны и задаёт ритм, в котором будто совсем нет ни логики, ни структуры. Шигараки даже с расстояния вживую выглядит таким же уставшим, как на фотографиях жёлтой прессы, так любящей рассуждать о его злоупотреблении веществами. Гитара в его руках визжит в знак протеста, и Ястреб задумывается, музыка ли это, или группа чисто из любопытства решила помучать инструменты. Но несмотря на всё, загадочное присутствие Даби на сцене неоспоримо. Толстовка, в которую он был одет ранее вечером, теперь расстёгнута и обнажает грудь, как и большинство тела, покрытую татуировками. Те, которые расположены на нижней части лица, делают его похожим на скелет, когда он начинает петь. Хотя, скорее, тут больше подойдёт кричать, и Ястреб не понимает, есть ли у песни текст или вообще какие-нибудь настоящие слова. Он искренне ненавидит эту музыку. Дело даже не в ужасной акустике клуба, а в том, что он не понимает, что он слышит. Он не может сосредоточиться на гармониях, потому что это просто злость и шум и инструменты, сражающиеся с голосом Даби. Может, он не может сосредоточиться на гармониях, потому что гармония – это не то, чем можно описать услышанное. Будто следить за пьяной дракой на улице, не понимая, нужно ли звонить в полицию. Будто посылание нахуй всего, чего смогла достигнуть музыка за последние века. Ястреб не дослушивает сет. Он прячется в узком коридоре, ведущем к туалетам, пока вновь не слышит странную музыку, обозначающую конец концерта. Ястреб и сам не знает, зачем он вообще оставался тут так надолго, но, когда он проходит к выходу, охранник хлопает его по плечу, заставляя остановиться. — Группа хочет тебя видеть. Он чувствует на себе взгляды окружающих, и его руки снова начинают трястись. — Ну, не могу их винить, — он натягивает улыбку, — я и сам на себя наглядеться не могу. Охранник выглядит не впечатлённым. За кулисами такой же беспорядок, как и в клубе. Охранник просто указывает ему на дверь и уходит, даже не удостоверившись, что привёл нужного парня. Ястреб с секунду колеблется, борясь с желанием развернуться и уйти, но открывает дверь. Бутылка разбивается об стену рядом с его лицом. — Блять! — рявкает неизвестный, — это ещё кто? — Ты совсем тупой? — спрашивает Тога, — это же тот скрипач. Его по телику крутили. Бросивший бутылку – это, скорее всего, Твайс, которого не узнать без маски. Не сказать, что без неё он выглядит как-то лучше. Он садится на старый диван рядом с развалившейся там Тогой. Даби стоит, прислонившись к стене и потягивая пиво. Он до сих пор одет лишь в расстёгнутую толстовку, обнажающую, по скромному мнению Ястреба, слишком много кожи. Но в татуировках определённо было что-то сверхъестественно увлекательное. Вблизи он выглядит ещё более худым, соответствуя татуировкам на челюсти. — Если ты хотел увидеть Шигараки, то тот только что свалил, — произносит он. — Ну и мудила, — вздыхает Твайс, — пиво будешь? Ястреб закрывает за собой дверь. — Нет, спасибо, — у него уже начинает раскалывается голова, — хорошее выступление. — О, так тебе понравилось? — Тога приподнимается на локтях и устремляет на него взгляд, — какая твоя любимая песня? — Ястреб будет работать с нами, — говорит Даби до того, как Ястреб придумывает, как ему соврать. — Я пока думаю об этом, — отвечает Ястреб. Значит, он знает о предложении Мируко. Конечно, знает, поэтому и завёл разговор в начале вечера. Ему Мируко сказала, что он придёт? — Может, это мы должны думать, взять ли тебя, а не наоборот? — раздаётся сзади. — Твоя истерика уже закончилась? Быстро как-то, — Даби делает очередной глоток пива, и Ястребу кажется, будто он тут явно лишний. Нездорового цвета лицо Шигараки кажется недовольным. Точно мет, не иначе. — Следи за языком, пока я тебя из группы не вышвырнул, — рычит тот. Тога и Твайс двигаются на диване, и он садится между ними. И пока Твайс пытается держать как можно большее расстояние от него, Тоге абсолютно всё равно. Даби пожимает плечами и ставит пустую бутылку в ряд с остальными на столик. — Если хочешь, то вперёд. Пойдём покурим, Ястреб. На улице холодно, но Даби лишь запахивает толстовку и протягивает Ястребу сигарету из скомканной пачки, но тот, отказываясь, качает головой и прижимается к стене, надеясь, что не пойдёт дождь. — Кажется, в таких переулочках либо продают наркоту, — начинает Ястреб, — либо кого-то убивают. — В таких местах не следует покупать, — Даби зажигает сигарету. Его голос кажется хриплым, — по крайней мере, если тебе не всё равно, что ты в себя пихаешь. — Разве есть разница, если ты в принципе употребляешь? — А есть разница между тем, чтобы пить спирт из аптеки или хороший бурбон? — Курить не вредно для голоса? — Это часть образа, — ухмыляется Даби. Он делает затяжку и выдувает дым в сторону Ястреба, непонятно, нарочно ли, — итак, что такой крутой музыкант, как ты, хочет от неизвестной дэткор группы, вроде нас? — Не знал, что у этого жанра есть название, — он жалеет, что не захватил с собой куртку. Ткань кофты довольно тонкая, и он пытается согреть руки в карманах джинсов. Он всегда боялся переохлаждать их, но сейчас это уже в прошлом, — это была идея Мируко. Что дэткор группа может хотеть от меня? — Расширение горизонтов. Мы хотим чем-то выделяться среди других, понимаешь? — может, Ястребу кажется, но Даби придвинулся ближе, — и твоё имя поможет нам продаваться. — Вы не можете просто вписать моё имя, и Мируко сделает остальное? — Давай, скрипач. Не делай вид, что мы не сможем повеселиться вместе. — Тебе придётся найти аргументы получше. — Я могу быть довольно убедительным. — И не называй меня так. — И как мне тебя называть? У тебя вообще есть настоящее имя? — Даби ухмыляется и кидает сигарету на землю. — А у тебя? — Думаю, тогда Ястреб сойдёт, — он отводит взгляд. Его рука неосознанно играет с молнией толстовки. Татуировки на шее выглядят настолько выразительными, что Даби без них будто и не представить, — не хочешь вернуться и посмотреть на очередную истерику Шигараки? — Думаю, нет. — Ну, тогда, Ястреб, — Даби вновь смотрит на него со своей ухмылкой, — до следующего раза. — Возможно, — быстро отвечает Ястреб, — я пока ничего не решил. Даби лишь смеётся, уже отвернувшись. Его смех остаётся в ушах после того, как за ним закрывается дверь.

* * *

Мируко будит его слишком рано. Это именно она, потому что больше ни у кого не хватило бы смелости десять минут к ряду звонить в домофон, пока Ястреб не проснётся. Он впускает её, но лишь потому, что не знает, как его вырубить. Игнорировать тоже не вариант, он пробовал. Открыв входную дверь, он чуть не падает на обратном пути в гостиную, запнувшись о лежащую на полу гору чистого белья. А, может, и грязного, он не уверен. На данном этапе его жизни одежда кочует из чистой стопки в кучку уровня «приемлемо» и заканчивает жизненный цикл в грязной. Он падает на диван, предварительно скинув с него на пол пустую коробку из-под пиццы. Пока Мируко поднимается по лестнице и закрывает за собой дверь, он чуть не засыпает вновь. — Ты до сих пор их делаешь? — спрашивает Мируко. Ястреб не открывает глаза, пока что-то мягкое не прилетает ему прямо в щеку. Он поднимает небольшую вязанную крючком игрушку. — Жирафов я раньше не делал. — Уже десять утра, а ты ещё не одет, — Мируко кидает на него своё пальто. Она одета в обтягивающее красное платье, и кажется, что она собралась на встречу. Может, это и правда так, — у тебя ужасный бардак, на рояле пустые пивные банки, и всё, чем ты занимаешься, это вязание безделушек. Ты вообще выходил на улицу с прошлого месяца, когда мы обедали вместе? — Я вчера ходил на тот концерт, — он скидывает пальто на пол к коробке, — и ты действительно будешь издеваться над моим новым хобби? — Стоп, что? Ты правда… — Да. Честно, это было ужасно. У меня от одних воспоминаний об их шуме голова болит. И, похоже, что все слухи об Шигараки – чистая правда. Ты уверена, что хочешь с ними работать? — Да. Сделай мне кофе. — Почему бы тебе самой этим не заняться? Мне четыре ложки сахара. — Поднимайся, а то я тебя на кухню на руках понесу. Он стонет, но встаёт. Его кухня в полном беспорядке, но Мируко ничего не говорит про грязные тарелки и упаковки доставок, разложенные по всем поверхностям. Он знает, это её беспокоит, но даже до того, как все произошло, его квартира никогда не выглядела иначе, если кто-то другой не прибирался за него. Это не симптом его расстройства, это симптом того, что он вообще не является полноценным взрослым. — Почему они? — Ястреб спрашивает, пока Мируко с трудом из-за нагромоздившейся в раковине посуды моет две кружки, — ты могла бы работать с кем угодно, почему именно эта группа? — Если честно, мне все равно на группу или какую музыку они играют. Мне нужен Даби. — Он? — Ястреб поднимает брови и садится прямо на кухонный стол. Стулья уже были чем-то заняты. — Ты прав, в группе и правда нет ничего особого. Не важно, нравится тебе жанр или нет. Но этот парень – гений. Я хотела бы с ним работать. — И зачем тебе я? — Ты знаменит. Поэтому ты и привлёк его внимание. К тому же тебе нужно чем-то заниматься помимо вязания. — Мне есть, чем заняться, — он смотрит, как Мируко перед включением осматривает кофемашину, вероятно, на предмет плесени, — Айзава хочет, чтобы я занимался фортепиано с одним из его учеников. — Так значит, ты теперь в джаз подался? — Нет, просто… скорее всего, он хочет меня чем-нибудь занять. Один из его студентов – сын Тодороки Энджи. А я теперь вроде как у него в долгу. — Знаешь, а я думала ты его ненавидишь. — На самом деле, это у него есть все причины ненавидеть меня. — И когда ты начинаешь? — Сегодня, вроде. Не знаю, сколько сейчас? — Половина первого. — Чёрт, мне нужно быть там к часу. — Идиот, — она стонет, — бегом в душ. Я тебя подвезу. — У меня нет времени мыться. — В таком виде я тебя точно к студентам Айзавы не подпущу.

* * *

Волосы Ястреба ещё мокрые, когда он ищет кабинет Айзавы. Он накинул одежду, которую подобрала для него Мируко – лавандовый свитер, о покупке которого он и не помнил (видимо, поэтому он лежал в шкафу, а не на полу), и джинсы, сидящие уже довольно плотно. Он находит секретаря, который отводит его в нужный кабинет и открывает дверь. Несмотря на разгар дня, в кабинете Айзавы задёрнуты шторы. Его ноги закинуты на стол, и он поднимает на него сонный взгляд, попутно включая лампу. — Вы всё-таки пришли. — Извиняюсь, моя предыдущая встреча чуть затянулась, — он улыбается, пытаясь не пялиться на молодого человека, сидящего за столом напротив Айзавы. Ему видно лишь его затылок и волосы, наполовину покрашенные в белый, наполовину в красный. Ястреб не может не задаться вопросом, какая именно половина из них окрашена или же они обе. — В любом случае, это ваш новый ученик, — произносит Айзава, — Тодороки Шото. Шото поворачивается, когда Ястреб присаживается рядом с ним. Левая часть его лица изуродована шрамом. — Приятно познакомиться… — Просто зови меня Ястребом, — он чуть отстраняется, ухмыляясь, — хочешь научиться играть на фортепиано? — Меня учил отец, — Шото вновь смотрит на Айзаву, — но в пятнадцать я начал играть на трубе и перестал заниматься. Сейчас хочу продолжить. Руки Шото лежат на коленях, и строгостью своего поведения он вдруг напомнил Ястребу его отца. Его одежда выглядит дорогой, но бежевые штаны выглядят нелепо, особенно с сочетании со странной прической. — Хорошо, когда мы приступим к занятиям? — спрашивает Ястреб. — Мне нужно проверить, когда я смогу забронировать вам студию, — взгляд Айзавы направлен на Ястреба, — у вас не осталось вопросов? Сейчас самое время спросить. Он всё равно уже всё решил. Правда в том, что даже он понимает, что ему нужно чем-то заняться, и репетиторство звучит как очень простое решение. — Мы можем заниматься у меня дома, — улыбается Ястреб, — это недалеко. — Меня устраивает, — отвечает Шото, несмотря на явное несогласие со стороны Айзавы, — когда вы свободны? Может, я смогу перенести что-нибудь в своём расписании. — А когда свободен ты? — не то чтобы у Ястреба вообще были какие-то другие встречи, но ему и не нужно ему об этом говорить. — Вторник в районе обеда? Я освобождаюсь в половине двенадцатого. — Звучит неплохо, — он наклоняется вперёд и вырывает листик из блокнота Айзавы. Он записывает свой адрес и отдаёт Шото. — Сколько вы берёте? — спрашивает тот. — Что? — За урок. Сколько вы берёте? — Я… просто принеси мне обед, и будем в расчёте. — Тодороки, не оставишь меня с Ястребом наедине? Если вы уже обо всём договорились. Шото кивает и встаёт с места. На мгновение его взгляд задерживается на Ястребе. Всё-таки он совсем не похож на своего отца. Тодороки Энджи постоянно даёт всем знать, что он чувствует (в основном, злость), но Шото кажется более спокойным, будто он пытается сдерживаться там, где этого не сделал бы его отец. — До вторника! — прощается Ястреб. Когда Шото закрывает за собой дверь, рука Айзавы тянется к термосу на его столе. — Знаете, почему я предложил вам эту работу? — Из жалости? — Ястреб наблюдает, как Айзава наливает кофе в кружку, — сами не хотите его учить? Вас заставили? Может, вы мой фанат? — Незу давно пытался заставить вас работать с нашим университетом, — Айзава смотрит на свой кофе, будто готовый заснуть и расплескать его по бумагам в любой момент, — а потом Яги пришла идея, что вы можете давать Шото уроки. — Серьёзно? — он не уверен, помнит ли он это. Может, его агент ему и не сказал, а может, он сразу отказался. Он получал слишком много предложений до инцидента и проигнорировал те немногие, которые получал после. Он рассмотрел это только потому, что имя Тодороки вызвало его интерес, а помириться с человеком или его сыном – это, возможно, неплохое начало. — Это не значит, что я считаю это хорошей идеей, — он оставляет кружку в порыве внезапной бодрости, — он подающий надежды молодой музыкант. Он может далеко зайти под правильным руководством. Так что всё, о чем я прошу вас, это не облажаться. Не заставляйте его бросить фортепиано ещё на пять лет, не давайте ему никаких странных идей, просто научите его играть Моцарта и всё. Вы понимаете? — Что вы думаете, я буду с ним делать? — не то чтобы он знал, чем заниматься с Шото, но определённо не тем, о чём думает Айзава, — ладно, Моцарт. А Шопен как? — Уходите, пока я не пожалел об этом. Ястреб ухмыляется и встаёт. — Вам стоит открыть шторы. Комната депрессивнее некуда. — Выметайтесь из моего офиса.

* * *

Шото не любит это признавать, но ему почти всегда холодно. Он помнит, как мёрз всё детство, закутываясь в одеяло и сражаясь с холодом, который никогда не чувствовали его мать и братья. Он помнит, что в кабинете отца всегда было тепло и пахло сигарами. Хотя он уже не уверен, искреннее ли это воспоминание или просто плод мальчишеского воображения. Комната Изуку тоже холодная, но совсем по-другому. По крайней мере, ему так кажется. Окно никогда не закрывается на ночь, а старый обогреватель не справляется с ноябрьской прохладой. Мать Изуку сделала им обоим горячий шоколад и, хоть Шото его и не любит, сейчас он помогает ему согреться. Так что он садится на кровать Изуку, накрываясь пледом, и не решается попросить закрыть окно, боясь показаться слишком настырным. — Ты не голоден? — спрашивает Изуку, потягиваясь. Они уже закончили заниматься, но он всё ещё сидит за столом, просматривая записи в тетради. — Не особо, — он ставит горячий шоколад на тумбочку. Сладкий вкус всё ещё ощущается на языке. — Я снова начал заниматься фортепиано. — Ты же раньше играл, да? И выигрывал много конкурсов? Иногда он забывает, насколько внимателен Изуку. Он удивлён, что тот ещё не давал понять, что знает об этом. — Да. — И почему ты бросил? Потому что это не так уж и весело, когда ты занимаешься чем-то, только потому что так хочет твой отец. Не так уж и весело, когда он каждый раз срывается на тебя за малейшую ошибку. — Мне больше нравился джаз. Классическую музыку от меня хотел слышать отец. А я так и не смог сам понять, что она для меня значит. Наверное, в этом нет смысла, забудь. — Нет, я понимаю. Ты уже нашёл преподавателя? — Ага, слышал о Ястребе? Я даже не знаю его настоящего имени. — Конечно слышал! — Изуку встаёт и садится на другой конец кровати, подтягивая колени к груди. Его глаза светятся, как и каждый раз, когда он рассказывает о чём-то, что ему небезразлично, — это его псевдоним. Мне кажется, нет людей, которые никогда о нём не слышали. Разумеется, он был звездой классической музыки, но он известен и вне её. Некоторые критиковали его за излишнюю популярность и пренебрежение всеми стандартами классики ради потакания широкой аудитории, но я считаю его гением. Его основным инструментом была скрипка, но он играет и на фортепиано. А когда полгода назад он… Ты слышал об этом? В смысле, там был твой отец… — Об этой истории я знаю всё, — прерывает Шото, — это первое, что вылезет, если поискать о нём в интернете. — Не знал, что он даёт уроки. — Айзава его попросил. Не знаю, зачем он этим занимается, он выглядит немного… несобранным. И довольно своенравным. — Я слышал много теорий и сплетен, что с ним случилось. Большинству из них я не верил. Но приятно слышать, что он не в… ну, понимаешь, рехабе или что-то вроде того, — он потягивается и залезает под одеяло. Их ноги чуть соприкасаются, но никто из них не отстраняется, — я рад, что ты снова будешь заниматься. Шото поднимает брови и вновь тянется к горячему шоколаду, лишь бы чем-нибудь занять руки. — И я рад тому, что ты не бросаешь музыку из-за того, как испортил её для тебя отец. Или даже тому, что ты не позволил ему её испортить. Надеюсь, ты понял, что я имею в виду. Могу порекомендовать тебе некоторые произведения, думаю, они тебе понравятся. Но, даже если ты выберешь что-нибудь другое, я тебя всё равно поддержу. Сложно было не улыбнуться его словам. Изуку умел говорить так, что даже больные для Шото темы его уже не задевали. — Спасибо тебе.