***
О том, что Гретта вернулась в Рыбу-Взят, Акса узнала только спустя несколько дней после собственного возвращения. Первое время, не зная отдыха и закрывая мысли от потери Фила, она, ее семья и родня из числа ведьм колдовали, чтобы помочь Голдельмине и Стихийным воссоединиться и вернуться домой. Вместе и по очереди, денно и нощно им прокладывали дорогу из известных и заново созданных заклинаний и заговоров. Зажмурившись и сцепив руки в замок, Акса представляла, что держит за руку Голди, дотянувшись к ней через многие земли Пяти Океанов. Они продолжали колдовать, пока Голди не сообщила, что вместе с Джереми и Лемони отправляется за Ханной. Лишь тогда Аксарильма выдохнула с облегчением. И лишь тогда ее мать сообщила, что некий проводник Смитти помог Гретте добраться до дома. В первую же свободную минуту Акса помчалась к подруге. Первой ее встретила мать Гретты, Этель Ремнайшт. Она, на мгновение прижав девушку к себе, протолкнула ее вглубь дома, чтобы та скорее увидела подругу. Возле комнаты Гретты переминался с ноги на ногу незнакомый мужчина, но Акса едва заметила его. Она распахнула дверь и тут же расплакалась. Ее руки дрожали, когда она обнимала Гретту, она мокрой от слез щекой прижималась к макушке подруги, гладила ее по волосам, и ей казалось, в своем настоящем облике Гретта выглядела как никогда маленькой и слабой. Аксарильма даже не сразу сообразила, что Гретта обнимала ее в ответ, лежа в постели. – Хвала всему сущему, ты жива, ты жива, – лепетала Акса. – Хвала Смитти и его терпению. До сих пор сомневаюсь, что его действительно так зовут. – Какая разница, – Аксарильма усмехнулась, растирая слезы по щекам. Она на мгновение выскочила из комнаты, чтобы порывисто обнять Смитти, и снова прильнула к Гретте. – Мне кажется, я была на той стороне жизни, – прошептала Гретта. – Пебра хотела из меня жизнь вытащить, представляешь? Сущность успела отнять, это уж наверняка. Я выкашляла то, что делает меня обликом, а потом Марко Беллер запер мое сознание в зеркале. Смитти вызвался отвезти меня в Рассадник, и я неделями ждала, пока он доберется до ведьм, чтобы мне помогли вернуться в тело и при этом не испустить дух. – Это очень грубый пересказ, – отозвался стоящий у двери Смитти. – Ты опустила случай, когда наслала Марко Беллера на ведьму и колдуна. А в зеркало тебя поместили, чтобы уберечь. – Точно, а ты забыл добавить, что лично затолкал меня в зеркало. – Ради твоего... – Блага, которое окончательно иссякло, когда я осталась в отражении совсем одна. Ты обещал навещать меня, но ушел на следующий же день. Мне пришлось разговаривать с Ривзом. – Я же оставил твое отражение, чтобы отвезти тебя в Рассадник самому! – Гретта, – Акса отвлекла их от перепалки, – как же, ты больше не облик? Я ничего не чувствую. – Я тоже ничего не чувствую, – Гретта откинулась на подушки и вытянула над собой руку. Несколько секунд она сосредоточенно смотрела на пальцы и в бессилии уронила руку на одеяло. – Сущность внутри, со мной. Так говорит твоя мама. Говорит, я верну ее со временем. Моя мама говорит, что я наконец-то посижу дома подольше. То и дело отвлекаясь на замечания о чужой несостоятельности, Гретта поведала о своем коротком и почти губительном приключении. Она одинаково фыркала и на Заграю Пебру, и на колдуна Джумулуса, и на Смитти, и на Марко Беллера. Последний, как выяснили подруги, здорово связал себя с иными сущностями, оставаясь простым человеком, и обе были рады не таить друг от друга правду о занятиях охотника. Они говорили, и плакали, и смеялись несколько часов, ничего не замечая вокруг себя, пока Этель не попросила дочь отдохнуть. Подруги прощались нехотя. Уходя, Аксарильма оглянулась на Гретту. Та снова напряженно разглядывала руку, ожидая какого-нибудь преображения. Провожавшая ее Этель еще раз крепко обняла Аксарильму. – Я не устану благодарить Рамору и ведьм, что помогли моей девочке. Наша семья в долгу перед Рассадником. – Это же Гретта, – неловко улыбнулась Акса, – как не помочь ей? – Гретта, наверное, не сказала тебе, – Этель вздохнула. – Она едва дышала, когда Смитти привез ее. Ведьмы потратили много сил и времени, прежде чем им удалось соединить ее тело и сознание так, чтобы она не потеряла и силы, и жизнь. Эта ведьма, Пебра! И колдун! Мы не думаем, что нам нужно сделать вдох, верно? Для Гретты менять облик было равносильно дыханию. Ведьма хотела задушить мою дочь! – Она поправится, – сказала Аксарильма уверенным тоном, хотя внутри содрогнулась от слов Этель. – Она и так здорова телом, – Этель покачала головой. – А сущность облика... Возможно, ей придется учиться всему заново, как в детстве. Если она вновь ощутит силу. Рамора сказала, ей не восстановиться полностью, пока ведьма своей жизнью поддерживает проклятье. Как мне не злиться? Как не проклинать ее в ответ? Акса твердо решила заняться борьбой с проклятьями. Следующие дни Аксарильма превратила в череду повторявшихся дел, которые не давали ей погрузиться в мрачные мысли. Она много спала, но неизменно посреди ночи просыпалась с бешено колотившимся сердцем, перед пробуждением увидев Фила, или Лоренцо, или Лекстара, прыгнув с башни вместе с Франческой, попав под хлыст духа, пришедшего за Ромпером. По утрам, смутно вспоминая сны, она тянулась за запиской, которую прятала под подушкой. Перечитывала обещание Лекстара приехать, в уме подсчитывала, где сейчас могли находиться он и Голди, успокаивала себя приближением встречи с ними и только тогда вставала. До обеда она занималась домашними делами, сама готовила для Гретты укрепляющие отвары, записывала за матерью и другими опытными ведьмами все, что те знали о проклятьях. Забрав обед с собой, она уходила вглубь Рассадника. В лесу обитали цветочные феи, что не отличались ни долгой жизнью, ни хорошей памятью и в ежедневной рутине руководствовались в основном инстинктами, но вместе они по крупице восстанавливали историю разрушения Желай-места, в котором свою роль сыграла и фея. Для Аксарильмы феи взывали к памяти своей сущности, чтобы ведьма могла узнать, что именно там произошло. Проведя с ними около часа, – дольше феи не готовы были отвлекаться от дел, – она отправлялась в Рыбу-Взят к Гретте. При ее появлении Смитти облегченно вздыхал, помогал Гретте выбраться на крыльцо дома и оставлял подруг одних. Гретта рассказывала о днях и часах, проведенных в отражении комнаты в доме Беллера и разбавленных только приходом лекаря Ривза. В отличие от лекаря, легко проходившего через зеркало и углублявшегося в отраженный мир, Гретта сидела на одном месте в мучительном ожидании изменений в своем положении. Она говорила, что даже без Ривза чувствовала, что за отраженной дверью комнаты кто-то поджидал, что она придет к нему. Ривз не рассказывал, что видел за дверью, но возвращался то в приподнятом настроении, то задумчивым, будто провел с кем-то увлекательную беседу. Отчасти поэтому Гретта и припоминала Смитти то, что он бросил ее в отражении: ей было одинаково страшно оставаться то одной, то наедине с Ривзом все то время, пока она не открыла глаза в Рыбу-Взяте. Девушка уверяла Аксарильму, что именно присутствие подруги стало благотворно влиять на ее восстановление как облика. Они вместе неторопливо гуляли недалеко от ее дома, затем стали выходить к берегу моря. Гретта начала с малого, тренируясь изменить цвет ногтей, и у нее получалось все лучше, хотя Акса видела, что девушке едва хватает терпения. Когда она выбивалась из сил, они находили укромный угол и снова говорили обо всем на свете, и больше всего Гретта любила расспрашивать Аксарильму о Лекстаре. А та, к собственному ужасу, начинала краснеть и заикаться.***
– Лимонные пироги! – объявила Арьяна, указав на принесенные корзинки, и Бартоломью с ликованием бросился ее обнимать. С ближайшего дерева спрыгнула белка и у самой земли сменила облик. Гретта демонстративно отряхнула платье, отвела руку в сторону и провозгласила: – И ореховый хлеб, доставленный прямиком из Рыбу-Взята! Воздух в указанном направлении задрожал, упала невидимая завеса, и из пустоты к ним шагнул Смитти с сумкой на плече, неизменно закутанный в плащ проводника. – Смитти! – завопил Мью с ребяческим восторгом, и тот поспешил увернуться от юноши. – Поэтому ты и будешь сидеть дома еще два года, – насмешливо сказал Квертингол. – Может, научишься вести себя спокойнее. – Исс примет меня любым, – заявил Бартоломью. – Зато мы тебя таким не отпустим, – пригрозила Голдельмина и тут же ухмыльнулась: – Может быть, на вид ты и вырос, а мозгами – нет. Мью протестующе взвыл под дружный хохот семейства. В самом деле, пока остальных Литакторо и их друзей не было, Мью успел вытянуться и уже смотрел на сестер сверху вниз, хотя все равно был похож только на уменьшенную и слишком юную копию Квертингола и, следовательно, отца. Но в глазах его к озорству добавилось больше уверенности в себе и больше знания. В семье Литакторо он меньше других проявлял способности к колдовству и порой картинно вздыхал, не зная, чем бы себя занять в будущем и чему учиться. Без сестер и брата он вдруг начал проявлять силу, и ему это очевидно нравилось.***
Бартоломью Литакторо оказался одним из первых, кто познакомился со Смитти, и его захватила идея стать проводником. Он уже слышал о них от отца, но не представлял, что эти люди сами умели перемещаться на расстояние, не только используя коридоры небесного народа или ведьмовское колдовство. Смитти, на первый взгляд суетливый и нервный, все же своим ремеслом сумел вдохновить мальчишку на новое занятие. Он вытерпел все расспросы Мью, не побоялся вступить с Боско Литакторо в спор о нынешнем положении дел в Радталии. Но когда в очередной раз Гретта поинтересовалась, действительно ли его звали Смитти, он объявил, что уезжает в Исс. Судя по виду Смитти, он слышал этот вопрос не один десяток раз, и со стороны казалось, что он не выдержал издевок Гретты. Но Смитти засобирался в Исс в то же время, когда Аксарильма вслух при нем объявила, что Гретта окрепла и уже может кое-что изменять в своей внешности, не растратив при этом все силы. Акса подозревала, что Смитти, прежде чем уехать, ждал подтверждения, что она приходит в норму. Но Гретта не назвала бы свое состояние «нормой» и прощалась со Смитти с плохо скрытой обидой. Смитти в ответ злился и обещал вернуться, как только уладит кое-какие дела. Услышав от него несколько таких заверений подряд, Гретта милостиво отпустила Смитти в Исс. Сконфуженный, он покинул Рыбу-Взят. Гретта не провожала его, но, услышав от Аксы, что он уехал, залилась слезами. – Я надоела ему на сотни лет вперед, Акса! – всхлипнула она. – Он не вернется. – Будь здесь Голди, она бы с тобой поспорила, что он снова приедет, – возразила Акса. – А ты? – А я не спорю, я знаю, что он сдержит обещание. – После Джереми, Смитти самый нелепый из моих друзей, – заявила Гретта. В отсутствие Смитти она заговорила о нем с еще бо́льшим уважением и благодарностью и рассказала Аксарильме то, что сама выудила у Смитти не за одну беседу. Проводник выглядел вечно потерянным, но это объяснялось тем, что он тоже почти утратил свои силы, как и Гретта. Только если облика злила собственная беспомощность, Смитти все время пребывал в страхе, что не сможет восстановиться. В том, что он оказался в Штрогкаме без возможности быстро вернуться домой, виноват был он сам. Перемещения проводников ограничены Иссом и теми местами, с которыми Исс заключил договор. Разумеется, из радталийского города не было путей в королевства, но Смитти поспорил с приятелями, что сможет пробиться в столицу. В качестве доказательства он должен был принести адресную вывеску из города, в который попадет. Смитти удалось пройти из Исса в Штрогкам, и он подозревал, что дело было в количестве различных сущностей, затаившихся в столице, и в притяжении самого́ древнего города, а не в его собственных умениях. Обратно уйти не получилось. Часть силы проводника кроется в его плаще с переливчатым подкладом. На свету сверкали не только разноцветные нитки, которыми был расшит плащ, но и заклинания, также прошитые сквозь ткань. Смитти шагнул слишком далеко в закрытое для перемещений место, и плащ его в пути порвался. Смитти зашил его самостоятельно, но поврежденные заклинания не смог восстановить. Ему удавались лишь короткие перемещения по Штрогкаму, денег на долгое путешествие в Исс не было, колдуна Джумулуса он опасался. Поэтому Смитти поселился у Марко Беллера, отрабатывая деньги за жилье и будущее возвращение тем, что управлялся с домом и его обитателями в отсутствие Беллера, выступал в роли его помощника при «охоте» на иные сущности, оказавшиеся неподалеку. Он привык к такому укладу и уже не рвался в Исс, пока не появилась Гретта. Доставить ее прямиком в Рассадник он не мог, но вызвался отвезти ее через королевства и земли Пяти Океанов. Здесь, пока одни ведьмы колдовали над Греттой, другие починили его плащ, и Смитти нужно было лишь добраться до ближайшего города, имевшего договор с Иссом. Но вместо этого Смитти надолго остался подле своей невольной подопечной. – Самое нелепое в этой истории то, что он даже моего имени не знал, – Гретта говорила таким тоном, будто не верила собственным словам. – При Беллере я молчала, не хотела выдавать, кто я. Беллер меня больше не навещал, а Смитти не сказал, был ли он еще в Штрогкаме. И он повез мое тело сюда, а сама я осталась в зеркале и никак не могла с ним связаться. Смитти только в Рассаднике узнал, как меня зовут, что я облик и что я живу в Рыбу-Взяте. Кажется, самыми спокойными деньками для него были те, когда я была без сознания. – У него очень доброе сердце. – И железное терпение, да и то иссякло. Мы с Мью постарались. Бартоломью прожужжал все уши семье, болтая о проводниках и их возможностях. Это, к его собственному восторгу, возымело успех. Посовещавшись, Рамора и Боско решили, что стоит отправить младшего сына на обучение ремеслу, прежде чем ему придет в голову убежать из дома по примеру сестер. Еще до отъезда Смитти они договорились с проводником, что тот позже поможет юноше попасть в Исс и найдет ему наставника. Вернувшись, Смитти привез для градоправителя Рыбу-Взята предложение о договоре с Иссом, а заодно приглашение для Бартоломью, которого готовы были встретить в городе через год-другой. Незадолго до его приезда Гретта вдруг вновь обрела свою сущность в полной мере. Она часами в облике птицы парила над морем, перебирала новые изменения внешности, с которыми могли бы ужиться ее родители и друзья, а затем и Смитти продемонстрировала, чего едва не лишилась из-за Заграи Пебры. – Задерживаться я не буду и скоро снова уеду, – предупредил ее Смитти, – мне нужно работать. Пришлось занять денег на кое-что, буду расплачиваться не один век. Аксарильма, присутствовавшая при разговоре, видела, что Смитти не спешит открывать правду о новом долге. Гретта будто бы тоже это заметила, но предпочла промолчать. Когда Аксе и Смитти удалось ненадолго остаться наедине, он мрачно проговорил: – Мне действительно нужны деньги. Я помог Гретте вернуть ее сущность, а такие дела в Радталии задешево не делаются. – Что ты сделал? – спросила Аксарильма, хотя боялась услышать правду. – Сам я ничего не делал, но занял и заплатил другим достаточно. Мы оба знаем, что, точнее кто стоял на пути выздоровления Гретты. Этого препятствия больше нет, – Смитти пожал плечами.***
– Джереми, смотрю, опаздывает. Придется заменить его, – Гретта перевоплотилась в Джереми и уперла руки в бока. – Ни к какому делу не может отнестись серьезно, вы только поглядите! Аксарильма украдкой посмотрела на Смитти. Пока другие посмеивались над выступлением Гретты, он тоже улыбался, но глаза его были печальны. Акса так и не сказала Гретте, что ее друг заплатил кому-то в Радталии, чтобы с Заграей Пеброй было покончено раз и навсегда. Гретта и сама больше не вспоминала о ведьме, притворяясь, что ни с чем не связывает свое стремительное восстановление. – Как же я могу оставить тебя без своей компании? – отозвался Джереми, выходя из-за деревьев вместе с Ханной и Лемони. Было непривычно не слышать в его голосе враждебность, лишь безобидное подначивание. Гретта в ответ подмигнула Джереми, приняв настоящий облик. Будто только горе смогло примирить их. Под команды Арьяны все разобрали угощения и расселись на утесе, заняв валуны и стулья. Аксарильма потянула Лекстара ближе к обрыву, где на ее излюбленном месте удобно было опираться спиной о камни и где открывался лучший вид на спящий Рыбу-Взят. Прежде она сидела на этом месте одна и не представляла, что к их обычной компании присоединится кто-то новый. Что кого-то приведет она. Арьяна вскочила на камень в центре их круга. Сестры ей захлопали, Бартоломью одобрительно засвистел. Лекстар заерзал возле Аксы, все еще не понимая, зачем они собрались. На другой стороне Марко, сидевший прямо на земле у стула Ханны, с таким же недоумением на лице уже поворачивал к ней голову, чтобы о чем-то спросить. Арьяна подняла руку, и все разом смолкли. – Семейство, – голос старшей Стихийной дрогнул, и она прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Остальные ждали, не шелохнувшись. – Семейство наше стало больше. Но, приобретя, мы потеряли. Фил. Наш брат. Мы пришли сюда так же, как собирались ради тебя каждый год. Как мы собираемся ради каждого члена семейства. Ты не с нами, ты больше не будешь сидеть здесь и чествовать жизнь. Но ты здесь, – она коснулась рукой сердца, – и мы будем чествовать тебя, главного героя нашей семьи. Самого решительного и самоотверженного. Семейство одобрительно загудело. Утирая побежавшие слезы, Арьяна спустилась с камня и тут же укрылась в объятьях Тинга.***
Когда Аксарильма и Арьяна возвращались в Рассадник, Акса твердила себе, что им нужно во всем разобраться. Но она молчала, пока молчала подруга. Ее изнутри грыз страх, что она сама уже знает о случившемся, не даром перед прощанием с Филом вспомнились и его мрачные рассуждения, и тяжелые сны. Аксарильме хотелось сбросить со счетов свое ведьмовство и спрятаться за предположением, что все это – лишь накопленные переживания да совпадения. Но, глядя на Арьяну, по-детски хныкавшую и сжимающую кулаки, Аксарильма самой себе подтверждала: обе они почувствовали, что Фил погиб. Ведьма ждала, когда Арьяна успокоится, занимая себя попытками вычислить, сколько настоящего времени прошло между их отъездом из Шевелушской усадьбы, смертью Фила и спуском на землю из небесного коридора. Должно быть, остальные в семействе уже обменялись страшными новостями. Арьяна наконец заговорила. Осипшим от слез голосом она коротко, жестко изложила историю Стихийных, начав Пантелеймоном и закончив Филом. Акса слушала ее и не верила. Подруга предлагала ей под новым углом взглянуть на все те годы, что они знали друг друга, и на ее суд оставляла каждую сотворенную ради семьи ложь. Теперь Аксарильма была и раздавлена, и зла. – Мы разберемся, – пообещала она не то себе, не то Арьяне. На ходу Акса написала и сестре, и брату, получила письмо от родителей. По материнским строкам было ясно, что правда открылась для всех, и старшее поколение ждет вердикта от каждого из своих детей. И тогда Аксарильма поняла: Арьяну ей винить не в чем. Подруга сумела клятвой объединить и удержать от ошибок братьев и сестер, но решения ее были продиктованы Вайсмешем и Лунессой Стихийными. Именно они втянули в проклятье и детей, и половину Литакторо. Она укутала Арьяну колдовским теплом, озвучила ответы от Голди и Тинга, предложила встретиться с последним на тропах Раздольного леса, чтобы вместе завершить путь до Рассадника. Арьяна отвечала односложно, предоставив решать ведьме. Отчасти она все еще боялась, что близкая подруга сама вслух обвинит ее в многолетней лжи, отчасти погрузилась в переживания за пропавшую Лемони. Когда они воссоединились с Квертинголом, даже он держался с Аксой осторожно и уже издалека пытался определить ее настрой. – Вы все хороши, – бросила ему Аксарильма, – но вы сделали намного больше наших родителей. Аксарильма воображала, что в Рассаднике будет отстраненной и холодной, всем своим видом покажет, как разочаровалась в родных. Но Голди уже отступила от своих обид, что были еще сильнее из-за личного предательства Джереми, и первой сделала шаг в сторону примирения, а Акса не могла не последовать ее примеру. Очутившись в Рассаднике, Акса остро почувствовала нахлынувшее на нее чувство спокойствия и защищенности, боль притупилась. Она приехала домой. Первой их встретила Рамора. Она, должно быть, никому не сказала, что дети вернулись, иначе не стояла бы на дороге в одиночестве, смотря на Аксарильму с затаенной мольбой. Ни секунды не колеблясь, Акса побежала ей навстречу, чтобы скорее утонуть в материнских объятьях. Ей все еще не хватало слов, но Раморе они были не нужны. Дома поджидал отец, который едва держался, чтобы не отпустить какой-нибудь едкий комментарий. Скрестив руки на груди, он бродил вслед за Аксой и Тингом по дому, и Акса ощущала, как он рад, и хочет отругать ее за уход, и пожалеть. Она знала, что тирадой он разразится, когда увидит Голдельмину, а та в ответ за словом в карман не полезет. Бартоломью радовался возвращению сестры и брата так, будто у их приезда не было страшных причин, он непривычно много болтал о том, как скучал, но затем так же много и тоскливо говорил о Филе. Заново освоившись в Рассаднике, по вечерам Акса заглядывала к Тингу и Арьяне. Стихийная, пробыв некоторое время с родителями, решила, что наконец заслужила уединения и собственной жизни, и встречала подругу как полноправная хозяйка своего нового дома, достроенного женихом. Втроем они обходили окраины Рассадника, выбирая самый длинный путь, чтобы проводить Аксу, и болтали обо всем, кроме семьи. Попрощавшись с братом и подругой, она ужинала и запиралась в их с Голдельминой комнате. Наступало время для переписки с сестрой, для заметок о проклятьях и Желай-месте и, зачастую, для слез. Акса беззвучно плакала, жалея Фила, Стихийных, Гретту, Голди и себя. Она чувствовала, что устала от ожидания остального семейства и висевшей в воздухе печали, которая витала между семьями в Рассаднике и Рыбу-Взяте, заражая друг друга скорбными мыслями при каждой встрече. Аксарильма ложилась спать такой же разбитой, какой и просыпалась утром.***
Камень, с которого только что говорила Арьяна, всегда выступал в роли пьедестала. Стоя на нем, они поздравляли друг друга, пели песни. Забравшись на него вдвоем, Тинг и Арьяна объявили о помолвке, уже зная, что проклятье Стихийных не позволит им завести детей. Гретта, задыхаясь от восторга, демонстрировала семейству, каких успехов добилась в смене обликов, сообщала о том, какие края собирается посетить. Лемони и Ханна на спор пытались в один голос говорить как можно дольше все, что приходило им в голову. Голди танцевала, а Бартоломью потешно изображал их отца, предававшегося воспоминаниям о Радталии. В праздники, посвященные им самим, камень-пьедестал никогда не пустовал. Но сейчас, когда они собрались ради Фила, все бессмысленно буравили его взглядом и не двигались с места. – В этот день Фил родился, – прошептала Акса Лекстару. – Мы приходим сюда для каждого из семейства. Пока она говорила, со стула встала Ханна. Возле камня она помедлила, но все же поднялась на него. Ни на кого ни глядя, она начала: – В тот самый миг, когда ты… тебя… Она вдруг вскрикнула и зажала рот рукой. Сев на корточки, она провела в таком положении с минуту. Акса чувствовала, что ее глаза начинает щипать от слез. Ханна снова встала и задержала взгляд на Марко. – Ты приснился мне, Фил, и во сне я испугалась тебя. Только потом поняла, что мне было страшно за тебя. Моим последним воспоминанием будет не наше беглое прощание, а разговор, в котором ты равнял нас, напоминал, что мы были не только Стихийными. Ты был честен с семьей. На этих словах она повернулась к Аксарильме, взглядом будто вопрошая, согласна ли та с тем, как Ханна разделила семейство и семью. Ведьма чуть заметно кивнула ей с печальной улыбкой. – Я никогда не попрощаюсь с тобой, Фил. Но я готова отпустить тебя. И надеюсь, что вы, – Ханна обратилась к Стихийным, – отпу́стите меня, когда я захочу снова оставить Рассадник. Джереми резко выпрямился и тут же снова сгорбился. Марко закусил губу в попытке спрятать счастливую улыбку.***
Марко Беллер приехал в Рассадник вместе с остальным семейством. При первой встрече Гретта старательно отводила взгляд, делая вид, будто не знакома с ним, другие переглядывались, не решаясь представить его родителям. Голди, хотя и предупреждала, что Марко приедет с ними, ни разу не упомянула, как они решили обойти его имя, а вместе с ним и род его занятий. – Познакомьтесь, это Марко, – прозвенел голос Ханны. – Он погостит у нас. – Марко? – уточнила Лунесса Стихийная, ожидая услышать его семейное имя. – Марко – друг Лекстара, – поспешила добавить Арьяна. – Поселим их у себя с Тингом, чтобы никого не стеснять. Кто и жил стесненно все последующее время, так это сам Марко. Он неплохо разбирался в сущностях и со многими имел дело, но никогда не был полностью окружен ими, оставшись единственным простым человеком. Без Ханны, Арьяны и Квертингола он нигде не появлялся и словно разучился говорить. Джереми тихо фыркал, неужели бесстрашный охотник растерял весь настрой, но при виде одухотворенной Ханны всякий раз прикусывал язык. Старшему поколению не было достаточно слов, что Марко дружил с Лекстаром, но все их дети ловко меняли темы разговора, прикрывая своего нового знакомого. Ясно было одно: Ханна полностью завоевала его сердце, и он хотел так же всецело завладеть ее. Зарекаясь таить секреты друг от друга, дети Стихийных в то же время закрылись от родителей. Все, кроме Лунессы с Вайсмешем, а заодно и старших Литакторо, уже знали, что Марко предложил Ханне уехать вместе с ним в Маннманию. В отличие от Лекстара, бросившего жизнь среди простых людей, Марко должен был вернуться в королевства. Ханна, которую не пугали отныне ни дорога, ни далекие края, ни будущность, вдруг испугалась только одного: как она сможет оставить Лемони. Одна сестра-близнец всегда ожидаемо дополняла другую, их невозможно было представить поодиночке. С трудом привыкнув к мысли, что с семейным проклятьем им проще держаться по жизни вместе, теперь им так же трудно было принять свалившуюся на них свободу. И Ханна, готовая последовать за Марко, начать новую главу жизни, в то же время не была готова расстаться с Лемони. Она хотела дать время и сестре, и себе, убедившись, что ее желание соединить свою жизнь с Марко – не ветреный порыв. Хотя Арьяна и говорила ей с укором, что уж ветреность никогда не была ее чертой. И что она все же гордилась сестрой и ее решениями.***
Марко успел и обрадоваться, что все же Ханна поедет с ним в Маннманию, и понять, что она не сделает этого сию минуту. Все мысли были написаны на его лице, но он благоразумно держал их при себе. Эта ночь была посвящена Филу. Пока он спешил помочь Ханне слезть с камня и бережно вел ее обратно, с другой стороны на камень вспорхнула Гретта, чем немало удивила Аксарильму. Ведьма видела, как опять напрягся Джереми, следя за каждым движением облика. Гретта резко выдохнула и затараторила, словно не давала себе возможности передумать. – Фил был той еще занозой, – с ходу начала она. – Оглядываясь назад, узнав, почему он был невыносим, я могу лишь простить его. И извиниться. Перед вами обоими, Джереми, – она на мгновение повернулась к Стихийному и тут же уставилась себе под ноги, сцепив руки в замок. – Будь у меня шанс, я бы сказала Филу, что все поняла. От моих слов он бы не перестал быть занозой. Но он бы знал, что я всегда была на вашей стороне. Вы приняли меня в семейство, и я готова встать на защиту каждого из вас так же, как это сделал Фил. Я не люблю воображать, как бы вышло все, будь у нас другая история. Но если бы я могла, я бы сражалась рядом с Филом. Если бы я могла, я бы сейчас обняла его, чего не делала ни разу за все годы, что мы провели вместе. Джереми вскочил так резко, что сидевшие рядом Голдельмина и Лемони вздрогнули. Джереми подлетел к камню, стянул с него Гретту и сжал ее в объятьях, уткнувшись носом ей в макушку. Гретта, сперва замершая от неожиданности, осторожно отняла руки от груди и обвила его в ответ. Арьяна громко всхлипнула, все еще прячась в руках Тинга. «Невероятно», – подумала Аксарильма. Она тоже шмыгала носом, Лекстар сочувствующе гладил ее по плечу. Сегодняшняя вылазка никак не была похожа на праздник, но сердце Аксы хотело петь. Петь и в то же время разрываться от боли. Джереми сам взобрался на камень. – Тинг, может быть, ты помнишь? Когда родился Фил, я сказал, как рад, что у меня наконец-то будет брат, потому что я устал от девчонок. – Я сказал, что тоже не отказался бы от брата, – отозвался Квертингол и подмигнул Бартоломью. – Я был рад Филу, хотя и боялся, что он тоже будет... – Джереми махнул рукой перед своими золотистыми глазами. – Фил оставался мальчишкой, но душа его каждый год старела на несколько лет. И пока я думал, что принимаю участие в его воспитании, он выстраивал свой путь, на котором он никому не поддался и на котором никого больше не было. А теперь и тебя нет, Фил! Нет! – он выкрикнул эти слова в небо, усеянное холодными звездами. Где-то наверху, возможно, его слушал небесный народ, никому и никогда не помогавший. – Я потерял его, мы все потеряли его. Но Арьяна верно сказала, наше семейство выросло. И братья у меня все же есть. Он посмотрел сначала на Тинга и Мью, а затем перевел взгляд на Лекстара, и даже на Марко и Смитти. Каждый из них ответил Стихийному кивком головы, уверенно или же удивленно. – Вы так прекрасны, все вы! – воскликнула Голдельмина. Она встала на плоском валуне, на котором сидела вместе с Лемони, поджав под себя ноги. – Фил, спасибо, что пытался вразумить Джереми. – Спасибо за дружбу, – произнесла Акса. – Спасибо за дружбу, – вторил ей Бартоломью. – Спасибо за преданность, – добавил Тинг.***
По возвращении в Рассадник Голдельмина не могла наговориться с Аксой и Греттой. В первый же час, едва оказавшись в их с Аксой комнате, она начала зевать и яростно тереть глаза, но отказалась спать. – Я хочу говорить, – заявила она. Она поведала о четверть-волках, которым они с Джереми невольно помогли и которые приютили их почти на неделю. На Лемони, которую Джереми привез из Кердефорса, четверть-звери не произвели никакого впечатления. Она реагировала на вопросы, но отвечала односложно, беззвучно плакала, позволяя слезам ручьем бежать из глаз, на лице ее на долгие дни застыла маска безразличия к окружающему миру. Рядом с ней крутился лазутчик Мьюро Палли, с похвальной точностью угадывающий желания Лемони. Он раздражал и Голдельмину, и Джереми, но оба были ему благодарны за то, что он помог ей выбраться из Кориции и брал на себя часть заботы о девушке. Мьюро был похож на побитого пса и каждый день упоминал о том, что он встретил свою судьбоносную любовь и обрек ее на такие страдания. Пока Лемони его не прогоняла, Голдельмина не решалась приготовить отворот и отправить лазутчика обратно в Радталию. Поэтому все вместе они отправились на границу с Маннманией, где встретили Ханну и Марко. Только при виде сестры Лемони проявила настоящие чувства, впрочем, еще больше напугав этим родных. Обе девушки одинаково закричали, вцепились друг в друга и вместе рухнули на землю. Голди призналась, что сама едва устояла на ногах, охваченная их общим горем. – Мьюро уехал после Кораллада, – рассказала она. – Лемони сожгла дом Лекстара, ожила, разговорилась. А потом приказала Мьюро оставить ее. Они долго говорили, под конец даже смеялись над чем-то. И он оставил нас, хвала всему сущему. Даже обещал найти Тони, сына Франчески. Помните, Лиса просила?.. Джомари шел с нами от Кораллада, но присоединился к Мьюро и вернулся в Корицию. Остальная дорога далась Лемони легче. Сердце ее все еще разбито, – Голди задумалась, – может быть, разбито дважды, но она не говорит о Радталии. – А Джереми? – осторожно спросила Гретта. – Ты простишь его? Голдельмина вздохнула и повернула голову к окну. Она чуть пожала плечами, ничего не произнеся. Когда Голди решала что-то насчет Джереми, она будто искала в окне ответ, но самой себе уже дала его, только еще не нашла силы озвучить его. Аксе в отличие от других этот ответ не нужно было слышать, она его мгновенно узнала.***
Лемони прошла к камню-пьедесталу, еле переставляя ноги. Джереми втянул ее на камень, а сам спрыгнул на землю. – В Кориции, – Лемони будто задохнулась на мгновение и тряхнула головой, – мы стали ближе, чем были всю жизнь. Ты не дал мне сорваться с башни. Не дал меня в обиду. Дал только отомстить за себя, но месть не принесла мне облегчения. Большего мы для тебя сделать не можем. Только помнить о тебе и о том, что ты сделал для нашей семьи. Джереми! Хани! – она окликнула родных. – Посмотрите на Арьяну с Тингом. Посмотрите на Лекстара, в конце концов. Нам всем незачем мериться горем, верно? Оно у нас общее, хотя у каждого свое. Я хочу больше думать о том, что хорошее еще будет впереди. Не тяните. От неожиданности у Голдельмины вырвался смешок, и она поспешила отвести от опешившего Джереми взгляд. Лекстар крепче к себе прижал Аксарильму. Лемони вытянула перед собой руки ладонями вверх. Над ними загорелось пламя, сперва бесформенное, а затем в нем начала угадываться птица, расправившая для полета крылья. Аксарильма так и не видела звериные образы Фила и Джереми, но Арьяна говорила, что младший брат был черным, бесшумным филином. Огненная птица с рук Лемони взмыла в небо и рассыпалась искрами над семейством. Акса с теплотой в сердце отметила, что Лемони еще не создавала ничего настолько прекрасного. Одна искра прилетела точно к ней, Акса поймала ее на раскрытой ладони и спрятала в кулаке. По телу разлилось долгожданное спокойствие. Когда она снова посмотрела на Лемони, ту уже обнимала Ханна, и обе заливались слезами. Остальные начали на все лады выкрикивать благодарности и похвалу Филу. Лемони была права, большего они сделать не могли. Другим они будут кричать поздравления и пожелания долгой и счастливой жизни. Лекстар поцеловал Аксарильму в висок и прошептал: – Завтра? Она кивнула и встала. Семейство наконец отпустило брата и друга, а вслед за этим приближалась пора отпустить и тех, кто не желал держаться лишь внутри их тесного, сплетенного радостью и болью круга. Аксарильма поднялась на камень, Лекстар застыл подле него, держа девушку за руку. – Завтра мы с Лекстаром уедем, – объявила Аксарильма.***
Аксарильма заговорила с матерью о Лекстаре, после того как они закончили колдовать для Голдельмины. У Аксы накопилось столько вопросов, что она не могла откладывать их и давать сердцу отдых. Рамора не без удивления подтвердила, что Мелания и Руперт Кеннеты-от-Иасактов действительно приезжали с сыном в Рассадник много лет назад, но с тех пор связь с ними оборвалась. – Лекстар жив! – воскликнула Рамора. – В Коралладе! И каков он? – она встретилась взглядом с дочерью. – О, дорогая, – она понимающе улыбнулась, – возможно, нам с Меланией суждено было потерять друг друга, чтобы вы вновь соединили наши семьи. Но я должна была удержать Меланию и Руперта, попытаться. Может быть, они бы до сих пор были живы, а ты бы знала Лекстара с детства. – Фила и Джереми я знала с детства, – не удержалась Аксарильма, – думала, что знаю о них все, как и о других Стихийных. – Жертва Фила будет лежать бременем на нашей – родительской – совести, – кивнула Рамора, – и нам остается лишь горевать. – Я чувствовала, что должно произойти что-то страшное, но ничего не смогла сделать. Я даже не переубедила Фила, мама! – Почему все сущности боялись и ненавидели пророка, Акса? Не потому, что предсказания его были страшны. А потому, что неизбежны. Наша вина была в том, что мы обо всем умолчали. Но мы не знаем, был ли у него иной путь. Какое-то время они молчали. За оградой дома пробежала мышь, и Акса зацепилась за ее зрение, под новым углом смотря на привычные окрестности. Подумала, каким бы странным и чужим мог показаться ее мир для Лекстара. – Я хочу позвать Лекстара в Рассадник, – сказала она. – Расскажу о нем твоему отцу, – к Раморе вернулась ее мягкая улыбка, которой она показывала, что ухватила невысказанное. – Он должен помнить приезд наших родных. Но ему предстоит узнать того мальчика заново. У Аксы постепенно сложился план, который она намеревалась предложить Лекстару. Крупицы сведений о Желай-месте и о том, как разрушаются различные проклятья, натолкнули ее на мысль, что шкатулку, полученную от источника желаний, можно попробовать вернуть туда, где она была создана. Аксарильма думала, что о том же ей подсказывал клочок бумаги, что выудил из себя Ромпер и что она отправила к Голди. «Похоронит там, где наследие рождено». Желай-место было разрушено, но до него все еще можно было добраться. И если предыдущие поколения Кеннетов-от-Иасактов и прочих предков, помня о плачевном исходе истории с Желай-местом, и не смотрели в его сторону, Аксарильма была готова снова отправиться в путь, чтобы помочь Лекстару избавиться от опасного бремени. Только бы он захотел того же. Лекстар приехал в Рассадник. После встреч, знакомств и напряженного ужина с Литакторо, на котором Боско не сводил с Лекстара глаз, последнему не без помощи Тинга удалось устроить единственный уединенный разговор с Аксарильмой. Да и то, на этом разговоре присутствовали и сам Тинг, и Голди. Они выбрались на крышу дома Литакторо и вместе устроились на ней под ночным небом. Крыша была подходящим местом, где никто не мог присоединиться к ним без предупреждения. Акса все гадала, почему дорога до Рассадника заняла для родных куда больше времени, чем предполагалось. Оказалось, они уехали на юго-восток Раздольного леса, где среди ферм была и та, что принадлежала Лекстару. Призрачный граф Шевелушский привел Лекстара к последней части его наследства. Здесь же, за домом, нашлись запущенные могилы Кеннетов-от-Иаскатов, на замшелых камнях были высечены их имена, чтобы однажды кто-нибудь их нашел. У всей фермы был плачевный вид, она не приносила Колдбергам никакого дохода, но они хотя бы сохранили ее в своем владении и никому не отдали. Остальные разбрелись по владениям Лекстара, а тот и Альфред Шевелушский стояли перед домом, и оба не могли отыскать в себе силы, чтобы зайти внутрь. А затем граф сказал: «Ну, пожалуй, теперь можно и отдохнуть». И рассеялся так же, как в усадьбе исчез Мерл, неожиданно для себя выполнив долг помочь другому. – Я до сих пор помню его удивленный взгляд, – пробормотал Лекстар, рассказывая о призраке Аксарильме. – Он-то не планировал никакого искупления. – Ему повезло, он не бродил по земле веками, – пожала плечами Голдельмина, которая конец второй жизни Шевелушского не застала. – Я боялась, что он пойдет за нами в Рассадник. Я бы скорее привела сюда Мерла, чем его. Лекстар, в сторону Шевелушского! Говори о другом. – О другом? – переспросила Акса. – Ферма, – кивнул Лекстар и усмехнулся, – она ужасная, Аксарильма. Зе́мли там у всех невелики, а моя – кошмарный клочок, на котором даже самая скромная в желаниях семья смогла бы еще не скоро прокормиться. Соседи, которые знали моих родителей, поддерживали видимость порядка, но без особого рвения. – Старушка во главе семейства твердила, что Лекстар однажды вернется. Они, наверное, не дали дому развалиться, только чтобы ее не расстраивать, – вставила Голди. – Спасибо им и на этом. Аксарильма, – Лекстар замялся, Голди и Тинг тут же демонстративно отвернулись, – Аксарильма, я хотел бы предложить тебе размеренную, обеспеченную жизнь в поместье или в столице, в любой столице! Однако теперь в моем распоряжении только запустелая ферма и безграничная неопределенность. И я буду самым счастливым человеком на свете, если ты разделишь эту неопределенность со мной. – Самое ужасное предложение, которое я когда-либо слышала, – не удержалась Голди. – Он еще не научился получать удовольствие от приключений, ему страшно, а здесь еще и Акса, – с ухмылкой ответил ей Квертингол. – Прекратите! – рассмеялась Акса и быстро схватила за руку Лекстара, готового уже извиняться за каждое неудачное слово. – Это самое прекрасное предложение, которое я когда-либо слышала.***
– Так скоро? – вырвалось у Джереми. – Не нашей семье рассуждать о том, что им стоит повременить, – заметила Арьяна с мягким укором. – Я бесконечно благодарен судьбе за то, что свела меня с вами, – сказал Лекстар. – Я надеюсь, что заслужил ваше доверие, и я обещаю вам беречь Аксарильму. Она стала самым дорогим, что у меня есть. Все семейство разом загалдело, обращаясь к Аксе с Лекстаром и перебивая друг друга. Арьяна и Квертингол сразу потянули внимание на себя, призывая родных заняться угощениями и готовиться к возвращению по домам. Воспользовавшись случаем, Аксарильма потянула Лекстара обратно в лес, чтобы успеть пройтись в одиночестве. Утром они попрощаются с семейством, с родителями и поедут на ферму, откуда уже начнут долгий и наверняка непростой путь к Желай-месту. Вместе. Вдвоем. – Хорошо, что не было прощального ужина, я бы умерла со скуки! – услышала Акса за спиной. Гретта вприпрыжку следовала за ними на расстоянии, Смитти неторопливо шел за ней, засунув руки в карманы брюк. Гретта приняла облик птицы, догнала друзей и вновь человеком встала перед ними, чтобы тут же стиснуть Аксарильму в объятьях. – Я отправляюсь в Рыбу-Взят и завтра непременно просплю час, когда вы уедете. – заявила она. – Пиши мне обо всем на свете! – Ты почти никогда не отвечаешь на письма, – со смехом возразила Акса. – Зато я читаю все, что ты пишешь, – серьезно ответила Гретта и тут же подмигнула Лекстару. – Дети у вас будут загляденье! – Гретта, разве можно так себя вести? – простонал Смитти, приближаясь к ним. – Они должны быть благодарны, что я лишь даю им напутствие, а не еду вместе с ними, – Гретта ухмыльнулась. – До встречи, Акса. Она поцеловала ведьму в щеку, отошла к Смитти и, схватив его за рукав, потянула его обратно к утесу. Аксарильма проводила подругу взглядом и повернулась к Лекстару. Он, затаив дыхание, смотрел только на нее.