Исцеляющие

— Куда ты так бежишь? Я провожу. — Эзель еле поспевал за Ягмур, так быстро она шла. — Не стоит, я сама. Это близко. — Я все равно пойду с тобой. Заболел кто-то, кто очень дорог тебе? — Очень дорог. Мой племянник Мустафа. Мужчина посмотрел на девушку. На ней лица не было. Даже его присутствие её больше не волновало и не нервировало, как раньше. Примерно через пятнадцать минут они подошли к большому особняку. — Я подожду тебя здесь? — Нет. Там мои родители и брат с сестрой. Мне не нужна помощь. Спасибо. — А вдруг все-таки что-то понадобится? — У них есть слуги. Но если хочешь, останься. — она впервые почему-то назвала его на «ты», чему бы очень удивилась, если бы её мысли не были заняты другим. — Только зайди в дом, все-таки весь вечер со мной носишься. — Ягмур, доченька, наконец-то! — встретили обеспокоенные мать и отец. — Как Мустафа? — У него начался сильный жар и сыпь по всему телу. — Я пойду к нему. Это мой пациент Эзель. Он вызвался меня проводить. Пусть кто-нибудь нальет ему чаю.       Кесем и Кеманкеш удивленно переглянулись, поняв, что дочь пришла в сопровождении симпатичного молодого мужчины. Ягмур торопливо побежала наверх, а её новый знакомый остался наедине с её родителями. — Позвольте представиться — Эзель. Ваша дочь лечила меня после нападения. Я счел, что это опасно, если она одна будет ходить по темному городу. — Кесем Султан. Я…мачеха Ягмур. Но она считает меня матерью, я её вырастила. — Кеманкеш, отец. Очень благодарен, что вы не оставили мою девочку одну. — Это мой долг как благодарного больного, которого Ягмур-ханым поставила на ноги. — Послушайте, а мы с вами никогда раньше не встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым. — Кесем напряглась, силясь вспомнить, кого ей напоминает Эзель. Хотя нет, вы так молоды, а я последние двенадцать лет была оторвана от столичной жизни. — Мне двадцать пять. Я видел вас несколько раз в детстве, когда мы с теткой стояли у вакфа. Вы тогда были ослепительно красивы. Вы и сейчас прекрасны, Султанша. — Вы такой же льстец, как мой муж. Его хотя бы можно понять. — ухмыльнулась. — Наверное, тогда я видела вас и запомнила эти глаза. Эзель поморщился от предвкушения. «Наконец-то я подобрался к вам так близко, Кесем Султан. И это только начало». Гевхерхан и Хасан суетились вокруг Мустафы, когда в покои ворвалась встревоженная Ягмур. — Отойдите от него, это может быть заразно. — скомандовала, вытаскивая из сумки халат, маску и тряпичные перчатки, которые всегда надевала при работе с больными с подозрением на опасные инфекции. — Ягмур, сделай что-нибудь, спаси его, умоляю! — плакала Гевхерхан. — Успокойся, сестра. Ты знаешь, что мне тоже не просто. Я сделаю для него всё, что смогу. Брат, уведи жену.       Хасан бережно обнял Гевхерхан за плечи и повел в сторону двери. Мальчик бредил, жар был слишком сильным. Ягмур аккуратно освободила его тело от одежды и осмотрела. Ноги, руки, грудь — все было покрыто мелкой красной сыпью, которая могла стать следствием множества инфекционных заболеваний. Она стала трясти ребенка за плечи, чтобы хоть ненадолго привести в сознание. — Мустафа! Очнись, мой хороший. Посмотри на меня, мой родной. — ком встал в горле. — Ягмур. — тихо простонал, узнав голос. — Скажи, что у тебя болит? Где больно? — Горло. Мне тяжело дышать. — Открой рот. — девушка заглянула и увидела бордовое нёбо и вспухшие миндалины. — Я умру? — Нет, конечно. Ты поправишься, я тебе обещаю. Хасан привел Гевхерхан в их покои. — Не волнуйся, дорогая, Мустафа выздоровеет. — А если нет? Я не переживу. — Всё будет хорошо. С ним Ягмур. Если не она, то кто ему поможет? — Вдруг она проговорится, Хасан? — Не проговорится. Она его тоже любит и понимает, что это может повлечь за собой. Мы все обсудили с ней еще пять лет назад. Это было её добровольное решение, мы не заставляли, не просили. Она сама так захотела. — А вдруг однажды она передумает и захочет забрать его? — Тогда нам придется его отдать. Это ведь наша родная сестра. Но я думаю, что она сдержит слово, которое дала. Ради Мустафы. Наш мальчик не должен узнать, что его родная мать Ягмур. Супруги не заметили, что дверь в покои была закрыта неплотно, и их разговор услышал еще один человек. — Сынок, ты так взволнован перед предстоящей охотой. Будто решается твоя судьба! — Турхан улыбалась, глядя, как Мехмед не может выбрать кафтан на завтрашний день. — Может быть и так, Валиде. Пусть будет этот, темно-коричневый. — отложил в сторону. — Что за девушка эта художница, которая едет с тобой? — Падчерица Кесем Султан. Я, кстати, в скором времени хочу навестить её. Всё-таки она приходится мне бабушкой. — Ты её помнишь? — Да, но смутно. Мне было всего четыре года, когда отец умер, и она отреклась от своего статуса, чтобы выйти замуж. Помню, что она была очень элегантной и всегда улыбалась мне, угощала сладостями. Думаю, после охоты заеду к ней. — Будь осторожен, не доверяйся этой женщине. Кесем Султан всегда была очень властной и держала все нити управления государством в своих руках. И только чувства к Кеманкешу заставили её покинуть Топкапы. Но она оставила вместо себя дочь, которая ей ничем не уступает. — Валиде, вы опять за старое! Я люблю вас обеих. Атике Султан много сделала для Империи и для меня лично. Не нужно настраивать меня против неё. — А что толку, ты все равно меня не слышишь. Так что там с этой девушкой? Ты проявляешь к ней интерес? — Не скрою, она тронула моё сердце. — Послушай, сынок, ты еще так неопытен в любовных делах. Не принимай поспешных решений. Возможно, это я виновата, что до сих пор в твоих покоях не побывало ни одной наложницы. Узнав вкус плотской любви, ты по-другому будешь относиться к женщинам, поймешь, что тебе может принадлежать любая и для этого не обязательно связывать себя узами брака. Буквально через неделю, когда закончится священный месяц Рамазан, я пошлю к тебе Гюльнуш. — Нефес не любая, Валиде. Такую девушку просто так в гарем не приведешь. Её нужно сначала завоевать, а потом жениться по законам Корана. — Мехмед! Не торопи события, подожди. — Я всё для себя уже решил. Даже не пытайтесь меня переубедить. — Ну что, доченька? Как Мустафа? — спросил Кеманкеш у Ягмур, когда она спустилась в гостиную, где её ждали все родные. — Очень похоже на скарлатину. Но точно будет ясно только завтра. Это может быть и ветрянка, и краснуха, и оспа, упаси Аллах. По симптомам и характеру сыпи в дальнейшем станет точно известно. Я останусь на ночь рядом с Мустафой, а вы поезжайте домой. — обратилась к родителям. — Но он поправится? — спросила Гевхерхан, не находившая себе места. — С помощью Всевышнего. Главное, чтобы осложнений не было. Тут Ягмур вспомнила об Эзеле и не найдя его глазами уже хотела спросить, но отец предугадал её вопрос и произнес: — Твой знакомый недавно ушёл. Просил, чтобы я передал. — Хорошо, я лягу в комнате Мустафы. — Можно мне к сыну? — интересовалась Гевхерхан. — Сегодня не стоит, пока диагноз не подтвердился. Завтра. Родители уехали, а все домашние разошлись по своим покоям, когда Ягмур устало легла на диван в комнате Мустафы. Жар удалось ненадолго сбить, мальчик заснул, но она все равно не спускала с него взгляд ни на минуту. Сон не приходил, и перед глазами начали всплывать воспоминания почти шестилетней давности. Вот она семнадцатилетняя рыдает от несчастной любви у себя в комнате, в отцовском доме в Стамбуле, в котором тогда жили брат и сестра. — Не плачь, дорогая, всё пройдет. — шепчет Гевхерхан, прижимая её к себе. — Не пройдет, ты же знаешь. Он уехал и не женится на мне никогда. — Этот не женится, другой женится. Посмотри, какая ты у нас красавица! — Ты не понимаешь, сестра, на мне больше никто никогда не женится. Я теперь грязная, порченная, никому не нужная. — Что ты такое говоришь? Неужели… Как ты на такое решилась, Ягмур?! — Я просто его любила. Он обещал, что все решит и мы будем вместе! — Бедняжка моя. — Гевхерхан гладит её по волосам в то время как она ощущает тошноту, подступающую к горлу. Через два дня, когда сомнений уже не осталось, она собрала вещи и решила ехать к Ферихе, которая тогда еще была жива. Но в последний момент брат Хасан преградил ей путь и запер в комнате. — Я не допущу этого, слышишь? Однажды я не понял, не успел. Мы с твоей сестрой до сих пор расплачиваемся за тот грех. У нас нет общих детей. Но тебе я не позволю совершить её ошибку! У тебя еще вся жизнь впереди. — Папа не выдержит. Как я посмотрю ему в глаза? Он так любит меня, такие надежды возлагал на мое будущее. А что я сделала? Я его опозорила. — Уже поздно, нельзя ничего изменить. Будешь рожать, а там посмотрим. Я попробую поговорить с отцом. Все вместе мы как-то решим эту проблему. — Нет, пожалуйста, только не говори родителям! Умоляю, брат! Шла неделя за неделей, а Хасан так и не решался начать этот разговор с отцом. Он был так счастлив, спокоен, окрылен успехами дочери, которая теперь работала в госпитале ученицей у очень хорошего еврейского лекаря. Однажды вечером Ягмур сама заговорила с ним и Гевхерхан. — Я не могу, не чувствую в себе сил одной воспитывать его. Все будут тыкать в нас пальцем, говорить, что его мать гулящая. Мои родители умрут от горя и позора. — Ну что ты, милая, все наладится. — утешала Гевхерхан. — Вы заберете себе моего ребенка? — Что ты такое говоришь, Ягмур? — Так будет лучше для всех. Она вспомнила роды и то как уже совсем старая Фериха протянула ей крохотного раскрасневшегося мальчика, который сильно кричал. Тогда она приложила его к своей груди в первый и последний раз в жизни. Когда в комнату зашли Хасан и Гевхерхан, она просто отдала им ребенка. — Ты уверена, сестра? Если мы назовем его своим сыном, пути назад не будет. — Уверена. Я не передумаю. И никогда не заберу его у вас, клянусь. Чтобы не привязываться к ребенку, Ягмур сразу же вернулась на остров, но первые дни там металась как львица, которую разлучили с детенышем. Материнский инстинкт с силой обрушился на неё. Но, как и сказала Гевхерхан, пути назад уже не было. Приехав на Хейбелиаду, она сообщила родителям о рождении племянника, чему они были несказанно рады. «Мама, папа, простите меня ради Аллаха. Клянусь, я посвящу свою жизнь тому, чтобы помогать другим, чтобы вы гордились мной и никогда не испытывали чувства стыда за свою дочь». Шли месяцы, потом годы и Ягмур заставила свой разум забыть, что когда-то родила мальчика. Когда Мустафа приезжал на остров, она убеждала себя, что это всего лишь её любимый племянник, ни жестом, ни словом не разу не выдав себя. — Юсуф, ты сделал то, что я велела? — Да, сестра. Мои люди доложили, что завтра ночью будет погром одной из мечетей в Фатихе. Последователи кадизадели хотят разрушить второй минарет. — Надеюсь, всех задержат? — Не сомневайся. — Там должны найти вот это. — Турхан протянула Юсуфу золотой портсигар с инициалами младшего сына Кепрюлю. Супруги уже легли спать, но Султанше не спалось, она сидела на краю кровати, думая, что Кеманкеш видит не первый сон. Но это было совсем не так, он поднялся и сел рядом. — Почему ты плачешь, любовь моя? С нашим Мустафой всё будет хорошо. Аллах не заберет у нас внука. — Если бы ты только знал, Кеманкеш. — Кесем прижалась к груди мужа. — Так расскажи мне, родная. У нас ведь все эти годы никогда не было секретов. Ни одного. — Не могу, прости. Твоё сердце этого не выдержит. Даже не проси. — Но твоё же выдержало? — поцеловал жену нежно в лоб. — Моё материнское сердце знало много разочарований и потерь. Не дай Аллах кому-то столько пережить. Тебя я хочу уберечь от всего этого. Я хочу, чтобы ты был здоров и всегда рядом со мной. — Но о каких разочарованиях и потерях ты говоришь? Наши дети живы и у них всё хорошо. Я не понимаю. — Помнишь, когда Ягмур только родилась, ты говорил, что она будет самой счастливой на свете? Что ты отдашь за это все и не переживешь если она будет страдать? — Помню. Так и есть. Ты и дочери всё в моей жизни. — Тогда давай ложиться. — Но… — Я очень хочу спать. Ягмур проснулась среди ночи. У Мустафы снова началась лихорадка и он бредил. Она налила в стакан отвар и пыталась напоить мальчика, приподняв ему голову, чтобы не захлебнулся. — Мама, мамочка, мне холодно, согрей меня. — бормотал. — Сейчас, малыш, подожди. — Ягмур собрала все одеяла и укутала в них ребенка. — Травы подействуют и тебе станет легче, ты согреешься, сынок…