***
Случившегося не воротить… И я не знал, как мне сказать ей правду. Я испытывал вину, но, в то же время, понимал, что выполнял свой долг… И свой долг я выполнял не перед государством, а перед Ли… И играть мне приходилось правдоподобно. Я предоставил возможность прийти в себя, отоспаться, одолжил ей свой покой, который был утрачен. Успокоительные более не действовали… На третий день я попросил Джаспер привести её ко мне на допрос, хотя в душе боялся, что между ними могла случиться бойня. Я сидел в маленькой комнате за столом с единственным окном с решёткой. Помещение была серым и унылым, а неподалёку было окошко, откуда велось наблюдение за процессом допроса. Дверь открылась, в комнату вошла Джаспер, пропуская Ли, чьи руки были закованы в наручниках. Пригнув голову, она исподлобья посмотрела в мою сторону, столь холодно и отстранённо… Затем её взгляд упал на сопровождающую, что с презрением очерчивала её блёклым янтарём. Закрыв с грохотом дверь, я немного напрягся от мысли, почему Джаспер не довела её до стула и не приковала руки к подлокотникам. Фрау ногой толкнула место, броском устроилась напротив и подвинулась ко мне. В её глазах читалась враждебность, которую она не собиралась подавлять. Она опёрлась локтями о стол, сцепив пальцы. Мы молча изучали друг-друга взглядами, будто давние враги, наконец встретившиеся лицом к лицу. Я оттянул галстук, который словно душил меня и не давал свободно сглотнуть. Однако исключительно в моих силах собрать всю волю в кулак и разговорить её. — Здравствуй, Елена, — с наигранным холодом начал я. Она молчала, брезгливо рассматривая меня. — Ты знаешь, почему ты здесь? — ровным тоном спросил я, заглядывая в её карамельные очи. Она не говорила ни слова… В душе она будто насмехалась надо мной, показывая, что все мои попытки останутся такими же жалкими и отчаянными… Я замолк, в надежде услышать от неё хоть слово, но немка намеренно молчала… — Ты совершила серию тяжких преступлений, Елена. На твоём счету десять убийств, семь из которых — доказаны. На этот раз фрау повела бровью, явно не согласившись с числом… Да, я прекрасно понимал, что их в разы больше, но… Я тут же продолжил: — Сопротивление бесполезно… Тебе больше нет смысла скрываться. Есть ещё жертвы, которые не были задокументированы? Немка молча смотрела на меня, дыша ровно и холодно полной грудью. С самого начала, увидев её настрой, я понял, что сегодняшний допрос — это гиблое дело… Мы долго смотрели друг на друга в безмолвии… И я слышал, как настойчиво тикали настенные часы, которые я заметил не сразу. — Значит ты… Говорить не собираешься… — едва слышно произнёс я. Мы просидели около нескольких часов, наблюдая лишь злобную ухмылку и презрительный взгляд. Её пронзительные глаза сокола заставляли вздрагивать моё неокрепшее тело. Хотя за всё время я выучил каждую её повадку, и этим меня больше не возьмёшь… Взаимным настойчивым взором я смотрел исключительно на неё, услышав скрип открывающейся двери позади себя. — Они ушли, — прошептала Пери, моментально скрывшись. И тогда я позволил себе свободно выдохнуть, слегка откинувшись назад. Мои глаза упали на часы, на которых было шесть часов вечера. Я ровно и чётко скомандовал: — Джаспер! Отведи её обратно в камеру… Через полминуты с другой стороны в комнату заявилась мускулистая женщина, встав рядом с Еленой. Немка, нарочно не отводя своих очей, медленно встала, взглянув на Джаспер, и медленно удалилась в сопровождении полицейской. Оставшись в комнате наедине с самим собой, я уложил локти на стол, хватаясь за голову. — Что же делать…***
Я старался тянуть время изо всех сил… И, несмотря на всё, они настойчиво требовали от меня передать Елену им… Я отвечал им жёстким отказом. И хоть мне приходилось сталкиваться с их недовольными лицами, я был твёрд в своём решении. С того момента прошло около недели… Второй допрос практически ничем не отличался от первого. Она не собиралась говорить со мной. — Так и будем играть в гляделки? — спросил я, на что в ответ получил очередную пощёчину хладнокровного молчания. Елена подняла подбородок и взглянула на меня, нахмурив брови. Она будто бы играла со мной… На этот раз я сидел с ней до поздней ночи, и за всё время она не проронила ни слова. Я выдохнул, потирая вспотевшее лицо, и периодически поглядывая на часы. Аккуратно поднявшись, я вышел из комнаты, где подле окошка, через которое можно было наблюдать весь процесс допроса, стояли агенты КГБ, встретив меня мрачными взглядами. Я взволнованно изучил их. Один из них сухо отрезал: — Мы глубоко сомневаемся, что так вы чего-то добьётесь, потому настоятельно рекомендуем передать её нам. Но я встал в стойку, сжав руки в кулаки. — Мы будем проводить допрос столько, сколько нужно, пока не задокументируем все показания, господа. Я прошу вас проявить терпение. Дела такого плана не решаются быстро. — Но, позвольте, — холодно заговорил другой, выдавливая из себя условную вежливость. — Зачем вам эта обуза? — Я при исполнении, — отрезал я. — Ещё вопросы? — мой взгляд переметнулся на второго, задавшего мне этот вопрос. Мужчины неодобрительно переглянулись и без всяких слов обошли стороной, будто нарочно задев плечом. Я долго смотрел им вслед, повернувшись к окошку, чтобы застать пустое окаменевшее лицо моей Ли… Моя губа дрогнула и я подошёл ближе к окну, приложив ладонь, слушая приближавшиеся шаги Пери. Не оборачиваясь, я произнёс: — Отведите её обратно в камеру… Не прошло и секунды, как шаги начали стремительно отдаляться, приняв мою просьбу.***
Дни шли один за другим… Я перестал спать, перестал есть. Я ощущал подавленность, нервозность… Я цеплялся зубами за жизнь женщины, которую люблю всем сердцем. Самое обидное, что я не мог сказать ей правду… Самое обидное, что она думала обо мне, как о мрази, которой доверилась однажды. Я «собирал» документацию дальше… На это уходили недели, да и бумажная рутина также утомляла… Но какую документацию я собирал?.. Я был уверен, в том, что Клаудия и Саша ужасно переживают отсутствие Елены… И мне нужно было отвлечь их внимание и убедить в том, что им незачем волноваться. Одним ранним весенним утром я подошёл к дому старушки, чуть слышно постучавшись. К дверям приближался топот детских ножек, которые я сразу же узнал. Дверь отворилась и оттуда показалась Саша. — Ой, дядя Джеймс? А где мама? Я с толикой грусти улыбнулся ей, присаживаясь на корточки. — Я как раз зашёл поговорить на эту тему… — С мамой что-то случилось? Она заболела? — тёмные глазки испуганно вылупились в мою сторону. Я не успел сказать и слова, как с гостиной раздался голос старушки: — Саша, кто там пришёл? — Это дядя Джеймс, бабушка, — Кауц побежала обратно к хозяйке дома и помахала мне рукой, чтобы я следовал за ней. Я вовсе не планировал заходить внутрь, а просто дать весточку… Но… Делать было нечего. Я тихо вошёл в дом, прикрыв за собой дверь. Внутри царила всё такая же приятная атмосфера, о которой только мечтать можно: спокойствие и благодать. Я встал у порога гостиной, осмотрев убранство ещё раз, будто пытаясь воспроизвести в памяти те рождественские моменты... За столько месяцев я забыл планировку дома хозяйки. А женщина спокойно сидела в кресле и вязала очередной шарфик. Большие глаза через линзы уставились на меня, отвлечась от увлекательного процесса. — Джеймс, дорогой, проходи… — Бабушка, я очень благодарен вашему гостеприимству, но у меня много дел, — я улыбнулся весьма устало, разбавляя это неким смущением, ведь я не привык отказывать людям. — Какая жалость, дорогой… А как же моя Елена? Как она поживает? С ней всё хорошо? Она скоро явится? Мы с Фернандо и Сашей ужасно скучаем… Я слышал тоску в её голосе, испытывая паршивое чувство беспомощности. Замолчав на какое-то время, я взял себя в руки сказать: — Елена испытывает некоторые трудности, но… Как только она справится со всеми проблемами, она обязательно забежит к вам. — Я могу помочь мамочке? — спросила девочка. Я опустил глаза к двенадцатилетнему несмышлёнышу и прошептал: — Будь послушной девочкой… Я передам ей, что ты хорошо себя ведёшь. Тёмные глазки блеснули озорным огоньком, и она кивнула, улыбнувшись мне. Я ответил взаимностью, подавляя осадок от собственной неприкрытой лжи, о которой я не мог говорить вслух…***
Изнуряющая тишина распространялась по всему отделению… С момента второго допроса прошло полтора месяца. В одиночестве и в молчании немка сидела на лавочке, согнувшись в три погибели, рассматривая бетонный пол с разводами. Джаспер наблюдала за ней, покручивая связку ключей на пальце, распространяя металлический лязг по всему пространству. Бесшумно вздохнув, американка посмотрела на часы, удалившись прочь по длинному, казалось бы, бесконечному коридору. Час спустя, она увидела лейтенанта, одного полного мужчину, что ускоренным шагом направлялся к ней. — Джаспер, тащи обвиняемую на допрос! Живее! Она остановилась, неуверенно спросив: — Допрос? Джеймс не планировал сегодня устраивать допрос. — Нам не важен Джеймс! — взмахнул руками он. — Здесь агенты КГБ! Тащи её как можно скорее! Она мотнула головой в непонимании и нахмурилась лишь сильнее. — Допрос не может проводиться без ответственного детектива. — Тогда я обвиню тебя в том, что ты специально оттягиваешь расследование и засажу за сообщничество с убийцей, всё ясно?! — прошипел он, взглянув в зоркие глаза полицейской. Джаспер опешила от такого заявления, потеряв дар речи. С видимым раздражением, она рывком направивлась обратно, сопровождая своё недовольство невнятным бормотанием. Когда она вернулась к камере, немка за всё это время ни разу не сменила положение, чем слегка удивила полицейскую. Она встала в некий ступор, коснувшись прутьев, сжимая их крепкими пальцами с ярко выраженной пигментацией… — Быстрее! — подгонял её голос с того конца коридора. Джасс дёрнулась и отворила ключом камеру, вытягивая наручники из-за пазухи. Подсев на корточки к фрау, она заглянула в это опустошённое лицо и чуть слышно выдохнула. На мгновение, она ощутила некое сожаление к этой особе, но, мотнув головой, американка тут же пришла в себя, отрезав: — Поднимайся… Внеплановый допрос. Елена какие-то секунды продолжала сидеть неподвижно, затем медленно встала, не сопротивляясь. Это позволило Джаспер беспрепятственно заковать обвиняемую в наручники и неторопливо вывести из камеры… Как тряпичная кукла Ли последовала за ней, не реагируя на окружение. Дорога ей всегда казалась не такой уж и долгой… И с этим чувством диссонанса… Было ощущение, будто всё это — бесконечный сон, из которого она не может выбраться. Она уставилась на металлическую дверь, которую полицейская медленно открыла перед ней. — Постарайся сказать хоть что-то, —послышались напутственные слова. Когда дверь отворилась, наполнив помещение отвратительным скрипом, первое, что увидела Ли — трое мужчин, один из которых, видимо, главный, сидел за столом. Представительный и угрожающий внешний вид ни разу не напугал фрау. Наоборот… Она испытывала полнейшее безразличие, и даже их сверлящие глаза не позволили ей потупиться. На этот раз стул был заменён… Его будто бы только сейчас прибили к полу. Тот, что стоял слева, указал Джаспер на стул и Елену, приказывая приковать её. — Она не агрессивна, если с ней нормально говорить, — впряглась Джасс. Елена стояла ровно, не шелохнувшись… Разве что она слегка удивилась поведению «неприятельницы», которая будто пыталась защитить её. Но одним своим взглядом они буквально заставили её подчиниться… Полицейская вздохнула, подводя Ли к стулу, чтобы усадить… Через секунды она услышала, как защёлкнулись наручники на руках и на ногах, лишая немку всякой возможности шевелиться. Блондинка опустила глаза к ремням, пережимавшими её запястья, и слегка дрогнула от резкого хлопка закрывавшейся двери. В комнате их было четверо… И с единственным чувством, что допрос вёл не Джеймс, в сердце Ли что-то защемило… Она впервые испытала видимый напряг, поднимая безжизненные глаза, чтобы посмотреть в равнодушные очи троих. — Ты, Елена Майер… — начал тот, что сидел перед ней. Фрау молча смотрела на них, поднимая глаза к тем, что стояли по бокам от него. — Перед тем, как мы начнём допрос, мы бы хотели кое-что прояснить. Мы не собираемся церемониться с тобой. И если ты хочешь, чтобы обошлось без проблем, в твоих интересах начать говорить… Карамельные глаза немки прошлись по очертаниям мужчины. Она холодно произнесла: — Я не понимаю ваш ломаный немецкий, герр… Мужчины замолчали и переглянулись, расплывшись в недоброй улыбке. — У нас есть множество способов достичь взаимопонимания, гражданочка. Ли заметно помрачнела, сжав руки в кулаки… Осмотрев всех троих, в душе ей стало неспокойно… — Сколько наших людей пали твоей жертвой? Молчание… И лишь слышно было её рваное дыхание… — Нас не интересуют немцы, если ты сознаешься точно и добровольно сдашься нам, мы, возможно, подумаем над тем, чтобы смягчить твоё наказание. Фрау опустила глаза и вновь отвернула голову, отказываясь говорить. — Боишься… Мы же видим… Блондинка лишь слегка повела бровью, смерив его недовольным видом. Мужчины не переставали смотреть в её сторону, затем двое из них перешли к ней, встав по бокам. — Значит, ты отказываешься говорить… Один из них грубо схватил немку за волосы и повернул голову к впереди сидящему, заставив посмотреть в его глаза. — А как же те, которых ты любишь?.. Думаешь, мы на дурачков похожи, которые не знают из какого ты теста? Фрау раскрыла глаза чуточку шире, находясь словно под неким гипнозом его взгляда. Он продолжал говорить ровно и монотонно: — Мы знаем всё, вплоть до твоей семьи… Кстати о ней… — он вбросил парочку фотографий, выполненные судмедэкспертами… Фотографии были довольно-таки старыми, шестидесятых годов… Чёрно-белые, местами смазанные… Елена долго смотрела на агента, затем медленно опустила глаза, просмотрев мельком лежащие снимки… Изначально она не совсем понимала, к чему они клонили, но когда она присмотрелась к покорёженной машине… Её глаза медленно распахнулись… Она в некой панике начала метаться от фотографии к фотографии, дыша всё чаще… Их бездушные лица наблюдали за её реакцией, медленно превращавшейся в агонию… Он добавил ещё фотографии, словно подкидывая дрова в разгорающийся огонь… На других снимках были запечатлены два изуродованных тела… Сначала отдалённо… Затем ближе… Её заставляли смотреть в стеклянные глаза матери, на вывернутые тела, на оторванные конечности. Дыхание Ли становилось чаще, а глаза наполнялись слезами. Её преследовал резкий приступ тошноты, а чёрные слёзы растеклись мелкими каплями по столу, заставляя фотографии немного пачкаться в чёрных разводах угля. Фрау отчаянно дёрнула конечностями в надежде вырваться, но говорить она не собиралась, лишь бесшумно плача. Агенты переглянулись между собой, будто путём телепатии согласовав дальнейшие действия. Тот, что стоял с левой стороны, прописал ей пощечину, заставив фрау поднять голову. От жгучего удара Елена лишь слегка ахнула, заикаясь от собственных слёз. Глаза, наполненные ужасом психологической пытки, мутно смотрели на допрашивающего. — Ты монстр… Если бы ты не родилась, никто бы не пострадал. Ты грязная, отвратительная проститутка, которая за крышу над головой готова начать спать с детективом… — Я… Й-я… — последовал ещё удар, заставив её отдёрнуть голову. — Не смей врать! — раздался его голос, словно раскат грома. После этого вновь наступила тишина… Лишь рваное дыхание жертвы заполняло пространство душной комнаты и, казалось, они могли слышать, как колотилось её сердце… — Даже не кричит… — усмехнулся он. Её голову силой подняли за волосы, и тогда он встал перед ней, держа её острый подбородок, вытирая большим пальцем кровь с края чёрных губ. Страх и ненависть переполняли её налитые кровью глаза. — Когда ты была ланью, скачущей на свободе, ты могла позволить себе многое… Но запомни, дорогая, есть те, которые по цепочке находятся выше тебя. Ты же не думала, что вечно сможешь творить беспредел, верно?.. — он повертел её, осмотрев, как экспонат. — Джеймсу и так из-за тебя несладко… Отдёрнув её голову, что моментально повисла вниз, он выпрямился, осмотрев немку сверху вниз надменным взглядом полного превосходства над «побеждённым противником».***
Я со всех ног нёсся в отделение к своей конторке, чтобы пополнить папку с документами. Не успел я зайти внутрь, как на пороге меня встретила Джаспер, воскликнув с видимым беспокойством. — Джеймс! Джеймс! Я остановился, затормозив вовремя ногами, и посмотрел на коллегу. — Джаспер, в чём дело? Она дышала тяжело и часто, будто после долгого бега, преодолевая километры. — Там… Елена… КГБ… Я без уточняющих слов понял, к чему она клонила, и сорвался к комнате, откуда вышли трое мужчин, даже не посмотрев в мою сторону. — Что вы себе позволяете?! Это не в ваших полномочиях вмешиваться во внутренние дела государства! — возмутился я, повысив голос. Один из них остановился, даже не поведя бровью. Кто он и кто я? Я был так смешон в его глазах, что мои слова, будто комариный писк: назойливые и раздражающие. — Меньше слов, больше дела, Джеймс. Вы и так тянете время… — с этими словами он двинулся дальше. Я посмотрел ему вслед, сгорая от возмущения, переполнявшего меня. — Я делаю свою работу! — заикнувшись, я распахнул двери в комнату допроса, увидев Ли, что сидела за столом с прижатой к груди головой. — Господи Боже… — подбежав к ней, я взял её за лицо, подняв бережно голову, и взволнованно спросил, чуть не срываясь на панический крик: — Л-Ли?! Ли! Ты как?! Немка заторможенно отреагировала на меня, взглянув стеклянными очами… Я чуть слышно выдохнул, убедившись, что она жива. Однако от этого мой ужас не убавился, когда я осмотрел её лицо, перепачканное в чёрных разводах, разбитую губу и следы ладоней на щеках. На глаза небрежно спадали пшеничные пряди, которые я бережно убрал в сторону, держа фрау за подбородок. — Что они сделали с тобой?.. Я взволнованно оглядывал её, что-то тихо бормоча себе под нос, а она улыбалась… Горько и сквозь слёзы… Улыбалась и произносила мне с отчаянной иронией в голосе: — И это всё из-за того, что я чуть не убила тебя ножом тогда?.. Я встал в ступор, посмотрев в её одурманенные глаза, в которых терялся свет ясного ума… — Что?.. Н-нет… — я мотнул головой и зажмурился. — Нет, сейчас это неважно. Тебе нужен врач. — Мне никто не нужен, Джеймс… — с хрипотцой в голосе произнесла она. Затем продолжила, приближаясь к моим губам: — Я ненавижу тебя… Всем сердцем. Я, замеревши, смотрел в её пустые угасающие глаза. Отчаяние моментально проявилось на моём лице. Я выпрямился, мрачно ответив: — Я попрошу Пери привести тебя в порядок… — с этими словами я вышел из допросной, машинально прихватив какую-то папку и какие-то фотографии, что лежали на столе. Я даже не взглянул на их содержание, и в полной растерянности побрёл к своему кабинету..***
Поздним вечером я сидел и разбирал папки, которые лежали на моём столе. В мою чугунную голову, полную мыслей, врезались её слова, больно ранящие в самое сердце. Конечно, кому будет приятно услышать такие слова, которые погубят все надежды и детские эмоции влюблённого мальчика? Капли дождя отбивали по крыше... Хотя прогноз не обещал никакого дождя. Я, себя не помня, ходил из угла в угол по кабинету, тыкаясь во все стены, чтобы хоть куда-нибудь засунуть эту чёртову папку. Я обратил внимание на оставшуюся папку на моём столе, которую бездумно прихватил из допросной... «Откуда она там взялась?» — задумчиво взглянул я. Я в весьма неуверенной манере подошёл ближе к столу, раскрывая эту причудливую папку с мятыми краями и подтёками из-за небрежного отношения к ней. Я глазами пробежался по фотографиям, которые там находились... Но я заметил кое-что ещё... Покорёженная машина... Тела... Стеклянные глаза какой-то фрау... «Эта фройляйн...» Я начал вглядываться, приближая фотографию к своим глазам... Неожиданно ко мне пришло осознание после непродолжительных попыток понять для себя, почему эта фройляйн мне так знакома... «Я же... Я же где-то видел её...» — мой взгляд нервно заметался, изучая изуродованные черты. Я чуть было не подпрыгнул, когда понял: — Доктор Лу... Так вот почему я постоянно думал о том, что имена «Ли» и «Лу» из её дневника, который я проглядел лишь мельком, навевали меня на мысль. — Не может быть... — произнёс себе я, с побледневшим лицом сев в кресло. — Не может быть... — твердил я, будто околдованный, держась за голову и уставившись на эту фотографию. — Это не могла быть она...***
Я помню не так много, чтобы рассказать... Часть воспоминаний из моего детства уничтожили обстоятельства, отрицательно повлиявшие на мою детскую не окрепшую психику... Все и так знают, каким хлюпиком я был... Не сказать, что сейчас я стал сильнее... В детстве моя мать часто водила меня по врачам... Ах, это я тоже рассказывал... Тогда скользнём чуточку дальше, когда, после войны, в Берлине долгое время была нехватка кадров... Не хватало рук у акушеров и у гинекологов, чтобы как-то справляться с резкой повышенной рождаемостью... Так было в 46-ом году, как рассказывала мне мама... И тому было объяснение, ведь на данный момент каждый советский тут, как у себя дома. Все грёзы фюрера о чистокровности немецкой нации разбились о поражение. Он бы застрелился во второй раз... Я и сам не чистокровный немец, что я могу сказать? Зато сейчас очень много полукровок, ибо в графе практически у каждого ребёнка в Берлине было прописано, что его отец русский. Как так вышло? Я знаю, но не хочу об этом думать... Дрезден и Берлин восстанавливали очень долго, а педиатров было трудно найти... К тому же я был весь болезненный и никто не хотел браться за меня, чтобы «ненароком не убить»... Было такое, что моей маме советовали избавиться от меня, ибо я «обуза»... Однако нам посоветовали педиатра в пригороде Дрездена... Тогда, будучи малышом, я не запомнил, что это за пригород... Для меня он был большой деревней... Там, говорили, работал единственный, но лучший педиатр, который периодически приезжал в разнесённый Дрезден, чтобы помочь тяжело больным детям. Говорили, что она, будто Дева Мария сошедшая с иконы... Маме ничего не оставалось, кроме как ехать туда... Сколько мне тогда было? Годика два? Три? Неважно, но я был до жути маленьким, таким ослабленным, что меня часто таскали на руках. И я помню это больничное здание, помню старые обшарпанные коридоры... Кабинет, в который мама скромно постучалась... И мягкий голос: — Да-да?.. Дверь мягко скрипнула и мама спросила что-то вроде: «Здравствуйте, это вы прославленный педиатр Луиза?» Я детским взором рассматривал её кабинет, обратив внимание на женщину арийской внешности: у неё была не тугая, но пышная пшеничная коса, имеющая золотистый отблеск, чёлочка, аккуратно уложенная, голубые глаза, алые губы, мягкое лицо, очки на носу с цепочкой, медицинский халат, туфли с золотой пряжкой, зауженная юбка, подчёркивающая пышность её бёдер, рубашка и чёрная ленточка, как вместо галстука... Она была стройная для своих лет и очень притягательная. Для ребёнка важно, чтобы врач внушал доверие внешним видом и поведением... Она была точно, как ангел... Когда она подняла глаза, я убедился лишний раз, что эта фройляйн и впрямь сошла с небес... Мои глаза загорелись от детского восторга, проникаясь светлой атмосферой. — Это ты... – ахнула мама. – А я думала, куда же ты пропала... Женщина заулыбалась до ямочек и медленно встала, обходя рабочий стол. — Услышанное имя ни о чём тебе не говорило? — В Германии нечасто услышишь это имя, но мне казалось, что ты переехала в её другую часть... А ты... Здесь... Почему не сам Дрезден? Фрау Луиза лишь мягко улыбнулась и ответила: — Шумные города... Это не совсем моё. Нойштадт стал мне домом... Здесь каждый знает меня. — Ты успела прославиться на весь Дрезден как лучший педиатр, Луиза... Только ты сможешь мне помочь, – вздохнула мама, опустив ко мне глаза. Я, ощутив обеспокоенный взгляд матери, поднял голову, затем вновь из любопытства взглянул на доктора. Луиза наконец обратила на меня внимание, подходя чуть ближе и склоняясь надо мной. — Это твой сын?.. Как зовут? – ласково спросила она. Я замешкался, так и не сумев ничего ответить... — Джей-Джей, – мягко ответила мама. — Ах, Джей-Джей, – ласково произнесла Луиза, протянув изящную ручку. – Я – доктор Лу. Я буду тебя лечить... Я вновь промолчал, скромно вжимаясь в юбку матери, что служила мне защитой. Однако что-то заставило меня аккуратно протянуть ей руку. Она прихватила мои пальчики и бережно пожала их. Такой жест раскрепостил меня и я заулыбался во все молочные зубки, что я имел. Для мне это был неочевидный, но один из самых запоминающихся моментов. — Давай посмотрим, как ты ходишь, ты умеешь ходить? – Луиза отстранилась и села на стульчик передо мной, протягивая руки, чтобы я подошёл к ней. К счастью, шагать я умел, правда самым нелепым детским образом, но это лучше, чем ничего, правда? Она подловила меня, когда я добежал до неё, весело топая ножками. — Какой ты умница, ты умеешь ходить! Так резво! А сколько же нашему Джею лет? — Два! – воскликнул я, похлопав в ладоши. — И говорить умеет! – сложила ладони ласковая фрау, положив их на свои колени. – Какой хороший мальчик. С виду такой здоровый... Что же с ним не так? Мама слегка помялась и тихо села на другую табуретку, причитая: — Он у меня очень слабый. Постоянно болеет. Очень слабый мочевой пузырь. Я кормлю его, чем только можно, а он худющий, как палочка... Луиза с пониманием взглянула на неё и внимательно осмотрела меня ещё раз. — Как вы переносите простуду? — Однажды слегли с пневмонией... — Детки нечасто переносят пневмонию, он счастливчик. Счастливчик Джей... – она мягко огладила мой волос, осматривая цвет моей кожи, затем склеры глаз. Я испытывал удовольствие от её касаний. Они настолько были чуткими, как будто меня касалась моя же мама... — Луиза, только ты знаешь, как мне быть. Ты была самой умной в классе... Расскажи мне, я не хочу потерять своего сына. Может я неопытная мать?.. Луиза ещё раз осмотрела меня и подняла глаза к моей матери, мягко улыбнувшись. — Здесь всё не так страшно, дорогая. Ему нужны витамины, укрепляющие иммунитет... – с этими словами фрау взяла тогда незнакомую мне штуку под названием «стетоскоп». Она приподняла верх моей одежды и начала внимательно слушать дыхание, стук сердца, вертя меня спиной и передом. Когда она слушала меня спереди, я долго водил взглядом по вылизанному дочиста кабинету. Лишь в последнюю очередь я обратил внимание на девочку с мишкой на подоконнике, что, качая ножкой, с тоской в глазах рассматривала дождевые разводы на стекле. У неё были того же цвета волосы, что и у её матери, часть из них была распущена, а часть собрана в два хвостика. На ногах этой девочки были туфельки, белые колготки и длинная юбочка-плиссе. Особенно красиво смотрелась блузочка с длинными рукавами. Когда она повернулась ко мне, я удостоился чести взглянуть в её печальные карамельные глаза. Почему она была столь печальна?.. Из-за этого я и не заметил, что Луиза закончила первичный осмотр, и продолжила рассматривать полость моего рта. — Как я и сказала, – начала она, подвинувшись к столу, натягивая очки с треугольной оправой на цепочке, – Тут ничего страшного... Я выпишу лекарства и назначу дневной рацион для укрепления иммунитета. — Т-то есть совсем ничего? Всё так просто? Луиза кивнула и шустро черкала что-то в своём листочке, вытянув из другой полочки памятку, вручив это всё моей матери. — Сейчас врачи ныне не заинтересованы в своей работе... Вам нужно делать зарядку для укрепления мышц малого таза. Зарядка есть и для общего развития. Обязательны прогулки на свежем воздухе и осмотр в динамике. В глазах моей матери появилась надежда. Видели бы вы, как она засияла, рассматривая Луизу. — Сколько я должна тебе? От этих слов она опешила, стянув очки с глаз. — Что ты! Я дала клятву Гиппократа, становясь врачом! — Луиза... – она заулыбалась мягче. – Ты всегда выручала наш класс, непорочная ты душа... Женщина покраснела, приглаживая косу. Моя мама поняла, что достаточно смутила её. — Ох, извини-извини! Я сделаю всё, как ты сказала... – она подхватила меня на руки, выбегая из кабинета... С того самого момента я был под строгим надзором собственной матери и доктора Лу. Я болел значительно реже, реже мочился в кровать, но это не отменяло того факта, что Луиза следила за моим состоянием, ведя небольшую карточку... Ведь где-то она у меня осталась... Луиза... И её дочь... Та девочка, что сидела на подоконнике и провожала меня взглядом. Я никогда не решался подойти к ней подружиться... Может быть и зря... В последние дни перед их исчезновением со всех радаров мы пришли к ней с цветами и коробкой конфет. Моя мама стала другим человеком, ведь её любимый сын ожил у неё на глазах. Дева Мария... Тогда в кабинете их было трое: она с дочерью и какой-то высокий мужчина в чёрном костюме со слегка вьющимся коротким волосом. Он был похож на кого-то из полицейских... Отвлечась от душевного разговора, Луиза распахнула голубые глаза, лепеча: — Что вы! Что вы! Не стоило! — Луиза! – подбежала моя мать. – Ты настоящая целительница! — Мария, это же частый случай в моей практике, деткам не хватает витамин... Я вовсе... Ох... – она потёрла щёки, сгорая от смущения. — Но лишь ты смогла мне помочь! Это просто чудо! Я не могла оставить это без внимания... Я бы хотела разделить своё счастье с тобой... Луиза улыбнулась и взглядом указала на рабочий стол, убирая папочки. — Я поставлю чайник... – она скромно подняла глаза к мужчине. – Рой, вы не хотите остаться с нами на чай? Мужчина обратил внимание на доктора и рассмеялся, мотая головой. — Моя фрау, я бы с удовольствием, да разжалуют за такие вольности. Я и так сбежал со службы, чтобы увидеть тебя и дочку. Мой взгляд переметнулся к девочке, что соскочила с подоконника и умоляющим взглядом посмотрела на мужчину. — Папочка уже уходит? Он же вернётся? От милого взгляда живого ребёнка у него самого выступил румянец на щеках. Он мягко сел на корточки, касаясь головушки блондинки. — Я ещё вернусь, моя дорогая. Ты главное слушайся маму... — Конечно! Мужчина вновь заулыбался и встал, проводив взглядом Луизу и нас с мамой, прежде чем выйти из кабинета. Трудно было не заметить с какой тоской она провожала его... — Это твой муж? – осторожно поинтересовалась мама. — Ах, если бы, – вздохнула она. – Если бы... Мама замолчала, понимая, что это весьма больная для неё тема... Долгое время они болтали ни о чём, а девочка вновь зажалась за шторами с игрушкой. Когда я попытался подойти, она смерила меня недоверчивым взглядом, прячась укромнее. В это время между родителями произошёл серьёзный разговор: — Мария... Пожалуй, из всех одноклассников лишь ты не считала меня странной. — Не обращай внимания, так всегда бывает... — Это важно для меня. Мне нужна твоя помощь.. — Помощь? – послышался растерянный голос мамы. — Скорее... Даже не помощь, но... – она выдохнула, продолжая: –Возьми эту шкатулочку... Я хочу отдать её тебе в дар... Это часть моих воспоминаний, которые я бы хотела передать в твои руки... — Луиза, я не могу... Я... Я обернулся, заметив, что мама держала скромную деревянную шкатулочку, поднимая взгляд, чтобы посмотреть в грустные глаза Луизы. Женщина заулыбалась ярче, несмотря на то, что зеркала души выдавали её. — Пожалуйста... Это слово отложилось у меня в голове... Скорее не само слово, а то, как она произнесла его... Луиза знала, что в моём роду был некий Джейкоб... Мой дядя... Точнее она выяснила это буквально сегодня за той самой беседой... Тогда прошло полгода, когда я немного подрос, и мы с матерью хотели вернуться к доктору Лу, но... Её кабинет был занят другой женщиной... И без Луизы, здесь будто всё умерло и почернело... Над лампой жужжала непонятная муха и обшарпались стены. — Луиза? Она погибла в автокатастрофе, – холодно, как лезвием по сердцу произнесла она. — К-как же так?.. – судорожно выдохнула мама. – А её дочь? Где её дочь? — Никто толком не знает. Кто-то говорит, что она погибла вместе с родителями, кто-то говорит, что попала в приют. Мама выслушала её слова и, потерянная, закрыла дверь. Я понимал, что происходило что-то не то, но... Не до конца... — Мама, а где доктор Лу? — Уехала отдыхать, милый... – её слова были явной ложью... И я понимал это тогда. И понимал я также, что мама не просто так разъезжала по Дрездену, не говоря мне ни слова... Ей пришлось остановиться лишь тогда, когда она утратила все надежды... И отец начал бушевать, как ураган...***
Я сидел в своём кабинете, стуча пальцами по столу и понимая, что имена «Луиза», «Лу», сам город Нойштадт – вовсе не были моим сном или чем-то отдалённо знакомым. Это вернувшиеся кусочки моих воспоминаний... И эта милая девочка на подоконнике... Моя Ли... Луиза фигурировала в деле №331, когда случилось убийство детектива, а следом и автокатастрофа, жертвами которой стали Луиза и Вольфганг, главный обвиняемый в надругательстве над несовершеннолетней Еленой и убийстве сотрудника полиции. Но, когда Луиза и Вольфганг пытались скрыться от наряда полиции, точнее сам Вольфганг, держа Луизу в заложницах своего злого деяния, в какой-то момент машина потеряла управление и вылетела на обочину... Обвиняемый и жертвы погибли. Казалось бы, расследовать нечего. Дело закрыто. Однако благодаря инициативе неравнодушных, тщательное расследование показало, что эта автокатастрофа была умышленной. Нельзя полагать, что это была попытка совместного суицида, а не неосторожный манёвр Луизы убить мужа или задержать его. Вскрытие также показало, что у погибших были открытые переломы, разрывы внутренних органов, Вольфганг имел пулевое ранение... А Луиза... Она была на втором месяце беременности... Рой тоже получил пулевое ранение, но оно оказалось несовместимое с жизнью... И отныне дочь Луизы стала главным персонажем дела №666...***
Прошло шесть месяцев… Допросы были безрезультатны… Она не говорила, а если и говорила, то с неким презрением, на которое у неё хватало сил… Но… Однажды поздней ночью Ли разбудил металлический скрежет открывающейся калитки. Фрау пожмурилась, медленно поднимаясь с лавочки, и тихо выругалась: — Утра уже дождаться было нельзя? — Нельзя, — отрезала Джаспер. — Без наручников дойдёшь? Блондинка взглянула на полицейскую и без слов вышла из камеры, отправившись к допросной, дверь которой была открыта. Заявившись внутрь, Елена села за стол, сложив руки, осмотрев пустое пространство и часы, на которых был час ночи… Джаспер встала у порога и, прислонившись спиной к стене, произнесла: — Только без фокусов… — Я поняла… — раздражённо огрызнулась женщина, не поворачиваясь. Одарив её молчанием, полицейская лишь тихо пробормотала: — Ты и понятия не имеешь, на что он пошёл ради тебя… — с этими словами дверь захлопнулась, вновь оставив её одну. Последние слова Джаспер заставили немку задуматься и прокрутить их в голове. Она подняла голову к зеркалу, плавно переметнувшись к двери. По ту сторону слышались уставшие, но умеренные шаги. Дверь отворилась и тихо закрылась. В комнате стоял Джеймс с полу расстёгнутой рубашкой до ключиц. Он был в ужасном состоянии, не говоря уже о небрежности его волос. Чёрные круги под глазами были настолько отчётливыми, словно их обрисовали синевой и растушевали. Фрау зациклилась на нём, рассматривая изнурённые черты уставшего человека, что, вероятно, в самом деле позабыл про сон. Без капли эмоций Джеймс скинул толстую папку на стол и поднял глаза на немку, одарив молчанием. Её интерес пал на предмет, что был заполнен разными бумагами, которые торчали из-под главной обложки. Джеймс не стал усаживаться за стол, выпрямляя затёкшую спину. — После того случая я практически ночую в отделении, почти что не бывая дома. Ли не ответила, вновь осмотрев папку, которая была главным предметом её заинтересованности. И он прекрасно видел этот блёклый огонёк энтузиазма в её глазах. Однако без лишних вступлений детектив начал говорить монотонно: — Слушай сюда внимательно… Ты можешь называть меня кем угодно и как угодно, но я выполняю свою работу, за которую меня бы давно повесили или расстреляли. Фактически, второе остаётся актуальным, — он неотрывно смотрел в её глаза. — Если бы ты поняла меня, то вела бы себя по-другому, но все эти месяцы, несмотря на мои намёки, ты продолжала играть свою игру. Ты под прицелом тех самых людей, с которыми успела познакомиться. Как ты думаешь, лучше попасть сюда или быть пойманной ими? Фрау слушала его, бегая по нему глазами, а он продолжал: — Здесь собраны практически все твои фальсифицированные документы, с помощью которых ты сможешь выйти из тюрьмы и бежать из страны. Да, Ли, бежать из страны, хочешь ты этого или нет. Ты не сможешь больше здесь оставаться, если не хочешь превратиться в чучело для плотских утех неповторимого образца. И у меня не так много времени, но я изо всех сил оттягиваю дело, чтобы успеть. Но ты же не слышишь меня… Елена не ответила ни слова, хлопнув пару раз ресницами. — И мне жаль, что ты не слышишь никого, кроме себя… — с этими словами он вышел из комнаты, закрыв дверь, тем самым оставив Ли наедине с папкой, которую она рассматривала не то в удивлении, не то в печальном осознании……Что всё было не просто так.