Мой ласковый и нежный зверь

Мне нравится лежать рядом с тобой Могу провести так всю жизнь, только ты и я Наши жизни связаны священными узами Бог точно знал, что делает, Когда позволил нам встретиться Когда ты говоришь, что любишь меня, Знай, я люблю тебя больше. Я преклоняюсь перед тобой Miley Cyrus – «Adore you» Внутри пахло сыростью и застарелой пылью, в нос ударил привычный неприятный запах, который характерен стандартным подвалам в старых зданиях советской постройки. Женька брезгливо сморщился и почесал кончик носа. Лариса Аркадьевна заметила его недовольство и тут же объявила:  — Сидеть тут ты не будешь, не переживай. Твое рабочее место — в кабинете общего отдела на первом этаже, а не здесь — в цоколе. В подвале хранится весь наш архив: документы, к которым нам постоянно приходится обращаться. Начальница продолжала трещать без умолку: о том, как им пришлось расширить штатную численность и отдать бывший теплый и уютный зал, в котором раньше хранились все документы, под разросшийся инспекторский отдел; как в очередной декретный отпуск сбежала лентяйка и злодейка Полинка, на место которой и взяли Женьку. Полине Андреевне было уже за сорок, но, по всей видимости, малооплачиваемая и тяжелая, в буквальном понимании этого слова, работа в архиве ее не особо радовала, а увольняться во время безработицы — весьма опасное мероприятие. — Света правильно сделала, когда привела тебя сюда. Как по мне, в архиве лучше держать молодого и сильного парнишку. Будешь расторопным и усидчивым. Женька обвел оторопелым взглядом двусторонние стеллажи, переполненные до самого потолка коробами, связками, папками, и тревожно сглотнул: только в поле зрения стояло около двух десятков таких стеллажей, которые уходили куда-то в бесконечную глубь мрачного подвала. «С ума сойти! Сколько же тут рядов?» — Как я найду в таком огромном количестве дел нужный документ? — Тут есть топографические указатели, — небрежно бросила ему женщина и указала на боковушки стеллажей. — К тому же, часто используемые документы находятся ближе к выходу для удобства. Не все, конечно. Дела Медведя мы сунули далеко, но он всегда помогал Полинке притащить их в свою конуру. — Медведь? Какой еще медведь? — Один наш инспектор. Скоро познакомишься, — она отмахнулась от парня, как от назойливой мухи. — Он будет твоим частым гостем. И снова начала говорить пока еще непонятными для Женьки терминами. Парень на мгновение отключился, шагая вслед за ней и рассматривая те самые топографические указатели с заголовками дел и их номерами. Пока Лариса Аркадьевна поясняла принцип работы, Женька постоянно оглядывался на приоткрытую дверь, от которой они постепенно отдалялись, и наблюдал, как сотрудники небрежно заглядывают внутрь и оставляют на столе у входа какие-то листы бумаги. — Что они постоянно приносят? — спросил любопытный парень. — Заказы на выдачу дел. Уже прознали про новенького в архиве. Вот и тащат срочные заказы дел, чтобы работа окончательно не встала из-за ухода Полинки. — Там уже с десяток заказов, – осторожно подсчитал Женька количество заглянувших. — Пойдем, разберем с тобой парочку. Я проинструктирую, что да как делается, а ты поработаешь под моим присмотром. В первый рабочий день Женька вымотался так сильно, что по возвращении домой увалился спать без ужина и даже без душа, хотя пропах потом, как черт. «Утром… — пообещал себе парень, падая на кровать ничком. — Помоюсь утром перед работой…» Десяток заказов, по крайней мере первый его десяток за этот день, совсем не означал одну папку, как подумал парень поначалу. Кто-то действительно заказывал одну-две папки, а кто-то притащил заказ на двадцать дел сразу, и несчастный Женька носился от подвала до нужного кабинета в несколько ходок. Тележка спасала отчасти: подвал находился лестницей ниже, поэтому до тележки папки из подвала надо было еще донести. — Слабак! — задиристо фыркнула Лика и закрыла дверь в спальню после того, как на нее шикнула мать. — Поблагодарила бы, бесстыжая мелкота! — нахмурилась женщина. — Брат помогает тебе получить высшее образование и работает, чтобы ты не ходила в университет голодная, могла купить нужные учебники и красивую одежду. — А чего сам не получает образование? — бурчала Лика. — Сразу я виновата! Сразу одной мне все надо! Уставший Женька прикрылся подушкой, стараясь отдалиться от громкой ругани за стеной. Как объяснить младшей сестре, что ему повезло намного меньше: мать с трудом тянула их двоих в одиночестве, едва смогла дать обоим школьное образование, но потянуть двух студентов стало бы непосильной ношей. На коротком, но таком важном семейном сборе было принято важное решение — сначала сходить в армию, затем поработать, чтобы не прозябать в нищете и голоде всей семье, а потом уже заняться собой. Мать каждый раз заставляла его быть взрослым, даже сидя на табурете обшарпанной кухни двухкомнатной хрущевки и решая такие вопросы, как денежная ситуация и собственное будущее. Женька следовал незатейливому плану: армия уже позади, теперь трудоустройство. Какое-то время он безуспешно искал себе место сам, потом подался на биржу труда, просиживая штаны в коридоре с такими же лузерами, как и он. Молодыми, старыми. Иногда было жутко смотреть на людей, входящих перед ним в кабинет инспектора по подбору кадров: инвалиды с перекошенными лицами, едва просохшие алкаши с трясущимися руками, небритые мужики с наколками. Последние пугали Женьку сильнее остальных. Один сально лыбился в его сторону, без зазрения совести разглядывая привлекательное юношеское личико на виду у всех присутствующих в коридоре. Смущенный Женька прогулялся до туалета, мысленно надеясь, что паршивец за ним не пойдет и по возвращении куда-нибудь испарится… А потом случился декрет архивариуса Полины Андреевны, и незавидная судьба Женьки была предрешена. — Лорка, все равно Женьке нужна работа, — мать привела его к Ларисе Аркадьевне, начальнице общего отдела, которая заведовала и деятельностью архива. — Полинка по-любому ушла на полный декрет. Три года будет у парня в стаже. И тебе хорошо — ставка закрыта, и нам неплохо — какая-никакая копеечка в семью. — Да он же сбежит через пару дней! — возмутилась женщина, оценивающе оглядев сына коллеги. — Ты глянь, какой видный парень растет. Скучная там работа, бабская. Дела выдавать сотрудникам да порядок поддерживать в подвале. Справишься? — строго спросила она юношу. Женька уверенно кивнул и ответил: — Справлюсь. Обязан справиться. Кто ж знал, что уже спустя месяц Лариса Аркадьевна довольно сообщит при всем отделе, что не имеет представления, как они справлялись без шустрого и услужливого парнишки до сегодняшнего момента. * * * Зарплату обещали небольшую, но стабильную и вовремя: пятнадцатого числа каждого месяца аванс, первого числа — остатки. Минимальный отпуск в тридцать шесть дней, но Женька о нем пока не задумывался, слушая вполуха, как коллеги по отделу уже планируют, в какое время года брать отпуск и разбивать ли его на две части. Дачникам требовался осенний отпуск, чтобы выкопать картошку. Родителям маленьких детей отпуск нужен был в августе, чтобы собрать детей в школу. Женьке, по большому счету, было все равно, в какое время года отдыхать. К тому же он догадывался: отпуск для него сейчас — непозволительная роскошь. Семье нужны деньги, а он не так уж сильно вымотался, чтобы не работать. Первое время он обедал вместе с мамой в ее отделе, но после череды странных взглядов со стороны и надменных усмешек постепенно свел на нет обеденные встречи. «Маменькин сынок» — вот что читалось по чужим глазам. Получив первый аванс, Женька тут же оповестил об этом мать, но та отказалась принимать от него заработанные деньги и отправила его на обед в местную столовую через дорогу. — Поешь чего-нибудь вкусного. У нас на обед снова гречка и курица. Ты каждый день тяжести таскаешь. Тебе надо быть сытым. — Мам, мне хватает того, что ты готовишь, и не так уж сильно я устаю, — возразил парень, но женщина оказалась непреклонна и буквально заставила пойти в столовую. Женька тяжело вздохнул, натянул куртку и направился в столовую. Цены ошеломили: парень посчитал в уме, сколько выйдет полноценный обед, умножил на количество рабочих дней в месяц и понял, что на еду будет уходить весь мизерный аванс. Он выбрал самый дешевый салат, гарнир и котлету и понял, что оно того не стоило. Мать отругала позже за экономию и твердо наказала, чтобы в следующий раз он поел то, чего действительно желает, и не смотрел на цены. — Если не хочешь ходить туда каждый день — не ходи. Но ты заработал на вкусный обед и вправе потратить деньги на себя. Настоящее рабочее место находилось на первом этаже, прямо на входе в кабинет общего отдела, где сидела Лариса Аркадьевна и весь состав ее подчиненных. Его «каморочка», как ее ласково назвал сам Женька, а скорее уголок, в котором он приютился справа от входной двери, оказалась проходным двором. Все, кому было необходимо попасть в отдел, невольно проходили мимо него: кто-то здоровался и шел вглубь отдела, разыскивая нужного сотрудника, кто-то вообще игнорировал сидящего на входе молодого мальчика. Заказы на дела ему несли прямо сюда — обычные бумажки, на которых корявыми почерками писались необходимые реквизиты дел. Женька долго разбирался не только в поиске дел и логике их расположения на стеллажах, но и в видах документов. Отдел кадров требовал документы на сотрудников, как Женька потом выяснил, в основном личные дела уволенных и приказы на личный состав; бухгалтерия запрашивала расчетные ведомости по заработной плате сотрудников; юристы — уставные документы и дела с когда-либо совершенными проверками. Женька вписывал запрошенные дела в журнал, чтобы потом следить за их своевременным возвратом, выдавал под роспись и топал назад в отдел, в ожидании нового заказа. И так каждый божий день. Отдел — подвал — отдел — обед — отдел — подвал — отдел — дом. В отделе всегда присутствовала какая-то бесконечная нездоровая суета: Лариса Аркадьевна без устали отчитывала невнимательную секретаршу Катю за ошибочную регистрацию документов, та рычала в ответ, что уволится «к едрене фене», если на нее еще раз повысят голос. Женька со скучающим видом подпирал подбородок кулаком, постукивал карандашом по столу и рассматривал висящий на стене календарь с котиками, играющими с клубком ниток. Календарь показывал октябрь, но с места, где сидел Женька, не было видно осени. Окна кабинета остались где-то за углом, поэтому он только изредка, по возгласам старших коллег, понимал, что испортилась погода и начался ливень. Или вышло яркое солнце. Или кто-то кого-то подрезал на дороге. Или «Ты посмотри на эту фифу в красных лодочках и в красном пальто! Выплыла из своего Лексуса, будто голливудская звезда. По-любому насосала…» Женька ставил на столе табличку «В архиве» и спускался в подвал. В тишину и прохладу. Только изредка стук чьих-то каблучков пробивался к нему сквозь тонкие потолки. Он с каким-то мазохистским наслаждением вдыхал запах пыльных полок, громко чихал, желая самому себе крепкого здоровья, и топал протирать стеллажи. Уборщица Елена Юрьевна мыла хранилище только раз в неделю, но каждый раз мытье полов сопровождалось громогласной тирадой бесполезных слов: как ей тяжело, как достало горбатиться «на дядю», какое бесконечно огромное хранилище и как она ненавидит сюда спускаться с тяжелым ведром. — А тут еще малявка смотрит, как я мою, — фыркала она в сторону внимательно следящего за ней Женьки. Парень и рад был не следить за ее работой, но женщина каждый раз умудрялась или уронить папку, задев ее шваброй, или полоснуть мокрой тряпкой по самым нижним полкам с документами. Женька боялся, что в какой-нибудь опасный момент Елена Юрьевна нечаянно толкнет стеллаж, и весь архив сложится как карточный домик, похоронив под собой всех, кто будет в поле зрения. И будет минус два сотрудника в штатном расписании. Того самого «Медведя» Женька встретил только спустя месяц. Так звали инспектора профильного и важного отдела с длинным незапоминающимся названием, который занимался проверками и составлял ежеквартальные отчеты в головную организацию в Москву. Медведь, он же Дмитрий Сергеевич Потапов, появился на пороге архива в тот момент, когда Женька снова сбежал от коллег в подвал — протереть очередной пыльный стеллаж и послушать музыку вместо сплетен. — Эй! — крикнул кто-то в дверь. — Есть кто? Женька как раз пританцовывал под веселый трек с одним наушником в ухе и тряпкой в руке где-то между пятым и шестым стеллажами. Быстро выдернув наушник, он выскочил на голос из-за стеллажей и подбежал к двери, у которой стоял мужчина в деловом костюме. Издалека Женьке показалось, что его ждет грузный дядька примерно сорока пяти лет, но уже вблизи Медведь, которым его с самого начала пугали коллеги по общему отделу, выглядел совсем иначе: молодой мужчина, около тридцати лет, черноволосый, чернобровый. Он показался Женьке, с его метром семьдесят в росте, безумно высоким: приходилось смотреть на суровое нахмуренное лицо снизу вверх. — Ты кто? А Полька где? — пробасил громила. — Полина Андреевна в декретном отпуске. Теперь я за нее работаю, — ответил Женька и снова уставился на мужчину. Темно-синий пиджак, казалось, еще немного — и треснет на груди. Не человек, а шкаф. Огромный, куда ни глянь. И в высоту, и в ширину. Не толстый, именно широкий. Особенно в плечах и груди. — А, ну да. Я же больше месяца отдыхал, — произнес мужчина, словно разговаривая сам с собой. — Наверное, ей пора уже в декрет. Не знаю, как там все происходит у этих баб, — он протянул листок. — Дела нужны. Срочно и много. Женька взял листок в руки и свел брови: документ походил на заказ дел, но оформленный в табличной форме. Настоящий удобный бланк заказа, словно из типографии. Сверху впечатано наименование подразделения, куда требовались дела, и фамилия заказчика — Д.С. Потапов. «Потапов… Потапов… — задумчиво повторил про себя Женька и резко втянул в себя воздух. — Медведь?!» Он вскинул испуганный взгляд на серьезное лицо сотрудника, а тот невольно ухмыльнулся, заметив бурную реакцию. — Что, про меня уже наговорили небылицы? — Нет, — тихонько бормотнул Женька, хотя уже понял, что выдал себя с головой. — По глазам вижу, наговорили. Они с секунду неотрывно смотрели друг другу в глаза. Потапов только с виду отпугивал суровостью и холодом, но это не отменяло его брутальную мужскую красоту. Женька голову бы дал на отсечение, что высоченный амбал пользуется успехом у женской половины. Возможно, даже здесь, прямо в их организации. И глаза у Медведя были красивыми: цвет глаз обычный, карий, но вот разрез и манера смотреть исподлобья, словно насквозь, магнитом притягивая… Со стороны лестницы послышался звонкий перестук каблучков. — Мякушка, ты мне не то дело принес! — Мякушка? — тихо переспросил озадаченный Медведь и изящно приподнял бровь, а Женька в негодовании скрипнул зубами и по-звериному наморщил нос. Мякушка. Так его однажды окрестила бухгалтерша Анна Петровна — от его фамилии Мякушев, и теперь добрая половина организации обращалась к нему не иначе как Мякушка. Женьку это бесило до печеночных колик. Женщина подлетела с ошибочным томом личного дела к двери, нагло потеснила Медведя плечом и сунула папку насупленному парню под нос. Женька оторвался от лицезрения сурового лица инспектора и заглянул в журнал выданных дел: — Сулеев Абдул Вагапович, ночной сторож. Дата увольнения — пятнадцатое мая две тысячи пятнадцатого года, — четко проговорил он и посмотрел на обложку принесенного дела. — Тут так и написано. — «Написано»! — возмутилась Анна. — Но я не его дело заказывала, а его брата Фархода. Женька открыл папку с заказами и протянул листок с каракулями бухгалтерше: — Тут же Абдул написано. Или я не разобрал ваш почерк? Женщина уткнулась в бумагу строгим взглядом и нахмурилась пуще прежнего, теперь понимая, что ошибку все-таки сделала она. — Что, Аннушка, запуталась в своих узбеках? — ухмыльнулся Потапов. — Не твое дело, Медведь! — Еще какое мое, стерва! В очередь встань! Я первый сюда пришел. Кровь схлынула с лица: Женька в одно мгновение побледнел от такого грубого общения с женщиной. Он во все глаза смотрел на спокойного инспектора, который даже ухом не повел, когда оскорбил бухгалтершу. Всю жизнь мать Женьки обучала его вести себя с женщинами вежливо, уважать их, помогать. Ни на мать, ни на сестру, ни тем более на любую другую женщину Женька ни разу не позволил себе поднять голос и ни разу не оскорбил. Анна Петровна после тирады инспектора, казалось, дар речи потеряла. — Как ты меня назвал? — выдохнула она удивленно. — А ты меня как назвала? — сухо парировал Потапов. — Меня матушка Дмитрием нарекла. С самого детства. Еще раз назовешь Медведем, всю жизнь у меня стервой будешь, усекла? — Козел! — прошипела женщина и быстро развернулась, направившись к выходу из подвала. — Сука! — непринужденно отозвался Потапов. Тихо, но так, чтобы Анна Петровна его точно расслышала. — Мякушка, жду личное дело в кабинете! Бегом! — выкрикнула та напоследок и громко хлопнула дверью подвала. Ошеломленный Женька выпал из реальности. Тупо застыл, встал как вкопанный у входа в архив и смотрел не моргая. Разве так можно? Медведь дважды обозвал Анну Петровну оскорбительным словом. Она, конечно, тоже хороша, но кличка Медведь стала уже опознавательным кодом в коллективе и вряд ли могла так уж сильно оскорбить его владельца. И теперь Женька не понимал: то ли мужчину так называют из-за фамилии Потапов, то ли все-таки из-за жесткого и необходительного общения. — После меня ее обслужишь, — заявил вдруг инспектор, наблюдая легкую невменяемость парня. — Не мое дело, конечно, но бесплатный тебе совет от бывалого сотрудника этой сраной богадельни: не позволяй никому садиться на шею. Один раз дашь слабину — и все, пиши пропало. Прозвище «Мякушка» ведь не на пустом месте появилось. И зуб даю, Анька в этом замешана самым непосредственным образом. Женька вскинул на него удивленные глазища: — Как вы узнали? — Думаешь, кто придумал мне кличку Медведь? — Но разве не круто звучит? Медведь все-таки лучше, чем… — Женька нахмурился, не желая произносить вслух унизительное прозвище. — Как по мне, Мякушка звучит очень… мило, — Потапов скривился так дерзко, что Женьке захотелось дать ему в бубен. — Ни фига не мило! Издевательство какое-то! — Видишь, как по-разному мы смотрим на одни и те же вещи. Каким бы крутым ни было прозвище, оно обижает того, кому принадлежит. Позволишь Аньке так себя называть, считай, что в ближайшем будущем никто даже имени твоего не вспомнит. Кстати… как тебя зовут? — Женя. — Полностью представься, — потребовал грубиян. — Мякушев Евгений Евгеньевич. — Хм, а ты случайно не родственник нашей завхозяйством? — Она моя мама. — Ну что ж, — инспектор протянул пятерню, — Дмитрий Сергеевич Потапов. Рад знакомству и добро пожаловать в наш серпентарий(1). Женька пожал теплую сухую ладонь и быстро отпустил. Ему всегда было неловко прикасаться к другому человеку. Разумом он понимал, что пожатие рук — стандартное проявление вежливости в цивилизованном обществе. Но все же… это являлось прикосновением к чужой коже, к чужому телу. Светлана Васильевна Мякушева редко проявляла ласку и тепло: ей приходилось растить двух разнополых детей в одиночку, быть сильной и справляться с осуждением общества. Когда на улице чужие матери обнимали собственных детей, Женька морщился, едва не испытывая отвращение. Он начал мыться самостоятельно, когда родилась сестра: однажды увидев, как мать моет в тазике младенца, касаясь самых разных непотребных мест, он понял, что больше никогда не позволит ей к себе прикоснуться. Ему было стыдно и неприятно, когда мать пыталась проявить такую редкую нежность к сыну — погладить его по щеке и тем более прижать к груди. А если это происходило на людях, Женьку выворачивало наизнанку от первобытного ужаса быть застуканным за нежностями с родной мамой. — Специально так коротко стрижешься? — Нет, из армии вернулся не так давно. Потапов осмотрел его с ног до головы: — Ты выглядишь слишком молодым, а уже университет и армия за плечами. — Только армия. У меня нет высшего образования. — А чего не поступил? Женька почти открыл рот, чтобы рассказать, а потом мотнул головой: — Это неважно. Просто решил работать. Деньги нужнее, чем корочка. — Дело твое, — отозвался Потапов и кивнул на заказ в его руках. — Мне нужны документы по проверкам за третий квартал. Пойдем — покажу, где они обычно лежат, — и мужчина без спроса и разрешения шагнул внутрь архивохранилища, совершенно игнорируя невменяемое состояние Женьки: в архив строго-настрого запрещалось входить посторонним людям. Данный факт парень уяснил с самого первого дня. Иногда, для пущего исполнения правила, Женька специально перегораживал вход в архив столом, чтобы никто не смел перешагивать даже через порог. Лариса Аркадьевна четко донесла до него меры наказания за нарушение сохранности документов на полках. Медведь обернулся на него и фыркнул: — Да расслабься ты. Что я могу тут украсть, кроме груды пыльной макулатуры? Поверь, я бы с удовольствием ушел в кабинет и ждал, когда ты мне сам все притащишь. Но в таком случае мы оба останемся без обеда, потому что ты будешь таскать мне необходимые папки до самого вечера, а мне потом придется вечность писать гребаные отчеты. Женька послушно последовал за ним. Спорить не хотелось. В конце концов высоченный «шкаф» с бархатным баритоном пытается ему помочь, что уже изначально неплохо. Потапов и впрямь носил папки в кабинет сам, пока Женька упорно записывал их в журнал и подыскивал новые дела, с пыхтением подтаскивая их на стол к выходу. Потапов расписывался за папки в журнале, подхватывал их крепкими ручищами и пер в кабинет, возвращался, расписывался в журнале за очередную порцию папок и снова уходил. Последнюю партию папок Женька напросился принести в его кабинет самостоятельно. Захотелось посмотреть, где сидит инспектор, чтобы знать, откуда забирать папки после того, как он с ними поработает. — Первый этаж, сто девятнадцатый кабинет, — указал ему путь Потапов, подхватывая папки и топая на выход из подвала. — В конце коридора направо, у лестницы на второй этаж. Не ошибешься. Женька понял, что у каждого кабинета есть своя атмосфера. Ему нравилось работать в общем отделе: здесь постоянно кто-то бегал, носился, суетился, но при этом Лариса Аркадьевна поддерживала порядок не только у себя на столах, но и ругала остальных, если видела бардак. В шкафах папки стояли строго в порядке номеров и даже цветом совпадали. Воистину настоящий канцелярский восторг. Отдел бухгалтерского учета Женька невзлюбил автоматически: сначала потому, что там всегда водился беспорядок, шум, гам и жужжание принтеров, затем потому, что там сидела наглая и беспринципная расчетчица Анна Петровна, присвоившая ему обидную кличку. Отдел кадров Женька окрестил «проходным двором»: здесь трудоустраивались на работу, писали заявления на уход в отпуск и материальную помощь, постоянно получали какие-то очень нужные справки. Кабинет Медведя показался самым светлым пятном в здании: это первое, на что обратил внимание Женька, как только шагнул внутрь заваленного бумагами помещения. Угловой кабинет инспектора выходил окнами на юго-восток, поэтому тут постоянно светило солнце: с утра в одно окно, после обеда — в другое. Раздвинутые жалюзи открывали взору пыльные грязные окна, мимо которых шагали пешеходы, периодически с любопытством заглядывая внутрь. Вряд ли они могли там хоть что-то разглядеть: судя по слою пыли, окна тут не мылись давно. Очень давно. Возможно, даже несколько лет. Подоконники покрылись сантиметровым слоем пыли в тех местах, где не были завалены бумагой и папками. Парень никогда бы не подумал, что стопки бумаг могут вырасти метр в высоту и не падать под собственным весом. Потапов перехватил его изумленный взгляд и ответил: — Невостребованные документы необходимо уничтожать исключительно через шредер, но этот гад работает с перебоями, быстро перегревается и подвисает, поэтому время тратится на него чертовски много. Черновики появляются быстрее, чем я их уничтожаю. Черт дернул Женьку тихо пробормотать: — Я мог бы помочь вам — разгрести завалы. Потапов замер всего на секунду, оглянулся и спросил: — У тебя ведь другие обязанности. Да и принадлежишь ты другому отделу. Я не могу тебя эксплуатировать. — За делами в архив народ обычно приходит с утра и в начале недели, — пояснил Женька, — а в остальное время я фактически не при делах. Стыдно бить баклуши, пока все работают. — Стыдно ему, видите ли, — усмехнулся Потапов, расписываясь в журнале выдачи дел. — Другим бы твой стыд прописать вместо лекарства от лени. Ох, Мякушка-Мякушка. Недолго ты тут проработаешь, если не изменишь патологически доброжелательное отношение к окружающим, — Потапов протянул ему журнал и улыбнулся — очень тепло, но в то же время очень опасно. — Сожрут тебя здесь с твоей честностью и беспорочностью. С потрохами сожрут и не подавятся. — Не называйте меня Мякушкой, — недовольно буркнул Женька. — Пожалуйста. — Тогда обращайся ко мне на ты. Давай, попробуй сказать: «Привет, Димон!» «Да он с ума сошел?! — нахмурился Женька, разглядывая искорки в глазах инспектора. — Он же на десяток лет меня старше». — Может быть, тебе больше понравится «Превед, Медвед!» — весело добавил Потапов. — Это, так сказать, весьма по-молодежному. — Очень смешно, — усмехнулся Женька и невольно улыбнулся. «Превед, Медвед!» ему и впрямь понравилось больше, но нет — слишком неформально и оскорбительно, а ему в конторе надо задержаться. Уж с кем точно он не хотел ссориться, так это с Медведем. — Ладно, Мякушка. Иди работай, — мужчина уселся за стол, раскрыл первую папку и посмотрел в монитор компьютера. — А то еще схлопочешь приступ совести от ничегонеделания прямо на пороге моего кабинета. Будет еще одна причина у коллег меня ненавидеть, а я и так плохо сплю. Меня ведь так сильно волнует, что обо мне думают сотрудники. Последнее Потапов произнес с явным сарказмом. «Теперь понятно, почему он многим не нравится. Палец в рот не клади». И снова Мякушка. Прозвище распространяется по организации словно вирус. Женька обреченно вздохнул: — А вы язва, Дмитрий Сергеевич. — Ага, и тебе не хворать. Закрой за собой дверь. В этот день Женька сходил на обед вместе с матерью: та решила проверить, не экономит ли сын на еде, да и сама захотела покушать чего-то нового. — Возьму бризоль. Звучит-то как, — усмехнулась она. Женька купил оливье и фаршированный перец. И побольше хлеба, чтобы уж наверняка наесться до отвала. Сев у окна, они безмолвно принялись за еду. Женька всегда ел с аппетитом: голодное детство давало о себе знать постоянно. Что бы он ни ел, он ни крошки не оставлял на тарелке и всегда брал столько, сколько точно готов съесть, чтобы не переплачивать за остатки. Его поражало странное качество людей: набрать в столовой полный поднос и оставить на тарелке половину гарнира или нетронутый салат. — Добрый день! Суровый баритон Медведя Женька узнал бы теперь из тысячи. Он быстро поднял испуганный взгляд, прожевал оливье и вежливо отозвался: — Добрый день! Пусть они и здоровались уже сегодня, но мать об этом не знает. Светлана Васильевна просто кивнула и, как только Потапов отошел от них на порядочное расстояние и присел за дальний столик, склонилась к сыну: — Не успел Медведь выйти из отпуска, а уже Аньку из бухгалтерии оскорбил, — прошептала она. — Вот ведь нелюдь, а! Как таких негодяев земля носит?! Мало того, стервой обозвал, так еще и толкнул ее так сильно, что она об косяк ударилась. У нее синяк на руке теперь. Бедняжка плакала на весь отдел. Женька опешил, даже жевать перестал: — Не было такого! Мать посмотрела на него в удивлении и свела брови: — А ты откуда знаешь? — Да при мне все и происходило! — возмущенно ответил парень. — Анна Петровна прибежала в архив, когда у меня уже стоял Мед… — он запнулся, мысленно выругавшись. Вот ведь — как быстро прилипают клички к людям! — Стоял Потапов. Она его оттолкнула, залезла без очереди и стала права качать, видите ли, я неправильно выдал ей дело. Когда мы все выяснили и я оказался прав, она даже не извинилась. Она первая обозвала его Медведем, Потапов в ответ обозвал ее стервой. На этом скандал кончился: она убежала, а мы с Потаповым пошли отбирать дела. Все! — Быть того не может, — мать задумчиво глотнула компот. — Откуда же у нее синяк тогда? — Да откуда ж мне знать? Ударилась где-то. Сама, без посторонней помощи. Я клянусь тебе, Потапов пальцем ее не тронул. Женька еще не понимал тогда, что происходит: чувство справедливости не позволяло мыслить холодно и трезво. — Надо рассказать ему об этом, — он почти подскочил со стула, но мать удержала его на месте. — Не смей влезать в их разборки, — прошипела она и опустила взгляд. — Не наше дело, Женя. Пусть сами разбираются. Анька… она… — мать тяжело вздохнула, — очень сложный человек. Лучше не становиться на ее пути. Кто знает, что она задумала. — Но разве это не клевета? — Женька не мог успокоиться. — Она рассказывает всем то, чего на самом деле не было. Зачем она врет? — Кто ж ее знает? — женщина допила компот и вытерла губы салфеткой. — Пойду первая, а ты ешь, не торопись. Аппетит у Женьки испарился в одно мгновение, но привычка съедать все до крошки, не переводя продукты, работала безотказно даже сегодня. Он постарался сделать равнодушный вид, отрешиться от дилеммы, которая внезапно возникла в перегретом разуме, но потом все же встал и неуверенно побрел до стола Потапова. Тот поднял на него спокойный взгляд и, все еще жуя, молча кивнул на стул напротив. Женька послушно сел, безнадежно понимая, что сделка с совестью не состоялась, собрался с мыслями и сообщил: — Анна Петровна после вашей ссоры с ней в архиве рассказывает всем, что вы не только обозвали ее скверным словом, но еще и толкнули. Даже синяк взяла откуда-то на руке. Потапов тщательно прожевал, сделал глоток морса, багровея с каждой секундой все сильнее, а потом кивнул: — Ух ты! Не успел выйти из отпуска, а уже попал на первую полосу сплетен. То-то на меня все косятся с укором. Никак не мог понять, кому успел на хвост наступить. Ну теперь-то все ясно. — Я могу доказать, что этого не было, — оживленно воскликнул Женька, а мужчина мотнул головой и спросил: — Ты хочешь здесь работать? Парень сглотнул тугой комок и кивнул. — Почему? — следом поинтересовался мужчина. — У меня семья не богатая. Нам деньги нужны. Любые. — Тогда не лезь в чужие разборки. Никогда. Оно того не стоит, поверь. — Анна Петровна не права… — начал было Женька, но Потапов его перебил. — Верно, не права. Но все верят ей безоговорочно, и не в моих правилах оправдываться там, где я не виноват, — мужчина устало потер глаза и тихо выдохнул. — Господи, когда уже в этом болоте будет тихо? — он взглянул на Женьку и поблагодарил. — Спасибо, что рассказал. Я бы ни за что не догадался, откуда ветер дует. Пусть данный инцидент будет тебе уроком. С Анной Петровной шутки плохи. Мужчина так и не доел, встал со стула, накинул куртку и направился прочь из столовой. «Испортил Медведю аппетит, — пожурил себя Женька, с грустью рассматривая недоеденный плов. — Он меня за это по голове не погладит». Вернувшись в учреждение, парень дождался конца обеда, посидел за столом в ожидании начальницы и, как только она уселась красить губы, подкрался к ее столу. — Чего тебе, Женечка? «Не Мякушка — и на том спасибо». — Лариса Аркадьевна, я не знаю, как нужно просить разрешения поработать в чужом отделе. — В каком отделе? — удивленно уставилась на него женщина. — Хочу поработать у Потапова. Помочь ему с рутиной. Лариса Аркадьевна даже со стула поднялась, разглядывая парня с некоторым недоверием: — У Медведя? Ты про этого Потапова? — А тут есть еще один? Женщина нахмурилась: — Он очень грубый человек, Женечка. Он попросил тебя об услуге? — Нет, я сам хочу. У него завалы бумаг в кабинете, негде развернуться. Займусь их уничтожением. Все равно я уничтожаю наши документы. Почему бы заодно и ему не помочь? — Ради бога, Женя, я еще раз тебя спрошу. Он тебя заставляет? — Нет! — Ты уверен, что хочешь у него работать? Он ужасный человек! Сегодня Аньку довел до слез, грубиян чертов. Чуть не покалечил девчонку. А уж тебе, молодому, так вмиг психику испортит. Женька тяжело вздохнул. Ситуация напоминала поговорку: «Вот деревня… На одном конце пукнул, на другом конце сказали, обосрался». — Он ее не трогал, — едва не сквозь зубы процедил Женька. — Я рядом стоял, когда у них произошла перебранка. Да, стервой он ее обозвал, подтверждаю, но не толкал, не бил и синяки не ставил. Почему бы вам у него не спросить, как все было? Почему вы верите одной стороне? — Да все тут знают, Медведь — социопат и женоненавистник. Вот и не спрашивают, — буркнула женщина и задумалась. — Где же ей Медведь дорогу перешел, раз уж она за него взялась? — В каком смысле «взялась»? — Да так, неважно, — Лариса Аркадьевна поправила прическу. — Недолго ему тут работать, раз уж Анька нашла себе новую жертву. Ладно, если тебе так хочется помочь Медведю, то пожалуйста. Но не в ущерб работе в архиве, понятно? Женька с радостью закивал, а женщина только недовольно помотала головой: — Тебе за это не будут платить, ты ведь понимаешь? — Зачем за это платить? — удивился Женька. — Я буду всего-то резать бумагу у станка. Невелика работа. — Ладно, пойдем. Поговорим с Медведем. Потапов почти скрылся за бумагами и папками, усердно работая над каким-то сложным отчетом. Когда Женька с начальницей постучались в его кабинет, он даже не встал из-за стола. Только выглянул поверх кипы документов, остановился спокойным взглядом на Женьке и изящно приподнял бровь. — Дима, здравствуй, — проговорила Лариса Аркадьевна, с легким отвращением разглядывая беспорядок в кабинете. — Этот малый говорит, тебе требуется помощь с уничтожением черновиков. Требуется? — Требуется, — мужчина кивнул в угол у окна, где гордо возвышались метровые стопки. — Все это надо бы уничтожить, а у меня руки не доходят. — Женя будет приходить к тебе в свободное от работы в архиве время. Все-таки он числится в моем отделе. Не перегружай его. — Без проблем. Спасибо. Лариса Аркадьевна с трудом подавила в себе удивление, словно услышать из уст Медведя слово благодарности — чрезвычайно странно и необычно. Дверь за женщиной закрылась, и они остались вдвоем. Потапов какое-то время рассматривал стоящего напротив потерянного мальчика, а потом снова принялся за работу, громко клацая клавишами и категорически игнорируя парня, который принял молчание за разрешение похозяйничать в кабинете. Шредер стоял у окна: Женька вычистил содержимое, протер пыль снаружи и включил в розетку. — Что резать? — спросил он осторожно. Потапов неопределенно махнул рукой куда-то в направлении окна. — Все, что там пылится. Первоначально Женька решил ликвидировать кипу на подоконнике, чтобы впустить больше света в кабинет. Тихонько сунув наушник в ухо, он включил музыку на телефоне и взялся за дело. Гудящий шредер заполнялся со скоростью света, да еще к тому же жестоко перегревался и на время останавливал работу, пока не остывал. В такие моменты Женька брал тряпку в руки и начинал отмывать подоконник и окно. Люди, проходящие мимо, с интересом разглядывали молодого парня-трудоголика, намывающего окно на первом этаже в холодный октябрьский день, а Женька не останавливался, хотя и чувствовал, как быстро отмораживает мокрые руки на ветру. Зато спустя десять минут стекло на окне засияло чистотой, впуская в кабинет теплые яркие солнечные лучи. Некогда серые пыльные рамы и подоконник напомнили о том, что они все же белого цвета. Второе окно находилось прямо за спиной Потапова, поэтому туда Женька не полез. Возможно, в другой раз. Не хотелось мешать инспектору выполнять должностные обязанности. Когда на часах стукнуло шесть вечера, и за дверью послышались веселые голоса спешащих домой сотрудников, Женька резко очнулся от работы и выключил перегретый шредер. — На сегодня все. Потапов кивнул, не отрываясь от компьютера: — Спасибо. Хорошего вечера! — А вы? Домой не идете? — Некогда. Посижу еще пару часов. Как раз хватит составить первую таблицу к отчету. Женька поджал губы: каким образом этот работяга заслужил неодобрительные отзывы со стороны коллег? Почему-то парню на мгновение показалось, что все слухи о том, какой Потапов конченый социопат и женоненавистник, выдуманы с такой же легкой руки, как и синяк на руке Анны Петровны. — Хотите останусь с вами? Потапов устало взглянул на него поверх бумажных стопок: — Не надо. Иди домой, отдыхать. Шумящий шредер мешает мне думать. До завтра! — До свидания. Покидая здание вместе с матерью, он видел, как Потапов курит за углом здания — в костюме, без верхней одежды. Он задумчиво смотрел куда-то в сторону дороги, двигалась только рука с сигаретой. Он словно весь превратился в статую, выпуская вокруг себя клубы дыма. — Мама, а Потапов давно работает у вас? — спросил Женька за ужином. Светлана Васильевна задумалась на мгновение и медленно покивала головой: — Да, уже порядочно. Лет пять точно. Помнится, до него никто не справлялся с отчетами, текучка кадров не позволяла вовремя их отправлять: народ сбегал со ставки статиста сразу же после первого ошибочного квартального отчета. Нашего руководителя Кирилла Викторовича вечно наказывали за опоздавшую да еще и неправильную отчетность. Ох, и огребал он от Москвы, пока не пришел Медведь. Первый же отчет он составил так идеально, что Викторовичу лично позвонили и похвалили за оперативность и точность. И все! Медведя посадили на анализ и статистику: проверку и оформление сводных отчетов для Москвы. Думаю, он почувствовал собственную значимость, из-за чего стал жутко заносчивым. Викторович в нем души до сих пор не чает, боготворит и поощряет, чем может. Вот Медведь и ведет себя как павлин. Даже кабинет себе выбил отдельный. Все инспекторы сидят в огромном зале за перегородками, а он сидит один. — Так у него работа требует тишины и внимательности, — подумал Женька. — Отчетность — это же цифры. Пока он сидит один, никто его не отвлекает. Разве это не способствует исполнению его прямых должностных обязанностей? — А я смотрю, ты к нему душой прикипел, — подозрительно сощурилась мать. — Весь день его защищаешь. — Просто у меня смутное сомнение, что зря его осуждают. Он грубоват, тут я не спорю, но раз уж его ценит сам руководитель, значит, есть за что. Сегодня он остался допоздна в кабинете — будет дальше составлять отчеты. — Конечно, что ему дома делать? Он живет один, семьи и детей нет. Ну еще бы они появились, с его-то поганым характером. Наверное, всех порядочных девчонок распугал патологической ненавистью к женскому полу. Он ведь был женат. Представь себе, любовь детства. Встречались еще до свадьбы, любили друг друга безмерно. Поговаривают, что он захотел отобрать у жены квартиру, когда разводился. Каким надо быть подонком, чтобы отнять квартиру? В итоге выцарапал у жены только долю от хаты и купил гостинку. Никогда не думала, что можно быть таким мелочным. Ты же мужик! Еще заработаешь! Как можно отнимать у женщины крышу над головой? Да еще во время развода. Ей и так хреново, что ты ее бросаешь, а тут такой нож в спину. Ох уж эти квартирные вопросы! Женька подвис на некоторое время, переваривая информацию и сопоставляя ее с полученным сегодня образом Потапова, и тут же словил себя на мысли, что ведет себя, как Лариса Аркадьевна: слышит историю с одной стороны, но не собирается услышать вторую сторону. «Не верю. Слишком даже для Потапова. Почему народ впадает в крайности в слухах о нем? Должно быть, между ним и женой произошло нечто другое. Черт возьми, мы же не в Санта-Барбаре! Должна быть адекватная причина, почему он хотел отобрать квартиру у жены». _____________ (1) Змеиный питомник и помещение для такого питомника