Мой ласковый и нежный зверь

— Мякушка, черт бы тебя побрал! Женька испуганно выдернул наушники и обернулся: Потапов стоял у стола, опираясь на него ладонями, и тяжело дышал. — Оглох что ли?! Зову-зову! Пошли курить. Ежедневно Женька с утра до обеда выдавал всем папки, затем закрывал архив на ключ, вешал табличку «В 119 кабинете» и топал к Потапову. Так прошла одна неделя, затем вторая, подходила к концу третья. Женька ловил себя на мысли, что радуется, когда шредер перегревается и зависает: черновики медленно, но верно исчезали с подоконников и углов, и беспокойный Женька не знал, какой убедительный предлог придумать, чтобы продолжить общение с неоднозначным инспектором организации. Почему-то в угловом кабинете, залитом зимним ноябрьским солнцем, парень чувствовал себя спокойно и защищенно. Второе после кабинета руководителя место в здании, куда никто не любил заходить в течение дня. Кроме отчаянного Женьки. Ему нравилось смотреть, как Медведь работает за компьютером — сосредоточенно и усердно: вот уж кто никогда не прерывал трудовой процесс — ни чаепитием, ни болтовней в коридоре, ни даже обедом. Только вредная привычка в виде курения сигарет могла на короткое время оторвать его от бумаг. Потапов выходил на перекур два раза до обеда, в обед, и два раза после обеда. Он не оставлял Женьку в кабинете одного, а непринужденно выставлял за дверь или тащил за собой. Сначала парень смиренно дожидался инспектора у кабинета, чтобы не превратиться в пассивного курильщика, а потом, чтобы не скучать в коридоре, начал присоединяться к пятиминутным прогулкам. Потапов не сопротивлялся: они молча стояли за углом здания, у лестницы пожарного выхода, рядом с мусоркой, приспособленной для курильщиков. Женька кутался в куртку и разглядывал бредущих вдалеке пешеходов, вдыхая холодный морозный воздух, а Потапов жадно курил сигарету, иногда две подряд, щурился от едкого дыма и гипнотизировал кирпичную стену здания. Казалось, ему совсем не интересно, как протекает жизнь за порогом здания. Словно в голове — одни цифры и отчеты. — Курить — вредно, — бормотал Женька, как бы между прочим, лишь бы снова услышать глубокий надменный голос. Медведь фыркал, не оборачиваясь, но охотно поддерживал желание парня поболтать о всякой ерунде: — Спасибо, Капитан Очевидность. Жить вообще вредно, можно умереть. — Лучше жуйте жвачку. — От жвачки кариес. — А от курения — рак легких. — Вряд ли я до него доживу. Скорее, скопычусь от переутомления прямо за столом над очередным квартальным отчетом. Пошли, Мякушка. А то еще простынешь на холодном ветру. — Я не барышня. И меня Женя зовут. — Тогда назови меня Димон. — Нет! — Ну значит будешь Мякушкой. Когда они уже подошли к кабинету, Потапов вдруг обернулся на бредущего за ним Женьку и, не впуская в кабинет, проговорил: — Женя, отдохни пару дней. Не приходи ко мне, ладно? — он взглянул на него просящим взглядом. И голос у него оказался на удивление уравновешенным и добрым. — Мне осталось совсем немного, и я закончу один важный отчет. От жужжащего шредера моя голова — дом советов. Устал его слушать, и отвлекает он меня чертовски. Ты-то в наушниках, а мне приходится терпеть его скрежет каждый божий день. Скоро с ума сойду. — Простите, — растерянно выдохнул парень, — совсем об этом не подумал. Может быть, мне откатить шредер в коридор и там продолжить? — Не надо, — мотнул головой Потапов. — Я правда очень сильно благодарен тебе за очистку моего хламовника. Даже стыдно, во что я превратил кабинет. Возможно, дальше сам справлюсь. Ты и так уничтожил уже большую половину. — Нет, не отвлекайтесь на ерунду! — Женька сам не ожидал, что так всполошится. — Я продолжу резать, мне не трудно. Честное слово! Потапов серьезно взглянул на него, а потом махнул рукой, ныряя в кабинет: — Ну-ка зайди на минутку. Сердце застучало как отбойный молоток: как-то уж слишком странно на него посмотрел Медведь. Настороженно и тревожно. Женька шагнул внутрь и мягко прикрыл за собой дверь. Потапов обернулся и тихо произнес: — У меня не самая лучшая репутация в этом заведении. Поговорим начистоту. Если тебе хочется найти здесь друга, то ты не там ищешь. Давай вместе посчитаем мои недостатки, — и Потапов без зазрения совести начал перечислять якобы отрицательные черты своего характера, загибая пальцы. — Я заносчивый, наглый, злобный, бестактный, надменный, самодовольный циник. Отвоевал себе отдельный кабинет. Пофиг, что раньше здесь был склад, тараканы, крысы и грибок, но отдельный же. Получаю премии больше остальных. Пофиг, что я главный специалист-эксперт, не только бегающий по проверкам, но и составляющий громоздкую отчетность, от которой зависит любая премия сотрудников: ежемесячная, квартальная, полугодовая, годовая. Еще я любимчик Викторовича, но тут мы плавно возвращаемся к пункту о премиях. Еще бы он меня не любил. От того, насколько точно и верно я составлю отчет, зависит и его судьба, как руководителя. Так, что еще я забыл упомянуть? — Еще вы социопат и женоненавистник, — с теплой улыбкой добавил Женька. Потапов удивленно потряс пальцем, кивая головой: — Вот! Точно! Про главное забыл! Баб на дух не переношу. Всех ненавижу, всех обижаю. Даже руку на них поднимаю. Вон, последнюю вообще об косяк шарахнул, гад такой. — Это неправда, значит, и остальное вранье. Потапов устало присел на край стола и с легкой улыбкой посмотрел на парня: — Не убедил, значит. — Нет. — Общение со мной вряд ли поможет тебе сделать здесь карьеру. — Да мне пофиг на здешнюю карьеру, — честно признался Женька. — Я не планирую задерживаться. Поработаю до конца декретного отпуска Полины Андреевны и пойду учиться. К тому времени моя сестра уже станет без пяти минут бакалавром-экономистом, и мои руки будут развязаны. Раз уж мы говорим начистоту, просто скажите, я очень навязчив и вы сами не ищете друзей. Так мне будет понятнее, чем тысяча глупых причин, по которым я не могу с вами общаться. Потапов помолчал некоторое время, изучая носки начищенных ботинок, а потом оттолкнулся от стола и выдохнул: — Ладно, приходи в понедельник. Дай мне хотя бы пару дней отдохнуть от шумящего монстра. — Хорошо, — Женька расслабленно выдохнул: не гонит, это главное. Он развернулся к двери, собираясь выйти, а потом обернулся и спросил. — Вы… на обед пойдете сегодня? В столовую. Может, если он будет ходить на обед не один, то приучится тратить на себя заработанные деньги. Потапов мотнул головой, усаживаясь за стол: — Вряд ли. Время поджимает, надо сделать отчет до понедельника. — Ясно. Хорошего дня. — Но если вдруг сам пойдешь в столовую… — Потапов взглянул на него по-щенячьему просяще, — можешь купить мне огромный латте с карамельным сиропом? Прямо страсть как хочу сладкого кофе. Видимо, мозги закипели. — Схожу, — отозвался Женька. — Куплю. Он уже забыл, что после отказа сходить вместе в столовую, решил, что сам туда не пойдет. Сейчас он был готов побежать за карамельным латте хоть на край света. Но самое ужасное в данной ситуации то, что Потапов это тоже понимал, пока внимательно всматривался в его горящие глаза. Смущенный Женька выскочил за дверь и быстрым решительным шагом направился в архив, стараясь успокоить бешеное сердцебиение. Хотелось спрятаться от всех работников бездушной организации. И от Потапова в том числе. Мать права — «прикипел» так «прикипел». Окончательно и бесповоротно. Всей душой. Каждой клеточкой. Даже выходные стал ненавидеть. Ведь в эти скучные долгие дни он не может сидеть в чужом кабинете, греметь чертовым шредером и слушать ритмичное клацанье пальцев по клавиатуре… — Да ладно тебе! Что он сможет сделать? — Анька, сдалась тебе эта должность! Я же в отчетности ни хрена не смыслю. — А в премиях смыслишь? Считать умеешь? Ты тоже главный специалист-эксперт. — Не так уж и отличается наша зарплата… — Отличается! Он ему в полтора раза больше… Женька не сразу заметил болтающих на лестнице, но его громкие шаги заметили сразу и замолкли. Анна Петровна и какой-то инспектор болтали за углом, прямо у входа в подвал. — Привет, Мякушка, — ласково проговорила расчетчица. — Добрый день, Анна Петровна, — вежливо поприветствовал ее Женька. Инспектора он не знал и только кивнул головой. — Вы за делами? — Нет, — мотнула головой женщина. — Так, на перекур ходили. Анна Петровна не курила, и молодого парня-инспектора Женька тоже ни разу не наблюдал возле курилки на улице, но не стал заострять на этом внимания. Слишком уж хотел скрыться от мира в тихом пустом архивохранилище. Открыв дверь, он щелкнул выключателем и стянул куртку; подперев выход столом, плюхнулся на стул и уткнулся лбом прямо в столешницу. «Черт! Как щеки горят!» В подвале было прохладнее, чем в кабинетах наверху. Батареи не справлялись с обогревом огромной площади, но сейчас прохлада помещения весьма кстати охлаждала перегретый организм. «И чего я к нему привязался, в самом деле?» Десять лет разницы, другой уровень жизни и статус, подорванная репутация. Хотя на последнее Женьке откровенно плевать. Но вот принести кофе — даже пятки запылали. Так сильно хотелось угодить. Парень перевел нетерпеливый взгляд на часы и задергал ногами в предвкушении. Еще полчаса до обеда. Целых долгих тридцать минут. Женька снова, со вздохом смирения, уткнулся в столешницу лбом. Ничего не хотелось делать. Одно лишь зудящее желание — броситься до столовой и купить латте. Он так и просидел за столом с опущенной головой до обеденного перерыва, и как только наверху послышались многочисленные шаги топающих сотрудников, сорвался с места, едва не забыв запереть архив на ключ. Надо успеть купить кофе раньше того времени, как в столовой наберется очередь, и донести напиток так быстро, чтобы он не успел остыть. — Женя, ты куда так спешишь? — успела спросить мать, когда он пробегал мимо ее кабинета. — Потом, мам! — крикнул он, на бегу вылетая из дверей здания. — Шапку надень! «Черт! Точно! Шапку забыл!» — парень набросил капюшон, продолжая бежать. Некогда возвращаться. Вернется, считай, миссия провалена. В столовой еще не набрался народ, Женька устроился третьим в очереди. Несмотря на то, что он успел бы и поесть, и кофе донести, рисковать парень не стал. Купил заказанный латте с карамельным сиропом и понесся обратно, стараясь не расплескать горячий напиток в стаканчике. Когда он вернулся в здание, прошло только пятнадцать минут с начала перерыва. Кабинет Медведя оказался закрыт. Удивленный Женька для верности дернул ручку еще раз, а потом услышал тяжелые шаги по коридору и обернулся: Потапов шел к себе стандартной уверенной походкой, бренча связкой ключей. — Курить ходил, — бросил он небрежно, отворил дверь и пропустил парня вперед. — Латте. С карамельным сиропом, — Женька протянул стакан и только сейчас понял, как запыхался, пока несся туда и обратно. Взгляд Медведя как бы между прочим скользнул по настенным часам, и Женька понял, о чем тут же подумал мужчина. Если не торопиться, при всем желании нельзя купить кофе за пятнадцать минут. Потапов принял стаканчик в руки и улыбнулся: — Ух ты! Какой горячий! Спасибо. Сейчас руки согрею. Замерз, пока курил. Он впервые улыбнулся ему по-доброму, искренне. И вот снова Женька не смог не отметить, насколько мужчина брутально прекрасен. Истинный альфа-самец во всех его проявлениях: высокий крепыш с правильными чертами лица, красивыми глазами и густыми ресницами. Женька в смущении развернулся к двери, чувствуя, как снова начинают пылать и без того красные после мороза и бега щеки. — Стой! — тихий вскрик позади. Женька даже зажмурился: «Ну что еще! Отпустите меня! Я и так не в себе немного…» Он осторожно оглянулся: Медведь вынул из кармана бумажник и спокойно спросил: — Сколько я тебе должен? — Ни… нисколько… — Так, парень. У тебя не настолько большая зарплата, чтобы дарить мне латте. Давай без жеманства. Ты мне кофе, я тебе деньги. Сколько? Женька на автомате назвал сумму и принял купюры в руки. — Ты сам-то поесть успел? — Нет. — Я не торопил тебя. Надо было покушать. — Я не голодный, — соврал — глазом не моргнул. — Не буду вас отвлекать. — Спасибо за кофе. — Пожалуйста. Женька все же вырвался из солнечного кабинета и быстрым шагом направился в архив, открыл дверь и снова уселся за стол, а потом подскочил со стула, добежал до темного угла и забился в него, усевшись на корточки и уткнувшись в колени пылающим лицом. Здесь было одиноко и оттого очень уютно. «Блин! Я сбрендил! Что происходит? Я не бегу, не плыву, почему воздуха не хватает?» Он испуганно уставился на безмолвные стеллажи и глубоко вдохнул пыльный воздух. Сегодня появилась какая-то странная неловкость в общении. «Это произошло после того, как он начал отказываться от моей помощи, а я — навязываться. Вот правда — чего я так переволновался. Все равно он ко мне в архив будет спускаться. Будем видеться…» Женька замер и едва не охнул от озарения: он беспокоится, что перестанет с ним видеться каждый день? Пока парень уничтожал черновики, Потапов находился у него под боком ежеминутно: сидел за столом и пыхтел над очередным статистическим отчетом, забавно чесал густую бровь кончиком карандаша, хмурился, глядя в монитор, тихо выражался, если у него что-то не получалось. Мания! Настоящая мания следить за ним, смотреть, как он работает, не обращая на парня ни малейшего внимания. «Наверное, испытываю дефицит общения, вот и тянусь к нему. Я ведь после армии со всеми школьными друзьями связи потерял. Медведь тут единственный адекватный человек. Жесткий, но честный. Все остальные — лицемеры… или стервозные суки. Это точно не мой формат».

***

— Дима! Привет! Слушай, тут такое дело… О, ты занят? Кирилл Викторович влетел в кабинет Потапова без стука и тут же напоролся на мусорный пакет, в который Женька вытряхивал бумажные ошметки из переполненного шредера. — Добрый день, Кирилл Викторович! — Потапов вышел из-за стола и пожал руководителю пятерню. — Женя помогает мне очистить кабинет от черновиков. Выкинуть их нельзя, сами понимаете — персональные данные и все такое, а у меня времени в обрез. Отчетность и проверки крадут каждую минуту рабочего времени. Женька выдернул «бананы» из ушей и кивнул работодателю с тихим «Здрасьте». Директора, Кудряшова Кирилла Викторовича, он видел только однажды — при приеме на работу. Седовласый низкорослый дядька с усами. Рядом с громадиной Потаповым он выглядел коротышкой и пухляшом. Ни дать, ни взять современные Тарапунька и Штепсель(2). — А, вот оно что! — Кирилл Викторович одобрительно покивал головой. — Молодец, Мякушев! Хорошего сына воспитала Светлана Васильевна, — он снова посмотрел на Медведя. — Дима, я тут грамоты готовлю к Новому году. Надо толкнуть твоего начальника, пусть напишет на тебя добротное обоснование. Женька заметил, как Потапова передернуло от одной лишь мысли о грамоте. — Кирилл Викторович, может… не надо? — Да как же это «не надо»? — возмутился мужичок. — Ты же тут в кабинете почти ночуешь над этими беспощадными цифрами! Еще и на проверки успеваешь сгонять. Пять лет отработал у нас, считай юбилей. Тут люди столько не живут. Заслужил. Однозначно, заслужил. — Опять слухи поползут, Кирилл Викторович… — тяжело выдохнул Медведь, не сдаваясь. — А тебе не похрен на слухи?! — пробурчал Кудряшов и тут же перевел настороженный взгляд на парня. — Женька, ни слова о том, что услышал, а то в нашем бабском коллективе совсем информация за зубами не держится. Парень усердно закивал головой, в предвкушении слушая их разговор. И чего Потапов так разволновался из-за грамоты? Это же не выговор, а поощрение. Да еще такое высокое! — Женька, ну вот скажи, разве наш Потапов не заслужил грамоту? Потапов лишь раз зыркнул в сторону растерянного парня предупреждающим прищуром, но этого хватило, чтобы сто раз подумать, прежде чем против воли инспектора запеть правдивые дифирамбы. — Заслужил, — выпалил Женька, словно на плацу присягу принимая. — Даже две грамоты заслужил. Дмитрий Сергеевич тут без обеда часто остается. И после работы тоже. Постоянно берет у меня дела из архива, печатает что-то на компьютере, изучает, анализирует. Очень добротно к работе относится. Отчетность превыше всего! Кирилл Викторович весело рассмеялся на выданную парнем тираду и кивнул угрюмому Потапову: — Слышь, вот кого надо тебе в начальники. Сразу видно, адекватный человек. Или у тебя фанат появился? А, Потапов? — Кудряшов так заразительно смеялся, что Женька не сдержал беззаботной улыбки, но под уничтожающим взглядом Потапова быстро взял себя в руки и отвернулся. — Ладно, — Кудряшов направился к двери, — пойду вызову твоего Андреевича на ковер, дам команду, раз уж ты такой скромный. Где это видано, чтобы сам директор хлопотал о ваших грамотах, а? Как только мужчина вышел за дверь, Потапов бросил на притихшего парня последний хмурый взгляд и с назиданием проговорил: — Никогда больше не влезай в мой разговор с начальством, понял? — Он ведь сам спросил моего мнения… — попытался оправдаться Женька. — Надо было промолчать! — Да что в этом такого? — не унимался парень. — Это же грамота! Грамота, которую вы заслужили. И все это понимают. — Викторович меня и так деньгами поддерживает. Мне вполне хватает материального поощрения, а грамота лишний раз подольет масла в огонь, — Медведь нервно провел пальцами по густым волосам, небрежно взлохматив их, но волосы под своей тяжестью уложились обратно в аккуратную стрижку. — Она потом мне боком выйдет. Вот увидишь. Лучше бы он ее Андреевичу вручил — правильнее и справедливее. Нет ничего хорошего в получении грамоты раньше своего непосредственного начальника. Ладно, пошли «перекурим» это дело. Потапов не надевал теплое пальто даже в лютый мороз: стоял на холоде в темно-синем костюме, слегка дрожал, но продолжал медленно курить. — У вас с начальником плохие отношения? — спросил Женька, сидя неподалеку на лавочке. Закутавшись в куртку по самый нос, он старался надышать под ткань больше теплого воздуха. — С Викторовичем что ли? — Нет, с этим… Андреевичем. Как его зовут-то по полному? — Станислав Андреевич, — Потапов затянулся, прищурив один глаз, и выдохнул. — Нет, мы с ним не в контрах(3). Пока еще. Все инспекторы в нашем отделе занимаются проверками. Сложными проверками. Если неверно оформишь документы или накажешь не по той статье, можно схлопотать жалобу и повестку в суд. У Андреевича отличный состав умных и продвинутых подчиненных. Я пришел к ним самым последним, занимаюсь в основном отчетностью и лишь частично проверками. Конечно, Стасу это не особо нравится. Надо делать показатели, выполнять сумасшедший план, а с меня какой толк, если я большую часть квартала только и делаю, что бумажки изучаю да таблицы свожу. — Это тоже надо уметь. Вот Андреевич сможет вас заменить, если вы, к примеру, заболеете? — Нет, — Потапов уверенно мотнул головой. — По крайней мере, без предварительного обучения точно не сможет. Таблиц слишком много, и все они разные. Легкие, сложные, с различной спецификой и нюансами, составляются в разное время за разный период. Тут надо долго вникать и обучаться под моим непосредственным контролем. — А вы? Сможете сходить на проверку вместо Андреевича? Потапов сделал глубокую затяжку и на пару секунд замер, потом все же выдохнул дым и с недовольным выражением лица обернулся на сообразительного парня: — Ты на что сейчас намекаешь? На мою незаменимость? Наглым образом вызываешь во мне чувство собственной неотразимости? Женька лукаво рассмеялся в воротник, отвернувшись от сурового Медведя: дошло наконец до амбала, что никто, кроме него, с подобной работой не справится. Почему некоторые люди плохого о себе мнения? Парень невольно вспомнил об Анне Петровне: «А вот некоторым самоуверенности не занимать!» — А Анна Петровна замужем? — Ага. — За одним из наших инспекторов? Потапов в недоумении обернулся: — Нет, у нее муж — моряк. Они уже давно женаты. Дочка в школу пошла в прошлом году. А что? — Да так, — буркнул Женька, разглядывая клубы пара перед собой, — ничего. Он все еще не до конца понимал, вокруг какой оси крутится жизнь. Его и чужая. Многое не видел, пытался смотреть на мир сквозь розовые очки, а вот мир на него смотрел совершенно с другой целью. Женьке оставалось совсем немного: он с грустью рассматривал редеющие черновики на полу и с неудовольствием отмечал, как ежедневно замедляется с их уничтожением. Потапов никак это не комментировал, делая вид, что не замечает удрученного настроения парня. На пару дней он освободил Женьку от работы, разъезжая с другим инспектором по проверкам, и свободные от работы часы парень провел в подвале в архиве: навел порядок на стеллажах, собрал список должников дел, сурово потребовал у работников папки обратно в архив. Здесь, в тишине, спокойствии и безмолвии, ему нравилось находиться не меньше, чем в кабинете у Медведя. Вот только солнечный свет в подвал не попадал от слова совсем, а искусственный свет наводил тоску и уныние. Анну Петровну Женька стал видеть чаще с тем инспектором, ошибочно полагая, что женщина все же умеет находить друзей в коллективе. Парень узнал, как его зовут — Семен. Инспектор был чуток младше Потапова, на два-три года, но тоже занимал должность главного специалиста-эксперта, что здесь считалось отличным карьерным повышением. Рядом с ним Анна Петровна изображала красивую улыбку и даже расцветала как женщина, изображая все виды жеманства и флирта. Инспектор же старался не демонстрировать заинтересованность замужней женщиной: или ее боялся скомпрометировать, или сам боялся осуждения. Женька смутно понимал, что эти двое совершенно разных людей нашли друг в друге, а потом мысленно возвращался к личной дружбе с Потаповым и тяжело вздыхал. Те же яйца — вид сбоку. Если с Женькой все более-менее понятно: сильный духом инспектор с солидным жизненным опытом и бесстрашием перед любыми невзгодами не мог не заинтересовать недавнего подростка — то Потапов, не подпуская к себе Женьку ближе чем в статусе «коллега», но и не отталкивая, когда вконец оборзевший парень проявляет чересчур настырное желание дружить и фактически преследует по пятам, сбивал с толку. Женьке хотелось выяснить не столько причину ненависти работников к Потапову, сколько самому увидеть все со стороны самого инспектора. Да, Медведь порой сам себя начинал «хвалить» и перечислять не самые лучшие стороны собственного характера, но даже в эти моменты казалось, что он всего лишь иронизирует и сам мало верит в то, что говорит. Особенно Женьку беспокоило обвинение в женоненавистничестве. Парень до конца не верил, что этот бугай и грубиян способен по-настоящему обидеть женщину. В какой-то момент монотонное уничтожение черновиков начало бесить даже спокойного уравновешенного парня, и Женька частенько отвлекал Медведя пустой болтовней, если видел, что тот занимается механической работой — оформляет папки в дела или наводит на столе порядок. Мужчина охотно шел на контакт. Женька помнил, как мать рассказала о тяжелом разводе Потапова, о разделении имущества, о гнусном поступке молодого на тот момент инспектора по отношению к бывшей жене. Женька как раз вытряхивал последнюю на вечер пятницы порцию бумажных ошметков из переполненного шредера, когда зашла речь о женщинах и общении с ними. Он осторожно миновал опасный поворот беседы в сторону его неопытности: не хотелось, чтобы Потапов узнал о том, что общается с настоящим лузером-девственником. Поэтому стоило заговорить о любви и ненависти, как Женька в шутку, скорее для поддержания беседы, напомнил мужчине о том, как его называют женоненавистником. — Чего мне только не приписывают тут, а, — злобно фыркнул Потапов, разбирая бардак на полках шкафа. — Ну поругался пару раз с Анькой. Чего сразу женоненавистник? — Так вас этим словом не из-за Анны Петровны называют, — устало выдохнул Женька, поставив тяжелый шредер на пол и стряхнув пот со лба. — Сами виноваты. Нечего было при разводе хату у жены отжимать. Вот и заимели такую неприятную кличку. Конечно, весь женский коллектив переполошился. Мужчина, с руками и ногами, при работе, и такой не мужской поступок… — Что?! Женька поднял взгляд на мужчину и застыл: Потапов, казалось, сейчас выронит папку из рук. Бедняга смотрел на парня такими большими глазищами, что — еще немного — и они из орбит бы вылезли. — Я? Отнял квартиру? У жены? — тихо переспросил он. — Ну… не отняли… — Женька понял, что прямо сейчас необходимо тщательно подбирать слова. — Попытались. — Это в нашем коллективе обсуждают? Женька медленно покивал головой, молясь о том, чтобы мужчина не начал выпытывать, у кого он узнал такую информацию. Это уже не имело значения: если знает новенький, значит, знают все. Парень почувствовал, что вскрыл какой-то сильно болезненный гнойник: Потапов резко потерял интерес к уборке, плюхнулся в кресло и посмотрел в окно безумно грустным взглядом, а потом зажмурился и процедил сквозь зубы: — Черт! — он потер глаза пальцами и строго посмотрел на Женьку. — Ты тоже веришь в эту херню, да? Веришь, что я способен на такое? Веришь, что я могу быть настолько мудозвоном, чтобы обидеть женщину, обобрав ее до нитки? — Нет, — тихонько отозвался потерянный парень. Он правда не верил, с самого начала. Как знал, что тут не все гладко. Медведь судорожно потер виски и зажмурился, будто от боли: — Мне надо выпить. Сегодня я буду бухать, — он расслабленно выдохнул, словно только что принял самое важное в жизни решение, и снова посмотрел на парня — уже без злобы и суровости. — Хочешь узнать, как все было на самом деле? По крайней мере, как все выглядело с моей стороны? Женька усиленно закивал головой. Конечно, хочет! Он каждый день об этом думает. — Значит, будешь пить вместе со мной. И это не обсуждается. Такое не стоит выслушивать на трезвую голову. Раньше Женька посещал супермаркет только с матерью. Еще ни разу он не закупался продуктами с кем-то посторонним. Хотя Потапова уже нельзя было назвать посторонним: за те полтора месяца, сколько они общаются, им все-таки удалось сдружиться и примириться с неизменным присутствием в жизни друг друга. Пусть Потапов до сих пор делал вид, что они всего лишь коллеги, но Женька понимал, что с обычным коллегой никто не станет напиваться в хлам и делиться трудностями личной жизни. Мать немного удивилась, когда он отправил ее домой в одиночестве: — Я погуляю и вернусь, — сообщил он и махнул рукой на прощание. — Иди домой и не переживай. Если задержусь, то отзвонюсь. Потапов жил довольно далеко от места работы. Пришлось ехать на автобусе почти целый час, потом минут десять топать до супермаркета и столько же до места жительства. Рядом с прилавками Потапов казался каким-то чересчур домашним — в черном зимнем пальто, из-под которого выглядывали наглаженные синие штанины и лакированные ботинки, в кожаной кепке-жокейке, в темно-бордовом клетчатом шарфе вокруг шеи. Женька катил за ним тележку, останавливался, если мужчине требовалось что-то взять с полки, и продолжал молча топать следом. Ни с кем еще в своей жизни парень не чувствовал такой гармонии и защищенности. Широкая спина Медведя позволяла думать, что в данные секунды никто не сможет причинить Женьке вред. Не посмеет. Потому что рядом человек, который одним только хмурым видом может показать, кто тут главный. Потапов ничего не говорил, не спрашивал, не пояснял. Лишь единожды у стеллажа с коньяком он обернулся на парня и запоздало поинтересовался: — Тебе уже есть двадцать один? Женька прикусил губу и честно мотнул головой. Мужчина с печалью выдохнул: — Так и знал. Иди, значит, выбери себе пива. Только хорошего. Угощаю. Я пока подумаю, чем буду сам травиться, — он задумчиво уставился на первую попавшуюся бутылку и взял ее в руки, внимательно изучая этикетку. Женька подкатил тележку к холодильнику с пивом и бросил недоуменный взгляд на различные бутылки. Он всегда хотел казаться для матери примерным мальчиком и ни разу не употреблял алкоголь. «Выбрать хорошее пиво… — подумал он с легким беспокойством. — Как я его должен выбрать? По ценнику?» У стоимости пива оказался довольно сильный разброс. Женька не стал наглеть, положил в тележку две бутылки какого-то дешевого пива и вернулся к Потапову. Тот взглянул на покупку, недовольно нахмурился и выхватил тележку из рук парня: — Я тебе что сказал сделать? Выбрать хорошее пиво, а ты что приволок? Мне на утро надо будет похмелиться чем-то, и уж точно не этой гадостью. Он вернул несчастные бутылки на место, закинул в тележку сразу восемь бутылок другого пива, рядом легла бутылка пятилетнего коньяка. — Уже лучше. Колбаска, сырок, овощи, лимон, готовые пожаренные шашлычки, парочка пицц, запеченные картофельные дольки. Потапов предупредил, что готовить ему не хочется, а вот выпить он хочет сразу, как только придет. Медведь жил в старой гостинке на высоком этаже, с изрисованным граффити подъездом и вечно сломанным, как он выразился, лифтом. Женьке казалось, что их хрущевка, в которой он проживал с самого рождения, — верх ветхости и запущенности, но нет. Там, где жил Потапов, оказалось намного хуже. Понятие «клумбы» придомовая территория потеряла, по всей видимости, уже давно и превратилась в парковку автомобилей. Прямо возле мусорки у второго подъезда стояла пожарная машина. Кто-то из жильцов громко возмущался и ругался прямо с окна. — Уроды! — буркнул Потапов. — Опять бычок в мусоропровод кинули. Когда-нибудь мы все тут погорим к едрене фене! Они пешком поднялись на седьмой этаж, минуя курящую и пьющую молодежь, орущую на пьяного мужа женщину, играющих на лестничной площадке первоклассников. Потапов устало топал вверх, а Женька с интересом разглядывал живущий тут контингент и разрисованные стены — здесь были и цветные граффити, и написанные ручкой стихи, и «Леха любит Таню», и анатомические подробности человеческого тела. Женька побоялся бы жить тут один. Он взглянул на огромного коллегу впереди себя: «Ну ему-то здесь не будет страшно. Какой камикадзе тронет огромного бугая?» Потапов вынул из кармана связку ключей и остановился у железной серой двери, провернул ключ в одной замочной скважине, потом в другой и толкнул тяжелую дверь. — Проходи. Он пропустил Женьку вперед и закрыл за ними дверь. Щелкнул свет в коридоре. — Раздевайся. Женька редко выбирался в гости. Проще сказать — никогда. Он опустил пакеты на пол, стянул ботинки и куртку, попутно разглядывая квартиру. Точнее, комнату не больше восемнадцати квадратов. Сразу же в коридоре, по левую руку, находился кухонный уголок с плиткой, холодильником, парой навесных шкафчиков. По правую руку — ванная, совмещенная с туалетом. Прямо по курсу — окно, слева от которого стоял расправленный диван, справа — шкаф-купе. У стены находился стол с двумя стульями и ноутбуком. Потертые обои, коричневые шторы, ковер на полу. Вот собственно и все. Минимализм во всем его великолепии. Ему навстречу из-под дивана выполз сонный котяра. — Ой! Кто это? — удивленно воскликнул парень. Потапов впервые за вечер тепло улыбнулся: — Мой сожитель — Барсик. Потапов снял пиджак, закатал рукава белой рубашки и стал еще более домашним, чем в супермаркете. Насыпав сухого корма в миску на полу, он подозвал кота и ласково погладил его, как только тот лениво захрустел подушечками. — Подогрей шашлыки и картошку в микроволновке, — мужчина присел у пакетов, вынимая овощи. — Я пока приготовлю нарезку. Оба принялись за дело. Женьке понравилось суетиться рядом и накрывать на стол. Дома он это терпеть не мог: все, что связано с кухней, старался обходить стороной. Предстоящий Новый год он ждал с суеверным ужасом: снова толкучка в супермаркете, нарезка салатов, глажка скатерти. Мать вечно была недовольна его отношением к домашним обязанностям, хотя он всегда четко исполнял все, что сказано, в отличие от лентяйки-сестры. Здесь же парень с удовольствием протер пыль со старого стола-книжки, расставил тарелки и стаканы. Во главу стола — шашлыки и картофельные дольки, по краям нарезка — овощная, колбасная и сырная, ломтики пиццы вместо хлеба. Мать бы ужаснулась такому столу, а Женька почувствовал себя довольным: наконец-то поесть «нормальной» вредной жирной пищи. Он весело усмехнулся, скрыв лукавую улыбку от немного хмурого Потапова. С каждой минутой мужчина становился все мрачнее и угрюмее. Видимо, ему только сейчас перестала нравиться идея поделиться своей личной жизнью с другим человеком. Потапов расстелил на полу матрас и накрыл его вторым одеялом: — Будешь спать на диване, а я лягу на полу. Он словно заранее знал, что они нажрутся. Женька на радостях даже не стал сопротивляться идее остаться с ночевкой и тут же сбросил матери смску: «Остался у друга. Вернусь утром». Наконец-то ночевать где-то в другом месте, а не дома. Хоть какое-то разнообразие в жизни. Они ели и пили молча почти полчаса. Потапов казался до жути голодным, как всегда пропустив обед, поэтому не отрывался от тарелки, накидывая стопки коньяка. Одна стопка, вторая, пятая, а он все молчал. Женька попивал вторую бутылку пива, пресытившись вкусной картошкой и мясом, пожевывал сыр и ждал. Тишина в комнате почти звенела: мужчина не стал включать телевизор, чтобы он не мешал им напиваться и не отвлекал. — Да и соседка-старушка у меня очень чувствительная. Я уже слушаю телевизор на такой низкой громкости, а ей все громко. Зараза, даже слышит, как скрипит мой старый диван, когда я сплю. Язык у мужчины развязался только тогда, когда бутылка начала подходить к концу. Он зажевал лимон и проговорил: — С Ирой я начал встречаться сразу после школы. В школе еще присматривались друг к другу, молодые были, неопытные. Боялись оступиться, сделать что-то не так. Ранить. Я поступил на юридический, она — тоже. Не хотели расставаться даже во время учебы. Не хотели расставаться даже дома, поэтому она переехала ко мне. Моя мама была не против, видела, как нас тянет друг к другу. Мы жили вдвоем с мамой, отца я потерял еще в детстве. Несчастный случай. Поэтому мама очень сильно радовалась, что сын нашел ту единственную, — Потапов накинул еще одну рюмку, закусил колбасой и продолжил. — На третьем курсе мы с Ирой расписались. Поняли, тянуть нет смысла. Любим — и все тут. Прописали ее в нашей квартире. Мама сказала, все равно мы будем жить здесь. Потом я ушел в армию после университета. Ира писала мне длинные письма, рассказывала, как дела дома, как она устроилась в солидную фирму штатным юристом. И мама тоже мне писала письма, говорила, что нарадоваться не может на молодую хозяйку, что Ира ей как родная дочь. Когда я вернулся из армии, оказалось, они обе скрывали от меня серьезную болезнь матери. Диабет взял свое. Обе не хотели беспокоить меня в армии, боялись, я натворю глупостей и сбегу в самоволку. Мама лечилась около года, а потом совсем слегла и умерла. Для меня это стало жестоким ударом судьбы. Мать была еще достаточно молода, ей бы пожить еще как минимум лет десять. Она родила меня под тридцать лет, но это не имело значения. Она даже на пенсию не успела выйти, — мужчина налил себе стопку, выпил, а потом на мгновение задумался и выпил еще одну. — А после смерти матери в моей жизни начался какой-то треш, — мужчина невесело усмехнулся. — Не успел отойти от похорон, как Ира сообщила о разводе. Это было что-то невероятное для меня. Что-то такое, чего со мной не должно было случиться ни при каких обстоятельствах. Я думал, мы вместе переживем трагедию, но, как потом выяснилось, трагедией смерть близкого человека была только для меня. Вообще, Ира все сразу спланировала, только на тот момент я оказался слишком невменяемым, чтобы понять. Я долго ее уговаривал не уходить от меня, она долго отбивалась. Развод мы все же оформили, но тут случился новый удар. «Дележка» квартиры, — Потапов посмотрел на удивленного Женьку и добавил. — Моей квартиры, Женька. Моей матери и моего отца. Квартиры, где я родился, вырос и женился. Мы разделили ее в равных долях и остались жить вместе. Два совершенно чужих человека. А потом она начала водить домой нового хахаля. Я злился, но ничего не мог с собой поделать. Каждые выходные слушал, как они трахаются за стеной. Спустя несколько месяцев я все же не выдержал и попросил ее съехать, она в ответ потребовала компенсацию и заявила, что проще съехать мне. Они даже выкупят мою долю. Если бы на тот момент у меня имелись хоть какие-то сбережения, я сам бы откупился, но я был без гроша. Похороны матери «съели» мои последние накопления. Все армейские заработки я направлял им во время службы денежными переводами. Чтобы две женщины ни в чем не нуждались. Что Ира, что ее хахаль затянули меня в сети судебного процесса, в ходе которого я лишился родного дома. Женька совсем обомлел, когда увидел, как покатились слезы по щекам мужчины. — Я сдался в какой-то момент. Потерял все силы на сопротивление. Понял, что стоны за стеной будут продолжаться постоянно, пока я не психану и не уйду добровольно. Они выплатили мне мою долю, выставили за дверь сразу же, как только я получил деньги. Я успел забрать только часть своих вещей и пару фотоальбомов. Даже Барсика не забрал. Ира пообещала придержать его до тех пор, пока у меня не появится новое жилье. Я кочевал по квартирам друзей, пока оформлял ипотеку. Это испортило отношения с ними, и они начали сторониться меня и отказывать в помощи. Случались дни, когда я ночевал в туалетах вокзалов или прямо под открытым небом. Благо лето было на дворе. Именно в тот момент я устроился в нашу контору. Именно тогда я понял, что обязан сделать квартальный отчет кристально идеальным. Чтобы меня оценили, приняли. Я купил эту гостинку, потому что на тот момент она оказалась самой дешевой. Тут было не до роскоши. Оформил ипотеку на пять лет, в следующем году наконец расплачусь с ней. Когда я пришел к Ире — забрать кота, она сказала, что выбросила его, потому что он мешал ей жить, — Потапов нервно вытер слезы. — Я искал его неделю — по всем подъездам, подвалам, паркам. Барсик был ниточкой к той жизни, которой я лишился. Я нашел его случайно — с порванным ухом, грязным и худым. Едва узнал. Только ошейник дал понять, что передо мной тот самый Барсик. Ира не пускала меня на порог моей бывшей квартиры, когда я пришел забрать оставшиеся вещи. Постепенно выбросила из дома абсолютно все — мебель, посуду, одежду. Что-то я нашел на придомовой территории, что-то прямо на помойке — фотографии, шкатулки матери, книги. Я до сих пор не могу попасть в родительскую квартиру, даже просто так — посидеть в этих стенах. Ира ясно дала понять, чтобы я больше не смел ее беспокоить, иначе она подаст на меня в суд за домогательства. Черт! — Медведь со смехом вытер бегущие слезы. — Я словно в дерьмо наступил, когда с ней познакомился, вот только прозрел спустя десять лет. Я даже не предполагал, что обо мне на работе такие некрасивые толки ходят. Это была МОЯ квартира. Я хотел оставить себе СВОЕ. То, что заработал отец. То, во что вложилась мать. То, где я рос все двадцать пять лет. Я подвел родителей, — он вдруг снова расплакался, и Женька почувствовал, как у самого слезы побежали по щекам. — Я надеюсь, они не видят, в кого я превратился. Где живу. Что ем и пью. Я ненавижу нашу организацию, но именно моя работа все еще держит меня на плаву. Когда-нибудь я окончательно приду в себя. По крайней мере, я очень сильно этого жду. Выплачу ипотеку, смогу сделать тут хороший евроремонт. Еще немного подкоплю деньжат и, может быть, даже смогу позволить себе однокомнатную, а потом и двухкомнатную. Планы у меня есть, вот только реализовать их я пока не в силах. У меня куча накопительных счетов в банках. С разными суммами под самые выгодные проценты. Я их кручу в банках как раз на тот случай, если опять какая-нибудь жопа произойдет. Я от жизни теперь могу ожидать чего угодно. Ну что, коллега? По-твоему, я сильно похож на мудозвона? Или больше похож на лузера, которого поимела жизнь? Женька помолчал, а потом незаметно смахнул слезы и проговорил: — Людям легко верится в плохое. Но я не верю в слухи о вас, я знал, они ошибаются. Потапов усмехнулся и встал из-за стола: — Приятно слышать, что в тебя все еще верят, — он, шатаясь, добрался до матраса на полу, и его ноги тут же подкосились. — Женя, я буду спать. Я приготовил тебе одежду и полотенце в ванной. Чувствуй себя, как дома. Спасибо за компанию. — Не за что. И в маленькой комнате резко наступила тишина. Женька посидел за столом еще некоторое время, пока не допил вторую бутылку пива. То, что он только что услышал, требовало тщательного и поэтапного осмысления, но точно не в пьяном состоянии. Посматривая на спящего инспектора на полу и стараясь сильно не шуметь, чтобы не разбудить, он прибрался на столе, спрятал все блюда в холодильник, помыл посуду. И снова заученные наизусть действия не вызвали в нем отвращения. Он знал, Потапов обязательно оценит на утро его заботу. Даже если не скажет вслух — мысленно поблагодарит сто процентов. Если дома он обязан прибираться, то здесь, находясь в статусе гостя, он сделал это в благодарность за ночной приют. Ванная показалась жутко тесной: здесь ютилась и сидячая ванна, и унитаз, и раковина, и стиральная машинка, и бойлер. Комната явно требовала ремонта, но стены были аккуратно покрашены светло-зеленой краской и, судя по легкому запаху, не так давно. Женька недолго постоял под теплым душем, смыв с себя запах пота, протянул руку к баночке геля для душа и открыл ее. Первая мысль «Я буду пахнуть, как Потапов» тут же согрела его. Намыливаясь, он ясно осознавал, что в мании находиться рядом с этим человеком, в наслаждении слушать его голос и тем более также пахнуть есть что-то неправильное. Запретное. Женька мотнул головой, выбираясь из ванны: ничего ужасного еще не произошло. Они всего лишь общаются. Потапов сегодня доверил очень личный кусочек своей жизни, а это означает, что он видит в Женьке больше чем коллегу по работе. Даже если он рассказал о жене только ради того, чтобы переубедить парня думать о себе плохо… Один человек, который верит, уже неплохо. Когда он вышел из ванной, тихий сап спящего Потапова превратился в ошеломляющий храп. Барсик сидел рядом с хозяином и лапой пытался погладить его по лицу, но каждый раз вздрагивал от резкого звука. «А если старушка-соседка услышит…» — Женька склонился к мужчине и осторожно толкнул его в плечо: — Дмитрий Сергеевич! Ноль реакции. Барсик взглянул на Женьку так испуганно, что парень догадался — такие звуки хозяин никогда еще не издавал в присутствии кота. Животное просто-напросто не понимает, что творится с хозяином. — С твоим хозяином все в порядке, — вздохнул Женька и аккуратно отсадил кота в сторону, присев на матрас. — Просто он не в меру принял на грудь, — он снова толкнул мужчину в плечо — на этот раз сильнее. — Дмитрий Сергеевич! — М-м-м… — тот приоткрыл один глаз и снова его закрыл. — Чего надо? — Вы храпите. — А, ну ладно. — Громко храпите. — Понял. Женька даже не успел улечься на диване, как умопомрачительной громкости храп снова набрал силу. «Да я же не усну с такой вибрацией в воздухе!!!» — Дмитрий Сергеевич! — жалобно протянул парень и склонился с дивана к мужчине, слегка потормошив его за плечо. — Вы снова храпите. Потапов ухватил его за запястье и, прежде чем парень понял, что произошло, потянул на себя. Изумленный Женька слетел с дивана и приземлился на матрас, спиной к инспектору, который тут же загреб худое тело в объятия и сжал парня в крепких руках. Женька забыл, как дышать. Никто не прикасался к нему уже пятнадцать лет. Никто, если не считать врачей на медкомиссии при поступлении в ряды армии. Никто, даже мать и сестра. Теплое дыхание обожгло кожу сквозь футболку прямо в районе между лопаток, заставив Женьку непроизвольно изогнуться и с трудом подавить тихий стон. Беспощадные мурашки холодной стрелой прошлись от затылка до самого копчика. А потом снова и снова. При каждом выдохе мужчины его прошибало ознобом насквозь. В отчаянии он попытался вырваться из грубых тисков, но сильные руки сжали крепче. — Лежи смирно. — Дмитрий Сергеевич, от… отпустите… — судорожно пробормотал парень, чувствуя, как щеки наливаются румянцем. Ох, не выдержит он этих властных «обнимашек». Как пить дать — не совладает с рвущимися наружу эмоциями. — Ты хороший парень, Женька, — пробормотал еще не до конца протрезвевшим голосом Потапов. — Добрый. Искренний. Видно, еще не испорчен сраной жизнью. Я это понял, когда ты побежал за кофе. Вышел покурить в обед и стоял там, наблюдал, как ты бегом несешься в столовую, а потом, также бегом, обратно со стаканчиком карамельного латте. Так сильно хотел меня порадовать, да, Женька? Принести мне кофе быстро и неостывшим. Ты и впрямь единственный, кто радует меня в нашей конторе. Вон Анька — столько дерьма в душе, что даже глаза стали карими. И весь этот шлак напоказ, а ты… Такой светлый человечек и прячешь богатство внутри себя. Не хвалишься. Не пускаешь пыль в глаза. Такой, какой есть. Прямо солнышко, а не человек. Мужчина потерся носом о выступающие позвонки и затих. Женька перестал вырываться. Последнее предложение Потапов произносил в глубокой полудреме. Он уже давно спал, расслабив руки, а Женька продолжал лежать, не в силах встать с матраса, застыл каменным изваянием. Слушать мужчину, особенно теплые слова в свой адрес, было очень приятно и… ошеломительно. Стать для кого-то нужным… интересным и светлым человеком. Женька прикрыл глаза, засыпая. Солнышком… «Зря вы это сказали, Дмитрий Сергеевич! Зря вы это сказали лично мне. Я ведь трезвый. Я долго буду помнить ваши слова, а вы наутро вряд ли вспомните, насколько сильно меня обнадежили…» Первое, что проснулось, — затекшее плечо. Женька сладко потянулся, перевернулся на спину, медленно поднял веки и заморгал с перепугу. «Я что, все-таки на полу уснул?!» Он оглянулся через плечо: Потапова рядом не было. Женька в панике подскочил с пола, судорожно соображая, как оправдываться перед коллегой. Мужчина сидел за столом и спокойно смотрел на него. Молчаливый и какой-то слишком серьезный. «Так! Честно признаюсь, что он храпел, — начал мыслительную деятельность парень, поправляя на себе перекрутившиеся штаны. — Чтобы не смущать, скажу, он меня с дивана не стягивал, я просто… упал. Да, точно, упал и не проснулся. Вот и оказался на полу…» — Доброе утро! — поприветствовал его Потапов. По-доброму, без осуждения. — Доброе утро, — тут же отозвался Женька. — Будешь кофе? Я не ставил чайник, чтобы не будить тебя. — Буду, — Женька кивнул головой. «Что, все в порядке? Он не собирается спрашивать меня, почему я оказался на полу? Или… он знает, почему я оказался на полу…» — Тогда иди умойся, а я пока накрою на стол. Ты не против позавтракать нашим ужином? — Нет, не против. — Спасибо, что убрал все со стола. Барсик по-любому попытался бы стащить кусок мяса из тарелки, а я вчера был чересчур невменяемым, чтобы позаботиться об уборке. Извини, если вдруг я вел себя некорректно. — Нет, вы вели себя вполне благопристойно. Потапов тепло усмехнулся ему. Он усердно делал вид, что в порядке, но покрасневшие глаза говорили об обратном. — Как вы себя чувствуете? — Не то чтобы очень. Скоро подействует таблетка от боли, и я окончательно приду в себя. Сейчас самое главное — меньше шевелиться и трясти головой. — Наверное, не стоило столько пить. Бутылка коньяка в одного… Мне кажется, это перебор. — Нет. Мне нужна была эта попойка. Давно уже нужна была. Телу тяжко, но на душе легче стало, — он медленно поднялся, в самом деле стараясь не напрягать несчастное тело в период жестокого отходняка, и открыл холодильник. — Будете похмеляться пивом? — Сдурел что ли! — брезгливо поморщился мужчина. — Я на алкоголь месяц смотреть не смогу после вчерашнего вливания. Я ж реально не пью в таком количестве. В меня сейчас даже кофе с трудом войдет. Дуй умываться. Будем завтракать. Женька весело ухмыльнулся и скрылся за дверью ванной. Кажется, Потапов решил не выяснять, почему они спали вместе на полу. Или повременил с расспросами, пока функция мозга восстанавливается. Парень обдал лицо холодной водой и похлопал по горящим щекам: сегодня он спал в обнимку с другим человеком. «Женька, чертов извращенец, убери слащавую улыбку!» — он вытер лицо полотенцем, с трудом заставив губы сжаться в обычную безэмоциональную полоску. Всю жизнь он боялся перейти опасную грань — близости с другим человеком. Даже простое объятие всегда наводило неописуемый ужас. Потапову он доверял. Знал, что мужчина не обидит его ни при каких обстоятельствах. Наверное, именно этот факт сыграл, раз уж Женька не только не захотел уйти с матраса, но и остался спать рядом до самого утра. Парень посмотрел на собственное отражение в зеркале: при воспоминании о горячем обжигающем дыхании в районе лопаток участился пульс. Это было… волнующе. Приятно. Сладко. Ведь Потапов коснулся не только носом, потеревшись, но и губами, когда говорил ласковые слова… Даже волосы на затылке зашевелились от незнакомых мурашек. — Черт! — Женька снова включил кран и несколько раз обдал лицо ледяной водой. «О чем я только думаю?! Бесстыдник!» — и снова шкодливо улыбнулся. — Ты всегда так долго по утрам умываешься? — Потапов уже жевал шашлыки, когда Женька все же соизволил выбраться из ванной. — Я тут без тебя начал. — Приятного аппетита, — проговорил парень и сел напротив за стол. Он осторожно посмотрел на безучастного мужчину: вчера Потапов свалился спать в рабочей рубашке и брюках, сейчас же переоделся в белую футболку и синие джинсы. Он перестал жевать и взглянул на парня в ответ, Женька запоздало опустил взгляд: — Я хочу пояснить, почему спал на полу. Вы, наверное, хотите знать… — Не хочу, — отозвался тот. — Я помню, как стащил тебя с дивана. Прости. Парень уставился на мужчину и глупо заморгал: «Так он все помнит? И то, что говорил… тоже?» — На самом деле, я не вытворяю подобное, — все тем же извиняющимся тоном продолжил Потапов. — Наверное, слишком сильно расслабился. Да и ты хорош. Надо было зарядить мне промеж глаз… — Ага! — весело фыркнул Женька. — А потом вы дали бы сдачи, и от меня только мокрое место осталось бы. — В смысле? — не понял Потапов. — Вы себя в зеркале видели? Вы же огромный и наверняка сильный, как бык. Не стал бы я вас бить. Я знал, вы меня не обидите. Так что все в порядке. — Знал он… И это после всего, что обо мне болтают на работе? — Я не верю слухам. А после вчерашней истории… — Кстати об этом, — Потапов потряс пальцем и сурово посмотрел на парня, хотя даже хмурился с трудом из-за жуткой головной боли, — очень прошу тебя… — Я никому не расскажу. Мужчина замер на мгновение и удовлетворенно кивнул: — Спасибо. Я не хочу никого переубеждать. Пусть я монстр в их глазах. Плевать. Я слишком долго был зациклен на тяжелой ситуации в жизни. А сегодня… прямо озарение нахлынуло. Проснулся рано утром, и первое, о чем подумал — все не так плохо. У меня есть крыша над головой, есть деньги, есть кот. Я часто порывался вступить в новый судебный процесс с бывшей женой, обдумывал, с чего начать, каковы мои шансы, а сегодня впервые пришел к мысли — а зачем? Все уже так далеко в прошлом. Даже если я отсужу квартиру обратно, я не смогу в ней жить. Это больше не мой дом. Там ничего не осталось из того, что напомнило бы мне о счастливом и беззаботном прошлом. Пусть Ира будет счастлива там, ведь она так упорно шла к цели. А я буду счастлив тут, — он обвел комнату унылым взглядом и тут же задорно рассмеялся. — Но сначала сделаю ремонт. Только после этого буду тут счастлив. Иначе никак. — У вас хорошее чувство юмора. — Так и живем, — Потапов ласково улыбнулся парню и снова откусил мяса. — Ешь давай, а то все съем. — У вас же вроде отходняк. — Отошел мой отходняк. Я теперь голоден словно волчара. ______________________ (2) Тарапунька и Штепсель — популярный в СССР комический дуэт народных артистов УССР актёров Ефима Березина (Штепсель) и Юрия Тимошенко (Тарапунька). Один был намного выше другого. (3) Контры — ссора, размолвка.