my dragon

Если бы Ёсана спросили сколько прошло времени, прежде чем авто наконец остановилось — он бы затруднился ответить. Он даже успел немного задремать, не смотря на неудобное положение, но когда двери распахнулись — рывком поднялся, испуганно смотря на человека у дверей. — Вы как? — после тёмного помещения свет, бивший от прожекторов или фонарей, у которых они остановились, казался почти ослепительным, а потому Ёсан слегка нахмурился, стараясь рассмотреть говорившего. — А где Юнхо? — Пошёл договариваться, — успокаивающе ответил собеседник, усаживаясь на краю фургона и доставая сигарету. — Да, я забыл тогда представиться, — он протянул руку, — Чанбин. Ёсан ответил на рукопожатие. — Кан Ёсан, а это… — Да знаю я, — улыбнулся парень выдыхая дым в сторону улицы. — В конце концов, кто вам новые документы делал? Ёсан в ответ неловко улыбнулся, всматриваясь в бледное лицо лежащего у него на коленях Минги. — Не беспокойся, три-четыре дня и оклемается. Транквилизаторы у охотников пускай вырубают на раз, но не смертельны. Им невыгодно, чтобы мы умирали в этой оболочке. — Четыре дня? — Кан с беспокойством обернулся к собеседнику. — Но ведь билеты… Как нам тогда добраться до Датоу? Минги не допустят в самолёт в таком состоянии, а оставаться здесь и дальше, — он бессильно прервался, не имея ни малейшего представления о том, как им следует поступить, всё случившееся отняло последние силы. — Я же говорю, Юнхо пошёл договариваться. Если что — в этом городе вполне спокойно можно оформить частный рейс. Посмотрим, что можно сделать. Ёсан не стал даже привычно считать во сколько обойдётся подобное провернуть, всё что его сейчас беспокоило — лежащий в его объятиях Минги. Минги, слишком похожий на безжизненную фарфоровую куклу. Безответный. Бездвижный. Чтобы хоть как-то отвлечься от подобных мрачных мыслей, Ёсан спросил: — Как вы вообще оказались на той улице? Юнхо должен был приехать только к утру. И как ты оказался вместе с ним? — Возможно, он подозревал, что может произойти что-то подобное. Знаешь, — Чанбин отбросил докуренную сигарету на асфальт, не глядя раздавливая её носком ботинка с высокой шнуровкой, — у него удивительное чутьё в подобных делах. Однажды он помогал мне вытащить… одного важного для меня человека и трижды умудрился определить засаду, о которой только дьявол мог бы догадаться. Он позвонил ещё днём, сказал, что за вами возможен хвост и что сам он уже практически долетел до Лояна. У меня не было причины не верить ему. На эти слова Ёсан лишь кивнул — ему и самому пришлось несколько раз сталкиваться с тем, как легко Юнхо умудрялся предугадывать возможные нападения, а потому он понимал о чём говорит Чанбин. — С ним ведь всё будет хорошо? — наконец он задал вопрос, что беспокоил больше всего. — Я не знаю, что именно ему перепало, в арсенале охотников есть несколько основных транквилизаторов, которые они используют для охоты на нас, но в любом случае штука крайне неприятная. Убить не убьёт, но организм вымотает прилично. Ему потом несколько дней отходить придётся. Жажда и общая слабость — обязательная часть программы. Так что хорошенько о нём позаботься. — Ты довольно много об этом знаешь, — Ёсан привычным жестом принялся перебирать спутанные алые пряди — знакомое занятие каким-то странным образом успокаивало. — Самому эту пакость попробовать пришлось, — Чанбин попытался улыбнуться, но получилось слабо. — Думал, что ласты склею, но Юнхо с Хёнджином меня откачали тогда. Премерзкое состояние, должен признать, особенно с учётом того, что никогда в жизни не болел, а тут… Руки, ноги — тряпочки, вместо головы — тяжёлая глыба, а во рту словно филиал Сахары открыли. Ни с кровати подняться, ни тем более обратиться. Валяешься и думаешь, как бы не сдохнуть от всего этого букета. — И это состояние длится все четыре дня? — от всего услышанного Кан только сильнее начал беспокоиться о Минги. Как он перенесёт все эти неприятные симптомы? — Всё индивидуально, — рассеяно пожал плечами собеседник. — Этот парень вроде крепким выглядит — может и быстрее выкарабкается. Зависит от того, что эти мрази на этот раз додумались намешать. — Оно точно не смертельно? — всё никак не мог избавиться от навязчивой мысли оборотень. — Может есть какой-то знакомый врач? — Поверь, — невесело хмыкнул Чанбин, — обычно, если оборотню перепадало этой заразы, и он оказывался в руках охотников… Смерть из-за того, что они что-то намудрили в составах может показаться более желанным исходом, — он вновь достал из пачки сигарету, но так и не закурил, бессмысленно вертя её в руках. — Сначала, конечно, удостоверятся, что узник имеет потенциал к обращению, а если это окажется так… ты думаешь они не смогут заставить его изменить форму? — Заставить? — Ёсан непонимающе нахмурил брови. — Наркотики. Или же физическая боль, зависит от того, на что будет лучшая реакция, — он всё же поджог кончик сигареты и тусклый огонёк тут же потерялся на фоне яркой иллюминации на улице. — Не важно как, они заставят вторую сущность выйти наружу, подменяя реальность, или же для защиты. И как только дракон появится… жизнь его уже никому не будет нужна. Последние слова повисли в воздухе вместе с сигаретным дымом, который медленно выдыхал Чанбин. Но в отличии от полупрозрачных завитков, слова не растворялись так же просто, лишь благодаря лёгкому ветерку, тяжело оседая на душе. «Если бы Юнхо не успел… чтобы случилось если бы он опоздал хотя бы немного?» Мысли, и до этого не слишком радужные, стали ещё чернее. Пускай изначальный испуг из-за того, что их выследили потому что охотники узнали в нём Бесцветного, оказался ложным, ведь та троица была нацелена исключительно на Минги, а его, Ёсана, просто восприняла как приятный бонус — его беспокоило иное. Он опять оказался совершенно бесполезным. Опять нуждался в чужой защите и помощи. Опять его спасли, словно слабую принцессу, которая только и умеет, что попадать в неприятности, ожидая пока придёт кто-то и убьёт всех чудовищ. Его же место вновь оказалось за чужой спиной. Жалкая роль слабой жертвы, вся участь которой — испугано замереть, не зная, что делать — лишь дрожать без шанса изменить хоть что-то. Он отлично помнит те эмоции, что испытывал в тот момент. До сих пор чувствует отголоски того оцепенения, которое овладело им, когда все три пистолета были нацелены прямо на них. Никогда не сможет стереть из памяти то пренебрежение, с которым смотрели на них охотники, как и собственный страх, столь сильный, что лишил даже возможности здраво мыслить. Он никогда не сможет простить себе то, что даже не допустил мысли о том, чтобы самому попробовать защитить Минги, а лишь стоял оцепенев, наблюдая за тем, как тот пытался его спасти. А даже если бы решился — что бы он смог сделать? Была ли у него хоть одна возможность защитить того, кого он любит? Что он мог противопоставить трём опытным убийцам, вооружённым до зубов, если даже присущие любому оборотню скорость и реакция вернулись к нему слишком поздно? Да и вернулись ли? Ёсан прислушался к себе. Ничего. Реальность вновь воспринималась как раньше, а то, что он почувствовал, когда забрал пистолет — всего лишь секундный порыв. Возможно это был самый обычный выброс адреналина, какой бывает у любого человека в стрессовой ситуации. «Жалкий трус, вот ты кто», — тут же противно проскрежетал внутренний голос. Ёсан не нашёлся, что возразить этому утверждению. Юнхо вернулся лишь спустя полчаса. Оказывается, пришлось действительно договариваться насчёт частного рейса в Датоу, и теперь нужно было подождать некоторое время, пока утвердят маршрут. Все приготовления, как и сам перелёт, словно прошли мимо Ёсана. Единственное, чем было занято всё его сознание — не отходить от Минги, впрочем, никто не собирался ему препятствовать в этом. Просто не было сил бросить его хоть ненадолго, словно сделай он это - и по возвращении не останется даже следа от самого важного для него создания. Ёсан думал о том, что есть всё же некоторый плюс в том, что не получилось везти Минги обычным рейсом — ведь, на частном самолёте не было никого, кроме их троих, пилота и его помощника — Чанбин остался в Лояне. Никто не смотрел косо на то, как он всё время, даже во сне, сжимал чужую руку, боясь что и без того едва-уловимое сердцебиение просто может потеряться. Как и предупреждал друг Уёна, Минги не приходил в себя довольно долго, а потому и пересадка, и остаток дороги до Сишуаня, которую пришлось провести в авто, он провёл без сознания, а потому пришёл в себя лишь на вторые сутки после того, как они уже поселились в так называемом «городе-призраке». Ещё не заезжая в сам город Ёсану казалось, что он уже чувствует, как тот душит его, угнетает своей пустотой и словно бы мёртвой тишиной, даже несмотря на то, что некоторые кварталы действительно были заселены и выглядели вполне жилыми — тот, в котором им предстояло жить, находился далеко от части, где обитала большая часть местного населения. И чем глубже они заезжали в безликие лабиринты Сишуаня, тем чётче Ёсан понимал — в этом месте может произойти что-то непоправимое, словно сам город обещал скорую беду. Вот только откуда её стоит ждать? Квартира, куда их привёз Юнхо находилась в отдалённом районе, и, как оказалось, была единственной, в которой ближайшее время будет кто-то жить на весь многоэтажный дом. Из почти шестидесяти этажей они остановились на двадцать пятом — не так уже и высоко, но Ёсану и этого вполне было достаточно чтобы почувствовать себя не в своей тарелке. В квартире почти каждая комната могла похвастаться панорамным окном, из которого открывался захватывающий дух вид — так бы могли рассудить многие, и Ёсан бы согласился — действительно, стоило подойти к тонкому стеклу практически в полный рост, как дыхание перехватывало в самом прямом смысле этого слова, при чём без желания хозяина. Замерший, неподвижный океан бетона, лишь на периферии которого тёмная пена зданий упрямо бьётся о подступающую со всех сторон равнодушную пустыню. Всё это странным образом возвращало его в прошлое, напоминая всё тот же страшный обрыв над океаном-пропастью. Этот вид словно напрямую говорил ему: «Ты должен, обязан спрыгнуть. Снова.» Он и сам это прекрасно понимал. С того самого момента, как прозвучал тот злощастный выстрел он уже знал, что теперь у него не осталось выбора. Он слишком долго бежал от этого, но дальше лишь рай, за которым либо шаг в пропасть, либо вновь одиночество. В мире, где они живут, нет места слабости и позволять себе дальше прятаться за кем-то — слишком большая роскошь. В следующий раз в пистолете может оказаться не транквилизатор и заветный стук, в который он так отчаянно вслушивался последние несколько дней просто затихнет безнадёжной тишиной. Ёсан не хочет её услышать. Он не хочет, чтобы Минги и дальше рисковал собой ради него, не хочет и дальше быть лишь ведомым. И раз уж это место так похоже на то — быть может это знак? Всё что осталось — это решиться. Но нужно было спешить. Ёсан знал, что потерял и так уже слишком много времени — пульс Минги с каждым разом становился всё быстрее, словно даже находясь в беспамятстве он чувствовал чужое беспокойство и страх. Словно, даже не видя Ёсана, понимал, что тот задумал. Его сон теперь не напоминал глубокий и размеренный — беспокойный и словно наполненный кошмарами, он мучил своего хозяина, будто бы подталкивая быстрее вернуться в реальность. Всё чаще Минги начинал говорить, звать Ёсана сквозь дрёму, порой цепляясь за тонкие пальцы так, что и не вырваться — лишь спустя долгие уговоры и обещания-заверения, что он рядом и никуда не уйдёт, удавалось высвободиться из этой хватки. И лишь после того, как в один из дней Минги, пускай ненадолго, но всё же пришёл в себя, Ёсан понял, что больше у него нет времени. Либо он решится всё изменить сейчас, либо вновь почувствует себя в безопасности за чужой спиной. Нельзя. Чтобы оборотень изменил свою форму — дракон внутри него должен быть уверен, что кроме него самого больше никто не может спасти. Ёсан помнит эту жестокую, но всё же истину, которую ему донесли ещё с детства. Он попробует ещё раз, и если не получится… Нет, об этом думать нельзя. Нельзя. Нельзя чёрт возьми, но страх от этого не меньше. Страх чистый, парализующий, но при этом словно приглушённый. То заставляющий совершенно глупо и по-детски жмуриться, то упрямо вызывающий желание смотреть. Смотреть и падать. Мысленно нестись вниз, словно сорванный с ветки лист. Лёгкий и невесомый, не имеющий возможности изменить хоть что-то. Город-призрак, кажется, безразлично наблюдает за глупым существом, которое зачем-то забралось так высоко, дрожа одновременно от страха и ночного ветра, что бессмысленно метался меж поднятых вверх шпилей, завывая, когда больно цеплялся об очередной из них. Ёсану казалось, что слышится в этом звуке одновременно что-то насмешливое и злое. Словно давно забытые голоса из его прошлого — вновь твердят о том, что он не такой. Чужак. Урод. Бесполезный. Угроза. Ошибка. Слишком слабый, чтобы сделать даже что-то настолько обычное. Хотелось кричать, закрыв уши руками. Кричать что есть силы и сколько хватит в лёгких воздуха — но парализованные страхом губы лишь упрямо сжимаются в тонкую полоску, а лёгкие уже кажется заледенели от холодного дыхания ночи. «Что я здесь делаю?» «Какой в этом толк?» Вопросы заданы самому себе, но они были, возможно, самыми правильными из того, что сейчас кружило в голове. И просто жизненно необходимым в полной мере осознать, что именно он собирается делать. Зачем? Для кого? «Для кого?» Глупо такое спрашивать у себя, если прекрасно знаешь ответ. Делай он это лишь для себя — всё было бы куда проще. Но ведь это не так. С того времени, как осознание собственных чувств становилось всё сильнее — так же росло другое понимание: для Минги его дракон — такая же естественная часть жизни, как дыхание или умение ходить. Он вырос в мире, где обращение — самое естественное, что только может быть, и провёл в истинной форме возможно куда больше, чем в человеческой. Ёсан помнит с каким огнём в глазах красноволосый рассказывал о своих полётах над океаном, об охоте или дальних перелётах. Помнит, как Минги порой спотыкался на слове, кажется, замечая, с каким сожалением Кан смотрит на него в такие моменты. Ёсан правда старался не показывать того, как сильно он сожалеет о собственной неполноценности, как больно осознавать, что для него полёт так навсегда и останется лишь воспоминанием, которое окрашено болью и страхом. Никакого восторга от ветра в крыльях, никакой свободы и крутых виражей — всё, что он знает, что досталось ему — испуганный дракон, который не может доверять никому на свете, боль в сломанных когда-то рёбрах и отчаянье. Горькое и плотно оплетающее душу. Теперь же ко всему этому добавилось новое сожаление — или скорее страх? «Как долго Минги сможет терпеть рядом такого бракованного, как я? Как скоро он осознает, что с ним рядом должен быть кто-то другой? Кто-то… нормальный. Кто-то, кто сможет защитить его.» Эта мысль давно уже надоедливо крутилась в голове, зло отравляя все прочие, не давая забыться в чужом тепле. И теперь, когда добавилось ещё осознание собственной беспомощности… С Минги было хорошо — безопасно, спокойно и тепло как ни с кем ранее. Пускай никаких слов пока не было сказано вслух, но для таких, как они, это никогда не было главным. Важно лишь то, что чувствуешь; то, что доверяешь и готов посвятить свою жизнь чужому сердцебиению, вплоть до его последнего удара. То, как доверчиво тянулась навстречу вторая сущность, словно безмолвно прося свою человеческую часть не упустить, не дать уйти, сберечь эту хрупкую связь. Ёсан и сам готов был сделать ради этого многое, и, пожалуй, то, на что он идёт сейчас — лишь малая доля от той отчаянной надежды не потерять то, что ещё теплится внутри. И если всё получится — больше никакие сожаления не помешают ему быть счастливым. Никакие страхи больше не омрачат их любовь. Минги сейчас будто совсем близко. Всего каких-то несколько десятков этажей, и словно всё ещё слышен тревожный перестук чужого сердца. Ёсану кажется, что даже находясь на расстоянии нескольких десятков этажей, он всё ещё слышит его дыхание. Ощущения в последнее время и в самом деле обострились, чего не было уже давно. И кажется чуть ли не впервые с того времени, как Ёсан стал жить среди людей, он вновь обрёл то, что присуще оборотням. Пускай он, будучи бесцветным, и не мог похвастаться таким же острым зрением, слухом и обонянием, как тот же Юнхо или Минги, но теперь они не казались такими же притупленными, как это было раньше. Словно тело вспоминало, кем он на самом деле является. Возможно… Возможно, в этот раз действительно получится? Подойти к краю крыши казалось почти невыполнимым заданием — глаза уже давно привыкли к ночной полутьме, а вышедшая из-за облака полная луна, словно насмехаясь, еще отчётливее осветила далёкую улицу внизу. До неё ещё лететь и лететь. Падать и падать. Сознание услужливо подкинуло ассоциацию, и в один момент бетонный пол под ногами показался каменным выступом. Холодным, отточенным сотнями лет штормов и ветра. А внизу — не раскидалась, уходя вперёд, длинная змея-улица — шумел взволнованный океан, с воем разбиваясь о равнодушные скалы. Злой ветер путается в волосах, кажется, отравляя голову опасными мыслями. Ёсан упрямо помотал головой, отгоняя ненужные воспоминания. Нельзя было сейчас думать о подобном, даже допускать мысли о падении. Только полёт. Дракон внутри словно питался этим отчаянным упрямством, и кажется тоже верил в то, что всё получится. «Всё будет хорошо.» Они должны были это сделать, чтобы не потерять того, с кем наконец почувствовали себя нужными и любимыми. Благодаря кому вспомнили, кто они на самом деле. И если эти чувства дали крылья для почти уснувшей надежды, то, быть может, они достаточно сильны, чтобы позволить и Ёсану тоже полететь? Он наконец поднимается на бетонный бортик, почти в метр шириной, стараясь не смотреть вниз. Сознание словно сбоит, то и дело рисуя вместо мощённой улицы тот самый обрыв из детства. И вновь за спиной чужие взгляды — насмешливые и злые, другие же смотрят с сожалением или жалостью, но почти никто — с верой. Страх. Холод. Падение. Ёсан так и не понял, как это произошло. Он сам сделал шаг вперёд, или же просто голова закружилась от воспоминаний и высоты? В голове заполошно бьется воспоминание о том, каким странно-правильным был момент, когда он успел обратиться когда-то, это не было больно, не было страшно. Так и должно быть — лишь бы вспомнить. Падение кажется бесконечным, а ночной ветер зло трепет края одежды, холодя кожу и не давая сосредоточиться. И мыслей в голове никаких словно нет, лишь отстранённое: «Что же я делаю?» Оглушённое внезапным падением тело будто лишь теперь начинает полностью воспринимать действительность, и когда глаза наконец испуганно распахиваются, Ёсан видит с какой головокружительной скоростью мелькают мимо этажи, неудержимо уносясь куда-то вверх, тогда-как он сам… Падает. Он не может обратиться. Лишь беспомощно мчит вниз, точно брошенный в воду камень, даже не находя в себе силы закричать или повернуться, чтобы увидеть сколько ему осталось до бетонного тротуара… нет, сколько ещё до водной глади океана. Секунда. И за мутной пеленой слёз уже не белая облицовка здания — вновь холодный серый. Отвесная громада скалы. Шум океана. Чей-то крик сверху. «Мама… прости, я опять не смог.» И кажется словно страха нет больше внутри, лишь сожаление. Горькое и колючее. Холодное. «Быстрей бы утонуть.» Он не смог отпустить. И страх, и воспоминания, словно тяжёлая каменная глыба, которая не даёт воспарить, а всё тянет и тянет на дно. Вниз. Чтобы наконец закончить то бессмыслие, в которое давно превратилась его жизнь. Вот только это не то, чего хочет Ёсан. Не теперь, когда существование начало окрашиваться яркими красками. Не теперь, когда появился тот, ради кого стоит отбросить все свои страхи и сделать шаг вперёд. Жаль лишь, что первый же его шаг навстречу обратился падением. А сам он оказался недостаточно сильным, чтобы справиться с грузом прошлого. Недостаточно сильным, чтобы поверить. Но падения не происходит. Его резко вырывает вверх, словно сжимая в горячих тисках. И слышно обиженный вой ветра, будто тот злится из-за того, что у него забрали игрушку, а ещё — странный шум. Громкий, словно раскрывшийся парус — Ёсан не знает откуда он знаком ему, но открыть глаза вновь решается не скоро. Рёбра крепко перехватывает что-то, практически обжигающее. Такое знакомое, словно родное ощущение. «Минги!» Глаза распахиваются словно сами по себе, а дрожащие пальцы крепко впиваются в тёмную и твёрдую, будто выплавленную из метала, чешую на лапах, которые сжимают его не давая упасть. Огромные крылья уверенно поднимают вверх, закрывая собой серебряный диск луны, превращая и без того неясный силуэт лишь в чёрную тень, лишь ловят лунные отблески алые блики шипов на изящно изогнутой шее. А дракон всё поднимается и поднимается вверх. Ещё выше, чем самые высокие постройки в спящем городе. Подальше от стылого камня тротуаров, о который чуть не разбилось самое дорогое, что только есть в этом давно сошедшем с ума мире. Ёсану кажется, что в голове больше не осталось мыслей. Ни былого ужаса от падения, ни воспоминаний, ни сожаления. Ничего. Он неотрывно смотрит на прекрасное существо, которое поднялось высоко над городом, слышит незатихающий ветер в ушах, чувствует холодный шёпот ночи, но кажется не воспринимает ничего из этого. Не понимает от чего дыхание перехватывает. От высоты ли? От восторга или ещё не отпустившего испуга? И больше нет страха перед высотой, пускай Минги и поднялся куда выше любого из небоскрёбов. Нет дрожи из-за низкой температуры. Ничего нет, кроме странного чувства в груди. Восторг от полёта, от обжигающего тепла сильного прикосновения, от ощущения того, как держат поперёк груди длинные пальцы. Пускай немного причиняя боль, пускай сжимая сильнее необходимого, но Ёсану кажется, что это именно то, что ждал так долго. Его поймали. Не дали упасть. И теперь он летит над молчаливыми странным городом без людей и машин. Над городом-призраком, почти касаясь пальцами луны, слыша взмахи широких крыльев над собой и чувствуя опаляющее кожу дыхание. Его первый настоящий полёт, пускай и без обращения, но всё же полёт. Дракон сделал несколько витков над городом, в конце концов вылетая за его пределы, в ту сторону, где к каменным постройка равнодушно и величественно гонит свои песчаные волны молчаливая пустыня. Ёсан словно со стороны наблюдал за тем как почти белые из-за лунного света барханы сначала казались замершими волнами, а затем медленно начали приближаться — полёт становился всё ниже. Ближе к разгорячённой за ночь земле даже воздух казался куда теплее, пускай ночью в пустыне и должно быть холодно. Минги опустился низко-низко, почти на метр от поверхности, прежде чем разжать когтистые лапы, и Ёсан, не ожидавший подобного, чуть ли не кубарем рухнул в мягкий песок, благо успев вовремя сгруппироваться. Падение не было болезненным — скорее неожиданным, так что несколько секунд парень просто приходил в себя, пытаясь привести дыхание в норму и бездумно вытряхивая из-за шиворота водолазки забившиеся туда песчинки. Впрочем, скоро его внимание оказалось занятым совсем иным — Минги неспешно кружил неподалёку, словно наблюдая за ним, а затем всё же опустился в нескольких метрах, подняв вокруг небольшую стену песка. Когда же Ёсан вновь смог протереть глаза и что-то рассмотреть вокруг, то практически прямо перед ним складывал крылья большой чёрный дракон. В серебристом свете луны чешуя, пускай и казалась изначально глубокого чернильного оттенка, то теперь при каждом движении сильных мышц становилось заметно, что она переливается рубиновыми отблесками, того же цвета были и шипы, ровные ряды которых начинались на голове высоким гребнем, напоминая корону, и шли параллельно друг другу вдоль красивой длинной шеи, немного уменьшаясь к спине. В цепких глазах с вертикальным зрачком словно горело пламя, бликуя огненными оттенками, от ярко-алого до злотого к центру радужки — точно два бездонных жерла проснувшегося вулкана неотрывно следили за ним, в любой момент грозясь залить кипящим потоком. Ёсан тоже не мог оторвать взгляда, заворожённо наблюдая за существом перед собой, пытаясь вспомнить, когда в последний раз видел что-то столь же прекрасное и величественное, несравнимо опасное и в тот же момент словно выточенное до мельчащих деталей. Когда он вообще в последний раз видел дракона? С того времени, как ушёл из стаи — больше никогда. Да и пускай, пока он жил среди своих, ему никогда не выпадало встречать стихийника, практически все в его стае являлись обычными «хамелеонами», были ещё пара ночных теней, но об огненных Кану приходилось только слышать. Он знал, что строение их тела куда крепче и сильнее, чем у остальных представителей их вида, но увидев лично… «… как истинную форму научился принимать, так и не возвращался к этой слабой шкурке.» Вот что имел в виду Минги, когда говорил, что не любит свою человеческую ипостась. А ведь и вправду, имея настолько могущественную вторую форму — мог ли он любить ограниченную человеческую? Кажется, Ёсан начинал понимать. Будь у него такая возможность, он бы… «Но у тебя её нет.» Коротко, словно приговор, обрубил внутренний голос и Ёсан непроизвольно сделал шаг назад. Действительно, что он себе напридумал? В момент осознание собственной неполноценности словно ударило пощёчину, и накатывая ещё сильнее чем раньше. Ещё больнее. Дракон рядом, словно почувствовал чужое беспокойство; в горящих глазах Ёсан увидел собственное отражение — испуганное, бесполезное, слабое создание. Бракованный оборотень, который никогда сам не сможет полететь, и недавнее происшествие только лишний раз это доказывает — ведь не успей Минги это сделать он бы точно… «А может так было бы лучше?» Закончился бы этот нелепый фарс. Эти глупые попытки доказать самому себе, что можешь довольствоваться тем, что есть, что ты вовсе не хочешь быть как все. Не хочешь летать. Не хочешь быть рядом с такими же, как ты сам. Не было бы этих гнетущих кошмаров, когда просыпаешься посреди ночи, задыхаясь собственным бессильным криком и всё ещё чувствуя, как уходишь на дно. Сегодняшнее падение могло бы всё закончить, но… — Зачем ты поймал меня? — собственный голос кажется удивительно жалким, но он упрямо спрашивает, чувствуя, как к горлу поднимается истерика. Увы, он оказался куда слабее, чем мог себе представить. — Ты ведь всё видел?! Я не смог… не смог обратиться! Зачем?! Я бы… Он не успевает договорить. Неуловимое движение справа и что-то сильное сшибает с ног, опрокидывая на спину и обрывая готовые сорваться слова. Минги смотрит зло, почти рыча надвигаясь на сбитого с толку парня. Ёсан всё ещё не до конца пришёл в себя, а потому упрямо продолжает, даже не смотря на дрожь, которая отчётливо слышна в голосе: — Какого дьявола?! — он поднимается на руках, обвиняюще тыкая пальцем в не имеющего возможность ответить Минги. — Скажешь, я не прав? Зачем ты только предложил пойти с тобой? И я согласился как идиот последний! Зачем я тебе нужен?! Решил поиграть в благородство и помочь ущербному?! Не перебивай! — зло выкрикивает он, когда слышит в ответ очередной протестующий рык. Дракон чуть ли не в лицо ему дышит, нависая сверху и нервно поднимая хвостом новое облако песка за своей спиной. Но Ёсан не отводит взгляда, пускай и чувствует, что по щекам уже начинают течь слёзы, а вместе с ними срываются всё новые и новые слова. — Не нужна мне твоя жалость! И как только мы вернёмся в квартиру — я попрошу Юнхо отправить меня назад! Так будет лучше для всех… — он всё же не выдерживает прямого зрительного контакта и отворачивается, всё же поднимаясь на ноги и оставляя оборотня у себя за спиной. Несколько шагов в сторону, лишь бы не чувствовать это подкупающее тепло, почти жар, который так необходим, но от которого нужно… необходимо отказаться. Хотя бы для того, чтобы потом не винить себя в ложных надеждах. Он и так слишком долго врал самому себе. — Ты вернешься в свою стаю и забудешь всё, а я вернусь в Шанхай, — всё же продолжает он, кожей чувствуя на себе неотрывный взгляд. Больно ли это говорить? Да. Необходимо ли это? Кажется, он слишком долго тянул для себя с ответом. — И всё будет как прежде. Хорошо? Пожалуйста. К концу фразы от былого запала и злости не остаётся практически ничего. Ёсан не находит в себе сил посмотреть на дракона, лишь сильнее сжимая пальцы и ежась от холода, лишь теперь замечая насколько замёрз. Он вновь опускается на песок, притягивая к себе колени и обнимая собственные плечи. Луна равнодушно вырывает из ночной темени невнятные, словно залитые чернилами силуэты зданий. Серых и безликих, угрюмо-далёких и уже исполнивших своё мрачное обещание чего-то плохого. Зданий с пустыми глазницами сотен окон, мимо которых летел Ёсан всего минуту назад. Этот полёт оказался таким разным. Сначала не дающим дышать от ужаса, понимания ошибку, которую допустил, когда подумал, что сможет всё исправить так просто. Потом — вызывающим дрожь восторга и счастья, такого короткого и незаслуженного. Сейчас Ёсану казалось, что всё, произошедшее за этот месяц, можно считать незаслуженным. Ночные объятия, спасающие от чудовищ-кошмаров. Горящее пламя в рубиновых глазах, о которое он воровато грелся, раз за разом ища себе дурацкие оправдания. Чужая уверенность в том, что всё обязательно будет хорошо, которую Ёсан надеялся примерить на себя, но утонул настолько, что не разглядел насколько глубоко упал. Он утонул в Минги — это правда. Так же, как когда-то в океане. Вот только теперь всё не обойдётся просто парой сломанных рёбер, а боль не унять горными травами и теми жалкими крохами регенерации, на которое было способно несовершенное тело. И если уже сейчас так больно, что же будет дальше? — Зачем ты поймал? Слова в пустоту. Едва слышным шёпотом. В забытой небесами пустыне, на окраине города, построенного для того, чтобы его улицами гулял заблудившийся ветер, а из окон выглядывал только одинокий мрак, живущий по соседству с пустотой. Дракон, конечно, слышит их, растерянно не понимая, почему человек внутри не разрешает прямо сейчас утащить глупую пару к стае. Забрать домой и не давать больше так легкомысленно играться с собственной жизнью. Даже порычать как следует не получается. Минги с последних сил держит контроль, хотя и сам разделяет порыв второй сущности, но вместе с этим он понимает. Впервые за эти несколько недель он наконец понял, что же так сильно беспокоило Ёсана. Что за чёрная тень всё это время не давала ему спокойно жить. И теперь, когда знает, разве в праве он отпустить? Он бы хотел доверить контроль дракону, ведь и сам разделяет его желание спрятать Ёсана от целого мира, но также отчётливо он знает, что нельзя. Слишком хрупкое и тонкое у него в руках, чтобы не сломать его своей привычной прямолинейностью и упрямством. А потому он в последний раз с силой бьет хвостом по песку, после чего как можно тише подходит к кажущейся совершенно беззащитной и крохотной сейчас фигурке, которая упрямо смотрит перед собой, думая, что он не узнает о слезах, что уже давно капают на остывший песок. Но Ёсан значит для него слишком много, чтобы Минги мог позволить себе упустить что-то настолько важное. Он чувствует его дрожь. Слышит наивно сдерживаемые всхлипы. Знает, какая горькая на вкус влага, которая рисует прозрачные дорожки на любимых щеках. Он бы хотел столько всего сказать сейчас, но понимает, что для этого сейчас не время. Поэтому большой чёрный дракон бережно, как только умеет, опускается рядом со своей парой, хвостом осторожно притягивая ближе. Странное подобие объятий, которое ломает Ёсана окончательно. Плакать навзрыд это больно, но одновременно приносит облегчение. Несказанные слова словно покидают душу вместе с очередной попыткой сделать вздох. Ёсан говорит. Говорит и говорит. О том, чего так боялся и боится теперь. Он не думает, не замечает, что предложения бессвязные, а порой и вовсе совершенно неразличимы. Единственное, за что сознание держится — тепло. Живое тепло, от которого, Ёсан отчётливо это понимает, не сможет отказаться. Если еще минуту назад у него хватало наивности полагать, что закончить это так просто, то теперь… У него нет сил даже думать о том, что Минги может исчезнуть из его жизни. Что с ним случилось бы потом? Опять город-муравейник. Опять рутина-работа и безликая квартира-коробка. Опять жизнь-существование. Опять он-одиночка. Нет. Он больше не смог бы в этом выжить. Не теперь, когда наконец согрелся. Ночь всё ещё слепо глядела звёздами на туманное зеркало пустыни, будто любуясь своим мраком и холодной темнотой. Она не замечала, что далеко-далеко на востоке неуверенными паутинками медленно плетёт свой узор первый рассветный луч. Когда хрустальную тишину утра мерно нарушил приближающийся шум мотора было около четырёх часов нового дня. Дракон, ревностно оберегающий сон, спрятанного в его объятиях существа глухо зарычал, стоило человеку показаться из распахнутого салона — Ёсан уснул, скорее отключился после продолжительной истерики, всего пару часов назад, а потому будить его сейчас совершенно не хотелось. Юнхо сначала молча смотрел на открывшуюся перед ним картину, а затем, игнорируя убийственный взгляд оборотня, бросил рядом с ним чёрный чемодан и осторожно поднял Ёсана на руки, относя его на заднее сидение авто. Уложив его там и удостоверившись, что тот не выпадет на пол на обратном пути, он бесшумно закрыл дверь и посмотрел на Минги, который уже успел натянуть спортивные штаны и теперь доставал из сумки свою-чужую толстовку. — Всё ещё уверен, что стоило брать его с собой? — бесцветным голосом спросил Юнхо, смотря на красноволосого пронзительным взглядом. — Уверен. Теперь лишь сильнее. *** Стоя на краю Ёсану казалось, что это дежавю. Такое уже было в его жизни, при чём не единожды. Не в первый раз он решается сделать шаг вниз, чтобы попробовать наконец ощутить долгожданный полёт. Да, такое с ним не впервые, но… впервые за спиной находится тот, кто поймает. Поймает, как уже делал не единожды, и если он рядом — есть ли смысл бояться? Ночь вокруг не молчит беспокойным ветром меж многоэтажек и не шипит опасным океаном о отвесную скалу. Она шумит быстрым живым потоком вокруг острого выступа, огибая который, вода стремглав летит вниз, чтобы в следующий момент разлететься сотнями пенных искр — водопад шумный и высокий, оглашающий многие километры леса вокруг своим рёвом, вот только Ёсану всё равно на этот звук. Ему словно и весь мир вокруг не важен. Важен лишь тот, кто стоит совсем рядом, крепко держа за руку. Ёсан знает — он не отпустит, никогда и ни за что. Если понадобится — станет теми крыльями, которых у Ёсана никогда не было, а вдруг… когда всё получится — он будет лететь рядом, держа взглядом над зелёным океаном листвы. Он не даст упасть. С Минги не страшно сделать шаг в пропасть, ведь для них обоих любое падение — не страшнее очередного поцелуя, не длиннее взгляда, когда прозрачные словно лёд глаза встречаются с огненно-алыми. Нет падения. Нет гравитации. Нет надрывного гула водопада и холодных брызг воды, несущейся вниз. Есть только переплетённые в замок руки и очередной поцелуй, от которого, кажется, и появляются крылья за спиной. Ощущение свободного полёта — самое правильное, самое естественное, что может ощутить оборотень, и пускай само обращение — это боль. Но она никогда не будет чувствоваться как что-то, что может причинить вред. Куда страшнее осознавать, что если ты не полетишь, то никто не спасёт тебя от падения. Ёсану не повезло узнать это чувство. Не повезло однажды разбиться о чужое равнодушие, ломая не рёбра, но то хрупкое доверие не только к кому-то, но даже и к самому себе. И лишь теперь, зная, что не одинок в этом мире он по-настоящему может поверить. Лишь теперь он по-настоящему может взлететь, чувствуя, как его зовёт за собой чужое, нет — родное сердцебиение. И первый совместный полёт — это лишь одно из многих исполненных обещаний Минги, которые он воплотит в реальность. Он не отпустит. Не предаст. И, как уже подарив однажды крылья, он подарит Ёсану ту защиту и любовь, которой у него никогда не было, но в которой он так отчаянно нуждался все эти годы, добровольно изолировав себя от всего, что могло причинить боль, как бы сильно не было им любимо.