***
Утро в день охоты выдалось пасмурным, и день обещал быть таким же, но было тепло и сухо. Все вокруг было наполнено тишиной, замерев в полном безветрии, и графу даже не верилось, что совсем скоро близлежащий лес и окрестные поля огласятся звуками собачьего лая, топота копыт и охотничьего рога, и все это сольется воедино и закружит его в вихре охотничьего азарта. Во дворе замка герцога де Барбье, где было условлено встретиться, царило оживление: конюхи держали под уздцы лошадей, подгонщики еле удерживали гончих, готовых по первому знаку сорваться за зверем, сам же хозяин отдавал последние распоряжения доезжачему. – Доброе утро, граф! – приветствовал гостя герцог. – Доброе утро, ваша светлость, – Атос легко спрыгнул на землю. – Ну что же, погода сегодня благоволит нам, – Барбье взглянул на небо. – Будет ли также благосклонна прекрасная Артемида (6)? – Думаю, с такими великолепными помощниками, – граф кивнул на гончих, – удача должна быть на нашей стороне. – О, я очень рассчитываю на это, они еще ни разу не подводили меня. – Вы предпочитаете гасконцев (7)? – Да, по примеру нашего доброго короля Генриха (8), – улыбнулся герцог, – а он, как известно, был настоящим знатоком. Я очень доволен ими. – Мне приходилось видеть их в деле – они прекрасно держат след. – Вы правы, граф, у них превосходный нюх, а их упорству и неутомимости можно позавидовать. А что вы скажете про этих двух братцев? Атос обернулся и увидел двух огромных английских мастифов, спокойно лежащих возле ног псаря. – Если бы я не знал, за какой добычей мы отправляемся, я бы решил, что нам предстоит охота на медведя, – ответил он. – Однако если мы встретимся с секачом, эти воины будут просто незаменимы. – Доезжачий уверяет, что следы указывают на одинца (9), так что им найдется работа, – ответил герцог. – Но почему вы назвали их воинами? – Не я, – улыбнулся граф, – этим званием их наградили еще в древние времена. В Римской империи крупнейшие из них участвовали в гладиаторских поединках, а в войне с персами в войске Александра Македонского, как утверждают историки, было несколько тысяч таких собак, каждая из которых была облачена в кольчугу (10). – Откровенно говоря, я не знал об этом, – произнес герцог. – Поистине великие времена и великие люди! И даже собаки! Остается лишь скорбеть о нашем скудном веке. – Увы! Правда, в битве при Азенкуре (11) произошел один похожий случай – В самом деле? – Вы не слыхали эту историю? – Не приходилось. По-видимому, наше позорное поражение (12) затмило все остальное, – усмехнулся Барбье. – Да, исход сражения не добавил славы ни французской армии, ни ее полководцам (13). – Так что же там случилось? – Королевский рыцарь, некий сэр Пирс Ли участвовал в битве вместе со своим мастифом. Будучи тяжело ранен, он не мог оставаться в строю, а вот его собака продолжала сражаться с французами, не подпуская их к своему хозяину, до самого пришествия английских войск. Король Генрих V (14) был настолько изумлен ее отвагой, что повелел отправить ее на родину и чествовать наравне с другими отличившимися солдатами (15). – Поразительно! Что ж, в таком случае, остается лишь признать, что англичане справедливо заслужили эту победу. – Безусловно, и преподали нам хороший урок. Герцог взглянул на часы. – Уже почти без четверти девять, а между тем, мы не можем трогаться, – произнес он. – Прошу простить меня, граф, я не успел сообщить вам, что к нам присоединится маркиз де Лавальер. Он давеча был у меня, и я не мог отказать ему. Надеюсь, вы не имеете ничего против его компании? – Разумеется, нет, герцог. Вы вольны приглашать кого считаете нужным, а я всего лишь ваш гость. – Прекрасно. Знаете, я готов побиться об заклад, что Лавальеру уже успела наскучить семейная жизнь, и он ищет любой предлог, лишь бы улизнуть из дома. – Скоро же, – Атос не мог скрыть усмешки. – Чего же вы хотите? – улыбнулся Барбье, разводя раками. – Женитьба – дело серьезное. Я всегда говорил, что, выбирая супругу, нужно иметь к ней хотя бы дружеское расположение, а если и это невозможно, то исполнив супружеский долг и получив наследника, сразу заключить с ней перемирие, предоставив свободу и ей, и себе. У маркиза, насколько я могу судить, определенно не сложилось с первым, а вот что касается второго, то время покажет. Г-жа де Лавальер не обладает покладистым нравом, а это значительно усложняет положение нашего соседа. Атос молчал. Герцог взглянул на него: – Вы, должно быть, не согласны со мной, граф? – Отчего же? Ваши советы и вправду хороши, но жизнь иной раз гораздо сложнее, чем кажется. – Это только кажется нам, я убежден в этом. Мы сами многому придаем слишком большое значение, не видя и не ища простых решений, а они могли бы облегчить наш жизненный путь и принести мир и даже счастье и радость, если хотите. – Вы говорите так, что я склонен поверить, хотя еще недавно сказал бы, что твердо уверен в обратном. – Ну вот видите! Поверьте, жизненный опыт кое-что значит, и не поймите меня превратно, если вам представится случай, воспользуйтесь моей теорией. – Не думаю, что у меня будет возможность прибегнуть к ней, – улыбнулся Атос, – но тем не менее благодарю вас, герцог. В этот момент послышался конский топот, и в ворота въехал Лавальер. – Доброе утро, господа, – произнес запыхавшийся маркиз. – Прошу извинить меня, что заставил вас ждать. Г-же де Лавальер неожиданно сделалось дурно, и я никак не мог оставить ее одну, пришлось задержаться. – О, в таком случае вам не за что извиняться, маркиз, – ответил герцог. – Надеюсь, с вашей супругой все в порядке? – Да, – отчего-то тяжко вздохнул Лавальер. – Эти женские штучки, обмороки и все такое… Я не разбираюсь в этом, но, кажется, ничего серьезного. К тому же, я подозреваю, что она просто-напросто притворялась. – Притворялась? – герцог удивленно поднял брови. – Но это какая-то нелепица. Думаю, вы ошибаетесь, маркиз. – Увы, – Лавальер снова вздохнул. – Я почти уверен, что г-жа маркиза ломала комедию. Понимаете, какая вещь, чуть не каждый день я вынужден выслушивать упреки в том, что моей дражайшей супруге скучно. Будто я могу с этим что-то поделать! Не далее как третьего дня она рассуждала о том, что мужчины всегда думают только о себе и о собственных развлечениях, а женщинам остается их незавидный удел быть подвластными прихотям и желаниям мужа. И что же? Сегодня утром моя жена внезапно занемогла. Я убежден, она имела намерение удержать таким образом меня дома. По всей вероятности, она полагает, что мной можно крутить, как ей заблагорассудится. Но, как видите, ее уловка не удалась, и я перед вами. – О, маркиз, вы несправедливы, – Барбье широко улыбнулся. – Определенно несправедливы. Ну, рассудите-ка, хорошенько. Ваша супруга просто желает вашего внимания. Разве это может докучать? Поверьте, многие были бы счастливы оказаться на вашем месте. – Ах, нет, ваше светлость, разве в этом счастье? – Лавальер заметно сник. – И в этом тоже, дорогой мой, – герцог положил руку на плечо соседа. – К тому же супруги имеют друг перед другом некие обязанности, и одна из них дарить радость общения. Будьте же чуть снисходительнее к вашей жене, и уверяю вас, все разрешиться само собой и к взаимному удовольствию. – Может быть, может быть, – недовольно пробормотал маркиз. – Вы часто оказываетесь правы, герцог. – Друг мой, я вовсе не настаиваю, чтобы вы следовали моим советам, – мягко произнес Барбье. – Я лишь хотел поделиться с вами своими наблюдениями, и буду рад, если они окажутся вам полезны. – Благодарю вас, ваша светлость, – Лавальер вздохнул еще раз. – Не за что, не за что, – улыбнулся герцог. – Ну а теперь, давайте-ка отправляться, господа. Мы и так изрядно задержались, а я своими нравоучениями, должно быть, успел утомить господина графа. Атос, молчавший все это время и вполуха слушавший беседу герцога и маркиза, наблюдая за собаками, обернулся: – Все в порядке, ваша светлость, не стоит беспокоиться. – И все же, это было невежливо с моей стороны, – герцог слегка поклонился и продолжил: – Что ж, у нас как будто все готово: собаки, оружие. Оружие при вас, господа? – Разумеется, ваша светлость, – Атос уже был на коне. – Как, граф? Вы едете только с этим? – воскликнул Лавальер, указывая на притороченный к седлу соседа хиршфангер. – Да, – просто ответил бывший мушкетер. – Но это же кабаний меч, не так ли? – маркиз, напрочь позабыв о своих семейных неурядицах, с интересом рассматривал редкое оружие. – Вы правы, маркиз, это хиршфангер – охотничий или олений нож, если перевести с немецкого. – Да-да, я, кажется, слышал такое название, – пробормотал Лавальер. – Но неужели вы считаете, что этого достаточно? – Вполне, – улыбнулся Атос. – О, я бы никогда не решился на подобное. Иметь при себе только холодное оружие! Это же чистое безумие! – В самом деле? Вы полагаете, что ваша аркебуза (16) будет полезнее? – Конечно! Как же иначе? – И вы можете поручиться, что ваш выстрел будет точен? – Я недурно стреляю, – вскинулся маркиз. – Я вовсе не об этом, – спокойно произнес граф. – Я хочу сказать, что удар ножом или кинжалом всегда надежнее, чем выстрел, даже когда собаки держат дичь (17). – Какая разница? Не понимаю… – Какая? – Атос, начавший подозревать неладное, удивленно глянул на маркиза. – Вы легко можете убить собаку или того хуже – промажете и окажетесь нос к носу с раненым кабаном. – В таком случае я выстрелю еще раз. – Вы можете не успеть, и скорее всего так и будет, и тогда вам придется спасаться бегством или лезть на дерево, если рядом не окажется никого, кто бы смог вам помочь. Лавальер озадаченно смотрел на графа. – Но не так давно мне посчастливилось подстрелить молодую косулю, – произнес он. – Вам повезло, – улыбнулся Атос. – Наверняка несчастное животное уже выбилось из сил, и ему просто некуда было деваться от загонщиков. Не так ли? – Да, вы угадали, граф, – смущенно проговорил маркиз. – Это было легко. – Но кабан не таков. Он очень крепок на ранения, и даже с пулей в брюхе способен пробежать несколько лье, так что лучше не испытывать судьбу и не стрелять даже по стоячему зверю. – Так что же делать? Выходит, ружья бесполезны? – Лавальер был явно обескуражен. – Ну почему же? – раздался голос герцога де Барбье. – Вы всегда сможете прийти на помощь, всадив пулю в уже раненого вепря, если его трудно будет одолеть. Эти звери чертовски сильны, и иной раз и двух человек с собаками бывает мало. Не так ли, граф? – Совершенно верно, – кивнул Атос. – Ваша аркебуза, маркиз, нам может пригодиться. – Ну что же, – проговорил Лавальер, – если так, дело другое, а то я уж было подумал, что мне придется наблюдать со стороны. – Ну, господа, кажется, обо всем договорились, трогаемся! И удачи нам всем! – герцог сделал знак своим людям, дал шпоры коню и первым выехал за ворота. Уже на дороге, увидев, что маркиз немного отстал от них, Барбье подъехал ближе к Атосу: – Полагаю, граф, нам стоит присмотреть за нашим соседом. – Признаться, герцог, я сам подумал об этом же, – отозвался бывший мушкетер. Ехать было недалеко – до ближайшей дубовой рощи, где по словам доезжачего кабан облюбовал себе пристанище, на что явно указывали следы – взрытая рылом земля в поисках корней и червяков. Добравшись до места, спустили ищейку, и она через короткое время взяла след, приведя охотников прямиком к логову вепря, устроенному между вывороченных дубов. Ждать пришлось недолго. Кабан, учуяв чужаков, выскочил из своего укрытия и ринулся на собаку, ударом клыка едва не распоров ей брюхо. Та завизжала и отскочила в сторону. Огромный секач застыл на мгновенье, выпучил глаза и, громко фыркнув, резко сорвался с места. Самое время было бросать гончих. Псари отпустили собак, и гасконцы, почувствовав свободу, с громким лаем бросились вдогонку. Им предстояло выгнать вепря из рощи, и когда это произойдет, должна была начаться настоящая охота, открывающаяся погоней за зверем – бешеной скачкой, не знающей никаких препятствий. Вокруг стоял невообразимый шум, все смешалось: собачий лай, топот лошадиных и кабаньих копыт, возгласы охотников. Казалось, что это какая-то сумасшедшая неуправляемая карусель, однако, это было обманчиво – все было подчинено строгому регламенту, где каждый знал свое место. Трое охотников, не обращая внимания на хлещущие по рукам и лицу ветки, поваленные деревья и встречающиеся канавы, неотступно следовали за сворой, преследовавшей добычу. Собаки уверенно гнали зверя, пока наконец не показался край леса. Кабан, вынужденный покинуть пределы своей вотчины, не сбавляя скорости выбежал из рощи, и понесся по полю. Теперь всем участвовавшим, и людям, и животным, предстояло только держаться. Гончие знали свое дело, гоня вепря в заранее определенное место, но дикий зверь был очень силен и отнюдь не глуп, и невозможно было предположить, как долго он сможет уходить от погони – бывали случаи, когда охотникам приходилось скакать за ним добрых пятнадцать лье (18). Граф, чуть опередив своих компаньонов, мчался галопом за собачьей сворой, чувствуя, что все больше и больше начинает входить в раж. Единственное, что его сейчас интересовало, это мелькавший впереди кабан. Атос видел в нем своего соперника, поединщика, и это было что-то на уровне инстинктов, все его существо было во власти чувств и эмоций, а в голове не было ни единой мысли. Почти. Сквозь захвативший его азарт пробивалось: «Странно… Странно…». Оно возникало и тут же ускользало, едва зацепившись за край сознания, но этого хватило, чтобы понять. Отправляясь на охоту, он был почти уверен, что воспоминания и образы из того ужасного дня непременно возникнут, и был готов к этому. А тут – ничего. Так что же здесь было странного? Или он ожидал увидеть скачущую рука об руку с ним Анну? Может быть, еще и с петлей на шее? Нет, ничего из этого было невозможно. Невозможно! Все осталось там, в далеком прошлом и в его кошмарах… Он так и не избавился от них до конца. Но здесь и сейчас, в этой жизни всему пережитому больше не было места. Атос поймал себя на том, что улыбается. Чему? Должно быть, свободе. Пусть даже она окажется короткой, сиюминутной, но зато такой упоительной. Тем временем кабан неутомимо бежал вперед, и его преследователям ничего не оставалось, кроме как нестись во весь опор вслед за ним. Погоня продолжалась уже около часа, когда показалась кромка леса, на поляне которого рассчитывали взять кабана. Гончие, уже висевшие на хвосте у секача, погнали его по дороге вдоль леса. Кабан, будто почуявший скорый исход сражения за собственную жизнь, удвоил силы и побежал быстрее. Не прошло и двух минут, как собаки с ним во главе скрылись за поворотом, и охотники могли слышать теперь только приглушенный шум погони. Это означало, что зверь вошел в лес. Все шло по плану. Проскакав дальше, охотники увидели тропу, уходящую в лесные заросли, свернули туда, и преодолев короткое расстояние, оказались на небольшой поляне, где их взору предстало впечатляющее зрелище: собаки прижали ощетинившегося, фыркавшего кабана к непроходимым зарослям бузины. Деваться ему было некуда, но и сдаваться без боя он не собирался, каждый раз одним могучим движением сбрасывая с себя бросавшихся на него собак. – Черт возьми! – воскликнул Барбье. – Так просто его не возьмешь! – Они не удержат его, или он их всех покалечит, – Атос приподнялся в стременах. – Да-да, вы правы, – герцог махнул рукой, и подгонщики спустили еще одну свору. Теперь перед глазами охотников мелькал огромный пестрый клубок, ревущий и визжащий. – Боже мой, господа, этот зверь не подпустит никого… – маркиз де Лавальер был белее своего кружевного воротника. – Терпение, сударь, терпение, – герцог обернулся к соседу. – Нет, нет, это ведь будет самоубийство. Настоящее самоубийство! – едва владея собой прошептал маркиз. Раздался щелчок, и Атос, повернувшись на звук, увидел, что Лавальер отстегнул аркебузу от седельного крючка. – Оставьте, маркиз, – граф поднял руку в предостерегающем жесте. – Вы все погубите. Лавальер нервно взглянул на соседа и нерешительно вернул оружие на место, однако, руку с ложа ружья (19) не убрал. Между тем схватка продолжалась. Собаки не давали кабану передышки, но его выносливость и сила были велики. Нужно было спускать мастифов. И в этот момент, когда герцог отдал приказ, случилось то, что случается довольно часто, но когда это произойдет, не может предсказать никто, даже самый опытный охотник – кабан стремительно обернулся вокруг своей оси, разбрасывая собак, вырвался из круга и побежал по тропе. И тут вдруг раздался выстрел. Атос и герцог увидели, что конь Лавальера дернулся и, резко отскочив в сторону, сбросил всадника. Маркиз лежал на тропе, и прямо на него мчался раненый вепрь. Из пробитого калгана (20) секача текла кровь, но для него это было все равно, что укус вши. Ранение лишь еще больше разъярило зверя, на пути которого к тому же оказалось препятствие. Кабан, приостановился, мотнул головой и ударил клыком Лавальера (21). Маркиз закричал и откатился в сторону. Кабан готовился к новой атаке, и в это время послышался бешеный лай собак. Все произошло в какие-то мгновенья. Мастифы набросились на вепря, вцепившись ему в голову мертвой хваткой, и начали яростно трепать. Кабан завизжал от боли, пытаясь вырваться, однако, собаки продолжали его удерживать, не давая возможности вывернуться и даже сдвинуться с места (22). А Атос уже стоял на земле в каких-то двух футах (23) от схватки, сжимая в руке хиршфангер. Нужно было действовать. Сейчас. Или будет поздно. Граф положил нож на предплечье и обошел кабана сзади. Собаки надежно держали зверя. Атос подался вперед и зажал между коленей круп вепря, одновременно крепко ухватив его левой рукой за корень уха. Получилось! Теперь надо было бить. Блеснуло длинное лезвие, и граф ударил в правый бок секача – точно под лопатку. Удар достиг цели – Атос понял это сразу. Кабан сильно дернулся в последней отчаянной попытке освободиться, едва не сбросив с себя «седока» и собак. Крепко сжав рукоять ножа, граф надавил сильнее, наваливаясь всем весом на зверя, чтобы у того подломились колени. Кабан начал оседать на землю. Рванувшись еще пару раз, он наконец затих, распластавшись на животе (24). Все было кончено. Поляна огласилась возгласами, Атос поднял голову и увидел лежащего неподалеку Лавальера и спрыгнувшего с лошади герцога, который направлялся в их сторону. Встав с колен, граф выдернув нож и вместе с Барбье подошел к маркизу. Тот лежал лицом вниз, прижимая к боку руку. Его камзол был в крови. – Маркиз, вы слышите меня? – бывший мушкетер опустился рядом. Лавальер что-то невнятно простонал. Граф отвел его руку и, осторожно перевернув соседа, распахнул полы камзолы. Пропитанная кровью рубашка, конечно, тоже была порвана, а под ней зияла рваная рана, но неглубокая. Должно было быть очень неприятно, очень больно, но опасности скорее всего не было. Клык прошел почти вскользь, однако, судя по расплывавшемуся рядом багровому пятну, могли быть сломаны ребра. – Боже мой, граф, если бы не ваша реакция, неизвестно, чем бы все закончилось, – тихо произнес герцог. – Зачем же ему понадобилось стрелять…? – Должно быть, от неожиданности или от испуга. – Наверное, наверное… – прошептал Барбье. – Но как же я мог не заметить, когда он зажег фитиль? – пробормотал Атос. – Немудрено в этакой-то суете. Не вздумайте еще считать себя виноватым, граф. Атос ничего не ответил, и герцог продолжил: – Надо бы маркиза домой и поскорее. – Да-да. У вас не найдется чем перевязать? Много крови. – Конечно-конечно, – герцог подозвал доезжачего, который сразу же явился с седельной сумкой. Барбье приподнял Лавальера, и Атос, взяв кусок чистой ткани, уверенными движениями начал делать перевязку. Маркиз, до этого момента не подававший особых признаков жизни, скривился, охнул и распахнул глаза. – Что…? Что со мной? – еле слышно проговорил он. – С вами все в порядке, маркиз, – голос графа звучал спокойно и уверенно. – Скоро вы будете дома, вас осмотрит лекарь, но я уверен, что в этом нет большой необходимости. Однако даже если я ошибаюсь, вы будете следовать советам врача и вскоре поправитесь. Маркиз медленно поднял руку. – Кровь… – одними губами прошептал он. – Пустяки, – отозвался Атос. – Разве вам прежде не приходилось получать ранения? – Как…? – еле слышно простонал Лавальер. – Как пустяки…? Меня чуть не убил кабан… – Но вы живы. Чего нельзя сказать о вашем обидчике. Ему повезло гораздо меньше, – граф кивнул в сторону огромной туши. – Так его все-таки убили… – прохрипел маркиз. – Негодяй, какой негодяй… – Да, и мы все должны быть благодарны за это графу, – подал голос герцог. – О, граф… Я ваш должник, теперь я ваш должник… на всю жизнь… – Оставьте, маркиз, – ответил Атос, затягивая узел повязки. – В любом случае его ждала эта участь. Лавальер поморщился: – Спасибо, граф. Так вы уверены, что я буду жить? Атос еле удержался, чтобы не рассмеяться: – Абсолютно. Нас с герцогом еще переживете. Давайте, я помогу вам подняться. Сможете сесть на лошадь? – Я не знаю…, я попробую, – голос маркиза звучал обиженно. Раненого подсадили в седло, и вся компания отправилась в Лавальер. Путь предстоял недальний, но ехать пришлось в два раза дольше, всю дорогу слушая стоны и причитания маркиза. Графа и герцога нельзя было обвинить в отсутствии сочувствия к пострадавшему, но для первого, как для бывшего военного, такое поведение выглядело странно, а второй, хоть и питал дружеские чувства к соседу, считал его неприличным. Однако когда они прибыли на место и переступили порог замка, маркиз как-то сразу затих, а лицо его, несмотря на гримасу страдания, приобрело выражение некоей кротости. Г-жа де Лавальер, в противоположность своему мужу, показала себя с наилучшей стороны, проявив мужество и сдержанность, обычно не свойственные женщинам в подобных случаях. Увидев супруга, которого вели под руки герцог де Барбье и граф де Ла Фер, она побледнела и поспешно вскочила с места: – Боже мой! Что произошло? – О, сударыня, вам не следует волноваться, – ответил герцог. – Маркиза поранил кабан. Но уверяю, вас, здесь нет ничего серьезного. Маркиза позвонила в колокольчик, и приблизившись к мужу, произнесла: – Господи, сударь, надеюсь, ваша рана в самом деле не опасна. Я пошлю за лекарем, а пока Пьер поможет вам подняться в комнату и лечь в кровать. Я скоро приду к вам. Маркиз лишь кивнул, всем видом выражая смирение со своей участью, и, опираясь на слугу, направился к себе. – Ваша светлость, – произнесла г-жа де Лавальер, когда они удалились, – вы действительно полагаете, что с маркизом все будет в порядке? – Я убежден в этом. Да и господин граф точно такого же мнения, а ему без сомнения можно доверять – он как человек военный знает толк в ранах. – Вы немного успокоили меня, герцог. Скажите, а как же это могло случиться? – Такое нередко бывает, – ответил Барбье. – Просто собаки не смогли удержать кабана, он вырвался, и как на грех ваш супруг оказался у него на пути. Впрочем, думаю, маркиз сам вам все расскажет. Я же могу сказать только, все могло бы обернуться хуже, если бы не господин граф – это он убил кабана. – О, граф, – маркиза прижала руку в груди. – Так значит мой муж обязан вам жизнью? Я, право, не знаю, как благодарить вас. Примите мою искреннюю признательность. – Не стоит, сударыня, – Атос слегка поклонился. – Главное, что все обошлось, и я надеюсь, что маркиз вскоре поправиться. – Господа, при других обстоятельствах я бы непременно пригласила вас отобедать, но полагаю, что сейчас состояние г-на де Лавальера требует моего внимания. Прошу извинить меня. – Разумеется, сударыня, – ответил герцог. – Вы должны сейчас быть рядом с вашим мужем. Передавайте ему наши пожелания скорейшего выздоровления. Я на днях заеду к вам проведать маркиза. – Благодарю вас, господа, – маркиза присела в поклоне и поспешила к супругу. Выехав за ворота, герцог остановился. – Ну теперь, думаю, наш сосед в надежных руках. А вас, дорогой граф, ждет ваш трофей, – герцог с улыбкой кивнул на тушу кабана, лежащую на земле. – Что вы, герцог, это совершенно лишнее, – попытался протестовать Атос. – Нет-нет, такой блестящий удар должен быть вознагражден. Поверьте мне, я кое-что видел на своем веку, – произнес Барбье и, видя, что его слова не убедили собеседника, добавил: – Я не приму отказа, граф. Или вы хотите, чтобы меня посчитали бесчестным человеком? – О, герцог, кто же может упрекнуть вас в этом? Однако если вы в самом деле настаиваете, мне не остается ничего иного, как принять трофей, – улыбнулся бывший мушкетер. – Именно настаиваю граф. Это будет правильно. И я хочу поблагодарить вас за компанию и за удовольствие, которое я получил, хоть оно и было омрачено несчастным случаем. – Взаимно, герцог, – Атос поклонился. – Я был рад охотиться рядом с вами. Попрощавшись, оба дворянина направились домой. Огромная туша кабана произвела на обитателей Бражелона должное впечатление, вызвав восхищенные возгласы у всех без исключения, разве что Гримо был по обыкновению молчалив, но его взгляд выражал чувства не хуже самых восторженных слов. А кухарка Марион, как это часто бывало, оказалась ближе всех к истине. – Ай да господин граф! Этакого зверя одолеть! Небось не чета нашему соседу – этому хлюпику маркизу, – высказалась она. По прошествии двух недель со дня охоты от Лавальера не было ни слуху, ни духу, что вполне устраивало Атоса. Однако же время от времени голос совести давал о себе знать: по-хорошему соседа надо было бы навестить. Делать этого совершенно не хотелось, но будучи человеком порядочным, граф подумывал нанести визит маркизу, но день за днем откладывал. В конце концов такая тактика дала свои плоды. Случайно встретив в Блуа герцога де Барбье, он узнал, что маркиз идет на поправку, однако, безвылазно сидит дома и никого не принимает. Герцог не без оснований полагал, что Лавальеру попросту стыдно, и он не желает лишних разговоров, а уж тем более, чтобы кто-то разнес по соседям байку о случае на охоте. Это известие было как нельзя кстати. Таким образом поездка к соседу отменялась сама собой, а разного рода приличия и правила хорошего тона не были нарушены. Атос с чистой совестью остался дома.***
Незадолго до Рождества Атос, сидя в кабинете и разбирая бумаги, первым делом вскрыл письмо, пришедшее из Пеллетье. Филипп писал, что Кэтрин в конце октября благополучно родила девочку, однако, роды шли тяжело, и маркиза еще была слаба. Это была действительно великолепная новость: супруги Пеллетье слишком долго ждали и наконец были вознаграждены. Атос грустно улыбнулся. Внутри шевельнулось неприятное чувство. Нет, он никогда не грешил завистью, это было другое – сожаление. Сожаление от том, что он в самом начале своей недолгой семейной жизни хотел, когда у него родится ребенок, объявить об этом всему миру. Чтобы весь мир знал об этом и делил вместе с ним радость. Не случилось. А еще граф точно знал, что он сделает после. Атос вздохнул и откинулся на спинку кресла. Затем встал и подошел к стоящему за спиной шкафу. Открыв резную дверцу, он вытащил небольшую шкатулку розового дерева, инкрустированную золотом, и, чуть помедлив, открыл крышку. В свете свечей блеснули ярко-синие огоньки. На бархатной подушке лежало ожерелье изумительной ювелирной работы. Девять чистейших сапфиров в обрамлении из алмазов – по числу месяцев, в течение которых мать носит под сердцем дитя. Атос медленно протянул руку и, едва касаясь, провел пальцами по камням. Это украшение отец подарил его матери после рождения первенца – Анри. Потом оно должно было перейти к старшему брату, а в итоге оказалось у него. И он хотел, точно как отец, одарить им свою жену. Какое счастье, что у него хватило ума не сделать этого раньше. Возможно, его остановило то, что ожерелье, несмотря на изящество, получилось довольно громоздким, и не вполне подходило для юной девушки. Возможно. А, быть может, так угодно было Провидению. Теперь у этой реликвии была незавидная судьба – навсегда оставаться запертой в ларце. Или все же…? Если Рауль женится? Почему если? Когда Рауль женится. Атос передернул плечами. Эта простая мысль заставила как-то сжаться сердце. Быть не может! Неужели он боится? Нет, вздор! Сын еще так мал, чего же он может сейчас опасаться? А когда придет время… Когда придет время, он найдет способ уберечь сына… От чего? От боли, от разочарований? Не нужно себя обманывать – от этого нет средства. Но так или иначе, он найдет способ, попытается, если это будет в его силах. Еще раз взглянув на украшение, граф закрыл шкатулку и, поставив ее на место, вернулся за стол к недочитанному письму. Далее маркиз де Пеллетье писал, что если с помощью Божией, все будет благополучно, в мае он намерен крестить дочь и ближе к дате он сообщит об этом другу. Это означало, что весной Атос снова будет в Берри, повидается с Филиппом, навестит свой старый дом. А пока эта зима принадлежит ему, им с Раулем. Это ли не счастье? (1) Согласно «Книге о короле Модусе и королеве Рацио» – самому старому трактату об охоте на французском языке начала XIV века, дошедшему до нашего времени, к «пяти черным зверям» относятся кабан, свинья, волк, лиса и выдра, также перечисляются «пять красных зверей»: олень, оленек, лань, косуля и заяц. «Черные звери» считались менее благородными, чем «красные». (2) Церковь всегда была враждебно настроена по отношению к охоте как таковой, все попытки борьбы с ней не увенчались успехом, и охота на оленя в этом случае представлялась наименьшим злом. Она не такая дикая, как охота на кабана или на медведя, все еще практиковавшаяся в Пиренеях в XIV-XV веках. Она не заканчивается кровавым поединком человека со зверем, на ней погибает меньше людей и собак, она менее разорительна для урожаев, производит меньше звериного воя и вони. Хотя она не такая спокойная, как птичья охота, однако, преследование оленя не вводит охотника в состояние, близкое трансу или бешенству, в которое его может погрузить схватка с кабаном или медведем. Одним словом, охота на оленя более цивилизованна и лучше поддается контролю. К тому же немаловажную роль сыграло то, что в кабаньей охоте чаще гибли отнюдь не простолюдины, а знать, т.е. опора римско-католической церкви. Кроме того, на кабана, равно как и на медведя, охотились пешим порядком, обычно с рогатиной в руках, и, таким образом, знатный господин и простолюдин ничем не отличались друг от друга и могли проявлять равную силу и доблесть. Стерпеть такое «равенство» было невозможно. Охота же на оленя позволяла этого избежать. Охотиться на оленя загоном можно было только с коня – это было доступно только сеньорам, леса же были объявлены заповедным местом для охоты дворянства. Начиная с XIII века в теологических суммах (трактатах) и бестиариях кабану приписывались почти все грехи и пороки, а уже в конце Средневековья, когда сложилась система семи грехов, противопоставленных семи добродетелям, кабан оказался единственным из всех животных, кто удостоился чести стать символом шести из семи смертных грехов: гордыни, похоти, гнева, чревоугодия, зависти и праздности. Ему не приписывалась только алчность. Олень представляется животным Христа, так пишет автор труда «Книга о короле Модусе и королеве Рацио» – нормандский аристократ Генрих де Феррьер, говоря, что десять ответвлений рогов оленя являют собой десять заповедей. (3) Гастон Феб, граф де Фуа в своей книге «Книга об охоте», составленной в 1387-1389 гг., выстраивая иерархию различных видов охоты, во главе ставит охоту на оленя. (4) Сеголеток – молодой кабан, родившийся менее года назад, весом примерно 25 кг. Во время охоты, не зафиксированный собаками, он так атакует человека, что сбивает с ног, и в этом случае никто ничего не успевает сделать. (5) Хиршфангер – охотничий меч для добивания зверя или самообороны, был распространен среди немецкой знати в середине XV века. До этого периода это был скорее статусный предмет и являлся частью охотничьего костюма. Изначально размер клинка хиршфангера достигал 85 см и имел довольно длинную рукоять, чтобы брать оружие двумя руками. Однако к началу XVI века охотничий меч претерпел серьезные изменения. Клинок стал короче, прямой или слабо изогнутый обоюдоострый, длина уменьшилась до 40-70 см. Хиршфангер стал обязательным предметом униформы германских охотников и лесничих. Будучи на охоте, егерь наносил смертельный удар раненому зверю. На вооружении немецких егерей это оружие оставалось до 19З4 года. Немецкое слово «hirschfänger» состоит из двух частей «hirsch» – олень, «fänger» – ловец, нож ловца оленей. То есть это было холодное оружие охотников на крупную дичь. (6) Артемида – богиня охоты в греческой мифологии. (7) Речь идет о больших голубых гасконских гончих. Родиной этой породы является Франция, провинция Гасконь. История происхождения этой собаки противоречива, но специалисты сходятся на том, что она стала предком многих других охотничьих пород. Самая яркая черта внешности всех голубых гасконцев – это особенный окрас шерсти, из-за которого они и получили свое название. Почти все тело покрыто толстым черным и белым волосом, сочетание которых и создает эффект голубизны. Сегодня порода считается достаточно редкой, хотя и распространена во всем мире. (8) Известно, что французский король Генрих IV имел большую свору голубых гасконцев для охоты на волков, кабанов и даже медведей. (9) Одинец – взрослый матерый кабан (секач или вепрь). (10) Исторически подтвержденные факты. В Римской империи даже была введена особая должность – закупщик собак у бриттов. Речь идет о предках современных мастифов, которые попали на Британские острова с кельтами в VI-III вв. до нашей эры. (11) Битва при Азенкуре – крупное сражение, состоявшееся 25 октября 1415 года между французскими и английскими войсками близ местечка Азенкур в Северной Франции по время Столетней войны. Столетняя война – серия военных конфликтов между Королевством Англия и её союзниками, с одной стороны, и Королевством Франция и её союзниками, с другой, длившихся примерно с 1337 года по 1453 год. Поводом к этим конфликтам являлись притязания на французский престол английской королевской династии Плантагенетов, стремящейся вернуть территории на континенте, ранее принадлежавшие английским королям. Несмотря на сокрушительные победы в начальных этапах, Англия так и не смогла добиться своей цели, а в результате войны на континенте у неё остался лишь порт Кале, который она удерживала до 1558 года. (12) Французская армия, имевшая колоссальное численное превосходство, потерпела сокрушительное поражение. Французы были тактически переиграны англичанами, которые использовали многочисленных стрелков, вооруженных длинными луками, в сочетании с отрядами тяжеловооруженных воинов. (13) По данным английского историка Альфреда Берна, у французов погибло 90 представителей высшей знати и 1560 обычных рыцарей, о числе погибших простых воинов ничего не известно (вероятно, в 2-3 раза больше). Как бы то ни было, французы понесли огромные потери в сражении. В битве погибли 3 герцога, по меньшей мере 8 графов, один виконт и архиепископ, не говоря уже о десятках погибших представителей более мелкой французской знати. Франция потеряла значительное число высших представителей военного командования: погибли коннетабль, адмирал, командир арбалетчиков, маршальский прево, бальи девяти крупнейших северных французских городов. Количество пленных оценивается в 700-2200 человек, среди которых герцог Орлеанский. Почти все пленные были представителями именитой знати, так как все менее знатные пленники были уничтожены англичанами. (14) Генрих V (1386-1422) – король Англии из династии Ланкастеров, один из величайших полководцев Столетней войны. (15) Это действительно исторический факт. На родине в Англии эта собака (сука) стала родоначальницей известной в XVIII-XIX вв. линии английских мастифов «Лайм Холл» (по названию имения сэра Ли). (16) Аркебуза - гладкоствольное фитильное ружьё. (17) Атос имеет в виду, что чтобы выстрел достиг своей цели попасть нужно точно в голову, в шею или под лопатку (т.е. в сердце). При любых других ранениях кабан очень опасен и может запросто смести охотника. С современным оружием таких проблем почти нет, точность выстрела высокая, но в XVII веке дело обстояло иначе. (18) 15 лье – более 60 км. (19) Ложа ружья – то же, что и приклад. (20) Калган – своеобразный подкожный панцирь из жироподобной ткани, облегающий нижнюю часть шеи и грудную клетку кабана. Пробить его очень сложно, он способен выдержать удар клыка соперника во время боя за самку. Пуля может пробить защиту, но наносит минимальный урон. (21) Дело в том, что ни при каких обстоятельствах нельзя оказываться на тропе. Современные охотники, стоящие на номерах и готовящиеся к выстрелу, всегда стоят сбоку. Кабан предпочитает прямой путь, где нет никаких препятствий, и даже если он ранен, он убегает, но не нападает. Если же пути отхода перекрыты, итогом всегда будет нападение, что тут и случилось, но у маркиза не было выбора. (22) Реакция кабана естественна. После хватки за голову собака начинает яростно трепать кабана, который сильно визжит от боли. Это происходит потому, что у свиней, в том числе у диких, низкий болевой порог и сильнейший страх, когда они оказываются практически обездвижены. Это приводит к тому, что животное через 2-3 минуты начинает опорожняться, прекращает активное сопротивление и просто стоит на четырёх ногах и визжит, а собака продолжает держать хватку и трепать, давая возможность охотнику убить добычу. (23) 2 фута – около 50 см. (24) Это действительно реальная техника охоты на кабана с ножом (больше 20 см в длину). Таким способом можно резать не только раненых дикий свиней, но и здоровых, при условии, что зверь обездвижен собаками.