Я заслонил тебе солнце
Я заменил тебе социум
И наступаю на горло
Я перекрыл тебе воздух¹
Арсений будто следит за маленьким пугливым крольчонком, которого подобрал на улице и теперь держит у себя дома, пытаясь найти к нему правильный подход. С того дня, когда они забрали вещи из квартиры, прошло уже чуть меньше месяца. Конечно, комиссия в тот день смогла найти к чему придраться, и компания получила не маленький, а вполне внушительный выговор. Сейчас часы на стене показывают без нескольких минут девять. Солнце хорошо так сегодня припекает спину Попова, который расположился за столом. На самом деле, сегодня он даже встал не по будильнику, а по зову скорее желудка, чем сердца. Потому что пахло поистине прекрасно, аромат стоял на всю квартиру, и Арсений снова невольно задумался, что когда ещё у него было такое счастье за годы жизни в одиночестве. Антон крутится у плиты, а в сковородке что-то жарится, но Арсению совершенно не дают украсть кусочек чего-то там или хотя бы узнать, что именно ему готовят. Арс понимает, что Шаст любит это дело. Антон расслабляется полностью, отдаваясь процессу готовки: не замечает каких-то посторонних шумов вокруг, иногда поглядывает в телефон, запоминая последующие этапы рецепта, потому что, что ни день, то новые эксперименты. — Сегодня тогда подойдëшь к часу, а я сейчас поеду, — предупреждает Арсений, говоря на полтона тише, чтобы случайно не напугать громким шумом. — Хорошо, — улыбчиво отзывается Антон, поворачиваясь к Арсу, и второй замечает, что его коллега перестаёт быть похожим на загнанного зверька. Может, это совершенно не видно для окружающих, но для человека, который живёт с ним под одной крышей, это заметно. Они идут маленькими шажочками к какой-то большой цели. К какой именно — пока ещё оба не понимают. — Итак, яичные конвертики с сыром и ветчиной. Антон ставит перед Арсом тарелку с двумя квадратиками из яиц и из чего-то ещë. Смотря на такой утренний деликатес, Попов задумывается, где вообще эти золотые руки были раньше. Всё буквально тает во рту, будто лёд под жарким палящим солнцем или в тёплых руках; от всего этого Арсений жмурится до белых пятнышек перед глазами и мурчит. Антон, наблюдающий за этой картиной, смущается и отводит взгляд в сторону и возвращается к своему одиноко лежащему конвертику. У него идёт какое-то внутреннее отторжение, потому что Арс ведёт себя точно так же, как его родители, когда он, будучи маленьким, приносил свои блюда. С одной стороны, большое спасибо Арсению за маленький подарок в виде «можешь приехать на работу к часу». Антон видит это как возможность отдохнуть физически и морально подготовиться к работе, потому что давно не видел человеческий мир, постоянно сидя дома у Арса. Ну, а что ещё нужно? Он впервые за много лет чувствует какую-то внутреннюю гармонию, иногда даёт слабину и плачет в открытую, потому что эмоции всё ещё накрывают волнами, быстро захлëстывая в свой океан, не давая возможности даже сделать вдох, но в такие моменты появляется Арсений: сидит часами рядом, боясь нарушить личные границы, пока сам Шастун не начинает ластиться к нему как запутавшийся в своей собственной голове человек. Антон безумно благодарен мужчине за всё и старается чаще убираться, готовит чуть ли не каждый день и почти всегда разные блюда, а когда хочет отдать деньгами, то Арсений, конечно, отказывается, называя это взяткой. Уже через пятнадцать минут входная дверь хлопает, и Антон остаётся в квартире один. У него есть ещё время прибраться или приготовить что-то на вечер, потому что на обед есть недоеденный борщ. Он сам не понимает, в какой момент Арсений поселился рядом с его не крепко выстроенной крепостью, которая с каждым днём всё сильнее рушится, не оставляя после себя даже пылинки. Как мужчина следит за каждым своим движением, чтобы случайно не испугать резким взмахом руки пугливого Шастуна, как хвалит каждое блюдо и уплетает за обе щеки и как просто находится рядом в душещипательные моменты. Антон не замечает, как время близится к часу, а ему нужно ещё успеть на автобус, но ведь это Антон Шастун. Немного непунктуальный и постоянно опаздывающий, на сколько бы раньше не вышел. Проверяет, точно ли выключил газ на плите, и оставляет приготовленный ужин остывать, а сам мчит в спальню, чтобы одеться. Время без десяти час, Антон впопыхах закрывает квартиру ключом-дубликатом, пролетает мимо консьержа, потому что Арсений живёт в новомодном доме, где кто угодно не войдёт в здание, даже если на дверях специальный замок. Солнце ослепляет своими яркими лучами, и он почему-то жалеет, что не надел свои солнцезащитные очки, но может, его запасные остались на работе, и можно будет забрать их. — Вы чего… — вырывается у Антона, но дыхание тут же перехватывает, когда он видит, кто схватил его за предплечье. Максим улыбается неестественно, кривит улыбку в одну сторону, пока один глаз смотрит немного с прищуром. — Не ожидал, да, шлюха? — он смеётся так, что внутри всё дрожит. Глаза начинает неприятно щипать, но Антон пытается собраться, потому что он же обещал Арсу, что не будет плакать по пустякам. — Отпусти, я на работу опаздываю, — голос всё-таки срывается, будто у маленького ребенка, который чего-то очень сильно испугался и теперь ищет своих маму и папу. Максим небрежно повторяет эти слова, кривя голос, но руку сжимает только сильнее, дëргая мужчину на себя. Антон вскрикивает из-за больно впивающихся пальцев, оставляющих уже синяки, но, когда следом прилетает болезненный удар в челюсть кулаком, из груди вырывается обречëнный стон. Антон чувствует все следующие удары на себе так чётко, что из глаз текут слезы, пару пинков в рёбра, в солнечное сплетение коленом. Он будто теряет счёт времени, а когда голова соприкасается с асфальтом и от удара глаза закатываются, то он проваливается в какое-то подобие сна. Ну, он так, по крайней мере, думал.***
— Почему твоего Антона нет на месте? — с порога начинает Серёжа и без стука открывает дверь начальника. Попов поднимает тяжёлый взгляд от бумаг и сразу меняет его на вопросительный. Смотрит на часы, а стрелки уже показывают двадцать минут второго. — Я говорил ему подойти к часу, чтобы немного морально подготовиться, — хмурится Арсений, а Серый в это время плюхается на кресло перед дубовым большим столом. — Не, он, конечно, постоянно опаздывает, но у меня плохое предчувствие. — Давно ты своему шестому чувству веришь? — С тех самых пор, когда к нам комиссия неожиданно приехала. Арс кивает и понимает, что эта комиссия всем знатно потрепала нервы, кого-то заставила задуматься о лучшей продуктивности, чтобы сохранить своё место, а кого-то — не заставила, и парочка сотрудников ушли искать себе новую работу. Телефон Арсения начинает неожиданно вибрировать, и внутри что-то ëкает, когда на дисплее высвечивается короткое «Антон». — Да? — Алло, здравствуйте, вы знаете Антона Шастуна? — Арсений жмурится до белых пятен, когда на той стороне провода слышится совсем не мелодичный голос его человека. — Знаю, с ним что-то стряслось? — Да, он попал в больницу номер три на Московской. Ваш номер был единственным в списке контактов. Он в довольно тяжёлом состоянии… — Я могу приехать после шести? Я просто не могу покинуть рабочий пост… — Конечно, тогда как приедете — узнаете больше, сейчас Шастун не в том состоянии, чтобы вести переговоры. Арсений вздыхает, бросая трубку, и смотрит на напрягшегося Серёжу. — Он в больнице… — тихо выдыхает Попов, будто ещё до конца не осознаёт, что только что произошло и был ли этот диалог реальностью.***
Арсу становится страшно, когда на календаре уже двадцать седьмое апреля, а Антон лежит полумëртвой куклой на кровати и подаёт минимальное количество признаков жизни. Приборы противно пикают, множество трубок обвивают его тело полупрозрачной паутиной, будто их вовсе и нет, а это всё мнимая иллюзия. Арсений чётко помнит, как пришёл три дня назад в больницу с перепуганными глазами, потому что успел надумать за оставшийся рабочий день столько, что жутко вообще снова представлять. Хотя его теории наполовину оправдались. Антон был в наихудшем состоянии: пара переломанных рёбер, закрытая черепно-мозговая травма, множество гематом, а на фоне этого ещё и общее истощение неокрепшего организма после нездорового голодания. Сначала Арсений хотел рвать и метать, найти того, кто посмел прикоснуться к этому перепуганному птенцу, пусть даже Антону за двадцать пять — всё равно. Он слишком ранимый, расшатанный, будто прикоснëшься к чему-то хрупкому, в его сердце, и оно развалится на мельчайшие частицы, оставляя после себя осколки и множество пыли, оседающей на всех органах. На второй день Попов всё-таки нашел обидчика, и у него даже не было сомнений, кто мог все сделать. Максим попал в зону камер, а также они засняли всё нападение. Сердце Арса сжималось на каждом ударе, будто он ощущал всë сам: каждую пощёчину, каждый пинок и даже тот страшный удар головой об асфальт. Он не знает, что делать. Писать в ментовку? А если Максим выкинет что-то такое, о чём потом будет жалеть Антон? Всё-таки тот жил с ним столько лет и знает этого человека лучше, чем сам Арсений. Поэтому ему приходится ждать. Ждать, пока Антон валяется на этой кровати, будто сливаясь с ней в один цвет. Кажется, что ещё несколько мгновений и мужчина исчезнет. Арс заполняет документы прямо в больнице, потому как боится отойти от Антона. А вдруг очнётся и испугается? Вдруг в какой-то момент вернётся Максим и наплетëт врачам, кто он такой? Здесь же больница такая, что получилось оплатить только отдельную палату, да и всё. Серёга иногда заходит, чтобы что-то спросить по работе да узнать, как тут поживает Антон — всë-таки столько лет работать бок о бок. Мужчина что-то считает в уме, вписывает в нужные колонки для собственного отчёта, пока за спиной слышится шумный вдох. Арсений сразу же реагирует, встаёт с неудобного деревянного стула, на котором сидеть было, на самом деле, невыносимо, но помогала мягкая подкладка. Антон открывает глаза, смотря прямо перед собой. Общая картинка ещё плывет, а где-то внутри гудит, будто турбины самолёта вроде бы рядом, а вроде и далеко. Вставать совершенно не хочется, единственное желание провалиться обратно в сон и не чувствовать всех ран, которые он ощущает так ярко, будто сотни горящих пятен по телу. Арсений тихо двигает стул ближе к койке, ставит спинкой к Шасту и облокачивается на неё. — Шастик? — тихо зовёт Арсений, оповещая о своем присутствии. Антон никак не реагирует, но когда понимает, что в комнате стало чуть темнее, хотя это ему просто перекрыли половину окна чьим-то телом, поворачивается. Шея затекла в одном положении, поэтому суставы отзываются ноющей болью. — Арс? — он будто хочет проговорить имя полностью, все семь букв, но сил хватает только на первые три. Перед глазами какие-то плавающие круги, но они постепенно уходят, заставляя привыкнуть к свету. Антон только сейчас ощущает, как ему тяжело дышать. Будто лёгким стало необычайно тесно в грудной клетке, поэтому приходится делать неполные вдохи. — Ты как себя чувствуешь? — Арсений, кажется, уже задавал ему этот вопрос секундой ранее, Антон пытается сконцентрироваться на голосе, но боль находится в выигрышной позиции, поэтому сложно даже думать. Антон на минуту задумывается и прислушивается к своим ощущениям. Хреново ему, но выдавить это не получается, поэтому он просто жмурится, стискивает челюсти до такой степени, что желваки ходят под кожей, потому что ему больно даже от малейших действий. Арсений хмурится, но смотрит с такой заботой и осторожностью, будто Антон может порезаться и об его взгляд голубых глаз. Арсений касается чужой лежащей вдоль тела руки, перебирает длинные пальцы, а Антон чувствует это сквозь какую-то пелену: теплоту Арсовых пальцев, нежность, которая вложена в эти касания. Будто водят большим пëрышком по пальцам, заставляя ладонь раскрыться и касаться внутренней её части. Ещё через несколько минут к ним придёт врач, но так и не сможет получить какой-то важной для него информации от Антона, сделает несколько выводов, сказав, что тому нужно ещё поспать. Ещё через минут пятнадцать от маленького массажа пальцев одной руки и какого-то бубнежа Арса Шаст заснёт.