15 лет назад
Лето, выдавшееся на восьмилетие Тобирамы, оказалось на удивление прохладным и мерзким в июне, когда они в очередной раз были сосланы во вторую столицу в резиденцию Учих для подготовки к летнему турниру. Вся делегация Сенджу располагалась в замке, ожидая прибытия Буцумы со старшим сыном, — они были в сутках езды. Мальчишка улизнул через окна третьего этажа сразу, как только услышал, что его двоюродных братьев и сестер в соседних покоях приглашали на официальный приём. Мама должна была его понять, решил Тобирама, надевая на ноги закрытые сандалии с зазубринами на подошве — чтобы лучше цепляться за поверхности и не скользить. Тем более выговор получить было не страшно, ведь отец ещё не приехал. Маленький принц вылез на балкон как раз в тот момент, когда дверь его покоев открылась, и слабый голосок служанки позвал его. Зацепившись за каменные балки, Тобирама спрыгнул на идентичный выступ балкона, сразу припадая вниз, благо шторы на этом этаже были завешаны, и никто бы не смог разглядеть его за стёклами. Поняв это, Тобирама выпрямился и встал под навес. Он не успел закрыть за собой дверь, ведущую на балкон, поэтому если служанка не была лишена мозгов, то сделать вывод не составило бы ей труда. Он поглядел вверх, и через пару секунд между колонн, ограждающих выступ, показались полы фартука. Служанка внимательно оглядела окрестность и громко выругалась. Тобирама косо улыбнулся, но затем за спиной послышались громкие возмущенные голоса и шаги, отчетливо приближающиеся к дверям, ведущим к его укрытию. Остальные два спуска беглец преодолел быстро, бежать сначала приходилось вдоль стен замка, чтобы не попасться на глаза истеричной даме из Учих, которая села на плетёное кресло на балконе и стала ещё громче ссориться со своим мужем. Тобирама был в этой части сада лишь второй раз, потому что раньше он был привязан к родителям и обычно всё время пребывания находился в стенах замка под чётким надзором. Сады Учих казались бесконечными лабиринтами, которые не позволят скучать, потому что если и найдёшь выход, то за кромкой сада начнутся бескрайние леса, надёжно защищающие сердце столицы. Спустя сорок минут прогулки, когда Сенджу стал обходить очередной декоративный пруд, он увидел братьев из королевской семьи, что совершенно по-крестьянски кидались мокрой травой, напитанной водой с бережков пруда. Изуна, которого из-за проблем со здоровьем Тобирама видел довольно-таки редко, был весь перепачкан чернозёмом. Его детский заливистый смех разносился на множество метров и жалил хуже ос. Сенджу хлестануло как кнутом — он схватился ещё слегка пухлой детской ладонью за жакет и сжал, всё продолжая пялиться на братьев. В груди пресловуто не болело, только почему-то слезы готовы были вот-вот окропить замерзшие щёки. У него такого не будет никогда — столько много свободного времени, возможности прийти грязным и смердящим болотом домой, брата. И у брата не будет этого всего. Тобирама завидовал. Сколько бы раз не твердили о том, что зависть — один из худших пороков, сделать он с собой ничего не мог. Хотелось играть, бегать с братом по саду и чувствовать себя не стариком, запертым в теле ребёнка. Хашираму он толком не видел уже вторую неделю и непомерно скучал. До слёз. Мадара Изуне поддавался — это было видно невооруженным глазом. Его Тобирама ненавидел больше всего и больше всего ему завидовал. Потому что помимо всего прочего у Мадары был ещё и его, Тобирамы, брат. Хаширама рос в золотой клетке, вырвавшись из которой, он пытался дотянуться до всего, что не напоминало бы ему об учебе, техниках, домашних заданиях и делах семейных. Рядом как раз был Мадара Учиха. Сорванец, который манил своим игривым характером и свободой. Который захапал с жадности всё, лишь бы не делиться. Захапал и Хашираму. И делиться не хотел. А Тобирама и возражать не имел права — брата ломали дома, всё пытаясь вылепить удобного и правильного наследника, поэтому кроме учителей и отца он мог днями больше никого не видеть. Так что поездки к Учихам были для него отдушиной. — Чего вылупился, Сенджу? — Мадара был самой мерзкой десятилеткой, которую только знал Тобирама. Он носил длинные волосы, как и брат, и это было, пожалуй, единственное, в чём они были схожи. Наследник Учих стоял с закатанными рукавами и зелёными от травы ладонями. Тонкая, ещё неокрепшая шея была видна из-за трёх незастёгнутых пуговиц. Тобираму, продрогшего от подступающего вечера, проняло ещё сильнее от его видка. — После спаррингов будешь опять жаловаться на то, что брат тебя победил, потому что тебе было плохо из-за температуры, — решив не стоять столбом, Тобирама переходит озеро по воде, чтобы не идти в обход. — Тобирама! — машет Изуна, и младший Сенджу поднимает руку в ответ. — Следишь за нами? — не унимался старший. — Жду, пока приедет Хаши. — Говорили, что они в полночь прибудут, — утирая плечом свежий грязевой ляп, произносит Изуна. Тобирама кивает. — Мадара, ты и правда заболеешь, нечего тут выпендриваться, — удивительно, что Изуна — младший — ворчит, заботясь о здоровье брата. Хотя чему удивляться, обычно Тобирама делает то же самое. И по шапке надаёт за то, что братец на голодный желудок тренировался, и пожалеет, когда отец в очередной раз сорвётся. — Вы сейчас не в замок? — скашивая взгляд на то, как Мадара одеревеневшими от холода пальцами пытается вдеть пуговицы в петли, спрашивает Сенджу. — Не-а, — сосредоточенно отвечает он. — Тогда как мне вернуться отсюда? — неловко было признавать, но Тобирама чувствовал себя слегка дезориентировано. В свои восемь он ещё не слишком хорошо ориентировался на малознакомой местности. Конечно, он бы не заблудился с концами — пару часиков бы побродил да вышел к замку. Но мальчик чувствовал, что прилично замёрз, и сумерки были не за горами, так что хотелось бы поскорее вернуться обратно. — Пойдёшь сейчас вот этой дорогой, — Мадара указал совершенно в другом направлении, отличном от того, откуда пришел младший. — Иди прямо, там будут псарни, увидишь насыпную дорогу, по ней иди до упора, дойдёшь до конюшен, а там и сам сообразишь. — Псарней? — нахмурив тонкие бесцветные брови, спросил Тобирама. — Не бойся, собак выгуливают только в девять часов, успеешь, — отмахнулся старший Учиха. Переспрашивать смысла не было — Тобирама всё запомнил с первого раза. Кивнув Изуне и проигнорировав Учиху, он направился в путь. Сзади раздался громкий смешок. — Ну че, вы хоть поладили немного? — Мадара толкнул брата в плечо, когда фигура Тобирамы почти стала невидимой, а они оба уселись на лавку рядом с прудом. Изуна неопределенно пожал плечами, закусывая темную, не посиневшую губу — его служанки закутали знатно, отыгрались, наверно, когда не смогли найти старшего. — Не знаю, — растянул младший. — Он интересный и веселый, я это знаю, но он не дает увидеть себя с этой стороны, а я бы хотел, чтобы мы так же сильно дружили, как и вы с Хаширамой, — вздох был довольно печален. — Да у него тараканы в башке, он странный. Ещё и белый весь, на ледышку похож. — Ты ещё страннее, — захихикал Изуна, толкая Учиху в бок. — Братик… — голос странно зашелестел. — Чего? — лениво протянул Мадара. — К тебе же подходили неделю назад, сказали, что псов теперь будут на час-полтора раньше выгуливать. — Не помню такого, — отмахнулся Мадара, хотя все его внутренности моментально затвердели, живот наполнился тяжестью, а сознание стало удить тот самый разговор. — Нет! — вскричал Изуна, вскакивая с травы. — Ты тогда подтягивался на дереве, к нам подошёл слуга, а я ещё говорил, что ты мимо ушей пропустишь! Мадара мрачно смотрел на брата, сжимая вспотевшие ладони. Вспомнил. Но не разговор, а как подтягивался, вспомнил слугу. В брате он не сомневался, поэтому был уверен, что тот всё верно помнил. — Тогда я за Сенджу. — Я с тобой, — уверенно сказал Изуна, скорчив смешную рожу. Но Мадаре было не до смеха. Он знал, какие жестокие и злые были у них псы. Вся прислуга, помимо той, что с ними не занималась, обходила псарни стороной во время выгула. Учиха был в полной уверенности, что до выгула ещё часа два-полтора. Но если вычесть час, то шансы Тобирамы встретиться с его злобными демонами сильно возрастают. Он сорвался на бег. Сенджу провел ладонями по рукам, где под слоем ткани роились мурашки. Небо стало утопать в оттенках алого — значит, завтра будет похолодание. Мальчик мечтал выйти на дорогу, а то тропы и лужайки с высокой травой уже стали выматывать — с дороги он так и не поспал. Шёл он медленно и часто заглядывался на наливающиеся яблоки у высоких, но кривеньких яблонь. Внезапно где-то вдали зашелестела трава. Тобирама резко развернулся, приседая, как учил отец. Глаза забегали от одного тёмного пятна к другому, перемещавшимся бегло и дерзко. Наконец зазвучал лай. Он разнёсся как выстрел среди безлюдного поля. В двухсот метрах зловеще чернели пустые псарни. Собак было слишком много. Отбиваться он стал моментально — плевать, если кто-то из зверюг откинется, главное — выжить. Первый пёс кинулся прямо в шею, и Тобирама на миллисекунду отчётливо увидел его чёрное нёбо. Мама говорила, что кошки и собаки с чёрным небом всегда самые злые и опасные. Принц дрожал, когда слышал очередной разбег, возобновившийся рык или жалобный скулеж где-то рядом. Боль пронзила худое костлявое бедро — зубы вошли плотно, челюсти сомкнулись моментально. Уже до этого от беспомощности у мальчика проступила слеза. Сейчас же, когда он бил пса по голове кулаками, чтобы тот разжал клыки, слёзы ручьём полились из глаз. Судорожный вдох сорвался в момент, когда Тобирама увидел расползающееся пятно крови и горящие ненавистью глаза. — Брось! Тобирама закрыл глаза и вскрикнул, когда собака начала трепать ногу, и даже не услышал крика. Зато остальные псы — да. Вокруг будто всё замерло. — Брось! — дерзкий, злой до чёртиков голос Учихи повторил команду, и пёс медленно разжал челюсти и отпрыгнул в сторону, поджимая хвост. Принц рухнул, глупо и беспомощно наблюдая за тем, как из огромных ран струится кровь — челюсти прокусили штаны вместе с ногой чуть ли не до кости. Учитывая то, что жира на ней не было и в помине, лишь мышцы, сделать это было гораздо проще. — Место! — Тобирама вздрогнул, когда наконец включился обратно в реальность. По заднице расплывалось огромное сырое пятно, одна рука утопала в черноземе и была окрашена в ядрёный зелёный от травы, другая замерла над бедром в нерешительности. Слёзы при виде Учихи Сенджу останавливает одной лишь силой воли. Мадара возвышается над ним со смешанными чувствами на лице. Грудь его тяжело и глубоко вздымается, щёки горят от беготни, а язык напряжен, потому что мальчик хочет что-то сказать. — Принц Мадара! — огромный мужчина в несколько прыжков преодолел огромное расстояние и остановился около них, с ужасом наблюдая за происходившей картиной. — Где ты носился?! Почему оставил собак одних без присмотра?! — взревел старший Учиха и со сжатыми кулаками стал наступать на пятящегося слугу. Тот был белее полотна. — Простите, принц, я… — Уведи собак, — махнул рукой Мадара и добавил, — иначе я шкуру с тебя спущу, — голос превратился в рык. Как раз в этот момент младший Учиха догоняет брата. — Тобирама! — в ужасе кричит Изуна, бросаясь на колени рядом с другом. — Ты как? — Ты специально? — губы подрагивают от обиды и унижения. Не справился со стайкой псов, прислушался и поверил Учихе, показал ему свою слабость. Сегодня Тобирама проиграл по всем фронтам. Он ненарочно игнорирует Изуну, просто хочет узнать правду. — Конечно нет, осёл! — взбеленился старший, хотя глаза его в ужасе не могли оторваться от раны. — Иначе бы я не прибежал спасать твою беспомощную задницу! Тобирама склонил голову в бок, и Мадара заметил, как в уголке глаза опять заплескалась слеза. — Брат, — детским голоском взревел Изуна. — Хватит! Это твоя вина! Сенджу уткнулся взглядом в землю и хмыкнул. Мадара впервые за долгое время чувствовал стыд за свои же слова. — Изуна, помоги мне встать, пожалуйста, — прокряхтел Тобирама, когда упёр руки в землю и уже готов был совершить рывок, чтобы встать. — Куда?! Сейчас сходим до конюшен, придётся тебя везти, ты не дойдёшь. — Конюшни уже закрыты, — между тем вставил старший Учиха. Изуна глянул на него исподлобья, и так он никогда на брата не смотрел — зло и осуждающе. — Я его понесу, а то пока кто-то до замка доберётся, уже стемнеет, и он от потери крови откинется, — проворчал Мадара и тут же стал забирать волосы, как бы показывая всю серьёзность своих намерений. — Я лучше сдохну, чем ты меня понесешь, — выплюнул Тобирама. Учиху будто полоснуло по сердцу. Почему ему было так стыдно прямо сейчас? — Замолчи. Твой папаша меня потом распнёт, — слова вышли глухими из-за того, что Мадара вцепился в подол своей рубахи. Послышался треск. Руки напряглись, когда хороший хлопок не хотел поддаваться. — Сейчас будет больно, — предупредил старший, когда продел лоскут ткани под ногу несопротивляющемуся Тобираме. Стоически сдержав стон, мальчик от боли ударил кулаком о землю, стараясь не смотреть на то, как Мадара вяжет узлы из подола своей рубашки. Теперь было видно его нижнее белье — майку, которую уже успела окропить кровь. — Ты меня и десяти метров не пронесешь, — не унимался Тобирама, все ещё продолжая сидеть на сырой траве. Возможно, это было от упрямства и обиды, ведь Сенджу только недавно исполнилось восемь, особым ростом и весом он не блистал, обладая обычным детским телом. Мадара был старше на два года и начал готовиться ко вступлению в раннюю подростковую пору — он был выше и крупнее. Обычно в этом возрасте столь малая разница в возрасте играла большую роль, поэтому Тобираму он бы дотащил. С горем пополам, с отваливающимися руками и занемевшей спиной, но дотащил бы. — Пожалуйста, хватит бесить меня, — прорычал Мадара, обходя тело Тобирамы по кругу и прицениваясь к самым удобным позам. Как коалу на спине его точно не потащишь — придётся хвататься за пострадавшее бедро. Остается только поза принцессы. — Поедешь у меня на ручках. — Ненавижу тебя, — осипшим голосом прошептал Тобирама, прикрывая глаза, чтобы в полной мере не чувствовать навалившегося на него позора. — Я знаю, а теперь крепко схватись за шею, — Мадара присел рядом — от него разило тиной и, на удивление, свежестью летнего вечера. Глаза были серьёзными, и на дне зрачка плескалась вина. Тобираме так хотелось думать. Теплая шея обожгла замёрзшие руки принца. Он случайно задел волосы, удивляясь тому, какими мягкими они были. Юркие руки Мадары нырнули ему под коленки и под мышки. Окровавленная левая нога смотрела вперёд и с животом Учихи не соприкасалась. — Держишься? — не дождавшись ответа, принц поднял Тобираму в воздух. — Нгх, — принц запрокинул голову назад, и Мадара почувствовал, как его тело сжалось в болезненной судороге. — Скоро будем в лазарете. — Не разговаривай со мной, — простонал Тобирама, глядя куда угодно, лишь бы не на обидчика. — Я не специально тебя сюда отправил. Время выгула изменилось. — Я же просил, не разговаривай со мной, — раздраженно повторил мальчик. — Прости за это, — Мадара поджимает губы и с трудом подкидывает тело в воздух, чтобы поудобнее перехватиться. Изуна уже давно усвистал вперёд за помощью, но лелеять себя этими мыслями было нельзя, нужно сосредоточиться на том, чтобы продержаться так долго, насколько это возможно. Тобирама был тяжелым, но, пожалуй, вина за содеянное была ещё тяжелее, поэтому, выдохнув, Мадара напряг руки и зашагал дальше. Сенджу сопел как котёнок. Он выглядел вымотанным и несчастным, и старший уже представлял, какой нагоняй получит от Хаширамы и отца, потому что тому в свою очередь устроит взбучку отец братьев. — Голова не кружится? — Отвали. — Сознание на месте, — ухмыльнулся Учиха и больше не произнёс ни слова. Через пятнадцать минут на горизонте показалась мелкая фигура, которая при приближении становилась всё крупнее. Мадара узнал в нём своего дядю — самого нелюбимого, к слову. Не то чтобы подросток вообще любил и остальных братьев отца, просто Дан был из них самым мерзким и лицемерным. А ещё Мадара своим пока ещё детским несформировавшимся умом не признавал странные поползновения этого человека к детям служанок, но всё равно держал дистанцию и очень сильно раздражался, когда Дан пытался его чему-то поучать. Даже к тому дяде, который в детстве, когда отца не было рядом, таскал его за волосы, столько непонятой и яркой ненависти он не испытывал. — Что случилось? — на бледном лице, которое уже успели тронуть возрастные морщины, изобразилось удивление и поддельная, по мнению Мадары, обеспокоенность. Тобирама слабо приоткрыл глаза и было повернул голову, но младший Учиха схватил его за висок и уткнул лицом в плечо. — Ничего особенного, собаки покусали. — Он кровью истекает! И как ты вообще додумался его сам тащить?! — зло запыхтел Дан. — Если мы будем тут разговаривать, то точно коньки откинет, — процедил Мадара и было сделал шаг. — Давай его сюда, а то грыжи тебе ещё не хватало, — бледные, большие руки протянулись к затихшему телу Сенджу. Тот всё слышал, но почему то не воспротивился, когда Мадара отшатнулся от дяди. — Руки убрал, — подросток сам сейчас стал похож на одну из озверевших собак. Он впервые использовал шаринган против члена семьи вне тренировок, сам не зная почему. Дан ошалело пялился на племянника, и тот видел, как желваки заходили по его лицу. И руки почему- то дрожали. — Щенок, — выплюнул он, разворачиваясь, — я всё твоему отцу расскажу! Нас за такое в детстве бы пороли по сорок раз! Мадара выдохнул, когда они отстали от старшего Учихи. Он ускорился, превозмогая ломоту и усталость во всем деле. Даже если бы выпороли, он бы всё равно не отдал этому обмудку Сенджу.***
— Ром есть нормальный? — постукивая ботинком по дощатому полу, обратился Мадара к мелкому скрюченному старику, неприятному на вид. Он бывал уже здесь однажды, года эдак три назад. Старик почти не изменился, разве что пару зубов ещё выпали. — Конечно, конечно, — запричитал дед, — эй, принеси бутылку золотого! — амбал, сторожащий склад — кстати, своей рожей-утюгом сильно походил на Кисаме, — пошёл за прилавок, кивнув остальным пятерым. Они все были очень похожи, и Мадара подозревал, что это все отпрыски старикана. — Только чёрный неси, — крикнул Учиха ему вслед, — золотой как моча буйвола на вкус, — прибавил он уже тише, чтобы старик не смел ему предлагать всякий ширпотреб. «Откуда ты знаешь, какая у буйвола моча на вкус?» — хотел было спросить Тобирама, но передумал по понятным причинам. — Сойдёт, выпиши пять, — пират задумался, — нет, семь бутылок. И вот это по списку наскреби, — он небрежно кинул огромный свёрток бумаги на стол и обернулся на Тобираму — тот пацифически отвечал на недовольный взгляд сторожилы. — Проблемы? — вяло поинтересовался Мадара у амбала. Тобирама закатил глаза. Нашёлся защитник! — Нет, если будете нормально с отцом общаться, — вальяжно ответил мужик. — Крей! — зашипел старик змеей. — Заткнись! Мадара облизнул потрескавшуюся губу и вновь посмотрел на обгоревшего Тобираму. Тот трогал обожженные солнцем щёки и слегка морщился. — Платить чем будете? — потирая руки, поинтересовался старик. В их захолустном городишке редко пришвартовывались судна, а местные жители еле наскребали денег на картошку и зерно, поэтому сегодня его ждала большая выручка. Сенджу скосился на Мадару, ожидая, что он скажет что-то вроде: «жизнью твоих сосунков» и не заплатит, пригрозив жестокой расправой. Но капитан выудил из широких брюк мешочек с золотом и кинул на столешницу. — Этого хватит. У старика при виде золотых монет загорелись мутные, слегка задетые бельмом глаза. — Конечно, конечно. И когда Тобирама уж наконец подумал, что не всё так плохо, Учиха врезал тому самому сторожиле по яйцам и вышел. За ними никто не последовал. — Это всё? — нетерпеливо спросил Сенджу, раздражаясь от того, как медленно и вальяжно идёт Мадара, явно наслаждаясь прогулкой и его раздражением. — Сейчас идём на рынок. — Разве ты не всё купил? — Оденем тебя по-человечески, — усмехается капитан, жмурясь солнышку. — С чего такая щедрость? — А кто сказал, что я буду делать это бесплатно? — влажные, тёмные глаза сверкнули из-под приоткрытых век. — И как я буду тебе отдавать долг? — ухмыляясь в ответ, спросил Тобирама. — Ну один вариант ты знаешь… — Нет, — ну конечно же, разве могло быть по-другому? — Вообще, раз ты часть команды, то будешь участвовать в абордаже, — Учиха сказал это так, будто это было очевидно. — Ни за что. Я не собираюсь никого убивать ради цацок, — процедил Тобирама, озираясь на пялящихся на них людей. Ну конечно, две головы, за которые давали самую большую в мире награду. Или выглядели они просто странно, не как местные — чёрт их разберёт. — Убивать и не надо. И вообще, что за стереотипы? — весело прощебетал пират. — Ну-ну. — Цель — нажива, те, кто мешают цели, попадают под горячую руку, всё просто. — Байки мне не рассказывай. — Малыш, ты слишком демонизируешь нас, — промурлыкал Мадара, который вообще не стеснялся своего положения — вышагивал по центральной улице и плевать хотел на косые взгляды. — Я видел, как рыжий ублюдок, которому ты разбил нос, раздавил голову офицера, хотя тот сдался. — Эти суки воткнули в тебя колы и держали как животное на привязи, а ты всё ещё о них вспоминаешь? — серьёзность Тобираму поразила. Видимо, морской патруль Мадара действительно ненавидел. — Это не отменяет сказанного. — Я разрешаю никого не трогать и только обороняться, просто будешь залезать в каюту капитанов и приносить мне подарки, — они вошли в торговый ряд. — Только сумму, потраченную на тебя я утрою. И сам все выберу. Тобирама стиснул зубы и поплелся за капитаном к первой лавке. — Трусишки нужны? — Блять, ты издеваешься надо мной? — ненависть, возведенная в абсолют, некрасиво раскрасила лицо Тобирамы. — Конечно, — подмигнул ему Мадара. Он был шопоголиком до мозга костей, однако подошёл к делу с практической стороны: дешевые тряпки не брал, только хороший плотный хлопок или неколючий лён. — Размер у тебя какой? — На размер больше твоего. — Как жаль, что не везде. — Это тебе приснилось? — Тобирама начинал заговариваться, сам того не замечая. Мадара хищно облизал губы. — Да, тогда в купальнях был разок. — Мне было пятнадцать, — собравшись с силами, Сенджу подмигнул капитану, надеясь позлить, но тот всё больше распалялся. — Значит исправим. — Я всё ещё не отменил те слова. Мадара вдруг замер и ощетинился. Тобирама даже не сразу понял, что тот вспомнил. Голос его стал стальным и мрачным. — Возможно, поэтому ты здесь. Дальше они не обмолвились ни словом. В один момент Учиха просто швырнул в принца мешочком с деньгами и отошёл покурить. Тобирама усмехался во все зубы — задел! Как же хорошо стало сначала, и как же тупо и скверно ощущал он себя сейчас, стоя один у прилавка, покинутый, казалось бы, своим ночным кошмаром. А ведь его вынудили сказать ту злосчастную фразу, потому что сердце болело и ныло от издевательств и неразделённых чувств. Тобирама накупил масел и талька, чтобы не потеть, как последняя скотина. Много монет ушло на мыло, палочки для чистки зубов — о щётках тут и не ведали — и хорошие ножницы. — Спасибо, — скрепя сердце, Сенджу поблагодарил Мадару, так и не вернувшегося за ним. Мадара выхватил мешок, подбросил, оценивая, насколько растаяло содержимое, и тут же сунул его в карман шаровар. На плечах у Тобирамы красовались лямки походного рюкзака, куда он затолкал купленное. Учиха небрежно передал ему сумки с вещами и двинулся в путь. От него веяло табаком и раздражением. Но Сенджу это не волновало — пусть почувствует себя в его шкуре. До пристани они шли молча. Мадара насвистывал какую-то знакомую мелодию, мотив которой крутился у Тобирамы в голове, как слово, которое хочешь употребить, но оно упорно не вспоминается и только вертится на языке. Когда парни подошли к кораблю, Тобирама не почувствовал какой-либо чакры. — Все в городе? Мадара не ответил, но кивнул, ловко и грациозно взбираясь по трапу. Идея остаться с Учихой один на один на весь оставшийся вечер и ночь Тобираму не прельщала, хотя он понимал, взбреди в его больную голову какая-то идея, то ему бы никто и не помог. Даже при всём желании. — Тащи вещи в свою нору и приходи на палубу, — потягиваясь в разные стороны, скомандовал капитан. — Зачем? — Будешь меня обучать технике своей. Тобирама поджал губы. Его всегда порицали в семье за то, что он не развивал грубую силу и взрывную мощь, на которую был способен. Отец всегда злился, когда Тобирама выигрывал благодаря уловкам и смекалке, а не идя в атаку лоб в лоб. Сенджу же нравилось просчитывать наиболее выгодные траектории атак, следить за поведением соперника и вычислять его слабости, чтобы потом использовать их против него же. Мадара с Хаширамой же просто задавливали соперника мощью и грубостью. Тобирама любил созидать, любил изучать что-то новое и потом пытаться модифицировать и улучшать уже существующие техники. Техника теневого клонирования была его детищем, которое он создавал на протяжении двух лет. Никто о ней не знал. А учить кого-то, тем более Мадару, ей было сродни тому, что у него отберут ребёнка. Утрированно, конечно, но ощущал Сенджу себя именно так. Но чего только не сделаешь ради свободы. Учиха приобрел себе новый шаринган, о возможностях которого никто и не подозревал, поэтому давать отпор было бесполезно. Но рано или поздно Тобирама Мадаре надоест, как было и всегда — старший бегал за какой-то юбкой или переставал есть всё, кроме одного блюда, но в конечном счёте и люди, и вещи, и события ему наскучивали. А у Тобирамы всё ещё была миссия по поиску младшего брата — единственной крови, которую он продолжал нежно любить. Принц скинул накупленное на кровать и размял плечи. Тут же намазал на лицо успокаивающую мазь из растёртой моринги. Решил не переодеваться, потому что на вечер наметил купание, и чистую одежду марать пока не хотелось. Когда принц вышел, Мадара стоял в одних шароварах и курил папиросу без рук, закинув их за голову. Длинный хвост развевался по ветру, оголяя огромный уродливый шрам, тянущийся от шеи до лопаток. — Раздеваться было обязательно? — Тобирама в который раз удивился отсутствию какой-либо растительности на теле — он думал, что, приобретя пиратский образ жизни, Мадара всё же переборол свою неприязнь к волосам. Ан нет, всё также исправно брился — Сенджу ни разу не видел даже намека на щетину. Мадара не ответил и развернулся, щуря от солнца глаза. Тобирама с усилием взобрался и уселся на огромный деревянный ящик, подгибая ноющие ноги. Учиха подошёл к борту и выбросил окурок в море, вальяжно подбираясь к сидящему в напряжении Тобираме, который до сих пор был в шляпе — до заката он не планировал её снимать. — Покажи ещё раз. Сенджу с постным лицом сложил нужные печати — Мадара тут же запомнил их, и, когда неожиданно появившееся облако рассеялось, слева от Тобирамы сидел идентичный клон, такой же хмурый и обгоревший. Учиха активировал шаринган, всматриваясь в каждого из них. Брови дрогнули в непонимании — даже улучшенная версия глаз не смогла бы определить настоящего, если они пару раз поменялись местами. — Что, не понимаешь, почему не можешь отличить оригинал от подделки? — склонив голову, чуть ли не промурчал Сенджу. Они оба сейчас думали об одном — о побеге. Мадара будет чувствовать чакру подделки рядом, в то время как основное тело свою скроет и упорхнёт. Тобираме только и надо было, что узнать это. — Ты же знаешь, что я запарюсь и выслежу тебя. Если решишь сбежать, лучше сразу вскрой горло, чтобы не узнать, на что я способен, — Мадара впервые за день был настолько серьёзен и неумолим. Тобирама повращал головой, и через секунду клон испарился. — Да-да, давай уже начнём. — Сначала расскажи основу, — потребовал Мадара, опираясь на ящик локтями. Сенджу смотрел на него сверху вниз, из-за чего лицо Учихи впервые приобрело невинный оттенок. Тобирама зажмурил глаза, выдохнул и начал: — Техника основывается на другой — технике клонирования. Её когда-то создал брат отца, но толком не довёл до ума. Если при обычной технике клонирования создаются лишь видимые клоны, — Сенджу быстро сложил печати, и вокруг выросли уже две копии. Он быстро прокрутил кунай в руке и провёл по одной из копий, как по воздуху, — то у теневых клонов есть материальное тело, и они могут совершать действия. Мадара с интересом и даже толикой восхищения наблюдал за ранее неизвестными ему техниками. Чертов Сенджу! — Чакра распределяется равномерно, то есть, если создашь два клона, она разделится поровну, три — натрое, поэтому определить оригинал невозможно. Стоит учитывать ещё свой объём чакры, потому что при создании множества клонов чакры на поддержание сил в собственном теле может не хватить, — так, Тобирама быстро облизал губы, вспоминая, что ещё можно было бы добавить к сказанному. Мадара неотрывно следил за каждым взмахом невидимых ресниц. — Воспоминания клона потом перейдут к тебе, — буркнул Сенджу, потому что они медленно подбирались к практике. — А че лицо такое постное? — хмыкнул Мадара, отходя на пару шагов. — Как будто мне хочется тебя учить. — Хватит телиться, что после печатей делать? Тобирама как-то не обдумал этот момент. Что конкретно надо сделать, чтобы получилось? У него после долгих тренировок стало получаться само по себе. — Закрой глаза, — Учиха прикрыл глаза, но этот тон, с которым к нему обращались, совершенно не нравился. — Сконцентрируйся на потоке чакры, почувствуй, как её течение, — смешок. — Хули ржёшь? — не раскрывая глаз, строго спросил Учиха. — Выглядишь смешно. — Сейчас я сделаю клона, и мы наваляем тебе вдвоём. — Когда почувствуешь, представь, что делишь её надвое. В ушах шумел ветер и звуки волн, покачивающих корабль. Не произнося ни слова, Мадара продолжал пытаться. Дыхание его выровнялось, мускулы расслабились, морщины на лбу разгладились. Тобирама невольно залюбовался — таким спокойным и беззащитным пират казался сейчас. Через пару минут вспыхнула дымка, и рядом появился истощённый, полусиний клон, который еле стоял на ногах. — Эй! — крикнул Мадара, обращаясь к Тобираме. — Чего он полумертвый какой-то? Я вообще не так выгляжу. Сенджу закусил губу от досады — для такого результата он тренировался месяцы. — Смени зеркало, значит, — ощетинился он. — Сучка, Сенджу, — усмехнулся Мадара, верно вычисляя испытываемую Тобирамой эмоцию. Как только он подумал о том, что клон больше не нужен, тот исчез. — Для первого раза отлично, с каждым разом они будут становиться всё сильнее, — принц спрыгнул на ноги, и стопы будто стали колоть тысячи иголок — отсидел. — И куда ты? — А тебе нужна поддержка? — Просто посиди, — Мадара вновь закрыл глаза и сложил печати. Сенджу остановился. Это не звучало как приказ, наоборот — как просьба. Он хотел свернуть и скинуться в море от своей безвольности, но лишь обратно забрался на ящик. Да и чёрт с ним, не так уж и часто к нему обращались без раздражения. Следующий час Тобирама провёл, наблюдая, как Мадара терроризирует его технику. Сам Учиха на самом деле был перфекционистом ещё с детства — Сенджу вспоминал, как Хаширама рассказывал про то, что тот насильно себя переучил быть левшой на какое-то время, чтобы одинаково хорошо пользоваться обеими руками во время боёв. Ну и чтобы мускулы на них были одинакового объёма. Сейчас Мадара не блистал мускулатурой, но зато его тело было крепким, стальным от плотно сложенных и подкаченных мышц. По груди и шее ручьями тёк пот — солнце уже начинало садиться, но жара всё ещё была невозможной. И только когда Мадару окружили пять клонов, он довольно ухмыльнулся и подошёл к ящику. Тобирама было напрягся, но Учиха лишь схватил рубаху и обтёрся. — И долго ты её практиковал? Тобирама на Учиху не смотрел, устремив взгляд куда-то в открытое море. — Два года. Ехидного замечания не последовало — либо совершилось чудо, либо Мадара просто вымотался. — Пошли мыться, — закинув насквозь мокрую и вонючую тряпку на плечо, сказал Учиха и обернулся. Сенджу выгнул брови и смотрел на него в замешательстве. — Так и ляжешь спать вонючий? С тебя грязь уже можно скатывать, — усмехнулся он, скрещивая руки на груди. — С тобой я никуда не пойду. — Пойдёшь, потому что солёной водой я мыться не буду, — Мадара подмигнул и пошёл по направлению к каюте. Тобирама вздохнул и зажмурился, устало потирая глаза, но пальцы случайно растерли щёки, и теперь они горели огнём. Учихи не было двадцать минут, за которые Тобирама успел чуть ли не задремать на своем ящике. — В путь! — Сенджу увидел только волосы пирата, сиганувшего вниз с кармы. Когда принц нерасторопно подошёл к борту, Мадара уже вышагивал вглубь океана, расплетая тугой хвост. — Сейчас смою тебя в открытый океан, и попробуй только выплыви, — проворчал он, но спрыгнул следом. Учиху Тобирама не нагонял, следовал за ним легкой поступью, внимательно следя за каждым движением. Вот он поднимает руки, чтобы сделать массаж — при этом мешочек с вещами съезжает и останавливается на изгибе локтя, — вот его пальцы начинают агрессивно тереть кожу на голове, чтобы разогнать кровь. Хаширама обычно делал это по вечерам, чтобы волосы лучше росли. Мадара же домассажировался до того, что волосы доходили уже до поясницы. Шли они минут десять, чтобы отойти от загаженного берега и плавающих неподалёку лодок. В один момент пират остановился и развернулся, дожидаясь, пока Тобирама соизволит до него дойти. — Какой же ты медленный, — поворчал он. — На, — он передал мешок с вещами в руки Сенджу и стал раздеваться. — Надеюсь, ты хотя бы бельё оставишь, — Тобирама отвернулся и закатил глаза, слыша шуршание одежды за спиной. — Надейся, — послышался дразнящий голос позади. — Почему ты не пошёл в купальни? Или на горячие источники? — недоумевал Сенджу. Вот надо же ему было устраивать весь этот цирк с переодеваниями? — Ты хоть раз был в купальнях таких городишек? Я потом оттуда ещё грязнее вылезу, — голос послышался совсем близко, рядом с ухом. Боковым зрением Тобирама видел свисающие тёмные пряди и часть оголённой руки. Он не то чтобы смутился, но почувствовал себя очень странно. Он знал, что сейчас Мадара опасно и издевательски улыбается. — Подержи, — в руки упала грязная, чуть влажная одежда, а мешочек был возвращён в руки хозяина. Тобирама скривился, пытаясь не вдыхать — запах пота и непонятно чего ещё он чувствовать не хотел. Хотя Мадара всё аккуратно сложил и завернул всё в наименее грязную рубашку. Спасибо, что хоть бельё напоказ не выставил. — Можешь разворачиваться, — крикнул Учиха, усаживаясь в позу лотоса. — Если я сейчас увижу тебя голым, я лучше вскроюсь, — проворчал Тобирама. — Хватит пиздеть, — Мадара оперся рукой об освежающую гладь воды — верхний слой нагрелся, и закаляться сегодня было необязательно. Тобирама лишь разок глянул на то, где находится капитан, затем уселся в идентичную позу боком, чтобы не видеть этих ужасов, но спокойно управлять водой. Пальцы он заломал, чувствуя странную тревогу и волнение. Вспоминалось не самое приятное и при тех же обстоятельствах. Мадара увидел, как над ним разрастается огромный пузырь морской воды, который, если обрушится на него, не хило так стукнет по башке. Но если это произойдёт, то потом кое-кого другого долбанут хорошенько и пару раз. Внезапно вода в пузыре стала хаотично двигаться, а в её центре быстро вырос белый комок соли, который упал к ногам Мадары и тут же утонул. С волос стала медленно стекать вода, отскакивая каплями. Всегда так — надо было вылить бидон, чтобы волосы наконец полностью намокли. Он бы сейчас с радостью сам оказался в купальнях, а не маялся подобным. Но брезгливость и возможность потаскать Тобираму за собой хвостиком выигрывали. А когда-то он сам таскался за ним по пятам.***
Тобирама смотрит в воду на своё отражение, искаженное маленькими пузырьками от мыла. Мокрые волосы липнут к лицу и теперь пахнут душистым лимонным мылом, ощущается хоть какая-то легкость в теле, хотя лицо после умывания не стало выглядеть лучше — разбитая губа и только-только наливающийся фингал на скуле постепенно проявлялись. Юноша включает краник с горячей водой, и она начинает наполнять ванночку из мрамора, а когда вода доходит до краёв, то льётся на каменный выступ и на пол купальни. Тобираме хочется поскорее скрыться с назойливых глаз старшего Учихи, что как будто специально пришёл сюда вслед за ним. После очень плохого дня, в течение которого его сначала отмутозили на состязаниях, а потом и смешал с грязью отец, младший Сенджу решил посетить самые дальние купальни, которыми Учихи пользовались очень редко. Придя сюда во втором часу ночи, когда весь замок уже спал, и вроде никто не должен был ему помешать, он никак не ожидал появления старшего брата Изуны спустя десять минут. Тобирама тогда показательно скривил лицо и лишь перевернулся на огромной разогретой плите, поправляя влажное полотенце. Учиха как всегда самодовольно усмехнулся и сел напротив, широко расставив ноги. Нижнее бельё он пока не снимал, сначала принялся за расплетение двух тугих колосков, начинавшихся у висков. От влажности пара выбившихся прядок завилась в барашки. Делал он всё медленно, с бережностью расплетая виток за витком, а после каждый раз прочёсывал волосы по всей длине пятернёй руки. Молчал, при этом смотря на умиротворённый профиль Тобирамы и бесстыдно осматривая его тело. Конечно же, тот чувствовал на себе сальный взгляд старшего, но ничего не делал и не собирался. Не собирался и показывать, что это хоть сколько то его напрягает. Хватит с него. Больше он не покажет слабость. Хотя при желании Мадара мог заметить это по слишком прямым ногам, поджатому красивому животу и чересчур медленным вдохам. Он вообще много что мог. В то время, как Сенджу последний раз переворачивался на живот, он уловил направление чужого взгляда. Конечно же, он не мог не заметить. Мадара заинтересованно рассматривал небольшую часть гематомы, расплывающуюся по левому боку и чёрным пятном уходящую по пояснице вниз. Учиха хмурит аккуратные брови, когда рука натыкается на колтун, и он отворачивается взять гребень. Тобирама решает, что с него хватит. Шустро, но не показательно встаёт, придерживая узел от полотенца на бедре и стараясь не морщиться от ломоты. Вся спина и поясница адски ноют, и те десять минут, которые он пролежал, грея ахуевающие от перенапряжения и стресса кости, не спасают ни капли. Ещё и при условии, что он не смог ни на минуту расслабиться под внимательным и насмешливым взглядом со стороны Учихи. Оголяться перед ним не хочется от слова «совсем». Эта мысль пускает по телу неопределённую волну страха и странного напряженного предвкушения, от которого Тобираму начинает подташнивать. А ещё он слишком устал от всего этого дерьма: от своего эмоционально состояния, которое с каждым днём становится всё нестабильней, благо пока это не стало достоянием общественности; от того, что он не может себя собрать на тренировках и пропускает удар за ударом, а сегодня вообще впервые в жизни не выиграл ни одного спарринга; от Учих, в конце концов. Тобирама вспенивает мыло, набирая чуть прохладной воды в миниатюрную ванну. Юноша чувствует на себе взгляд, который начинает аж свербеть интересом, когда он вспоминает о полотенце. Тобирама развязывает его прямо мыльными руками, и оно шлёпается на влажный тёплый пол. — Это мой братец тебя так отделал? — с ноткой учиховского веселья спрашивает Мадара, обходит громадную плиту по периметру и при этом шлёпает босыми ногами, играясь с остывающей водой на полу. Этот его полуигривый полуиздевательский тон, детские замашки и вопросы, в которые он сует свой прекрасный и красивый нос — всё это злит Тобираму. Ему должно быть поебать на это синяк. Должно быть наплевать на оголенное тело. Но он всё равно смотрит. Всё равно спрашивает. Всё равно ковыряет даже не начавшую затягиваться рану. Тобирама не отвечает. Просто молчит, втирает мягкое мыло с чудесным запахом в кожу головы и старается расслабить мышцы. Мадара становится слева от него и тоже включает воду, только в отличие от Тобирамы, горячую. Но смотреть не перестаёт. Он улыбается от той мысли, что Тобирама, возможно, стесняется своей наготы? Действительно? Он — самый скупой на чувства человек из всех, с кем Учиха водится. Хотя в последнее время с возрастанием интереса самого Мадары к младшему брату Хаши, он начал замечать, что во многих случаях он просто сдерживает себя, чтобы не ударить, не накричать, не спросить, если не расслышал и тому подобное. Пора признать, что Тобирама его действительно чем-то интересует. Учиха, конечно же, до последнего будет надеяться чисто на спортивный интерес. У младшего Сенджу очень мягкие, незамысловатые движения, но напряженная спина. Очень красивые мышцы на пояснице, бёдрах и руках, чьи рельефы подсвечиваются на влажной коже. Мадара трясёт головой и переспрашивает: — Или кто? М? Тобирама останавливается, зачёсывая намыленные волосы назад. Он медленно поворачивает голову, от чего выступ лопаток начинает смотреться ещё красивее и эффектнее. Его полуприкрытые глаза с потемневшим красным зрачком и десятком полопанных капилляров, от чего белок почти полностью по краям утопает в кровавой сетке, презрительно, но в то же время умоляюще просят заткнуться. Мадара скользит вниз по его открывшейся груди с парой серьёзных царапин, смотрит на белые ягодицы и огромный синяк, уродующий такой прекрасный холст. Тобирама прослеживает опять же траекторию его взгляда, и слишком быстро отворачивается, дабы не сорваться на грубость. Потом они молча моются. Тобирама понимает, что за ним следят, но от этого мыться быстрее не начинает, успокаиваясь. Этот-то Учиха ему точно ничего не сделает, кроме как наматывания нервов на кулак. Сенджу дышит полной грудью, а тёплый воздух с пьянящим ароматом еловых масел плёнкой выстилает внутренности лёгких. Вообще купальни сделаны со вкусом: везде черно-белый мрамор, серебряные краны, хорошие деревянные ковши и куча всякой косметики. Тобирама даже теряется поначалу, рассматривая масла. Он смывает с себя остатки пены и перекрывает краник. Тоже самое делает Мадара, с поразительной скоростью промыв свои длинные волосы. Сенджу вспоминает, насколько долго это делает его старший брат, и слегка мнёт губы в улыбке. Вообще культ длинных волос он не особо понимает — особенно сейчас, когда брат занят не просиживанием штанов на троне, а ежедневными тренировками и спаррингами, где волосы являются уязвимым местом. Учиха старший туда же. Тобирама знает, как надо дёрнуть за волосы так, чтобы защемить шейный нерв, да так, что человек потом в лёжку лежать будет несколько дней. Юноша медленно разворачивается, делая максимально непринужденное лицо. Он забыл блядское сменное полотенце в предбаннике, бросив грязное в воду, поэтому медленно идёт к раздевалкам, выбирая наикратчайший путь — рядом с купелями Учихи. Как бы не хотелось пойти в обход, но делать большой крюк, показывая своё смущение, он не намерен. Мадара сразу поворачивает в его сторону голову, по-царски восседая на плите. Его игривые тёмные глаза осматривают тело полностью, на губах начинает играть гаденькая усмешка. Тобирама клянётся, что он видит, как тот мелко облизывает губы. Как и всё Учихи он был эффектен — вопросов ноль. Длинные густые волосы, обычно лежащие в каком-то странном состоянии, будто начёсы у девушек, сейчас влажные, облепляют череп и невероятно молодят — Мадара наконец выглядит на свой возраст. Влажная, пышущая здоровьем и скрытой силой кожа блестит и благоухает, а правильные черты лица не дают покоя. Но излишнее внимание и похабное отношение отталкивают. Тобирама проходит мимо, даже не взглянув на него. Мадара смотрит вслед младшему и лёгкими движениями распределяет остатки масла по кончикам волос. Встаёт, наклоняя голову вперёд, немного мнёт их, импровизированно расчёсывая, и откидывает назад с чувством выполненного долга и лёгкостью в теле после тяжелого дня состязаний. Мадара идёт вслед за Сенджу, выходя в раздевалку, где температура разительно отличается, из-за чего по коже сразу начинают бежать мурашки. С кончиков волос падают холодные капли на уже высохшее тело, но он не обращает внимание, сразу проходя к лавочке, на которой ему оставили новый комплект одежды. Бедные слуги, которые давным-давно уже должны были спать, сейчас караулят на входе, хотя он пару раз гаркнул на них, что няньки ему не нужны, и они могут идти. Тобирама стоит к нему спиной, от чего Учиха получает возможность ещё раз рассмотреть гематому на теле парня при лучшем освещении. Ему действительно интересно, откуда она могла взяться. Хоть и тренировки, и сражения зачастую бывают довольно-таки серьёзными, но при этом никто так сильно друг друга не калечит. Мадара бессовестный, бесстыдный, и ему это нравится. Поэтому: — Ты принципиально не хочешь мне отвечать? — он гладит двумя пальцами правой руки поясницу Сенджу, проводя по местечку с лопнувшими сосудиками. Тобирама вначале дёргается, рукой ударяясь об шкаф, а его тело молниеносно уходит от прикосновения. В следующую секунду он со звериным выражением лица разворачивается к Учихе, подсекая его по ногам и хватая за шею мёртвой хваткой. Сенджу беспощадно швыряет его на пол, в последнюю секунду дёргая на себя, чем и спасает Мадару от черепно-мозговой. Это не отменяет того факта, что он хорошенько прикладывается головой об каменный пол, шипя и раскрывая от удивления глаза. Он буквально не ожидал такой реакции? И даже не успел ничего сообразить, как малец уложил его на лопатки. Ну, образно говоря, потому что Учиха продолжал оставаться на весу, а правая рука Тобирамы беспощадно хватала его за горло. Сам он стоял на коленях, а его нос раздувался от злости. Губы побелели. И только глаза были грустные-грустные. Будто преданые. Мадара только сейчас понял, что задел внутри него что-то большее, и что шутка обернулась плохо. — Никогда. Тобирама наклоняется к лицу, опять становясь безразличным, и даже его глаза вновь начинают сквозить холодом. Мадара лишь щурит свои и решает в этот раз не улыбаться. Он может вырваться, потому что на данный момент он сильнее, но не делает этого, потому что хочет дойти до сути. — Не прикасайся ко мне без моего разрешения, — он разжимает пальцы, и Мадара валится обратно, чувствуя ужасную боль в затылке. Сердце тоже почему-то покалывает. Он улыбается, нащупывая пальцами кровоточащую ранку. Тобирама смотрит на то, как Учиха слизывает с пальцев кровь, при этом прикрыв глаза. Слишком интимно. Тобирама не должен был оказываться сегодня здесь с ним этой ночью. Рассматривать его оголённое тело. Швырять на пол. Что-то объяснять. В желудке вертится противный комок, но сейчас даже высказать он никому ничего не может. Да и потом не сможет. Это навсегда останется с ним. Юноша быстро натягивает хлопковые штаны и рубаху, под конец осматривая молчаливого Мадару, который прикладывает к голове розоватую от небольшого количества крови тряпку и странно смотрит сквозь него в стену. В его взгляде что-то меняется. Но Тобираме не стыдно за то, что он сделал. Если бы не брат, он бы не смягчил тот удар. Но грёбанный Мадара что-то нащупывает и ломает в нём. Тобирама закидывает лямку от сумки на плечо, и они последний раз за эту ночь сталкиваются взглядами. — Это был не Изуна, — ожидаемо для себя прорывается Тобирама, собираясь уже сбежать. Но Мадара неожиданно тепло и ласково улыбается. — Спокойной ночи. Тобирама сбегает, так и не ответив. В душе копошатся такие разные по назначению чувства, что он решает просто оставить это на потом. Желательно навсегда. Мадара ещё пару минут сидит в раздевалке, пялясь в стену с ужасным и тяжелым чувством в груди, которое настолько сильно тяготит его, что он даже не может подняться. И он сидит до момента, пока не понимает, что замёрз. Он вспоминает болезненный взгляд, то, как вздрогнул пацан, его налитые кровью больные глаза. Его никогда это не трогало. Тогда почему сейчас? А ещё Учиха вспоминает вот что: такие большие гематомы чернеют лишь только через полторы-две недели. Пазл почти складывается, но его окликают волнующиеся слуги.***
Тобирама видит лишь оголенные, загорелые ступни, когда Мадара подходит забрать одежду. Он от чего-то немногословный и даже не ёрничает попусту — просто надевает одежду на ещё мокрое тело и слегка подпинывает Тобираму, чтобы тот поднимался. Плечи у Учихи подёргиваются, и идёт он не в развалку, как обычно. Не понимая, что он делает, Сенджу поднимает руку, ведёт ей вниз, будто выжимает тряпку, и распускает пальцы. Мадара внезапно чувствует, что вода начинает сползать с мокрых волос, и он тут же чувствует лёгкость на голове. Трогает абсолютно сухие кончики, которые, однако, не помешало бы уже подстричь. Он удивленно смотрит на Тобираму, который оказывается не менее поражённым собственной выходкой. До корабля они идут молча ровно до того момента, пока младший не задаёт вопрос: — Сколько ты ещё собираешься меня тут держать? Мадара усмехается, закидывая руки за голову. — Пока не узнаю всё, что не узнал раньше. Тобирама не спрашивает больше ни о чём, только очень много думает.