* * *
Вот только её шаги он никогда ни с чем не перепутает. Даже если будет засыпать головой на стол. Любой звук, исходящий от Мередит, заставляет уши Орсино шевелиться, поворачиваться в её сторону. А его самого – следить за ней хотя бы искоса. Он порывисто поднимается ей навстречу, стряхивая остатки сна. Даже при свечах видно, какое у неё усталое лицо. А волосы влажные, готовилась… Но обнять не даёт. Бегло касается губами щеки, садится. Отвечает на его невысказанный вопрос: – Нет, с обеда ничего не изменилось. – Ясно, у меня тоже. Что-нибудь придумаем. Он зачёрпывает из котла – кубком, из которого обычно пьёт она. Дует на зеленоватую жидкость, сам отпивает глоток. Горячо, но уже не нестерпимо. И кажется – или у зелья вкус её поцелуев. Всё это давно успело стать ритуалом. Мередит привычно хмурится – мол, спасибо, что не яд, но пить после тебя… Это значит, что ты войдёшь в мою кровь. Но кубок берёт, когда Орсино подносит ей его со словами: – Твоё здоровье. Про себя он добавляет ещё много всяких слов. И это не заклинание, не магический наговор. Просто то, чего он никогда не скажет вслух, но от чего не может удержаться. «Свет очей моих…» – и прочие в таком роде глупости. Хотя, конечно, Орсино был бы рад, если бы все эти слова дошли до любимой женщины хотя бы незримой волной, овеяли её теплом. Затем он и пьёт из её кубка – а вовсе не для пущей надёжности. Мередит ставит кубок на стол. И тянется поцеловать Орсино. Смешно, но, видимо, это у неё не считается за «вхождение в кровь». А может, не так уж она и неправа? Поцелуй, как и всегда, властный, подчиняющий, с терпким привкусом трав. Допить с губ – может, как раз то, без чего ритуал не был бы завершён. Поцелуй затягивает глубоко. И пока он длится, Орсино ловит руку Мередит и тихонько гладит. Она не против, даже позволяет снять перчатку. Сам-то он с этим может пока и погодить, у него хоть кончики пальцев выглядывают наружу… И первое касание кожа к коже будто прошивает разрядом. Как откровение – и словно бы в последний раз. И Мередит уже мало столь невинной ласки, и она со всей силой стискивает Орсино в объятиях, прижимает к себе. А он гладит её по спине, стараясь донести не только жар, но и тепло. Мередит отпускает его, когда обоим почти уже нечем дышать, и даже слегка отталкивает. На миг скрещиваются взгляды, и Орсино поднимается с места. Разливает остывшее зелье по склянкам – над котлом, потому что заметно дрожат руки. А за спиной слышен звон металла. Орсино, наверно, никогда не поймёт, как ей удаётся так быстро управляться с доспехами. А Мередит уже проходит мимо – величавая, как святая. В длинной белой рубашке – он как-то подглядел: она оборачивает её вокруг бёдер и подтыкает со всех сторон, прежде чем одеваться дальше. Так что сейчас зрелище вызывает одновременно восторг и умиление. Он глядит, как Мередит ложится в его постель. Как небрежно хлопает рукой по месту рядом с собой. И это так… по-семейному, что даже горло перехватывает. Раздеться самому – минутное дело. Лечь рядом, осторожно обнять… – Ну и что же мы будем со всем этим делать? – Мередит его не отталкивает, но и отвечать на ласки не спешит. – Кое-кому надо перестать выделываться. И нет, я не о тебе. – Надо же. И как ты это обеспечишь? – а всё-таки она понемножку расслабляется под его прикосновениями. – Ну уж должны же меня послушать. – Скорее сядут на голову, – она рассеянно треплет его за ухом, будто неведому зверюшку. – Не все же такие, как ты. – А ты и рад. Слушай, как же я устала… – она склоняется ему на плечо. Её намёк он понимает мгновенно – и гладит её уже настойчивее, и пробирается под рубашку, и это снова священнодействие, будто в первый и последний раз. Мередит горяча на ощупь и слепяще хороша для взора. Но не даёт собой полюбоваться – тянет ближе, откидываясь на спину. Но если она и ложится сейчас под Орсино – то совершенно не собирается быть спокойной и безучастной. Она яростна, она задаёт ритм, она берёт всё от их близости. И это так прекрасно, что Орсино даже потом не уколет её: «Надо же, как кто-то устал!» В конце концов, будь она сверху – и впрямь вымоталась бы сильнее… Он отстаёт от неё на считанные секунды – и пропускает тот момент, когда ещё можно излиться не в неё. И остаётся лишь надеяться на окаянное зелье… Мередит только за уши треплет своего любовника – слишком хорошо, чтобы хоть чем-то возмущаться. Они заснут, привалившись друг к другу. Он положит её руку к себе на сердце – и она даже не возразит.* * *
Она уйдёт утром, ещё до свету, оставив на губах Орсино быстрый поцелуй, а в голове вопрос: зачем она облачается сейчас в свои доспехи, когда ей только коридор перейти – и она окажется в своих покоях? Видимо, нет, не ляжет уже, или так – вполглаза… Не будет же она снимать всё снова! Он-то попробует снова уснуть, но вряд ли что получится. Постель пахнет ею, на подушке осталось несколько золотых волос. И хочется зарыться в неё лицом и перебирать в уме все гадости, которые он ещё не сказал Мередит, хотя она заслужила. И все нежности, которые он не скажет ей никогда.