— Миленько, — оценивающим голосом оповещает Крис, плюхаясь на диван. Туда, где сидела я минутой ранее.
Я подавляю вздох. Сил злиться на него уже нет, но и отвечать я не намерена. Подхожу к столику и захлопываю крышку ноутбука, пока Фальверт не успел ничего прочитать. Потом забираю свой стакан с виски и иду к барной стойке, чтобы налить еще.
— Будешь? — спрашиваю ради приличия, указывая на початую бутылку Блэк Лейбла. Крис кивает.
Разливаю алкоголь по стаканам, закидываю немного льда и возвращаюсь к мужчине. Сажусь напротив и по столику отправляю ему бокал.
— Зачем ты пришел? — спрашиваю прямо, чтобы поскорее выпроводить его из квартиры.
Присутствие Криса давит на меня. Сильнее, чем где-либо еще. Странно видеть его здесь, в моей квартире. Моем тайном убежище. Фальверт разваливается на диване, словно готовясь к длинному диалогу. А я мысленно молюсь, чтобы он поскорее ушел. Мне и без него было плохо. Не хочу. Не могу его здесь видеть. Боже, надо было просто захлопнуть дверь.
— Я понимаю, что тебе хочется поскорее выставить меня, но не надейся сильно, — словно читая мысли, выдает Крис.
— Зачем ты пришел? — повторяю еще раз, игнорируя слова мужчины. Бесполезно реагировать, только разозлюсь. А с ним любое проявление моей злости — это слабость.
— Что бы отдать тебе это, — Крис кидает коробку, с которой пришел, и она падает мне на колени.
Отставляю стакан с виски на столик, перед этим сделав большой глоток. Янтарная жидкость обжигает горло и попадает прямиком в желудок, даря, хоть ненадолго, блаженное спокойствие. Пару секунд рассматриваю картонную коробку размером с кирпич. На ней какие-то надписи, наклейки. Сверху остались кусочки скотча с эмблемами почтовой компании. Но она вскрыта, значит Фальверт уже просматривал содержимое. Я хмурюсь, но все равно открываю коробку. Внутри лежат какие-то бумаги, свернутые в трубку и перевязанные лентой. Разворачиваю их и еле подавляю удивленный вздох.
Это тексты. Мои тексты, которые возникали в моей голове абсолютно внезапно на протяжении двух лет нашего брака. Я записывала их везде, на каждом листе, что попадался под руку, а потом забывала о них. А он — нет. Смотрю на свернутые бумаги и понимаю, что Крис собирал их. Складывал их, хранил где-то каждый листок с записями, фразами, парами рифмованных строк или несколькими полноценными абзацами. Да, это копии. Всего лишь чертовы копии, но на них очень четко виден мой почерк.
— Ты хранил это? — спрашиваю с нотками недоверия в голосе, подняв взгляд на Криса. Он едва заметно кивает. — Зачем?
— Пытался понять, о чем ты думала, — спокойно отвечает он.
Я не понимаю, что значит его фраза. Как понять? И для чего? Зачем было хранить все это столько лет?
Взгляд снова упал на листы.
All you have to do
Is stay a minute
Just take your time
The clock is ticking, so stay
All you have to is wait a second
Your hands on mine
The clock is ticking, so stay
Так было написано на одном из них. Размашистая надпись, качающиеся из стороны в сторону буквы. Я помню это. Накидала пару строк на листе, когда Крис уезжал из дома в очередной тур. Правда, сейчас… эти слова приобрели совершенно иной смысл. Наверное, именно это я хотела сказать ему три года назад. Попросить остаться хоть на секундочку и дать шанс объяснить. Поговорить. Просто поговорить.
Черт… В эту секунду мне хотелось, чтобы Крис убрался. Ушел. Именно сейчас. Потому что гребаные слезы подступали к глазам. Воспоминания о тех днях всплывали в голове яркими вспышками. Снова и снова.
Не смей реветь, Чарли. Не вздумай. Не при нем. Фальверт больше никогда не увидит моих слез.
Стараясь гнать мысли прочь, перевернула лист. На другом клочке бумаги были другие записи. И на следующем. Вся эта стопка была исписана моим почерком. И я помнила каждый раз, когда делала их. Воспоминания накрывали с головой и потом я уже не замечала Криса. Забыла о нем и обо всем прочем. Была лишь я и те моменты, которые заново оживали в сознании.
Крис
Многим моим поступкам, особенно в последние пять лет, нет объяснения. Это один из них. Я не знаю, зачем пришел к Чарли. Нет ответа на этот вопрос. Я весь чертов день заново перечитывал ее тексты, анализировал, разбирал. И все время пытался понять ее. Почему так, в какой момент она сделала ту или иную запись. О чем она думала. Но все было бестолку. Этот пазл никак не складывался в моей голове.
Этим вечером я не спускался в бар. В моей крови не было ни грамма алкоголя. Какие-то неведомые силы просто потянули меня к ней. И я приехал. Вытряс адрес из ее полусонного продюсера и просто приехал. Хотя трогать ни в чем неповинного мальчишку не было смысла, потому что, как выяснилось, Джек и без того знал, где живет Чарли. Он не сказал этого, но я все понял в тот момент, когда охранник с опаской и неодобрением взглянул на меня. Знал, что они все еще дружат. И мой собственный водитель пытался защитить Вестман от меня. Но не вышло. Я все равно оказался здесь.
Сначала, я хотел просто поговорить. Черт, просто поговорить. Но как только копии записей оказались у Чарли, и она начала их читать, все слова испарились. Оригиналы оставил у себя — не знаю почему. Впрочем, это ни на что и не влияло. Я сидел молча и просто смотрел. Следил за мимикой лица бывшей жены и…
Не могу описать то, что творилось у меня внутри. Я просто впитывал, как губка, каждую черточку ее лица. Каждую эмоцию, что отражалась на нем, пусть она и пыталась ее подавлять. Мы сидели в полной тишине, но казалось, что Чар не замечает меня. Она с головой ушла в воспоминания. На ее губах то мелькала улыбка, то гасла. Перечитывая каждую запись, она реагировала по разному. Для Чарли не существовало ничего, кроме этих листов. А для меня — ничего, кроме нее.
Сам и не заметил, как задержал дыхание, глядя на нее. На чистые, искренние эмоции, что отражались в глазах моей бывшей жены. И здесь я понимал, как же много она скрывала, как же много всего подавляла, прячась за своей злостью. Сам того не осознавая, именно это я хотел получить за счет того альбома. Ее эмоции — чистые, не наигранные. Настоящие. Я хотел увидеть ту Чарли, которую знал. Которую когда-то смог по-настоящему полюбить. Но все оказалось куда проще.
Мне показалось, что сердце перестало биться в тот момент, когда по ее щеке скатилась слеза. Маленькая, еле заметная капля потекла вниз по впалой щеке, прошлась по подбородку и упала на лист. За ней полетела еще одна. И еще. Чарли плакала беззвучно, почти не дышала. Похоже, она не замечала слез на своих щеках. Но их видел я. Впервые за три чертовых года она открылась. Она заплакала при мне. И в этот момент все внутренности болезненно сжались.
Я вспомнил, как мысленно молил ее на последнем слушанье в зале суда пролить хоть слезинку. Одну единственную слезинку. Мне хватило бы этого. Хватило, чтобы прекратить весь этот цирк, взять ее на руки и увезти домой. И пусть она бы там била меня, кричала, ненавидела. А я бы извинялся миллионы раз. Но мы бы избежали этого ада. Эти три адских года прошли бы мимо нас. И однажды… я бы получил прощение за то, что не поверил ей. За то, что бросил. За все, что успел натворить. Чарли осталась бы со мной. И больше ничто и никогда не затуманило мой рассудок, не позволило мне предать ее.
Но этого не случилось. Она не всплакнула тогда. Но плакала сейчас. И я не знаю, как. Почему. Но видел, что ей больно. Она мучилась все эти годы не меньше меня. Чарли страдала. Страдала, черт все подери. И эта мысль убивает меня.
Я в деталях помнил тот день, когда Винс принес мне доказательства ее неверности, ее измены. Злость захлестнула меня с головой. Я не думал, не соображал. И мне понадобилось три года, чтобы наконец услышать и вспомнить все, что тогда говорила мне Чарли.
Пожалуйста, Крис. Неужели ты действительно веришь, что я могла изменить тебе?! Я люблю тебя…
…тебя пытаются развести, как мальчишку! Я даже знаю, кто.
Она говорила мне. Открытым текстом говорила, что это не она. Не ее фотографии. Но из-за злости, из-за своей слепой ярости я не понимал ничего. Не слышал и не воспринимал. Чарли молила поверить. А я этого не сделал.
Я понял только сейчас. И суть тех сказанных ею слов пришла ко мне только сейчас. У меня нет доказательств того, что девушка на фото — не Чарли. Весомых нет. Но я вижу ее! Я знаю ее и понимаю. И только сейчас… сейчас, черт возьми, начинаю верить. Просто хочу поговорить и понять, что произошло.
Прихожу в себя, только когда ощущаю влагу на щеках. Это слезы. Мои. Последний раз плакал почти двадцать лет назад, когда не стало моей мамы. А сейчас я понимаю, что потерял жену. Единственную любимую мною девушку. И, возможно, если она не захочет говорить, не захочет прощать… потерял навсегда.
Встаю, проводя запястьем по щеке и стирая влагу. Чарли сидит всего в нескольких шагах от меня. Но они даются мне с трудом. Сокращая расстояние между нами, я понимаю, что придется преодолеть пропасть, чтобы вернуть ее. Но выбор у меня не велик, потому что без нее жить я больше не намерен.
Подхожу к девушке и усаживаюсь на корточки возле ее ног. Чарли не видит меня. Но по ее щекам все еще текут слезы. Поднимаю руку и стираю их, касаясь холодной, впалой щеки. Ее кожа бледная. Почти мертвецкого цвета. Сама она — худая. Очень. Настолько, что сердце сжимается. Я тому виной. Из-за меня эта девушка стала лишь отдаленно похожа на мою Чарли, а в ее глазах плещется столько боли…
От прикосновения, Чарли дергается и поднимает голову. Я смотрю в ее глубокие, серые глаза и понимаю, что тону в них. Боже, сколько раз они мне снились. Я называл их собственным проклятьем. А сейчас боюсь, что больше никогда не смогу увидеть. Чарли смотрит на меня и не понимает, что происходит. Касаюсь ее щеки ладонью и она… трется об нее, словно кошка. Закрывает глаза и наслаждается теплом моей кожи. Она не злится. И не отстраняется. Но на ее лице отражается боль. Слезы продолжают течь из глаз, но Чарли больше не пытается их сдержать.
— Прости меня, — сдавленно шепчу. Настолько тихо, что боюсь, вдруг она не услышит. Но Чарли слышит. Она открывает глаза и смотрит с непониманием, однако в них есть и что-то, похожее на… надежду. Поэтому я повторяю: — Прости.
Осторожно беру ее за руку и тяну вниз, сжимая в своих объятьях. Прижимаю к груди и боюсь, что она попытается вырваться. Но Чарли не делает ничего. Она просто молча сидит на моих коленях и лишь потом… обнимает в ответ. Прижимается ближе. Жадно вдыхает мой запах. Ей страшно. Страшно доверять мне; страшно, что это лишь шутка или насмешки ее разума. Она боится, что все это исчезнет в один миг. Так же, как и я.
Утыкаюсь носом в изгиб шеи и жадно вбираю в легкие ее запах. Ментола, виски и самой Чарли. Это мой собственный сорт чертовой наркоты. Я морально погибал без нее эти три года. Самых отвратительных, адских три года. Но сейчас получаю свою «дозу» в полном объеме, ощущаю, как тепло разливается внутри. Будто оказываюсь дома.
Она — мой дом.
— Я никогда не изменяла тебе, — тихо, совсем тихо всхлипывает она. Я чувствую, как хрупкое тело Чарли дрожит под моими пальцами. — Это Винс. Он все устроил.
— Я знаю, слышишь? Я знаю, — аккуратно поглаживаю девушку по спине. — Прости меня, Чарли. Умоляю, прости. Прости, что не поверил. Я предал тебя, милая. И готов потратить всю жизнь, чтобы добиться твоего прощения.
— Не надо, — снова всхлип, только еще тише. — Пожалуйста, не надо. Я не могу. Я не хочу….
Мое сердце перестало биться. Она не хочет меня простить. И имеет все основания на это. Мне самому хочется удушиться от осознания, сколько боли я причинил ей. Но я не могу сдаться. Не могу больше жить без нее.
Хочу сказать, что все исправлю. Что постараюсь. Но слова застревают в глотке, когда она произносит едва слышно:
— Я была беременна, Крис. Узнала в
тот день. И потом не пришла на одно из слушаний, потому что…
Снова всхлип. И я заканчиваю фразу сам.
Потому что потеряла ребенка.
Если ад существует, то вот он. Мой персональный ад.
В голове лишь одна мысль.
У меня мог быть ребенок. Ребенок…. Чарли носила в себе нашу совместную плоть и кровь. Моего ребенка! Но он умер. Умер из-за меня.
Я убил своего сына или дочь. Его нет из-за меня и только из-за меня. Сам даже того и не зная, потому что я — эгоистичный ублюдок. Подлая тварь, предавшая собственную жену.
Я выпал из реальности. Выпал из сознания. Пришел в себя, лишь когда Чарли заерзала. Она попыталась вырваться из моих объятий. Она хотела уйти, снова хотела сбежать, закрыться от меня. Это отрезвило, привело в чувство. И вместо того, чтобы отпустить, сжал ее еще крепче.
— Мы все исправим, слышишь? Мы с тобой. Вместе, Чарли, — шептал, прижимая ее к себе. — Я обещаю.
Девушка слушала меня и успокаивалась. Не вырывалась, а расслаблялась. Она хотела этого. Хотела быть со мной. Хотела все исправить. Чарли не желала уходить, а я не мог отпустить.
Мы просидели на полу долго. Час, а может и два. Мои ноги затекли, руки обмякли. Но я все еще держал девушку в объятьях и раскачивал вперед-назад, убаюкивая. И она уснула. Засопела в моих объятьях, обдавая шею теплым дыханием. Лишь тогда я смог встать.
Чарли не проснулась, ни когда я поднимался, перекладывая ее поудобнее. Ни когда нес в спальню. В коридоре была лишь одна дверь, поэтому я и решил, что она ведет туда, куда мне нужно. И не ошибся. Уложил ее хрупкое, невесомое тело на мягкую простынь и стянул домашние штаны, оставив Чар в одной футболке и нижнем белье. Выпрямившись, провел по ее щеке и хотел отойти, чтобы снять одежду с себя и написать Джеку. Но вокруг моего запястья вдруг сомкнулись ее тонкие пальцы.
— Не уходи. Пожалуйста, не оставляй меня.
Ее голос был тихим и хриплым. Чарли почти умоляла меня об этом.
— Не уйду, — пообещал, целуя бывшую жену в макушку и забираясь на кровать рядом.
Аккуратно снял с себя футболку и откинул ее в сторону. Напечатал сообщение Джеку, выключил телефон и, прижав Чарли к себе, осторожно укрыл нас одеялом.
Той ночью я не спал. Да и не планировал. Рассматривал Чарли при свете луны. Думал. Или просто боялся, что если усну, она снова исчезнет и испарится. Она прошла слишком много. И все по моей вине. Я осознавал, что мне нет прощенья. И если она не сможет простить меня никогда, это будет правильно. Но молился… молился о том, что Чарли сможет дать мне еще один шанс. Шанс, который я больше не упущу.
Я верну ее. Верну в свою жизнь. И исправлю все, что сделал.
