«Каждый человек по-своему не понимает своего счастья...»
Эльчин Сафарли
Он встал, оставив бутылку, развернулся к нему на носочках и вновь натянул на себя эту противную улыбку. Достоевский был спокоен, но его холодный взгляд выдавал всю накопившуюся злость. Дазай это заметил и рассмеялся. — Что ты тут забыл? Неужели я опять что-то сделал не так? — шатен наигранно задумался. — Да вроде нет, наоборот, выполняю твое желание. Не лезу ни в твою личную жизнь, ни в твои дела… Так ведь ты мне сказал. — Я был не прав, признаю. Прости меня, — Фёдор немного запнулся, всё-таки извиняться в такой форме он не привык. — Пх, да к чёрту мне твои извинения, Достоевский! — Осаму сдержал истерический смех. — Ты лучше скажи, как там твоя Аннушка? Из его уст её имя звучало ещё более отвратительно. — Плохо, — сухо ответил брюнет. — Оу, и чего же так? Неужто отвергла тебя? — Дазай издал смешок. — Неудивительно. Фёдор промолчал. Он смотрел на то, как Осаму ходил по краю крыши, покачиваясь и внутри себя проклинал за то, что довёл его до такого состояния. Бинтованный посмотрел вниз и через несколько минут с улыбкой произнес: — Федь, давай совершим двойное самоубийство? Дазай даже опомниться не успел, как его потянули за воротник пальто и откинули подальше от края крыши. Он посмотрел снизу вверх на Достоевского. Откуда у него столько сил? Осаму не понимал, что вообще происходит сейчас. Голова кружилась то ли от выпитого виски, то ли от столь чарующего взгляда фиолетовых глаз. На фоне ночного неба они казались ещё красивее. Парень усмехнулся от мысли, что хочет чаще видеть Фёдора злым. Такой грозный и холодный, хоть и выглядит худым и болезненным. Достоевский — раскат грома средь ясного неба. Он зло в чистом виде, монстр, дьявол под маской святого. Дазаю всё это нравилось. Его будоражило лишь от одной мысли, что вся эта игра в дружбу перейдет во что-то большее. — Тебе не понравилось мое предло… — сильный удар по лицу заставил заткнуться Дазая и явно осмыслить произошедшее. — Двойное самоубийство?! — резкий крик Фёдора ошарашил Осаму. Брюнет взял его за воротник пальто и сильно встряхнул. — Да, может быть я высокомерная мразь, но ты… что ты из себя возомнил?! О чём ты вообще думаешь, придурок? Вот это ты из-за меня сделал? Достоевский закатал рукав пальто и указал на свежие бинты. Дазай молчал и непонимающе смотрел то на парня, то на руку. Ему не до конца было понятно почему Фёдор кричит. Из-за каких-то глупых царапин или из-за этого дурацкого предложения? Он кивнул. Будто от его ответа что-то изменится… — Тц, влюблённый дурак… — парень отстранился от шатена и подошёл к краю крыши, чувствуя на себе удивлённый взгляд. — Откуда ты знаешь? — тихо и так неуверенно спросил Осаму, прожигая взглядом спину юноши. — Я знаю даже больше, чем ты думаешь, — усмехнулся Достоевский и посмотрел вниз. Высоко, однако. Тихий смех сзади его порадовал. Приближающиеся шаги немного напугали, поэтому пришлось развернуться. Вдруг этот сумасшедший в бинтах решит его столкнуть. Вид у Дазая похуже, чем у Гоголя в понедельник. — И когда ты об этом узнал? — Давно. — Как давно? — С класса седьмого. — Чё? — Шучу. Фёдор улыбнулся и вновь посмотрел на небо. Осаму встал рядом. — Извинись перед Софией, ты её чуть до инфаркта не довёл. — Дазай на это лишь хмыкнул. — Ну, думаю, одними извинениями тут не отделаешься. — Он посмотрел на хмурого Достоевского. — Купи ей вино или что-то такое. — На этом разговор прервался. Они молча стояли, рассматривая небо и слушая ветер. Нужно было привести мысли в порядок, да и просто успокоиться. Шатен всё не мог перестать улыбаться. Сейчас на душе было намного легче. Ком в горле исчез, мысли теперь не так давили и даже дышать стало проще. Он надеялся, что его примут таким, какой он есть. Надеялся, что теперь от него не уйдут. «Почему ты ушла от нас?» «Почему бросила меня?» — Странно, наверное, мечтать о таком, но я так хочу стать счастливым. — Дазай прервал тишину первым. Его мысли путались, и он даже не до конца понимал о чём сейчас говорит. — Так по-детски, не правда ли? Фёдор качнул головой в знак несогласия. — Нет, не по-детски. Ты можешь стать счастливым, однако… — Достоевский развернулся и размеренным шагом направился к выходу, — не со мной. Осаму словно кипятком ошпарило. Он бросился к Фёдору и, остановив его, развернул к себе. — Почему? Почему ты так решил?! — брюнет удивился, увидев испуг на лице Дазая. — Ты и сам знаешь ответ, Дазай, — серьёзно ответил Достоевский. — Это ребячество! — Но ты ведь только что… — парень нахмурился и сжал запястье Фёдора. — Нет, ты меня неправильно понял. Мечтать о том, чтобы стать счастливым и думать, что станешь счастливым со мной — разные вещи. Я не тот, кто сможет подарить тебе «счастье», поверь. — Осаму как-то странно дернулся и сделал шаг назад, отпустив руку. Вновь повисла гробовая тишина. Карие глаза стали темнее и печальнее. Можно было даже разглядеть в них ту смертную тоску, которую Дазай так профессионально прятал. Он хотел задать Фёдору один единственный вопрос и решить всё здесь и сейчас, но прекрасно понимал, чем это закончится. — Дай мне время, — Достоевский говорил тише обычного, — дай подумать. Я не смогу дать тебе сейчас ответ. — Хорошо. — Бинтованный вздохнул и потёр глаза, чтобы прогнать сонливость. — Я устал. — Я знаю, Осаму, знаю…