Кравец

На въезде на 880-й его подрезал какой-то придурок, оглушил, ослепил, окатил водопадом дождевых искр. Алекс инстинктивно бросил машину вправо, чудом не врезавшись в ограждение, с хрипом выплюнул пару ласковых сначала по-русски, потом по-английски. Острые мурашки побежали от кончиков пальцев до плеч, мгновенно выбросившийся в кровь адреналин прогнал тупое оцепенение. Нет, с этим надо завязывать. Работать по двенадцать часов в сутки семь дней в неделю — этого ни одна лошадь не выдержит. Разве это жизнь? Блядь. Fuck. Чёрная лента скоростной трассы легла под колёса, мерное шуршание дворников немного успокоило разыгравшиеся нервы. Придавила пыльным одеялом усталость, серой дымкой заволокла ночную темноту на пределе зрения. Алекс не замечал дороги. Его серая «Хонда» плыла по мокрому асфальту, фары встречных машин разбивались о лобовое стекло на тысячи дождевых осколков. Он сделал музыку погромче, не хватало ещё заснуть за рулём. А что, может, и неплохо бы. Мила получит страховку и наконец вернётся в свой родной Николаев. В самом деле, если Алекса не станет, кого же тогда ей винить в загубленной жизни, в том, что её, такую бедную невинную овечку, увезли на чужбину, оторвали от корней, заставили жить среди чужих людей. За пять лет она так и не выучила английского. Русские газеты, русские сериалы, русские друзья. Да он и сам не успел почувствовать эту страну и её людей, не сумел пустить корни в её неприветливую каменистую землю. Для этого надо было если не родиться здесь, то хотя бы пережить, пропустить через себя холод океанской волны и жар беспощадного солнца, лихорадочный фанатизм отца Хуниперо Серра и боль погубленных им робких олоне, отчаянную храбрость первых поселенцев, пыль их кибиток, снег и лёд неприступных перевалов, мрачную трагедию отряда Доннера и упрямый дух золотоискателей, тысячу раз обманутых, тысячу раз правых, непобеждённых, восстающих из мёртвых, чтобы разменять обагрённое кровью золото на дешёвые погремушки видимого успеха*… Но история этой земли представлялась Алексу не рекой, пусть неглубокой, но мощной и быстрой, а нагромождением сухих фактов и безликих дат, которые ничего не давали его иссушенной душе и не откликались в ней ни болью, ни гордостью. Он ощущал себя холодным и спокойным, никому не нужным и ни в ком не нуждающимся. Даже в Миле. Особенно в Миле. Он помнил ту вечеринку на третьем курсе, когда она сама подошла к нему. Помнил её взгляд, жёсткий и решительный, совсем не подходящий к кокетливой улыбке, к словам лёгкого, ни к чему не обязывающего флирта, к ласковой ладошке на предплечье, от которой встала дыбом шерсть и прошла по телу горячая волна. На ней был мягкий кашемировый свитер, а под ним — чёрный кружевной лифчик, а под ним — круглые и упругие груди, такие белые в полутьме незнакомой комнаты. В тот вечер они ограничились голодными поцелуями, лаской нетерпеливых ладоней. Секс случился у них позже, много позже, когда они уже подали заявление и поехали в Николаев знакомиться с родителями Милы. Он не настаивал, он до конца не мог понять, что эта яркая, смелая женщина нашла в нём, простом студенте, ни рожи, ни кожи, ни влиятельной семьи. Среднего роста, белобрысый да светлоглазый, таких из дюжины двенадцать. Такого поставь у белой стены и не разберёшь, где кончается стена и начинается он, Саша Кобрин. Когда она опаздывала на свидания, он говорил себе: «Вот оно. Она никогда не придёт». Эта странная придурь прошла. И тогда в горько-сладкой смеси обиды и облегчения проскальзывала мысль, что всё теперь будет по-прежнему и жизнь вернётся в обычное русло, как река, опомнившаяся после ледохода. Но по-прежнему уже не было ничего. В их старой квартире с лепниной на высоких потолках и дурацкой планировкой появилась новая женщина, и всё невеликое пространство заполнила запахом своих духов, звуком своего голоса, журналами с яркими обложками, чашками с отпечатками помады, тюбиками крема, тапками со стоптанными задниками, недопитыми банками фанты… А также постоянными мелкими стычками с родителями, переросшими в вялотекущую, но никогда не прекращающуюся войну. На фоне военных действий померкли другие события удручающе обыденной жизни: защита диплома, первая несерьёзная работа, первый серьёзный проект. Алекс вроде бы и хотел как-то определиться, построить планы на будущее, в котором нашлось бы место и Миле, и карьере, и ему самому, а также дому, детям и собаке, но дни шли и сливались в месяцы, и отсчитывали годы куранты на башне, а ничего не менялось. Предложение американского партнёра сменить работу и место жительства показалось ему богом посланным решением проблемы. Они с Милой уедут и будут жить отдельной семьёй, он сумеет её обеспечить, а его самого ждёт интересная работа, карьерный рост, новые технологии. Всё сбылось и не сбылось. То есть каждый пункт намеченного плана выполнился в точности, но вот только сам план не привёл к тому, ради чего всё затевалось. Пришлось признать: счастья не было. Работа, семья, дом в предместье, приличная зарплата были, а вот счастья не было. Была усталость, вина и череда одинаковых дней, похожих на ночную дорогу, размазанную по мокрому асфальту. А детей и собак уже не слишком-то и хотелось. Хотелось избушки в горах, леса и лодки на тихом озере, и чтобы на десять миль вокруг — никого… Дорога показалась Алексу слишком длинной. Она змеёй извивалась под колёсами, блестела влажной чешуёй, тихо шипела и подрагивала. На обочине вылетали из темноты указатели, зелёные, с едва различимыми надписями, какое-то время бежали рядом с машиной, потом отставали, терялись в мире, оставшемся позади. Вот большой птицей с распростёртыми крыльями выпорхнул на дорогу знакомый: «Мост Сан-Матео 2.5 мили». Значит, и эта дорога рано или поздно закончится. Каждый день одна и та же, ведущая в никуда, закольцованная в дни и ночи бесконечно серой жизни. Что же пошло не так? Где он ошибся, где свернул не туда? На мосту ветер жёсткой ладонью толкнул пассажирскую дверь, дождь хлестнул с новой силой, рассыпал по крыше железную дробь. Бледные кляксы фонарей побежали вдоль дороги, отгораживая чёрное шоссе от чёрной воды залива. Странно, ему казалось, что фонари на мосту жёлтые, тёплые, а не мертвенно-неоновые, будто заглянувшие в будущее из далёких восьмидесятых. Он вспомнил неоновые лампы школьных коридоров, их беспощадно яркий свет, нервный, как будто всегда немного подрагивающий. Алекс протёр усталые глаза. Что только не померещится на ночной дороге, что только не вспомнится. Скорее бы в постель. Мила, конечно, не дождалась и ужином не озаботилась. Но есть не хотелось, а ведь он даже не помнил, что ел на ланч, да и ел ли что-нибудь. Нет, надо искать другую работу. Грин-карта у него давным-давно есть, ничто не держит его в «ЛайфТеке». Кроме привычки, сработавшейся команды, знакомых стен. Кроме благодарности за то, что заметили его, рядового программиста из Киева, нашли ему место в сердце Кремниевой долины, сделали ту же грин-карту… Задумавшись, чуть не пропустил свой выход с фривея. Почти пять лет он ездит по одной и той же дороге, всё на автомате, а вот поди ж ты. В темноте, за плотной завесой дождя, в отупении угрюмой усталости всё казалось немного искажённым, не совсем знакомым. Красный глаз светофора, он всегда был такой мрачный, будто пульсирующий болью нарыв? А эта заправка с белой рифлёной крышей, словно сошедшая с фото пятидесятых, она всегда здесь была? Как он её раньше не замечал? Вздор это всё, спать, спать… Завтра пойдёт на работу позже, к десяти. И пусть кто-нибудь только попробует, пусть только рот откроет. Тихая улица, на которую он свернул с проспекта, изогнулась под странным углом. Справа показался сплошной забор, неровно покрашенный белой краской. «Ремонт у них, что ли?» — подумал Алекс, но по-настоящему удивиться не успел. Ещё один поворот, знакомые белёсые стволы старых платанов. Все дома на их улице похожи, в темноте он пару раз проезжал свой, разворачивался на перекрёстке возле школы. Странно, он никогда не замечал, что окна первого этажа школы арочные, какие-то даже готические. Что за странная придурь? Развернулся, поехал медленно по своей стороне улицы. Мимо тёмного сквера, мимо дома с пышным розовым садом, неразличимым в темноте. Разве там не было маленьких уютных фонарей? Мимо соседского дома с причудливо подрезанными кустами… Алекс остановил машину. С тугим комком в горле, с тошнотворным чувством ускользающей из-под ног земли вышел под мелкий дождь. Его дом, скромный, но приличный, купленный в кредит два года назад, собственными руками покрашенный прошлой весной, показался ему странным. Что-то было с ним не так. Алекс прошёл по вымощенной красным кирпичом дорожке, остановился у двери. Огляделся. Не так было всё. Другой была дверь. Вставки матового стекла поблёскивали незнакомым узором. Массивная бронзовая ручка значительно уменьшилась и поблёкла. Алекс огляделся. В дымке дождя декоративная беседка с вьющейся розой, тёмные окна, даже чёрный почтовый ящик с номером 669 казались вполне знакомыми, но всё же немного неправильными. Как будто он глядел на них через искажающее стекло. Как на одной из этих хитрых картинок, где нужно найти различия, когда глаз не фиксирует детали, но лишь отмечает странную неправильность изображения. Пошарил в кармане, нашёл ключи, подрагивающей рукой попытался вставить ключ в замок. Почти не удивился неудаче. Присмотрелся к связке. Подавив панику, с тупым упрямством попробовал каждый ключ. Не подошёл ни один. Алекс сел на влажное крыльцо, нащупал в кармане куртки пачку сигарет и зажигалку. Затянулся горьким дымом глубоко, до головокружения, до рези в горле. Маленький огонёк сигареты показался чем-то почти родным. Что же происходит? Надо мыслить логически. Скорее всего, он сошёл с ума. Может быть, если ему удастся выспаться, отдохнуть, поесть, это странное безумие пройдёт. Или же нужно пойти к психиатру, к хорошему психиатру, который выпишет ему таблеток… Но что же делать сейчас? Вот прямо сейчас? Огонь докуренной до фильтра сигареты обжег губы. Алекс отбросил окурок, растоптал его, будто ядовитое насекомое. Как он мог забыть: ведь он уже года три не курит! Откуда у него могут быть сигареты? Что же с ним происходит? Решительно встал, зачем-то пригладил ладонями мокрые волосы, вытер руки о влажные джинсы. Нажал на кнопку звонка, одновременно своего и чужого. Где-то в глубине тёмного дома раздалась переливчатая трель какой-то весёлой электронной птицы. Пока никто не открыл, можно ещё предположить, что Мила сменила звонок. Да, а заодно входную дверь, почтовый ящик и беседку. А также окна школы и фонари на мосту. В коридоре включился свет, просочился через стекло, упал на мокрые ботинки Алекса. Щёлкнул замок, и дверь распахнулась. Алекс ещё успел подумать, что район у них всё же очень спокойный, ночью открывают дверь и даже не спрашивают: «Кто там?..» Но в следующее мгновение мысль исчезла, оставив в мозгу гулкую пустоту: так поразила Алекса открывшаяся ему картина. В ярко освещённой прихожей стояла полноватая женщина среднего возраста, с коротким ёжиком сиреневых волос, одетая в байковый комбинезон, пригодный разве что для грудных детей. Алекс даже не представлял, что такое выпускают во взрослых размерах. Хозяйка, как и положено, опомнилась первой: — Вечер добрый. Вы к кому? Говорила она со странным акцентом, что для Кремниевой долины странностью не было. Алекс наконец собрался с мыслями: — Здравствуйте. Извините за поздний визит. Это Колдуэлл-Драйв, номер 669? — Колдуэлл-Лэйн, но да, 669. А вы к кому? — Город Белмонт? — на всякий случай уточнил Алекс. — Видите ли, это мой адрес. Мой дом. Я здесь живу… — Тат-тат! — воскликнула женщина, всплеснув округлыми руками. И повернулась куда-то вглубь дома с громким криком, ничуть не взволнованным, а как будто даже весёлым: — Педрам! Педрам, иди сюда, послушай этого человека! На её крик спустился со второго этажа мужчина с редкими светлыми волосами и заметным брюшком. На нём младенческий комбинезончик выглядел ещё более нелепо. Он молча уставился на ночного гостя, как будто ожидая от него какой-нибудь нелепой выходки и заранее её не одобряя. Алекс достал портмоне, вытащил водительские права и молча протянул их хозяину своего дома. Тот долго рассматривал карточку, перевернул её, зачем-то поглядел на свет. Потом обратился к жене: — Кервиг, ты когда-нибудь видела такую штуку? Теперь они оба изучали его права, как нечто невообразимое. Наконец, та, кого назвали странным именем Кервиг, подняла на Алекса по-детски круглые глаза: — Что это? — Водительские права. На них моя фотка и адрес, — проговорил Алекс, забирая карточку. Пока длился осмотр, он успел заглянуть в коридор. На противоположной стене висел пейзаж горного озера, а ведь у них с Милой на том же месте висела Венеция, да и люстра была не такая яркая, и на полу паркет, а не плитка. Его дом изменился. Но другого-то у него не было! — Тат-тат-тат, я звоню в полицию! — заявил круглый мужчина. — Шеш, Педрам, зачем? — залепетала Кервиг. — Мальчик ничего плохого не сделал, просто ошибся домом. Шеш-шеш… — Нет, пожалуйста, позвоните, — подал голос Алекс. Куда же ещё ему идти, если не в полицию. Сразу в психушку? Так он и адреса не знает… — Позвоните, я здесь подожду. Он снова уселся на ступеньки. Конечно, он будет ждать здесь, где же ещё? Дверь не-его дома оставалась открытой. Он ощущал с абсурдной ясностью, как эти два странных немолодых пупса глядят ему в спину. А потом на его плечи легло что-то вроде плюшевого одеяла, и Алекс спрятал лицо в ладонях. Этот день оказался слишком долгим, практически бесконечным, и Алекс не мог дождаться, когда же он закончится. А чем — уже неважно.