like a puppet loosely strung

Ему кажется, что он закрыл глаза только на секунду, когда Альфред настойчиво тянет его за плечо. — Мне жаль, мастер Брюс, но время, — скупо улыбается тот и, игнорируя все протесты, распахивает шторы. Удивительно мягкая осень, практически без дождей, с последними следами летнего тепла, была бы в другое время настоящим подарком; сейчас Брюс со стоном закрывает глаза сгибом локтя от слишком яркого солнечного света и надеется, что если притворится достаточно хорошо, то просто врастёт в кровать. Вот только дела не ждут; они никогда не ждут, и иногда Брюс хочет слиться со своей маской плейбоя целиком. Тогда можно было бы скинуть управление компанией на плечи совета директоров полностью и появляться там только для того, чтобы одобрить документы, которые никак не обойдутся без его подписи. Но взамен любые начинания — всё, что касается благотворительности, пожертвований, строительства новых школ и больниц, бессмысленных с точки зрения совета директоров трат денег — будет задушено в самом начале, задушено под бесконечными задержками, согласованиями и и отказами. Только эта мысль заставляет его наконец двигаться — откинуть одеяло, всё ещё хранящее тепло его тела, скинуть ноги с кровати. Альфред тихо двигается за спиной, и Брюс невольно прислушивается к каждому его движению, даже несмотря на то, что наизусть знает привычную рутину. Он заставляет себя вырваться из дремотного транса и наконец встать на ноги. Тело настойчиво напоминает о своих нуждах — и Брюс проводит рукой по лицу, окончательно стирая сонную муть и направляется в ванную. Из зеркала на него смотрит незнакомец. Или, так можно было бы посчитать, не будь Брюс так привычен к бессонным ночам и навалившимся проблемам. Поэтому своё отражение он разглядывает скептически, но без лишних эмоций — и круги под глазами, и исперещённые капиллярами белки он видит слишком часто. На долгую секунду он задумывается о том, чтобы воспользоваться консилером и каплями в глаза, но потом отметает эту мысль. Для его прикрытия будет удобнее оставить всё как есть; в конце концов, половина высшего света Готэма видела, как «он» вчера напивается до полусмерти, так что его внешний вид сейчас вполне ожидаем. И неважно, что на вечеринке был кто-то другой. Общественные ожидания лучше не подводить. Поэтому он только умывается — тщательно, стараясь внушить телу через холодную воду, что настало время подтянуть резервы, сколь мало бы их не осталось. Когда голова остаётся такой же ватной, Брюс не удивлён — ему нужно что-то большее, чем простое умывание. Но времени на это нет. Его едва ли хватает на то, чтобы открутить вентиль холодной воды и засунуть голову под струю. Старый трюк, не сказать, чтобы эффективный, но туман в голове рассеивается слегка; достаточно, чтобы Брюс мог держать глаза открытыми и не пытался приложиться щекой к любой мало-мальски горизонтальной поверхности. Отдельным плюсом выступает то, что мокрые волосы поддаются укладке покорнее, и ему хватает всего пары движений смазанных воском пальцами, чтобы на голове воцарилось хотя бы подобие порядка. Брюс задерживается перед зеркалом ещё на мгновение, проводит кончиками пальцев по щетине на челюсти и со спокойной душой решает, что сегодня бриться не будет. Нет не только времени, но и желания — одна мысль о том, чтобы водить бритвой по коже вызывается волну такого отвращения, что никакое количество воли не заставит его этим заниматься. Домашнюю одежду — мягкую и разношенную, приятно свободную везде, где надо — Брюс скидывает неохотно. И с ещё большей неохотой вдевает руки в рукава рубашки, отглаженной до хруста, белоснежно-белой. Галстук, заботливо выложенный Альфредом на кровать, он игнорирует вовсе, вместо этого оставляя расстёгнутыми две верхние пуговицы. В конце концов, это не собрание всей верхушки «Уэйн Энтрепрайз», которое требует до мельчайшей детали выверенного костюма, а всего лишь встреча с Люциусом, который переживёт, если Брюс не станет следовать дресс-коду до последней буквы. Пиджак давит в плечах — даже несмотря на то, что подогнан по фигуре и не должен ощущаться вовсе. Брюс разминает шею, одёргивает полы пиджака и с неудовольствием понимает, что перетруженные мышцы начали отекать. Ещё хуже, что случайная балка очередного склада — и почему всегда склады? — обрушилась ему на спину. До пусть и короткого, но всё же сна, Брюс и не подозревал, что у этого могут быть последствия. Сейчас же каждое движение шеей и плечами отдаётся короткими, резкими вспышками боли где-то около седьмого позвонка, которые он может игнорировать. Но не хочет. В холл он спускается без лишней спешки — до назначенного времени ещё больше получаса, вполне достаточно времени, чтобы добраться до центра Готэма. Час-пик уже схлынул; обычное затишье семи часов вечера, когда ещё слишком рано, чтобы тусовщики и преступники наполнили улицы, но достаточно поздно, чтобы белые и синие воротнички расползлись по домам. Привычное сосредоточение вытесняет усталость — и пусть Брюс знает, что это ненадолго, всего на пару часов, сейчас ему хватит и этого. В конце концов, если отец и научил ему чему-то, так это тому, что дела всегда должны решаться вовремя, без задержек и проволочек. У подножия лестницы его уже встречает Альфред, собранный и спокойный и ни словом ни обмолвившийся об отсутствии галстука. Вот только Брюс видит неодобрительно вскинутые брови всё равно и игнорирует их точно так же как и галстук минутами раньше. Он только молча протягивает руку, и Альфред точно так же молча вкладывает в неё ключи. По знакомому брелку Брюс понимает, что сегодня он выделяться не будет — невзрачный чёрный седан был куплен именно для таких случаев, когда скорость и спокойствие были гораздно важнее статуса. — Машина стоит у дверей, мастер Брюс, — озвучивает очевидное Альфред. Только от него это звучит больше как вопрос; он явно медлит, желая сказать что-то ещё, и Брюс в свою очередь застывает на месте, не двигаясь с места. Он уже почти готов сделать вид, что ему показалось, когда Альфред говорит тихо, без привычной уверенности: — Если это всё-таки очередная попытка вас подставить, — слова падают словно камни, один за другим, — может быть, стоит учесть прошлые ошибки? В ответ Брюс только молчит. Он помнит своё, если разобраться наивное, желание навсегда отсечь от себя Брюса Уэйна — словно так можно заставить застарелую боль и тоску оставить его в покое. Он помнит, как ещё очень давно, после смерти родителей посчитал, что от привязанности и любви ничего хорошего ждать не стоит. И как всё равно раз за разом открывал сердце, невыносимо тоскуя по хотя бы подобию тепла, которого ему всегда не хватало. Все его ошибки — оттуда, все его просчёты и промахи — от неумения представить, что, возможно, чувства людей стоит принимать в расчёт. — Я больше не тот Брюс, — говорит он наконец вполголоса и подкидывает ключи в руке. — И прошлых ошибок не повторю. — Если это действительно Томми, — Альфред вздыхает и поправляет сам себя, — если это Тихо… — Тебе не хотелось бы снова становится подозреваемым в убийстве. — Нет, мастер Брюс, — он улыбается коротко, криво, смотрит в пол, и Брюс внезапно вспоминает, что Альфред стремительно приближается к старости, — Мне бы не хотелось. — Я понимаю, — мягко отвечает Брюс и кладёт руку на плечо. Неважно, что он уже почти опаздывает; сейчас это важнее. — И не буду больше никого отталкивать. — И обязательно сообщите мисс Гордон и мастеру Дику о происходящем, — Альфред встречает его взгляд с вызовом, словно не верит и не доверяет его благоразумности. Брюс не может его винить. — Барбара уже знает, я оставил ей сообщение, — Брюс убирает руку с плеча и ерошит только-только начинающие высыхать волосы. — Она в любом случае не осталась в стороне, у меня слишком мало времени на поиск информации. — Хорошо, — Альфред кивает медленно, словно через силу, и выпрямляется, окончательно стряхивая с себя следы любых эмоций. Его невозмутимое, словно застывшее в одном выражении, лицо давно стало краеугольным камнем нормальности в этом доме. И для самого Брюса тоже; он разжимает побелевшие пальцы вокруг ключей и коротко кивает на прощание, уже не задерживаясь. В машине он выдыхает, поправляет зеркало заднего вида и пару минут размеренно дышит на счёт. Гнев в нём оседает обратно, на своё законное место, откуда ему не выбраться; сейчас Брюс и сам не понимает толком, на что именно злится. Он поворачивает ключ в замке зажигания, слушает ровный уверенный гул мотора и нажимает на газ. Чаще всего Брюс рад тому, что поместье Уэйнов находится так далеко от города — меньше шансов, что кто-то случайно увидит не предназначающееся их глазам. Чаще всего; сегодня же это только очередная трата времени, которого и так вечно не хватает на всё задуманное. Брюс заставляет себя расслабить пальцы, сжатые на руле до боли, и медленно и долго выдыхает, пока не начинает болеть под рёбрами. Злиться сейчас — непродуктивно, для него же будет лучше разобраться с делами корпорации и позволить себе ночь отдыха. Остаётся только надеяться, что многолюдная теневая сторона Готэма сегодня решит также. Надежды на это почти нет — Брюс криво ухмыляется самому себе в зеркало заднего вида и прибавляет скорость, вливаясь в поток машин на мосту. Путь к Башне Уэйнов он помнит наизусть, без участия сознания; руки на руле подчиняются мышечной памяти, и Брюс включается только на перекрёстках и поворотах, притормаживает на светофорах, стуча пальцам по кожаной оплётке ремня. Вокруг бурлит жизнь — никогда не затихающее биение пульса большого города, даже здесь, в сердце Преступной Аллеи. Брюс следит за разношёрстной толпой, тут и там выхватывая взглядом мелкие детали — подросток, пользуясь отвлечённым вниманием продавца, стащил хот-дог и теперь давится им, дуя на пальцы; двое в длинных плащах ругаются вполголоса на углу, у табачной лавки — на лицах почти одинаковые щегольские усики, из-за разлетающихся пол пальто то и дело выглядывает кожаная кобура; бледная девушка, с потерянным видом кутающаяся в короткую куртку, оживляется при виде молодого парня и тут же цепляется за его руку, слишком крепко, чтобы принять это за симпатию. Ничего такого, что требовало бы внимания Бэтмена, но Брюсу всё равно хочется исправить то, что он видит. Даже зная, что, скорее всего, все его усилия пропадут втуне. В Старом Готэме уже тише. Здесь нет такой толпы, улицы шире и чище, никто не пытается ненароком свернуть в узкие простенки между домами, услышав полицейскую сирену. Казалось бы, что именно здесь Брюсу должно было бы быть спокойнее всего; вот только на деле здесь негде спрятаться, нет теней и неосвещенных проулков, куда можно нырнуть при необходимости. В безопасном и мирном Старом Готэме Брюс чувствует себя голым. Он тормозит у башни Уэйнов, глушит мотор, не выходя из машины. Видимая почти из любого уголка города, новая башня Уэйнов — монстр стекла и бетона, обрамлённый гаргульями из нержавеющей стали. Они стали единственным, что Брюс добавил от себя — всё остальное он переделал бы, не моргнуво глазом, но его дядя решил по-своему. Брюс предпочёл бы что-то скромнее, не такое вызывающее; он скользит взглядом по огромной букве W, расплавленным золотом сияющей под медленно садящимся солнцем, и вспоминает собственные планы по реконструкции всего Готэма. И как яростно этому воспротивился, казалось, сам город — хотя на деле Двор Сов представлял разве что самих себя и никак не волю города. Может, происходящее и есть их план, каким бы нелогичным он не казался. Брюс тянет время — ему не хочется сейчас разговаривать с Люциусом, даже несмотря на давнюю дружбу и возможность приоткрыть своё истинное лицо. Пусть он не хочет этого признавать, но появление двойника выбило его из колеи; Брюс не помнит случаев, когда появление доппельгангеров вело хотя бы к положительным исходам. Цепочку размышлений прерывает луч солнца, протянувшиеся от стеклянных панелей прямо в глаза — Брюс и не заметил, как прошло почти полчаса, слишком погруженный в собственные мысли. Он вздыхает, не желая оттягивать неизбежное дольше необходимого, и натягивает на себя привычную маску. Она надоела до зубовного скрежета: плечи вниз, походку расслабленее, на лице играет слегка самодовольная улыбка. Брюс мягко захлопывает за собой дверь седана и в холл башни входит уже та версия, которую знают все непосвящённые — легкомысленный и не обременённый лишним интеллектом Брюс Уэйн, самый золотой из всей золотой молодёжи Готэма. Здесь ему уже не кивают, только посматривают в спину, надеясь, что он не заметит. Брюс знает, что зла такие взгляды не несут — зависть разве что, непонимание; Элли поднимает на него глаза с другой стороны ресепшена и пытается незаметно проглотить жвачку. В отличие от всех остальных, радость на её лице не похожа на карикатурную гримасу — и Брюс не сомневается в её искренности. — Мистер Уэйн! — она привстаёт со стула до того, как Брюс успевает попросить её не вставать, — Я думала, что сегодня вас не будет. — Встреча с Люциусом, — подмигивает ей Брюс и сразу же замечает неладное — Элли нахмуривается, поднимает глаза, словно что-то вспоминает. — Мистер Фокс сказал, что вы всё отменили, — она недолго щёлкает мышкой, явно проверяя информацию, и кивает самой себе. — Письмо от него пришло сегодня с утра с просьбой убрать из расписания вашу встречу и оставить время после полудня свободным. Брюс очень старается не скрипеть зубами — эмаль ему этого не простит — но раздражение всё равно просится наружу. У него почти нет сомнений, чьих рук это дел. Но всё позже — пока что у него есть роль, которую требует сыграть безупречно. — Я передумал, — Брюс тут же подстраивается под ситуацию и легкомысленно подмигивает Элли, — Не предупреждай Люциуса, хочу устроить ему сюрприз. Он машет ей на прощанье, не дожидаясь ответа, и направляется к лифту широкими шагами. Приходится держать ни к чему не обязывающую лёгкую улыбку, хотя сейчас Брюс очень хочет нахмуриться — больше привычные именно к этому выражению лица мимические мышцы пытаются сами принять обычное положение. В лифте, несмотря на отсутствие кого-то рядом, он не может расслабиться тоже. Проклятые всезнающие камеры, которые так часто становятся его помощниками сейчас только мешают, не давая и секунды наедине с собой. Брюс только прикрывает глаза и потирает виски — и изображать головную боль ему даже не требуется. Для кого-то другого такие мелочи остались бы именно мелочами; он же знает, что во всем есть последовательность, модель, схемы поведения, которую он просто не может понять и предугадать. В глобальной картине такая неприятность, как отмена рутинной встречи не стоила бы и внимания. Вот только сейчас за этим стоит новая сила, сущности которой Брюс не знает. Не знает целей, мотивации, планов; один человек это, решивший отомстить ии нажиться на имени Уэйнов, или целая организация, которая хочет уничтожить Бэтмена. Для ответа на эти вопросы требуется время, которого ему явно не дадут, и ресурсы, которых у Брюса в избытке. Он мог бы переложить это полностью на Барбару — ей не найдётся равных в поиске информации, и Хищные Птицы сейчас не активны. Но выбрав его лицо, неизвестные бросили ему вызов, сделали это личным, тем, что Брюс должен решить сам. Он не будет отказываться от помощи вовсе — в прошлом это редко когда хорошо заканчивалось. Но пока его противники ограничиваются только мелкими пакостями, нет нужды в привлечении кого-то ещё. Лифт мелодично звенит, оповещая о своём прибытии на последний этаж, и Брюс мысленно встряхивается, силой переводя свои мысли в другом направлении. Нечестно будет занять время Люциуса просто так — и Брюс ещё раз прогоняет в голове то, о чём хотел поговорить. Уэйн Энтрепрайзез на редкость капризное дитя, которому вечно требуется присмотр и надёжная рука; поэтому Брюс и отказался от своей роли генерального директора, оставив за собой только титул владельца компании. Ему никогда не нравилось лавировать между чужими интересами без возможности силой навязать свою волю; более дипломатичный Люциус же словно был рождён для такой должности. Дверь в его кабинет не заперта — и Брюс не стучится, только тихо поворачивает ручку и практически проскальзывает в кабинет. Он не подозревает Фокса — тот не раз доказывал свою преданность не только компании, но и лично самому Брюсу. Но никогда не стоит исключать шантаж, манипуляции разумом и кто знает, что ещё. Вполне возможно, что отмена встречи была ловушкой, рассчитано на то, что Брюс посчитает нужным встретиться с Фоксом лично. Но, вопреки всем пессимистичным ожиданиям, Брюс не видит ничего необычного. Тот же просторный кабинет с потрясающим видом на панораму Готэма, широкий и почти погребённый под бумагами основательный стол чёрного дерева — когда-то принадлежащий ещё прапрадеду Брюса. Сам Люциус хмурится, внимательно вчитываясь в толстую пачку бумаг, от одного вида которых у Брюса сводит скулы. От его внимания не укрывается и внушительная стопка официального вида документов — несомненно то, на чём требуется его собственная подпись. Не желая больше шпионить за старым другом, Брюс прочищает горло и стучит костяшками по двери, оповещая о своём присутствии. Люциус в ответ на это вздрагивает, вполне ожидаемо, — и это не испуг, скорее неожиданности. Обычная реакция человека, не замешанного ни в чём подозрительном. Фокс улыбается ему, даже не смотря на неожиданное и незапланированное появление — и именно за практически ничем не потрясаемую невозмутимость Брюс ценит его больше всего. — Мистер Уэйн, — приветливо кивает ему Люциус, откладывая в сторону бумаги, — Какими судьбами? Я не ожидал вас сегодня. — Да, Элли уже успела сообщить, — ответно улыбается Брюс и на этот раз — вполне искренне, — но, боюсь, отмена встречи была ошибкой. Вчера я был несколько… — Нездоровы? — насмешка в голосе Люциуса не призвана обидеть, и Брюс только смеётся, подыгрывая. — Если жестокое похмелье можно так назвать, — он опускается в кресло напротив стола и расстёгивает надоевший пиджак, — Но это было решение исключительно под влиянием момента. И под влиянием одной прекрасной леди. — Подозреваю, что фотография в газете не передаёт всей её красоты, раз вы с таким энтузиазмом освободили следующий день, ещё и с первого попавшегося телефона. — Можно и так сказать, — с лёгкостью врёт Брюс. Эту женщину он ни разу не видел и подозревает, что и не увидит. Скорее всего, она одна из пособниц; вполне возможно, что она уже мертва. Брюс изо всех сил надеется, что ошибается. — В любом случае, с этого момента все распоряжения по поводу компании — только с моего личного номера, хорошо? — он улыбается коротко, с плотно сжатыми губами. Не только внешность, но и интонации, тембр, специфическое построение фраз — ведь Люциус знает его слишком хорошо, чтобы обмануться только похожим звучанием. Ярость внутри него вспыхивает на секунду, заставляя снова скрипнуть зубами — который раз за этот долгий день, но Брюс не позволяет ей просочиться в голос, когда говорит: — Чтобы исключить нежелательное влияние. Люциус всегда был на редкость проницателен — и сейчас он слышит все подтексты, которые Брюс не может высказать вслух, и подбирается, моментально скидывая с себя всю веселость: — Что происходит, Брюс? — Пока что — ничего такого, о чём тебе стоит волноваться, — Брюс не хочет втягивать в это Фокса. Тот давно и категорично высказался про ту жизнь, которую ведёт Бэтмен, и Брюс уважает желание остаться в стороне. — Я постараюсь лично проверять все распоряжения и запросы, которые поступают от вас, — медленно кивает Люциус, и Брюс не сомневается, что так и будет. — Но раз вы здесь — может, обсудим и текущие дела? — Именно за этим я и здесь, — Брюс вскидывает к глазам руку с часами и добавляет, — Если у тебя есть время, конечно. — Стоит ловить шанс, когда вы сами решили поговорить о делах, — Люциус сверкает зубами и перекладывает папки на столе, — Может, сперва кофе? — Было бы очень кстати, Люциус, спасибо, — Брюс принимает протянутую папку и пробегает глазами по отчёту из Австралии. Он почти не сомневается, что в конце его ждёт требование новых фондов. — Итак, по поводу развёртывания нового филиала Сиднее, новая смета превышает запланированный бюджет… Под конец их разговора даже вечно тактичный и терпеливый Люциус не может игнорировать отчаянные, едва не выворачивающие челюсть зевки, которые Брюс пытается прятать за открытой ладонью. Он же и останавливается на полуслове, обрывая долгое и, по правде, слишком подробное описание будущей сделки с только-только начавшим набирать хоть какое-то влияние холдингом. Возможно, стоит попросить копию — на случай внезапной бессонницы, сойдёт за колыбельную. — Прости, Люциус, — Брюс пытается извиниться, но его прерывает новый зевок — уставшее тело из последних сил напоминает о необходимости отдыха, — Я сегодня несколько не в форме. — Тогда закончим на сегодня? Вы и так продержалась дольше, чем я рассчитывал. — Да, закончим на этом. Подписанные документы я пришлю позже, может быть, через день. — Давайте через два дня, как раз успеете выспаться и перечитать на свежую голову, — предлагает Люциус, и Брюс не сдерживает вполне искренний вздох, когда оглядывает стопку бумаг. — Мудрое предложение, — говорит он и подхватывает всю кипу разом. Тяжеловато, но ничего неподъемного; Брюс перекладывает бумаги на одну руку и пожимает протянутую ладонь Люциуса. — Спасибо, что сегодня уделил мне время, — говорит он, — даже несмотря на внезапность встречи. — Не стоит, Брюс, — Люциус тепло улыбается и встаёт из-за стола, — Моё удовольствие. Уже на выходе Брюс останавливается. Его двойник был неосторожен — если Люциус не узнал высветившийся номер, значит, по нему можно попробовать отследить владельца. Он поворачивается к Фоксу, и в этот раз ничего изображать не требуется — Брюс искренне озабочен этим вопросом. — Люциус, ты не мог бы продиктовать номер телефона с которого я звонил? Если просьба и необычная, то Фокс никак этого не показывает. Он только вопросительно приподнимает бровь, и Брюс не отказывает в объяснении, тем более, что оно очень простое — и насквозь выдуманное. — Красотка, телефон которой я одолжил, оказалась… — он держит паузу, позволяя Люциусу самому додумать причину, по которой у него могло не остаться номера телефона. — Неуязвимой к вашему очарованию? — улыбается Люциус, возвращается обратно к столу, подхватывает телефон и открывает список звонков, — Конечно, Брюс, секунду. Где-то здесь… Вот. Не стоило и надеяться — номер Брюсу не знаком совершенно. Он повторяет последовательность цифр вслух, чтобы исключить ошибку, и дожидается кивка Люциуса, прежде чем вбить номер в телефон, чтобы не забыть позже прогнать его по всем возможным базам. И, наверное, эту работу он всё-таки поручит Оракулу. Прощаются они на вполне мажорной ноте, довольные друг другом — Люциус обеспечил отсутствие видимых помех в работе Уэйн Энтерпрайзез на ближайшее будущее, а Брюс получил зацепку, которая может навести его на след двойника. Обратный путь до машины благословенно пуст от внимательных глаз — под конец дня мало кто задерживается в здании, кроме редких трудоголиков или ничего не успевающих новичков. Поэтому Брюс слегка расслабляется, позволяя себе не улыбаться; усталость заново обрушивается на него, намекая, что эту ночь ему лучше бы провести в собственной постели в обнимку с подушкой. Сейчас эта идея даже кажется привлекательной. В машине Брюс небрежно кидает бумаги на сиденье рядом, включает радио, чтобы хоть чем-то себя подбодрить. Кофе был бы кстати — но Альфред давно неодобрительно относится к той чёрной жиже, которую Брюс пьёт чтобы взбодриться. Поэтому и не стал напоминать про обязательную чашку после пробуждения. У его отражения под глазами залегли почти фиолетовые тени — верные друзья бессонных ночей которые не пропадают уже сколько? Десять лет? Пятнадцать? Каждую полноценную ночь сна Брюс отмечает в календаре; за год их наберётся едва ли десяток. Седан оживает с приглушённым рокотом мотора — когда Брюс нажимает на педаль газа, с соседнего сиденья рассыпаются документы, практически выливаются на дно машины. По правде, Брюс для компании абсолютно не нужен. Его роль — исключительно номинальная, даже Дэмиен справился с этим без особых хлопот; Тим и вовсе в одиночку смог защитить компанию от Ра’с аль Гуля, и Брюс никак не может простить себя, что оставил ребенка разбираться с этим без какой-либо поддержки. Сеанс самобичевания он оставляет на потом — когда найдёт в себе силы наконец усадить Тима и поговорить подробно про всё, что случилось, пока Брюс пытался выбраться из потока времени. Сейчас же он больше всего хочет домой — и хотя бы на один вечер притвориться, что у него нет иных обязанностей кроме как быть отцом и одним из лиц Готэма, гражданским, не посвящённым в подпольную войну между преступностью и Бэтменом. Хотя бы на один вечер. Дорогу до поместья Брюс не запоминает; она сливается в серую, размытую муть, из которой сознание выхватывает красные и зелёные огни светофоров и два плывущих по асфальту пятна света. Чудо, что Брюс ни в кого не врезался; чудо, что он, оставив машину у главного входа, находит в себе силы протащить непослушное тело по ступенькам до спальни, а не остаётся ночевать прямо на заднем сиденье. В полумраке сложно различить куда именно Брюс ставит ногу; но это его дом, и он помнит каждую скрипящую доску паркета, каждую вытертость на коврах. Даже после многочисленных ремонтов, после пожара в левом крыле, поместье остаётся именно таким, как Брюс его помнит с детства — больше, чем просто зданием, где он вырос и живёт. Альфреда не видно и не слышно, и Брюс может только предполагать, что он добровольно взял на себя обязанность следить за происходящим в городе через Бэткомпьтер. Сейчас Брюс за это безмерно благодарен; утром будет в ярости от собственной слабости. На третьем этаже, вопреки ожиданиям, нет и следа давящей тишины — из комнаты Дэмиена слышна музыка и голоса, к которым Брюс мысленно добавляет имена, хотя и не до конца уверен в правильности своих догадок. Один из них явно женский, низковатый, но уверенный; в другое время Брюс не переминул бы заглянуть чуть дальше за выставленные щиты сына, которые он пусть и стал опускать, но всё ещё слишком редко — но сейчас он игнорирует прорывающуюся из-под двери полоску света и проходит мимо, даже не стараясь приглушить шаги. Он уверен, что Дэмиен поймёт правильно — тем более, что он не раз и не два говорил, что поместье всегда открыто для друзей. Спальня встречает Брюса застеленной кроватью, безупречно разглаженным покрывалом без единой морщинки; совершенство портит он сам, когда падает на кровать лицом вниз, не находя в себе сил даже для того, чтобы толком переодеться. И только после нескольких минут самобичевания про себя скатывается с кровати, стягивает с плеч пиджак. Пуговицы на рубашке он расстёгивает медленно, не торопясь, и с усталой отупелостью вслушивается в каждый приглушённый щелчок пуговиц об ногти. Из брюк Брюс себя почти вытряхивает — и громадным усилием воли не оставляет одежду лежать на полу, а сгружает её неопрятной грудой на комод. Альфред потом обязательно будет ворчать, но если ценой этого ворчания станут несколько минут так необходимого сна… Это вполне приемлемая цена. Короткую мысль о душе он отметает в сторону, едва она оформляется целиком. С утра он будет об этом жалеть, но Брюс малодушно решает, что это проблемы завтрашнего Брюса. Несмотря на все гуляющие по городу слухи, даже под маской Бэтмен остаётся всего лишь человеком. И как у любого человека — у него есть свои пределы. Брюс думает, что сегодня он если и не достиг этого предела, то уже явно видит его вдалеке. За последние полгода не случалось ничего выходящего за рамки обыденного: ни конца света, ни трагедий с мультивселенной, никаких попыток высших сил поиграть с жизнями смертных. Но Брюс никак не может избавиться от усталости, поселившейся где-то так глубоко внутри, что никакое количество отдыха под пристальным взглядом Альфреда не может от неё избавиться. Вопреки ощущению, что стоит только Брюсу коснуться головой подушки, как он тут же уснёт, сон бежит прочь. Он не может даже держать глаза закрытыми — в темноте под веками тишина становится угрожающей, ему кажется, что где-то в углу стоит враг, наблюдающий за каждым его движением; собственная спальня превращается в ловушку. В такие ночи лучшим лекарством было бы переодеться в костюм и вылететь в ночь, навстречу покусывающему за лицо осеннему морозцу. Но Брюс знает, что каждая спокойная ночь бесценна — отдыхать надо в любой момент, пока есть возможность, потому что потом этой возможности не будет вовсе. Поэтому он переворачивается набок, подтягивает колени к груди и дышит размеренно и глубоко, позволяя мерным движениям отогнать паранойю. На звуках сосредотачиваться проще — каждый скрип, каждое постанывание стен Брюс знает наизусть, до чертежей и материалов, до времени когда были заменены несущие конструкции. Это ненужная информация, но простая и безопасная — своеобразные чётки, которые всегда под рукой, когда Брюс не может перестать видеть в каждой тени угрозу. Этого достаточно, чтобы уплыть в полу-бодрствование — ещё не совсем отдых, которого требует тело, уже достаточное, чтобы первые картинки снов начали медленно затягивать сознание в себя. И когда Брюс уже готов уснуть по-настоящему, уже чувствует подступающую со всех сторон тьму — кто-то коротко стучит в дверь. От резкого звука малейшие намёки на сон растворяются без следа; Брюс хотел бы по примеру сына кинуть что-то тяжёлое и послать всех куда подальше. Но в дверь заглядывает Альфред — и вопреки ожиданиям, он не просто недоволен тем, что отвлекает Брюса от отдыха. Альфред неприкрыто взволнован — и это будит Брюса лучше любого холодного душа. — Что случилось? — спрашивает он, и даже для самого себя звучит раздражённым. — Мисс Гордон пытается с вами связаться, — тихо говорит Альфред и делает приглашающее движение рукой, — Это срочно. Раздражение гаснет тут же, словно задутая свеча; Барбара не связывается с ним по пустякам. Никогда. Это правило, которое уже успели выучить все, и Брюс в том числе. Если бы это было что-то обыденное, то Оракул бы уже направляла любого свободного героя, координируя действия и предоставляя необходимую информацию, словно всевидящий ангел-хранитель. Если же она пытается связаться с Брюсом… В пещеру Брюс не бежит, но только едва. Ступени вниз он перешагивает через одну; едва успевает кивнуть Дэмиену, который со скрещенными руками опирается на стойку бэткомпьютера. На панели уже лежит коммуникатор; даже до того как начать облачаться в костюм, Брюс вставляет в ухо наушник. На другом конце линии тишина, разбиваемая только отдалённым звучание клавиш и низким гудением вентиляторов, и Брюс уже готов спросить Барбару сам, когда она наконец отмирает: — Джокер сбежал, — коротко говорит она ему в ухо. Брюс застывает на половине движения, не успевая закрепить наруч. Он ожидал подобного — но не так скоро, не так быстро. Не сейчас. Дэмиен рядом с ним коротко вдыхает через сжатые зубы, и Брюс только сейчас понимает, что он тоже на линии, когда слышит едва заметные помехи. Все прочие мысли отходят на второй план, когда он понимает, что Дэмиен здесь, с коммуникатором в ухе, готовится идти с ним вместе. — Робин от этого задания остранён, — сообщает Брюс в никуда и морщится, когда сдвоенный возглас протеста — от Барбары и Дэмиена — взрывается в ушах. — Ты не можешь всерьез ожидать, что справишься один! — Барбара пытается переубедить его первой; Брюс знает, что она будет давить на логику и здравый смысл. Какая жалость, что именно сейчас Брюс руководствуется вовсе не ими. — Дэмиен способен о себе позаботиться, я не вижу причин, по которым ты против его участия в задании. — Барбара, — предупреждающе произносит Брюс и застегивает перчатку, — Это не подлежит обсуждению. Дэмиен молчит, только застывает в одной позе; он ждёт своей очереди в попытках переубедить Брюса. У него могло бы получиться — раньше, когда Брюс опасался оставлять его без присмотра. Сейчас? Никаких шансов. Барбара раздражённо щёлкает языком и говорит: — Свяжись хотя бы с Тимом. Он сейчас свободен и в городе. Я понимаю, почему ты не хочешь вовлекать Джейсона и Дика, но на Тима ты всегда можешь положиться. — Я знаю, — вздыхает Брюс и игнорирует пренебрежительное фырканье Дэмиена. — Но моё решение остаётся прежним. — Как скажешь, — Барбара им недовольна — её тон более чем ясно даёт это понять. К счастью, Оракул ставит прежде всего дело, и только потом — собственные чувства. Брюс чувствует необходимость сгладить углы, приянть её мнение во внимание. Но не сейчас. Не тогда, когда Джокер где-то на свободе. — Отец, — Дэмиен отмирает, и все его аргументы Брюс знает заранее. Но он только молча поворачивается к сыну; если его чему-то и научили годы, так тому, что порой выслушать и отказать после этого бывает быстрее, чем отказать сразу. — Гордон права, отец. Тебе нужно будет подкрепление, если, — он запинается и продолжает уже без следа прежнего делового тона, — если вдруг что-то пойдёт не так. — Дэмиен, — Брюс вздыхает и опускается на колено, чтобы без помех заглянуть сыну в глаза, — Пожалуйста. Я знаю, что тебе это кажется несправедливым, но я прошу тебя — останься сегодня дома. Он знает, что приказывать Дэмиену бесполезно — как, по правде, было бесполезно приказывать и любым Робинам до него. Поэтому сейчас Брюс может только положиться на благоразумие сына — и на то, что тот поймёт причины сам, не вынуждая объяснять. Видимо, Дэмиен читает что-то на его лице, ещё не закрытом капюшоном, потому что в ответ он только кивает и тыкает пальцем в грудь Брюса. — Но я всё равно переоденусь и буду ждать, — говорит Дэмиен и хмурится так знакомо, что Брюс почти притягивает его к себе, — Гордон сообщит мне, если что-то не так, и я буду рядом. — Хорошо, — и это в любом случае больше, чем Брюс мог бы рассчитывать. Он поднимается с колена, поворачивается к экранам, куда Барбара уже вывела карту и записи с камер. — Последнее местоположение — Челси Хиллс, — говорит Барбара и даже не видя её, Брюс знает, что она покусывает губу. — Он словно специально показался камерам на пару минут, затем снова исчез. — Жертвы? — Брюс спрашивает ради проформы. Если бы кто-то пострадал, Барбара бы уже сообщила. Словно в ответ, она произносит: — Пока нет. Только несколько насмерть перепуганных свидетелей и угнанный автомобиль. Брюс молча кивает, принимая информацию к сведению. Он натягивает капюшон, проверяет линзы; привычные до боли приготовления помогают собраться и задать ещё один вопрос, от которого многое зависит: — Кто-то ещё? — Только Джокер, — отвечает Барбара; она продолжает, наперёд зная, что Брюс спросит дальше, — В Аркхэме всё спокойно, я держу руку на пульсе. В ответ Брюс только хмыкает, заново затягивает слабовато закреплённые наручи, перепроверяет пояс. Никто не может предсказать, с чем именно ему придётся сегодня столкнуться. Поэтому он тщательно прикидывает все возможности, на всякий случай захватывает с собой респиратор; Барбара в ухе молчит, с её стороны слышен только лихорадочный стук клавиш, пока она подключается к системе видеонаблюдения. Он собирается за рекордное время — всего семь минут, и Бэтмобиль вырывается из пещеры, взрезая собой оставшуюся после дождя грязь. Свет галогеновых фар разгоняет темноту, и Брюс давит на педаль газа до упора, надеясь успеть вовремя.