Обласканные солнцем | Сборник драбблов

      Причины, по которым Дилюк высушил с Итэром почти две винные фляги, остаются загадкой для всего Тейвата. Возможно, когда он бурно и бесконечно обсуждал с ним ситуацию с Полуночным героем, когда пытался убедить, что ничего хорошего в статусе рыцаря нет и никогда не будет. Раз за разом бокал красного поднимался к губам, а потом… потом они еле доходят до винокурни, шикая друг на друга, мол, не буди здешних!       — Чтобы я… с кем-то пил… — начинает плести языком Дилюк, толкая массивную дверь дома, мотаясь из стороны в сторону, периодически слыша от такого же пьяного Итэра просьбы не шуметь. Заплетающимся языком и пьяным голосом, разумеется. Но кто он такой? Хозяин в доме Дилюк, а не какой-то путешественник, с которым он сейчас разделял несколько бутылок, потому что был безумно увлечен своеобразной дискуссией.       — Я… хк!.. С-сам… — Дилюк прищуривается, шикает на Итэра, который просто стоял рядом, прикладывая палец к своим губам, и пытается открыть дверь в спальню. Будь он чуть трезвым, наверняка бы попрощался с Итэром уже сейчас, но что-то тянет его споткнуться, а рука блондина крепко останавливает его от этого действия.       Итэр не различает происходящего, осматриваясь, и все, что остается ему знакомым — сам Дилюк, которого он пытался — правда пытался! — уложить спать и уйти. Но все пошло по одному месту ровно в тот момент, когда они падают оба, путаясь в собственных ногах. Итэр роняет собой Дилюка на край постели, упирается ему носом в ключицу и поднимает хмельной взгляд, шумно выдыхая. Если бы Дилюк не посмотрел в ответ, то путешественник лишь пьяно извинился и водой сполз вниз, уходя восвояси.       Но он посмотрел.       — Если ты, хк!.. если ты будешь так с-смотреть на меня, я тебя захочу…       — Как “так”?..       — Как сейчас.       Итэр не отводил взгляда, уже давно не в состоянии что-то здраво понимать, лишь скользя ладонью по груди Дилюка, задевая пуговицы рубашки. Дилюк не теряет времени, пока само тело ведет его в свое русло, и крепко прижимает к себе парня, накрывая губы вкуса вина поцелуем. Итэр шумно выдыхает, забираясь сверху и отвечая, даже не думая отстраняться. Не сказать, что они оба в принципе способны сейчас соображать…       Продолжительных поцелуев не хватает Дилюку, когда от него отстраняются и седлают, но вид его более, чем устраивает: сидящий на его бедрах Итэр стягивает верх своей одежды — будто там было, что снимать, — запутанно пытается расстегнуть ширинку чужих брюк, пока ладони в перчатках ощутимо поглаживали бедра.       А потом гулко выдыхает, когда пальцы парня обхватывают член, лаская и давая ощутить весь жар чужих прикосновений.       Дилюк кусает губы, иногда безуспешно пытаясь упереться локтем в постель, дабы сквозь дымку пьянства разглядывать это прекрасное непотребство. Ощущения говорят куда больше, и ему это нравится настолько, что он даже не пытается сдержать стонов.       Итэр слышит этот сладкий голос, перенимает дурман и возбуждается больше, опуская края штанов, чтобы прижаться после членом к чужому основанию, задевая головку своей.       — Ох, блять… — падает с уст Дилюка, и бедра будто сами подмахивают чуть навстречу, крепче сжимает бедра парня, позволяя делать с ним все, что он только пожелает. И Итэр делает — обхватывает рукой оба члена, лаская с определенной интенсивностью, скользя подушечками пальцев, пачкая в естественной смазке сквозь взаимную постепенную пульсацию. Дилюк использует все существующие остатки трезвости в его организме — будто они вообще были, — и приподнимается, усаживаясь так, чтобы быть как можно ближе, чтобы прижать к себе Итэра за ягодицу и целовать его губы, шею, все, что угодно, боже, этот мальчишка такой пьяный и сладкий…       — Д-Дилюк… а-ах, Дилюк…       Дилюк сомневается, что был опьянен исключительно вином, но думать у него сейчас получается хуже, чем протянуть ладонь к устам парня, позволяя стянуть с кончиков пальцев перчатку. Позволяя провести языком по фаланге среднего, покусывая и вбирая в рот, зажимая языком и нёбом, лаская так, что от одного такого вида Дилюк вздрагивает и сам толкается в рот уже двумя пальцами, кусая линию челюсти, шею покрывая поцелуями, совершенно слетев с катушек.       Влажные от ласк пальцы опускаются к членам и взаимно обхватывают их, заменяя руку Итэра лишь для того, чтобы тот крепко обнял его за шею, не переставая стонать в унисон. Иногда приглушенно от поцелуев, кои они разделяли на двоих в этой спальне до тех пор, пока Итэр не покрылся мурашками, чувствуя постепенную волну. Дилюк ощущает это, и готов пойти на еще одну взаимность, проводя языком по губам путешественника.       Им становится все равно на обитателей винокурни, когда Итэр выгибается в чужих руках и гулко, судорожно стонет, кончая в руку мужчине, следом чувствуя пульсацию члена Дилюка и то, как крепко он прижимает парня к себе, кончая следом. Пачкаясь, тяжело дыша и даже немного трезвея, но все еще не желая выпускать мальчишку из объятий, слепо целуя его плечо.       — Больше пить с тобой не буду… — бухтят оба почти в один шепот и смеются, оставляя поток ночи на долгие поцелуи, переходящие в сон и больные головы поутру.       Дилюк больше никогда и ни с кем не будет пить. Единственное исключение, которое вылилось таким откровением.       Но кто сказал, что он жалеет.       Кто сказал, что они оба не повторят это когда-нибудь.       Вино им, в принципе, не нужно.