Правда или девственность

Оргазм взрывается внизу живота бомбой и шрапнелью разносится по всему телу — пальцы покалывает осколками. Арсений стонет от нахлынувших чувств, всё еще сотрясаемый наслаждением, и лишь тогда отпускает плечи Антона — на них остаются вмятины от ногтей. Тот отстраняется и стягивает презерватив, но не откатывается на другую сторону постели, а спускается поцелуями от шеи и к груди, широко лижет вставший сосок, мокрыми губами ведет к пупку. Арсений на автомате напрягает мышцы живота, потому что у его бойфренда, которому по реальному возрасту почти тридцать, а ментально семь, есть прикол: смачно дуть в живот, издавая пердежные звуки. Но на этот раз тот так не делает, а проводит языком между раздвинутых арсеньевских ног. Клитор, чересчур чувствительный после оргазма, отзывается на это волной почти болезненного удовольствия, и Арсений тихо стонет. Так Антон тоже любит делать, иногда он увлекается и доводит Арсения до повторного оргазма, а иногда не успокаивается даже после этого. Но сейчас Арсений слишком вымотан после тяжелого дня, поэтому выразительно сдвигает ноги — Антон понимающе отстраняется, напоследок звонко чмокая в коленку. — Ну как? — уточняет он, двумя пальцами осторожно перенося презерватив на тумбочку — главное не забыть перенести его потом и в мусорку, чтобы не смущать уборщицу. Вчера они забыли. — Хорошо, но лучше побрейся, пока ты не расцарапал мне всю вагину. Антон посмеивается, хотя Арсений не сказал ничего смешного, и скребет отросшую щетину — если в городе он еще бреется, чтобы выглядеть на работе прилично, то в отпуске совсем забивает на внешний вид. Еще пара дней — и будет похож на бомжа, Арсений знает, Арсений это уже проходил. — Секс круче в женском теле или в мужском? — Ты уже спрашивал. — А ты нормально так ни разу и не ответил. Арсений вздыхает и потягивается, спихивая ногами и так уж скомканное одеяло с кровати на пол — всё равно тут так жарко, что оно не нужно. С улицы доносится мерный шум волн: их бунгало стоит буквально в нескольких метрах от моря. В воздухе приятно пахнет солью и неприятно потом и спермой — надо будет включить кондиционер, чтобы всё тут проветрилось. — Не знаю, — честно отвечает Арсений. — Оргазм в женском круче, но процесс лучше в мужском. Это сложно объяснить. — Ну ладно. — Антон падает на кровать рядом и закидывает на него ногу — по́том от него несет так, словно он не тупо лежал весь секс, а танцевал в процессе танго. — Ты знаешь, я тебя люблю в любом теле. Даже если ты станешь хорьком — буду любить. Только трахать не буду. — Уверен? — прищуривается Арсений. — Первую неделю — точно не буду. Арсений смеется, нисколько не сомневаясь, что его хоречье тело будет в полной безопасности: не на отдыхе они и так трахаются дай бог раз в неделю. Поначалу, когда только начали встречаться, они друг с друга не слезали. Затем была новая волна — когда съехались. А теперь после работы лень либо одному, либо второму, либо обоим сразу, и проще обойтись быстрой дрочкой или вообще тупо залипнуть в какой-нибудь сериал. Временами Арсений так устает, что просто два часа смотрит, как Антон гоняет по полю игроков в «ФИФА». — О чем думаешь? — спрашивает тот, тыкая пальцем в правую грудь и наблюдая за тем, как она качается — какой же дурак. — О том, что ты дурак. — Это не новость, — Антон чмокает его в плечо и продолжает как ту же мысль: — и тебе это нравится. Если хочешь, можем купить здоровенный дилдо на ремнях, чтобы ты меня по ночам мощно страпонил. Арсений сжимает губы, чтобы не заржать: у Антона лучшие идеи — удивительно придурошные, но тем и лучшие. Они никогда ими не пользуются, но Арсений копит их в голове, чтобы когда-нибудь пойти по пути Остера и написать сборник вредных советов для взрослых. — Давай как-нибудь без страпона, — улыбается он, тормозя руку Антона до того, как тот снова ткнет в грудь. — Дело не в отсутствии члена или не в том, что ты меня трахаешь — ты же знаешь. Просто иногда думаю о том, что было бы здорово избавиться от проклятья. Подай салфетки, пожалуйста. Антон кряхтит, но всё-таки поворачивается в другую сторону и дотягивается своей длинной, как мачта, рукой до коробки с салфетками, с выражением гордости от проделанной работы вручает ее Арсению. — Может, с тем африканским шаманом выгорит, — аккуратно замечает он. — Может быть, он вроде не шарлатан. Но по-английски ни бум-бум. — Арсений вытирает сначала лицо, мокрое от пота, а потом и между ног — там тоже всё мокрое. — Приходится общаться через переводчика, а ему не всё скажешь, сам понимаешь. — Как-нибудь справимся, Арс. Он проведет какой-нибудь магический обряд, и всё — никакой вагины, ты еще по ней скучать будешь. А если не он, то кого-нибудь другого найдем. Этот новый виток поисков они начали примерно два года назад — с подачи Антона. Арсений сначала фырчал и отнекивался, а затем осознал: а почему бы и нет? Когда-то он отказался от попыток снять проклятье, потому что это было смыслом его жизни и самой жизнью, а любая неудача была маленькой смертью. И каждый раз ему приходилось собирать себя кучкой пепла и возрождаться, как феникс — на деле же каждый раз получался какой-то облезлый петух. Но теперь всё иначе, и к поискам Арсений относится философски: получится — отлично, нет — он и так счастлив. Любовь — не панацея, и она не может излечить от всех болезней и снять проклятье, любовь не решает проблемы, но она определенно делает его жизнь лучше. Он комкает липкую влажную салфетку и поворачивается к Антону, который с высунутым от усердия кончиком языка вытирает член от остатков спермы. Нарастающий жирок сложился складочками у него на животе — очень хочется ущипнуть, но Антон комплексует, что больше не может есть всё подряд и не толстеть. Вчера он с трагичным видом жука-навозника в помытой Доместосом квартире смотрел на мороженое, пока Арсений не начал кормить его с ложечки, обыгрывая всё как флирт. — Шаст, — зовет он. — А? — Антон поднимает взгляд, так и замерев с салфеткой на члене. — Я люблю тебя. Антон удивленно вздергивает брови — не потому что Арсений редко признается в любви, ведь это не так, а потому что они никогда не говорят эти слова так серьезно. Обычно это частое и мимолетное «люблю тебя» перед уходом на работу или сонное «лю тя» в постели, на грани сна, когда свет уже выключен и очки для чтения лежат на тумбочке. — Я тебя тоже? — говорит он полувопросом — точно пес, который пришел на зов хозяина и по интонации не понимает, хвалить его будут или ругать. Волосы у него почему-то торчат дыбом, как после удара электричеством — от очередной покраски качество совсем испортилось, и теперь они не укладываются ни в какую. Надо ему каких-нибудь масок купить. Хотя, если совсем уж честно, нынешний черный цвет Арсению не очень нравится, но он тактично об этом молчит. — Нет, правда, я тебя люблю, — признается он искренне. — Хуй с ним, с проклятьем, и с вагиной тоже, — прыскает он, — как бы это ни звучало. У этого тела тоже есть свои плюсы. И если не получится с этим шаманом или любым другим — похуй, я давно смирился. Ты только смирись, хорошо? Антон откладывает салфетку — прямо на кровать, которую сегодня застелили свежим постельным бельем. Впрочем, одеяло уже на полу, поэтому бухтеть бессмысленно. — Арс, я никогда не смогу смириться с тем, что делает тебя несчастным. Я говорил, что лично мне всё равно: тупо жаловаться, когда видишь либо охуенное мужское тело, либо охуенное женское тело. Но когда я вижу, что ты иногда такой, типа, хоба — и МакКонахи словил, то я хочу сам книжек накупить и заняться магией. Он такой очаровательный в своей искренности, что у Арсения щемит сердце — и дело совсем не в том, что он выпил за ужином две чашки кофе. Просто так уж сложилось, что для них обоих состояние друг друга важнее собственного — это, получается, и есть любовь. — Ты же себе член в жабу превратишь, — с улыбкой произносит Арсений и скользит по гладкой простыни ближе к нему. — Но ты же его поцелуешь, чтобы он превратился обратно в прекрасного принца? — Обязательно. — Арсений действительно целует его — но пока не в член, а в плечо, просто потому что оно ближе. — Спроси меня, правда или действенность. — Правда или действенность? У них договоренность: в этой игре они никогда не врут. Все их серьезные разговоры начинаются с нее, так проще: тут либо сразу рубить правду-матку, либо аккуратно узнать мнение о той или иной вещи. Никаких бе и ме, никаких хождений вокруг да около. — Правда. А теперь спроси, что я думаю о своей пиздатой версии на самом деле. — И что ты думаешь о своей пиздатой версии на самом деле? — Что если бы мне вдруг кто-то сказал, что может без усилий снять проклятье — я бы согласился. Но если для этого нужно чем-то пожертвовать, если для этого ты должен нервничать, ломать голову — то я не хочу его снимать. Я давно привык. Это доставляет неудобства, но я не загоняюсь. И ты не загоняйся, иначе я сам начну заниматься злыми колдунствами и превращу твой член в жабу. Антон долго смотрит, как будто не может решиться и согласиться, как будто ведет внутренний диалог с самим собой — но в итоге всё-таки мягко улыбается и кивает. И Арсений видит: тот не согласился для галочки, не слился с разговора, а действительно понял и принял. Может, он всё еще будет переживать, но уже не так — и не будет по полночи искать в интернете всяких колдунов и магов. — Пойдем поплаваем? — предлагает Арсений, кивая на приоткрытую дверь бунгало, и медленно поднимается с кровати, выразительно покачивает бедрами — знает, что Антона это гипнотизирует независимо от тела. — Прям так? — удивляется тот. — Ты не боишься, что тебе в вагину заползет какой-нибудь краб? — У кого-то очень плохие знания о человеческой анатомии и местной фауне — и это заметно. — Это же шутка! — Ага, — кидает Арсений, уже идя к выходу и даже не оборачиваясь, потому что Антон и так пойдет за ним, а по пути обязательно ущипнет за задницу, приобнимет за талию и поцелует в макушку. Арсений знает об этом, знает, что Антон будет рядом — и это правда.