иди ко мне в объятия
29 апреля 2021 г. в 10:15
Сейчас январь, и небо такое же мрачное, как его пронзительные глаза, отражающиеся в окне кабинета, холодный воздух пробивает и ползет до костей. И все же, Чонин задается вопросом, почему он в последнее время не видел солнца.
За стеклянной панелью курительной комнаты в своем кабинете, он очарованно наблюдает, как дождь и ветер грациозно кружатся в своем собственном вальсе на улице, заставляя его дрожать на своём согревшемся месте, сидя в пиджаке, подаренным Джисоном.
Он улыбается. Джисон - старший по званию, его сосед по комнате - приютил Чонина под свое крыло в первый раз, когда они встретились в академии, объясняя это тем, что он хотел защитить драгоценную улыбку Чонина и заполнить пустоту под кожей и костями, плотью которой Чонин являлся. И Джисон до сих пор поддерживает его, беспокоясь о комфорте младшего.
— Чонин. — приветствует Сынмин, его чистый серебряный голос эхом разносится по маленькой комнате, и кажется, что наступает тёплая весна, обвивающаяся вокруг и позади него, как длинный подол платья.
Чонин, не отрывая взгляда от оконного стекла, позволяет Сынмину пройти к нему.
В присутствии Сынмина атмосфера больше склоняется к спокойствию, но несет в себе уверенность, благодаря которой воздух, где он идет, остается неподвижным, как будто приветствуя умиротворяющий ветерок, которым он является.
Затем перед ним предстают глаза Сынмина, сверкающие множеством искр.
Чонину хотелось бы думать, что эта улыбка, которая появляется на его лице стоит им встретиться взглядами, является обычной; та самая, предназначенная для 'его' людей, а не завороженная любовью, которая «цветёт исключительно для Сынмина», как часто дразнит его Джисон.
Но, может быть, он снова лжет себе.
Сынмин плюхается рядом с ним у окна, выпрямившись в своей обычной идеальной позе. Только для того, чтобы соскользнуть со стула и опереться головой на плечо Чонина, уткнувшись в того носом.
— Почему ты так долго? — скулит он. — Я скучал по тебе.
Обхватив широкое плечо Сынмина рукой и не так уж и незаметно коснувшись его волос, заставляя второго хихикать, Чонин тихо мычит:
— Я ехал ненадолго.
— Но у меня не было возможности связаться с тобой, — жалуется Сынмин, почему-то ему все еще удается звучать приятно.
Однако, возможно, Чонин просто полностью, безумно увлечен владельцем голоса.
— Ты знаешь почему. — говорит он и хихикает, когда Сынмин возмущенно фыркает.
Затем их окутывает приятная тишина, и Чонин позволяет себе окунуться в великолепные черты Сынмина.
Он предпочитает естественное сияние солнечного света Сынмину; нежный янтарь, нанесенный на него, всегда заставляет его казаться нежным, и это отражается в медовом смехе Сынмина. Чонин легко пристрастился к нему с первого взгляда.
Но с нынешней погодой, дождем, все еще стучащему по тусклому бетону, и ледяными порывами ветра, ему придется довольствоваться тем, как Сынмин купается в искусственном свете, который не оправдывает его красоту.
— Я тоже скучал, малыш.
Он говорил это не так часто, как Феликс, их постоянный солнечный лучик,
(—Сынмин заслуживает того, чтобы услышать это и ещё многое.— Сказал бы он,
На что Чонин, очевидно, искренне согласился бы.)
Но каждый раз, когда он смотрит в сияющие глаза Сынмина, его тщательно подготовленные слова признания умирают в его горле. А бабочки, устроившиеся в его грудной клетке, хлопают своими пурпурными крыльями через его рот в другом направлении: нежно прикусывают шелковистую гладкую кожу Сынмина.
И, как и в первый раз, он все еще вызывает самую красивую улыбку, расцветающую на лице Сынмина, его щеки, горящие самым красивым оттенком багрового, его тонкие губы пробирающие воздух, когда его рука пытается удержать Чонина.
Ян сжал руку Мина.
Руку, которая вела его по тому, казалось бы, трудному пути в академические годы. Руку, которые он держал несколько ночей, чтобы придержать их обоих на Земле, когда они гнались за звездами, пока он вырывал самые грязные звуки из Сынмина.
Он позволяет взгляду блуждать по вишневым губам старшего, и Сынмин, как всегда податливый, наклоняется первым.
— Я люблю тебя,— только говорит Чонин, хотя это уже давно пора было сделать.
Младший Чонин целовал всех, кто ему нравился - отвечая на некоторые сообщения, в которых просили еще разок, некоторые оставлял "на прочитанном". Он никогда не цеплялся за это мимолетное блаженство, относясь к этим быстро текущим моментам как к обыкновенным. Ни разу он не позволил своему сердцу вырваться наружу.
Но с опозданием его осенило, что все это он делал, постоянно возвращаясь мыслями к Сынмину. О том, как восхитительно Сынмин выглядел в своей пижаме и с распущенными волосами, как успокаивал его голос, когда он читал ему лекции на любую тему, с которой они сталкивались, как тепло Сынмин обнимал его.
И когда он представил лицо Сынмина, пока тот целовал другое расплывчатое лицо, он понял, что больше не видит Кима обычным старшим, которого он должен уважает.
Но каким бы смелым он ни был, Чонин не был уверен, когда ему намекать на то, что он чувствует, несмотря что вскоре Сынмин сам оказался в его руках.
Теперь же, когда Сынмин сиял с блеском, которое могло соперничать со звездопадом, он поклялся себе никогда больше не отказывать Сынмину в этом признании.
Чонин убирает волосы второго с лица и целует его в лоб.
— Я люблю тебя. Так сильно.
Сынмин тянет его в объятия, пока не валит парня на диван, а после седлает его.
— Я тоже тебя люблю, идиот. Я тоже тебя люблю. Очень.
Дальше последовали оды, где повторялось лишь ятебялюблюятебялюблюятебялюблюятебялюблю.
Чонин пробегает пальцами по волосам Сынмина и снова прижимается губами к голове: — Я люблю тебя, Минни. Так сильно, ты даже не представляешь.
— Жаль, что я не умею читать мысли,— Сынмин закатывает глаза и поднимается. Чонин сглатывает, когда видит знакомый взгляд в этих глазах. Он говорит с дразнящей ухмылкой:
—Но тебе повезло, ибо я знаю, насколько сильно я тебя люблю.
Никто из них не заботится о том, чтобы продолжить их дела дома или о том, что стены офиса тонкие, и пусть "ятебялюблю" перетекает меж неприличных звуков.