Отец, Вы грешник?

      Ночные улицы Нью-Джерси отличались некой опасностью, что успел понять Джерард за полгода проживания здесь. Он даже успел полюбить этот штат со всеми его недостатками, открыв Фрэнку глаза на то многое, что прежде тот здесь и не замечал: что может быть лучше места, где они вдвоем нашли гармонию? Сейчас они вместе возвращались из ночного клуба, чуть настороженно оглядываясь по сторонам, опасаясь подозрительных нетрезвых личностей.       — Я думаю, последний коктейль для тебя был лишний. У тебя щеки горят, Джи.       И Джерард в ответ лишь смеялся, ускоряя шаг. Ему очень нравилось, как теперь ласково его называл Фрэнк. Джерард шел по улице, не переставая улыбаться, чтобы все вокруг видели, как он счастлив, казалось, попробовав всё, в чем раньше он себя ограничивал, стал даже выглядеть лучше и свежее: теперь у него были красные волосы, чего прежде он не мог себе позволить, а постоянный уход за собой делал его кожу гораздо здоровее. Он сильно изменился, поздоровел после монастырского заточения: глаза снова приобрели живой блеск, ушла болезненная худоба, появился и румянец на щеках.       — А кто мне его предложил? После долгого рабочего дня в твоем скучном офисе, после «голубой лагуны»… Не хватает только меня.       — Мне уже не терпится, но подожди совсем немного, я зайду в магазин.       Фрэнк не переставал улыбаться, выбирая им торт на этот вечер, на вечер годовщины их свадьбы. Она была даже слишком вычурная, поэтому на этот раз они отмечали всё празднество вдвоём. У Фрэнка не получилось взять выходной даже в такой важный день, поэтому сейчас он торопился, чтобы переодеться из неудобного костюма во что-нибудь получше. Ему не терпелось развалиться на диване и посмотреть, как игриво Джерард будет пачкать своё лицо жирным сладким кремом с этого бисквитного торта. Да, сам Джерард был в сто раз слаще любого тортика...       Где Джерард? Фрэнк вышел и оглянулся по обе стороны улицы, где как ни в чем не бывало ходили люди туда-сюда, но его видно не было. Тогда злость закипала внутри, волной продвигаясь от легких по горлу и прямо до самых ушей, выходя паром. Он бросился сначала в одну сторону, откуда они пришли, но в толпе не разглядел красную макушку, тут же метнувшись в другую сторону, где людей было меньше, и даже вдали узнаваемого силуэта не было. Фрэнк схватился за голову, которая уже кругом шла от самых ужасных догадок.       Казалось бы, это двое взрослых людей, нельзя же украсть одного как маленького ребенка? Фрэнк знал, что можно, возвращаясь к дверям магазина, пытаясь логически рассуждать, всё ещё оглядываясь по сторонам, и заметил под ногами телефон с раскрошенным экраном. Наклонился, перевернул его, увидел тот самый чехол, который дарил Джерарду буквально неделю назад. На нем была напечатана фотография их собаки Лойс, окруженная сердечком.       Он быстро сунул телефон в карман пальто, забегая за угол, ведь это осталось единственное место, которое он не проверил, и здесь прямо таки дорожкой протянулись капельки крови, от одного вида которых тошнота подкатила в самое горло, хоть Фрэнк за жизнь видел столько крови. Но ведь это была кровь его Ангела, по следам которой он еле шагал, чувствуя, как подкашиваются ноги.       Крик застрял где-то на одном уровне с тошнотой, и они не могли прорваться наружу, и Фрэнк молча упал на колени с гримасой страха, самого кошмарного, которой вообще можно представить: труп Джерарда сидел перед ним на ступеньках заднего выхода той самой пекарни, торт из которой полетел прочь из рук Фрэнка, кинувшегося к наклонившейся вниз голове его мальчика, безжизненно болтающейся на груди.       Фрэнк, еле остающийся в сознании, приподнял лицо Джерарда, наблюдая кровожадно-глубокий шрам на его щеке, не имеющий никакого отношения к его убийству, а предназначенный только для того, чтобы изуродовать его лицо. И Фрэнк прекрасно понимал, кто это сделал, понимал, что только эти люди способны так обращаться со своей жертвой.       Ранение приходилось Джерарду прямо в сердце: дыра от кинжала пронизывала его тело практически насквозь, и эта была всегда одна рана, которой достаточно для того, чтобы медики никогда и на за что не спасли тебя. А сочащийся кровью разрез пугал его жестокостью. Какую часть сделки он нарушил?       Сквозная же рана представлялась огромным пятном более темной и уже частично застывшей крови, которую Фрэнк тут же заткнул, даже если в этом не было смысла. Он не привык оказывать помощь, он привык рушить и убивать, но вспоминая, кого держит на руках, старался как можно аккуратнее подняться на ноги, пока легкое изящное тело тряслось в его сильных руках.       Ни о каком пульсе и дыхании речи не шло, поэтому Фрэнк торопился, ведь если зря уйдет слишком много времени, что-то может пойти не так. Бесчувственное тело было ещё легче по сравнению с воспоминаниями о том, когда Фрэнк носил его на руках буквально несколько дней назад. Его глаза были закрыты, а рот слегка приоткрыт, будто он просто спал.       Фрэнку было абсолютно всё равно, как смотрели проходящие на эту картину, а некоторые даже останавливались, но не успевали разглядеть безжизненное лицо парня, когда Фрэнк ускорял шаг, даже не оборачиваясь вслед. На волне адреналина он практически бежал, крепко сжимая всё тело Джерарда, его ноги и плечи, под нос себе приговаривая, что почти пришел, что всё будет хорошо. Верил. Вера всегда была внутри.       И вот он уже забегает в квартиру, открывая и закрывая дверь одним толчком ноги, осторожно укладывает уже похолодевшее тело на кровать, срывая с него абсолютно всю одежду. Быстро переворачивает Джерарда спиной к себе, взглядом и пальцами скользя по шраму на его бедре — тому самому кресту, выжженному ровно год назад. След никуда не пропал, лишь немного побледнел, но как же Фрэнк был благодарен самому себе, что сделал это тогда.       Одной рукой очерчивая крест на коже Джерарда, другой придерживая собственный крестик на груди, читая давно забытую молитву, которую он клялся оставить и никогда не произносить вслух, но что оставалось ему делать сейчас? Фрэнк зажмурился, всё сильнее надавливая на оба крестика, всё громче произнося заветные слова, спасающие человека от неизбежного — смерти.       Лойс испуганно скулила где-то в дверном проходе, не понимая, что происходит с её хозяевами, которые уже должны играть с ней на улице. Во всей квартире было темно, шторы завешаны, даже свет сейчас включать нельзя было. Этот обряд был настолько секретным и тёмным, что даже Джерарду в конце концов Фрэнк не рассказал, как он это провернул с его матерью.       Но сейчас он был уверен в своих силах, когда уже далеко не впервые закончил чтение аж пятиминутной молитвы, после задержав дыхание, положил голову прямо на крест Джерарда, не отрывая от него руки, не прерывая связь между ними. Ему было страшно открыть глаза и понять, что ничего не изменилось, потому что другого пути точно не было. Никто кроме него самого не мог помочь Джерарду.       Фрэнк приподнял голову, но Джерард не сделал первый вдох, его сердце не забилось, а рана оставалась всё такой же, не начиная стягиваться. Он судорожно перевернул парня на спину, склонился над его телом и громко закричал, тут же слёзы хлынули следом, падая на мертвое тело. Он хватался за бледное лицо, пытаясь вспомнить, правильно ли произнес каждое слово, не позабыл ли латынь. Он уже был готов бросаться в окно...       — Фрэнки? Почему ты плачешь?       Фрэнк оторвался от жилистой груди парня, услышав ровно с его первым словом первый удар сердца, и эмоции всё переполняли его, слезы не переставали литься, когда худые пальцы запутывались в его волосах, а он в свою очередь с успокоением смотрел, как пропадает с любимого тела эта кошмарная рана, пытавшаяся разделить их. Она затягивалась, оставляя после себя лишь небольшую ссадину.       — Джи, как ты себя чувствуешь? Скажи, что ты помнишь?       — Так, как будто очень долго проспал, и в груди больно... Они просто с улицы затащили меня туда, сказали, что ты зря им поверил, оставили вот это на лице, посмеявшись, а потом я ничего не помню...       Джерард зажмурился, прикасаясь к ране на щеке, которая теперь осталась сплошным белым шрамом, немного выделяющимся на рельефе всей его кожи. Фрэнк оставил легкий поцелуй на этой щеке, и когда Джерард приподнялся с кровати, крепко прижал его к себе, благодаря все неземные силы за эту молитву, спасшую его самого дорогого человека — это всё, что ему нужно было для счастья.       — Фрэнк, как ты это делаешь? Получается, для этого ты оставил на мне этот крест? Он сейчас горит, как в ту ночь.       — Меньше знаешь — крепче спишь, Джерард. Это мой дар, передаваемый из поколения в поколение, и это единственное, за что я благодарен своим родителям.       — Если честно, я всегда слабо верил во все божественное, но ты... Без тебя я бы умер ещё давным-давно, они ведь всё это время следят за мной?       — Я задушу всех их голыми руками за то, что они сделали с тобой, но никто даже не думал, на что я способен, видишь? Ради тебя я сделаю всё, мой Ангел.       — Фрэнк, я бесконечно твой...       И Джерард, прикрыв глаза и губы, заснул, сползая по груди Фрэнка на его колени. Тот заботливо убрал прилипшие ему на лицо волосы, укладывая легкое хрупкое тело на постель. Закурил, разглядывая вид из окон, убирая с них шторы: самый центр города, высокие здания, круглый день оживленные улицы. Он чувствовал себя как никогда полноценным человеком, который только спустя к концу третьего десятка своей жизни смог устроить себе достойную жизнь, и всё не без помощи парня, благодаря которому он открыл глаза на всё происходящее вокруг, на всю его жизнь «до». И Фрэнк не хотел бы думать, где бы он был сейчас, если бы не Джерард. И где бы был Джерард без него.       Несмотря ни на что, они вместе. Спустя время, когда Джерард уже вырос, судьба свела их снова, и это точно не случайность. А Фрэнк вспоминал, как маленький Джерард играл с мамой...