On the Moor, the Creeping Grass

— Пустяки, — отпирается Чжоу Цзышу. — Я что тебе, ребенок? Что со мной станется от какого-то яда? Даже Чэнлин оправился. Лао Вэнь, за кого ты меня принимаешь? — Какого-то яда! — восклицает Вэнь Кэсин. — Ты просто невыносим! Иди спать, глупый ребенок, — бросает он Чжан Чэнлину. — Твой шифу болтает всякие глупости. Негоже впечатлительным детишкам развешивать уши. — Значит, и ты меня покинешь, — говорит Чжоу Цзышу, и Вэнь Кэсин шлепает его веером по руке. Чжан Чэнлин обводит их обоих взглядом. — Шифу, с вами ведь ничего не случится? — Не случится, — отвечает Чжоу Цзышу. — Разве ты не веришь своим шисюнам? Чэнлин, отправляйся спать. Увидимся завтра утром. Чжан Чэнлин принахмуривается, но затем, со всем почтением откланявшись, смиренно возвращается к себе в комнату. Что за послушное дитя. — Я его шисюн, — подмечает Вэнь Кэсин, бодро шагая нога в ногу с Чжоу Цзышу, — и тебе в самом деле стоит заняться его воспитанием. Разве он вправе сомневаться в моих словах? — Я и твой, и его шисюн, — говорит Чжоу Цзышу. — Мое слово куда весомее. — И хватает Вэнь Кэсина за ухо. Тот ничуть не сопротивляется, когда Чжоу Цзышу слегка опускает его голову и одаривает взглядом, в котором отражена вся палитра недовольства. Вэнь Кэсин улыбается во весь рот и любуется прекрасным лицом перед собой. Наконец губы, сжатые в тонкую полоску, подрагивают. Спустя мгновение Чжоу Цзышу отпускает его ухо и уже с улыбкой бросает: — Какой же ты назойливый. — Забота о тебе — моя работа, — произносит Вэнь Кэсин и мысленно добавляет: «Раз уж ты сам о себе не позаботишься». — Если я сейчас оставлю тебя одного, то как смогу заснуть? «В тучах все небо, нависшие тучи черны, // Глухо рокочет, гремит нарастающий гром… // Глаз не сомкнуть мне, я ночью заснуть не могу — // Все мои помыслы, все мои думы — о нем!»¹ А-Сюй, позволь позаботиться о тебе. Чжоу Цзышу закатывает глаза, слыша очередное стихотворение, но просьба Вэнь Кэсина умеряет его гнев. — Мне не нужна твоя забота, — возражает он. — Я чувствую себя не хуже обычного, и мне поможет лишь крепкий сон. — Он разворачивается и раздвигает двери к себе в комнату. Теперь же Вэнь Кэсин бросает недовольный взгляд и держится поближе к Чжоу Цзышу, чтобы тот не успел скрыться внутри. — А-Сюй, «не хуже обычного» звучит не слишком вдохновляюще. Впусти меня — я заварю чай. — Если я дам тебе заварить чай, ты прекратишь попусту беспокоиться? — Разумеется. Чай — это первый шаг на пути к моему спокойствию, — заверяет Вэнь Кэсин, отказываясь исключать прочие условия. Он прекратит беспокоиться, когда посчитает нужным. Чжоу Цзышу вздыхает и отодвигается в сторону, освобождая проход. Вэнь Кэсин улыбается и сразу же приступает к делу. Можно вскипятить воду с помощью духовной силы, но чай на вкус всегда какой-то чудной — горький, более терпкий. Как бы то ни было, Вэнь Кэсин не торопится, лишь бы провести больше времени в обществе Чжоу Цзышу. Он разводит огонь и слушает, как тот ходит по комнате: с гулким стуком опускает на пол обувь и убирает в сторону, шуршит одеждами, раздеваясь, своеобразно щелкает языком, когда теряет терпение из-за боли. Вэнь Кэсин любит этого мужчину. — А-Сюй, ты ведь позволишь мне осмотреть рану? — спрашивает он, глядя на чайник. — Раз уж я уже здесь. Чжоу Цзышу неопределенно хмыкает в ответ. Вэнь Кэсин переливает воду из фляжки в чайник и вешает над огнем. Чжоу Цзышу беззвучно подходит ближе и устраивается сбоку. На нем лишь штаны да нижняя рубаха, наполовину стянутая и оголяющая предплечье. Чжоу Цзышу протягивает правую руку для осмотра. В рану мог попасть ядовитый порошок наподобие того, которым пользуется неприятная дамочка из Скорпионов. К счастью, они не пострадали от него, но один кинжал все же мазнул по предплечью Чжоу Цзышу. Вдыхать яд, как однажды Чэнлин, — само по себе опасно, того хуже — дать ему попасть в кровоток и толком не обрабатывать рану до тех пор, пока Вэнь Кэсин не взглянул на Чжоу Цзышу и не понял, что кровь не останавливается. Они, конечно, всё промыли, и Чжоу Цзышу принял последнюю пилюлю с противоядием, но яд коварен. А Вэнь Кэсин ревностно относится к Чжоу Цзышу — к его телу и времени. Теперь он смотрит на рану. На первый взгляд — всё чисто. Ни темных полос, тянущихся по коже, ни чрезмерной красноты. — Видишь? Пустяки, — говорит Чжоу Цзышу. — Не помешало бы наложить швы, — настаивает Вэнь Кэсин, уже копаясь в своих одеждах в поисках лекарского мешочка. Чжоу Цзышу пренебрежительно поджимает губы. — Моя рана не длиннее пальца и не глубже ногтя. — Любой посчитал бы такую рану неприятной, — говорит Вэнь Кэсин. Он достает тонкую изогнутую иглу и подносит её кончик к огню, накаляя. Чжоу Цзышу треплет его по подбородку слабо сжатым кулаком и спрашивает, добродушно щурясь: — Разве мы в их числе? Вэнь Кэсин невольно улыбается. — А-Сюй, мой дражайший друг, даже сам император может умереть от заражения крови. — Я не умру от заражения крови, — ворчит Чжоу Цзышу. — Хвала Небесам, Лао Вэнь. — Разумеется, не умрешь! Я тебе не позволю, — соглашается Вэнь Кэсин и вдевает нить в иглу. Пока он зашивает рану, в комнате стоит тишина. Он чувствует на себе взгляд Чжоу Цзышу, но не смеет поднять головы — боится ненароком уколоть иглой. Чжоу Цзышу ни в коем случае не умрет от заражения крови. — Знаешь, а ты высовываешь язык, когда орудуешь иглой, — подмечает Чжоу Цзышу, когда Вэнь Кэсину остается лишь пара-тройка стежков. — Что? — переспрашивает тот. — Ты высовывал язык, когда штопал носок Чэнлина, — сообщает Чжоу Цзышу. — И сейчас тоже. Буквально пару секунд назад. Вэнь Кэсин замирает с иглой и бросает мрачный взгляд, не зная, то ли смущаться, то ли обижаться. Чжоу Цзышу кривит губы, силясь сдержать смешок. — Значит, больше не буду, — отвечает Вэнь Кэсин. — Благодарю за замечание. Этот ничтожный изо всех сил постарается быть внимательнее в будущем. В конце концов Чжоу Цзышу смеется. — Это вовсе не замечание, красавчик. Мне стоило промолчать, но ты выглядел так очаровательно, только и всего. Вэнь Кэсин — зловещий и безумный хозяин Долины призраков, не говоря уж о том, что зрелый мужчина. Он опускает взгляд на руку Чжоу Цзышу и пристально рассматривает её, делая завершающие стежки. А еще упорно держит язык за зубами и тщетно пытается не краснеть. Наконец Вэнь Кэсин завязывает узелок и усаживается поудобнее. — Вот так, — говорит он. — Как от сердца отлегло. Чжоу Цзышу задумчиво хмыкает и крутит плечом и так и эдак, поочередно напрягая и разминая мышцы. Когда он поднимает руку над головой, под мышкой видны темные, густые и мягкие на вид волосы. Смотреть — выше мочи Вэнь Кэсина. — Лучше прежнего, — говорит Чжоу Цзышу. — Благодарю, Лао Вэнь. Теперь ты позволишь отойти ко сну? — Я подумаю над этим, — отвечает Вэнь Кэсин. Чжоу Цзышу закатывает глаза и поднимается. Вэнь Кэсин неприкрыто смотрит, как тот натягивает обратно рубаху. — «Дважды хворост жгутом охватив, я вязанку сложила, — зачитывает он, подпирая голову рукой. — В эту пору тройное созвездие в небе светило. // В этот вечер — не знаю, что это за вечер сегодня — // Я тебя увидала — собою прекрасен мой милый. — Чжоу Цзышу фыркает. — Почему же таким ты, почему же таким ты // Был прекрасным и добрым, мой милый?»² — Лао Вэнь. — Чжоу Цзышу вздыхает, но больше ничего не говорит. — Точно, чай! — вспоминает Вэнь Кэсин и спешит снять чайник с огня. Чжоу Цзышу отходит в сторону. Вэнь Кэсин заваривает чай, повернувшись спиной, и слышит, как Чжоу Цзышу распускает волосы и кладет кожаный шнур на стол. Он закрывает глаза, представляя жизнь, где каждый вечер выглядит точь-в-точь как сегодняшний. Он отчаянно хочет этого — до накатывающей дурноты, до жажды убийства. Вэнь Кэсин распахивает глаза и берет в руки безупречную нефритовую чашу, затем поднимается и подносит её Чжоу Цзышу. Тот, судя по всему, улегся спать — устроился с закрытыми глазами поверх лоскутного одеяла, сложив руки на животе. — Ох, — тихо произносит Вэнь Кэсин, опускаясь на колени рядом с постелью. — Еще такая рань. Должно быть, А-Сюй и правда устал. Чжоу Цзышу ничего не отвечает, хоть и явно не спит. Вэнь Кэсин поджимает губы и отставляет чай в сторону. — Позволь мне хотя бы уложить тебя. — Он вздыхает и тычет Чжоу Цзышу в плечо, призывая подвинуться. Чжоу Цзышу открывает один глаз и окидывает Вэнь Кэсина полуироничным, недовольным взглядом. Тот снова толкает его и тянет за конец одеяла под правым плечом, а после — под левым. — Полно тебе. Я перестану беспокоиться, когда ты бросишь вредничать, — начинает Вэнь Кэсин, а затем Чжоу Цзышу поворачивается к нему, хватает за грудки, резко подается назад и… утягивает за собой в постель. Вэнь Кэсин падает на одеяло, удивленно фыркая, но быстро приходит в себя. «Так, значит, у нас поединок!» Он собирается вырваться из хвата Чжоу Цзышу и завалить его на лопатки, но… …тот не особо прижимает его. Вместо того чтобы подмять под себя, или пнуть ногой в живот, или сделать что-нибудь еще, Чжоу Цзышу снова укладывается — переворачивается на бок, перенося половину веса на грудь Вэнь Кэсина. Он обхватывает его за талию одной рукой и утыкается лицом в плечо. Дыхание, теплое и спокойное, вновь выравнивается и ласкает шею Вэнь Кэсина. Долгое мгновение тот лежит, натянутый как струна, и ждет, когда Чжоу Цзышу зарядит ему коленом между ног. Только ничего не происходит. Вэнь Кэсин прокашливается и чувствует, как Чжоу Цзышу распахивает глаза, щекоча ресницами шею. — Значит, это… какая-то тайная техника? Ты задушишь меня до смерти, как удав? — Он пытается сдержать нервный смешок, который так и норовит сорваться с губ. Тщетно. Чжоу Цзышу сминает пальцами ткань. — Лао Вэнь, я не нападаю на тебя, а обнимаю. Вэнь Кэсин сглатывает. — Ты настойчиво опекаешь меня, и я не стану тебе мешать, — бормочет Чжоу Цзышу ему в шею. — Ты был таким прилипчивым все эти месяцы. Теперь мой черед. — Да уж, мы с тобой как два прилипчивых рисовых зернышка, — нехотя соглашается Вэнь Кэсин. Чжоу Цзышу хмыкает в знак согласия и утыкается в волосы Вэнь Кэсина. Наконец тот решается предложить: — Дай мне хотя бы раздеться. Ты помнешь мне все одежды. — Он убирает руку Чжоу Цзышу с талии и садится. Тот перекатывается на спину и наблюдает за ним. Вэнь Кэсин поднимается с постели, разоблачается и вешает ханьфу. Он не уверен, что полностью понимает происходящее, но охвачен трепетным предвкушением в ожидании того, во что всё это выльется. Закончив раздеваться, Вэнь Кэсин вынимает шпильку, распуская пучок, и кладет её на стол рядом со шнуром Чжоу Цзышу. Ему нравится, как они смотрятся вместе: нефритовое украшение, само изящество и утонченность, на фоне мягкой темной кожи в обрамлении кованого металла — образец исключительной практичности. Они прекрасно дополняют друг друга. Вэнь Кэсин переводит взгляд на лежащего Чжоу Цзышу — тот смотрит на него в ответ. В тусклом свете его волосы выглядят как одно темное пятно; выражение лица — расслабленное, даже довольное. Какой же красавец. Вэнь Кэсин подходит к постели. — Ну теперь-то ты позволишь мне уложить тебя? — спрашивает он. — На дворе зима, в конце концов. Чжоу Цзышу моргает и, мимолетно улыбнувшись, отвечает: — Позволю. Поэтому Вэнь Кэсин одной рукой вытягивает из-под него одеяло, а другой — толкает в плечо. — Подвинься, — говорит он, и Чжоу Цзышу повинуется. Вэнь Кэсин укладывается рядом и наконец оказывается в одной постели с Чжоу Цзышу. Тот поворачивается к нему и снова обхватывает за талию. Они лежат так близко, что Вэнь Кэсин чувствует, как некоторые из «Гвоздей цицяо на три осени» упираются в грудь. Он наклоняет голову, прижимаясь к чужой скуле, щеке и, наконец, лбу. — «Сколь видом величав ты, о хвала! — бормочет Вэнь Кэсин. — Как ты высок и строен, как мила // Была краса широкого чела». Чжоу Цзышу отодвигается и слегка запрокидывает голову, ожидая продолжения. Вэнь Кэсин смотрит ему в глаза и заканчивает: — «Прекрасных глаз и твоего чела! // Легка походка важная была, // Всегда метка была твоя стрела».³ Несколько долгих секунд Чжоу Цзышу молча смотрит на него, а затем тихо соглашается: — Разве что посмертная хвала. Вэнь Кэсин хмурится и накрывает ладонями спину Чжоу Цзышу. — Никакая не посмертная, — резко бросает он, и вот они лежат, прислонившись друг к другу лбами. — Просто так начинается стихотворение. Не… не ищи скрытого смысла. Суть вовсе не в этом. — Не всё в твоей власти, — говорит Чжоу Цзышу, притягивая, однако, еще ближе к себе. — Еще посмотрим, — возражает Вэнь Кэсин и добавляет, лишь бы вызывать смех Чжоу Цзышу: — Ведь я — сам Вэнь Кэсин. Сработало. Как же Вэнь Кэсин хочет поцеловать его. — И правда, — уступает Чжоу Цзышу, наверняка улыбаясь. Он снова прижимается ко лбу Вэнь Кэсина и отстраняется, утыкаясь лицом в шею. — Лао Вэнь, хватит разговоров. Я хочу спать, и, по правде говоря, глаза уже сами закрываются. Будь добр: дай мне вздремнуть. Вэнь Кэсин не перечит. Сам он не сильно устал, если не считать глубокого, вызванного тревогой утомления, которое растет с каждым днем, пока… Чжоу Цзышу все еще не исцелен. Но сейчас Вэнь Кэсин согрет и доволен собой, ведь Чжоу Цзышу — вот отрада! — лежит у него под боком, а его волосы источают свежий, прекрасный запах живого человека. Приятный запах. Однажды, когда Вэнь Кэсин был ребенком, один из призраков убил макаку и так и оставил перед его покоями. Он уже и не помнит почему. Может, просто так — чтобы напугать ребенка. А ведь получилось. Вэнь Кэсин не стал трогать макаку и каждый день наблюдал, как разлагается труп. От одного вида и запаха он испытывал отвращение — и интерес. На седьмой день живот макаки лопнул, и наружу вывалились кишки, похожие на грязные канаты. У нее была морда почти как у человека, широко распахнутая пасть и опухший язык. После того как вылупились личинки, на месте глаз зияли пустоты. На тринадцатый день, проснувшись, Вэнь Кэсин обнаружил, что обезображенная грудина поросла мелкими грибами, напоминающими зонтики, на бледных ножках и с темными шляпками. Приглядевшись, он увидел, что два гриба, похоже, росли вместе — как два пальца из одной ладони. Вот как Вэнь Кэсин хочет быть с Чжоу Цзышу. Сплестись воедино и пировать на чужих костях.

***

Вэнь Кэсин просыпается, когда Чжоу Цзышу до боли сжимает его в объятиях, невольно усиливая хватку — каждую ночь гвозди напоминают о себе. — Эй, — бормочет он и помогает Чжоу Цзышу подняться. Тот медленно разгибается, притягивает ноги к себе и усаживается в позу лотоса. Вэнь Кэсин приподнимается и направляет поток духовной силы в дрожащие плечи. Когда Чжоу Цзышу говорит: «Полно, Лао Вэнь, полно» — Вэнь Кэсин убирает руки и скрещивает их на груди, обхватив предплечья. Он прижимается щекой к спине Чжоу Цзышу и делает вдох. Выдох. Снова вдох. — Терпимо, — бормочет Чжоу Цзышу, хотя Вэнь Кэсин молчит. — Сегодня терпимо. — Он резко поворачивается к нему и треплет по подбородку. — Эй, Лао Вэнь, выше нос. Ни к чему грустить. — Как так «ни к чему»? — несдержанно восклицает Вэнь Кэсин, качая головой. — Неважно. Всё в порядке. Давай-ка спать. — Эй, — еще тише повторяет Чжоу Цзышу и протягивает руку, разглаживая большим пальцем складку меж бровей Вэнь Кэсина, а затем заключает его лицо в свои ладони. Вэнь Кэсин думает: «Неужели он…» — и чувствует, как сжимают его щеки. Он таращится на Чжоу Цзышу. Тот лишь ведет бровью — мол, и что ты мне сделаешь? — и скользит ладонями выше, поднимая щеки Вэнь Кэсина, которые теперь кажутся еще более округлыми. — Вот, — говорит он. — Теперь ты не выглядишь таким грустным. Вэнь Кэсин изо всех сил старается одарить Чжоу Цзышу самым жалостливым взглядом из своего арсенала. Тот держится добрых несколько секунд, а затем сдается и отпускает Вэнь Кэсина, смеясь и похлопывая по плечам. — Ты такой жалкий, — сетует он и укладывает Вэнь Кэсина обратно в постель. — Как дитя малое. — Запомни мои слова, — начинает Вэнь Кэсин, откидываясь на подушку. — Я — самый грустный и жалкий человек, когда-либо известный миру боевых искусств. И к тому же дитя малое. Ты должен обо мне заботиться, а то мало ли что случится. Чжоу Цзышу одобрительно хмыкает. Он ложится в постель и заваливается на грудь Вэнь Кэсина, подперев подбородок одной рукой, чтобы не давить на ворот. Вэнь Кэсин ерзает под ним. Приятно чувствовать на себе чужой вес, хоть гвозди и давят. У них двоих бывают мгновения, когда всё, что остается, — лишь улыбаться друг другу. Вэнь Кэсин хочет, чтобы это чувство окутало его подобно новой коже. Хочет насладиться им, как лакомством, или обглодать, как кость. — А-Сюй, — говорит Вэнь Кэсин, обхватывает Чжоу Цзышу за талию и, опрокинув на спину, устраивается сверху. Он утыкается лицом в его шею и глубоко вдыхает. Чжоу Цзышу запускает пальцы в волосы Вэнь Кэсина и, удерживая за голову, обнажает горло. — Лао Вэнь, — говорит он, а затем восклицает: — Ты!.. — И наконец хрипло добавляет: — Вэнь Кэсин. Вэнь Кэсин открывает рот и впивается зубами в шею Чжоу Цзышу. Не целует — и целует одновременно. Вэнь Кэсин хочет забраться в его тело и поселиться там навсегда, но, раз не может, по крайней мере оставит метку на коже. Чжоу Цзышу стонет и крепче прижимает к себе Вэнь Кэсина, который еще глубже вгрызается ему в шею. Он натянут как струна — от былой истомы, тягучей, как патока, не остается и следа — и слегка подрагивает от напряжения. Вэнь Кэсин замирает, рвано хватая ртом воздух, и напоследок кусает еще сильнее, отстраняется и очерчивает языком следы от зубов. Чжоу Цзышу резко выдыхает и ослабляет хватку на волосах Вэнь Кэсина. — Если наутро Чэнлин спросит об укусе на шее — объяснять будешь сам, — после долгого молчания говорит Чжоу Цзышу. — Глупый ребенок, когда взрослые сильно-сильно нравятся друг другу… Чжоу Цзышу шлепает его по плечу. — Я же не об этом! Вэнь Кэсин смеется и последний раз проводит по коже языком, затем сползает с груди Чжоу Цзышу и устраивается под боком. Тот бросает на него удивленный взгляд, прищуривается и наконец расслабляется. — Значит, — начинает Вэнь Кэсин, — прошлой ночью в твою комнату ворвалась марионетка и смогла зацепить, пока вы боролись. Чжоу Цзышу фыркает. — Всего лишь одна? Я бы управился с одной во сне. Пусть будет сразу двадцать. — Хм-м-м, — протягивает Вэнь Кэсин, закрывая глаза. — Твоя правда, твоя правда. Значит, двадцать. И все оказались такими воспитанными, что постарались ничего не разрушить и никого не покалечить — лишь одарили тебя привлекательным, элегантным синяком. Дивное дело. — Мало ли, что нынче на уме у Скорпионов, — говорит Чжоу Цзышу. Вэнь Кэсин усмехается и снова открывает глаза. Приподнимается на локте, разглядывая оставленную им метку. Укус не такой уж и темный, но отчетливо виден отпечаток каждого зуба. — М-м, — говорит он. — Всё так плохо? — спрашивает Чжоу Цзышу. — Смотря что ты понимаешь под «плохо», пожалуй. — Вэнь Кэсин тыкает в шею Чжоу Цзышу большим пальцем. Тот недовольно хмурится. — Раз уж тебе так любопытно, укус вовсе не большой. Маленький и элегантный. Изысканный и аккуратный, как соцветие сливы. Мне нравится. — Надеюсь, ты доволен собой. — Чжоу Цзышу закатывает глаза. — Доволен сверх меры, благодарю, — говорит Вэнь Кэсин и снова заваливается на спину. Он оставляет ладонь на груди Чжоу Цзышу и лениво водит пальцами по его шее. — А-Сюй, давай-ка спать. Утром я приготовлю завтрак, хорошо? «Персиком благоухают сады, // Годны для пищи, созрели плоды…»⁴ Чжоу Цзышу потупляет взгляд, скользя им по губам Вэнь Кэсина, и, погруженный в размышления, чуть меняет позу. Немного погодя он принахмуривается и говорит: — Нет, зачитай что-нибудь другое. Негоже засыпать под столь унылое стихотворение. — Какой же ты привереда. Я даже не дошел до унылой части. Так уж и быть. «В поле за городом травы ползучие есть, — начинает Вэнь Кэсин. — Вижу — на травах повисла роса тяжело».⁵

***

Вэнь Кэсин не торопится просыпаться. Зимой он нередко встает до рассвета, но, кажется, этим утром слегка залежался. Хоть в комнате и горят свечи, сквозь занавески пробивается тускло-голубой свет луны. «Это не моя комната, — думает он и гадает дальше: — Гу Сян? — И лишь затем до него доходит. — Ох. Вот оно что». Чжоу Цзышу по-прежнему спит, слегка повернувшись лицом к Вэнь Кэсину. Видно, ночью они отодвинулись друг от друга и приняли более привычные позы. Теперь они лежат бок о бок на спине, соприкасаясь плечами. Лодыжка Чжоу Цзышу перекинута через голень Вэнь Кэсина, а пальцы ног засунуты под икру. Вэнь Кэсин без ума от этого мужчины. Он поворачивается лицом к Чжоу Цзышу и просто смотрит. Какой же красавец. Утонченные черты лица, прямая линия носа, изящно загнутые ресницы и радушно приподнятые брови, которые не опускаются даже во сне. Его губы слегка приоткрыты, а на коже, пусть и гладкой, проглядываются волоски. Чжоу Цзышу что-то бубнит себе под нос и немного пододвигается. Медленное размеренное дыхание на долю секунды учащается, а затем снова выравнивается. Брови Чжоу Цзышу подрагивают. Он проснулся, или просыпается, или притворяется. Пускай притворяется. Вэнь Кэсин с радостью, как и раньше, будет любоваться молча. Немного погодя Чжоу Цзышу глубоко вдыхает и открывает глаза. Его взгляд тут же падает на Вэнь Кэсина, который расплывается в улыбке. — М-м-м, — бормочет Чжоу Цзышу и медленно моргает. — Шиди. Теперь же Вэнь Кэсин осторожно вдыхает и ничего не говорит. Да и что он может сказать? Разве найдутся подходящие слова? В одночасье всё кажется таким нелепым: Долина призраков, Совет Пятиозерья, Кристальная пластина. Месть. Всего его глупые интриги. Какой во всем этом смысл? Зачем что-либо делать, если можно просто лежать в постели с любимым человеком? Как-то Чжоу Цзышу сказал Чэнлину, что главное в жизни — это питаться три раза в день. Вэнь Кэсин с ним не согласен. Главное — видеть перед собой сонную улыбку Чжоу Цзышу. Всё остальное — пустая трата времени. — Лао Вэнь, — наконец говорит Чжоу Цзышу. — А-Сюй, — отвечает Вэнь Кэсин, и улыбка Чжоу Цзышу становится еще ласковее. — Расскажи что-нибудь, — просит тот. — Неважно что именно. Вэнь Кэсин приподнимает брови. Разумеется, Чжоу Цзышу обратился к нему со столь нелепой просьбой именно тогда, когда он уже исчерпал весь свой словарный запас. — Совсем неважно? — Угу. — Хм-м-м, — говорит Вэнь Кэсин. — А что, если я начну зачитывать эротические стихотворения? Раз уж мы уже делим одну подушку… Чжоу Цзышу закатывает глаза. — Я схвачу тебя за ухо, — предупреждает он, а после добавляет: — Но перебивать не стану. Вэнь Кэсин снова хмыкает и всматривается в потолок, не в силах встречаться взглядом с Чжоу Цзышу. Немного поразмыслив, он наконец начинает: — Давным-давно в поле жило мышиное семейство, и была в нем мышка-малютка — всеобщая любимица. Но в один прекрасный день земледелец, который возделывал это поле, привел домой кота, а кот поймал и съел родителей мышки, а затем сказал: «Мышка-малютка, я даже не стану пытаться тебя загрызть. Ты худая как щепка, и твои косточки застрянут у меня в зубах». Так мышка-малютка и спаслась. Мышка-малютка пообещала себе, что никогда не простит кота, а когда вырастет — непременно убьет, даже если придется забраться в его пасть и встать поперек горла. Но все мышата поголовно крохотульки. Мышка-малютка впервые осталась совсем одна и вскоре стала жить впроголодь. Когда она уже хотела сдаться и лечь умирать, её увидел хорек и сказал: «Иди за мной и делай, как я говорю» — и мышка-малютка так и поступила. Хорек привел её туда, где жил сам вместе с другими — в туше буйвола. Там обитали и белки-летяги, и циветты, и землеройки, и кобры. Даже макака. Но там не было ни других хорьков, ни тем более мышей. Чжоу Цзышу молча берет Вэнь Кэсина за руку. Тот смотрит на него, а затем отводит взгляд, в котором плещется невыразимая тоска. — Так мышка-малютка и выросла в туше буйвола. Она научилась читать, писать и драться. Каждый день она помышляла об убийстве кота и ожесточилась. Она мастерски разделывалась с котами, но так и не нашла того, что съел её семью. Лишь плодила котят-сирот. Однажды мышка-малютка покинула тушу буйвола и во время странствий познакомилась с добрым, пусть и глупым, сусликом. И хотя мышка-малютка изо всех сил старалась досадить ему, она все равно нравилась суслику. И хотя суслик был медлителен, неумел и, на взгляд её наставника-хорька, глуп, мышка-малютка отвечала ему взаимностью. Чжоу Цзышу переворачивается на бок и, хмурясь, произносит: — Я внимательно слушал, но, кажется, потерял нить повествования. — Скажем так, я опустил некоторые детали, — говорит Вэнь Кэсин. — Это всего лишь сказка. Между тем мышка-малютка поняла: чем больше ей нравился глупый суслик, тем меньше она думала об убийстве кота. Чжоу Цзышу хлопает Вэнь Кэсина по руке. Тот возмущенно вскрикивает и садится. — Значит, теперь я глупый и неумелый? — спрашивает Чжоу Цзышу. — Что? Да нет же! Ты вообще меня слушал? Суслик — это Цао Вэйнин, — говорит Вэнь Кэсин. — Цао Вэйнин — суслик?! — Да. Разве нет? Или я его не так назвал? Он смерть какой скучный, — ропщет Вэнь Кэсин. Чжоу Цзышу косится на него, а затем, осененный осознанием, приподнимает брови. — Дева Сян — мышка-малютка, — говорит он. — Верно, — соглашается Вэнь Кэсин, поглаживая его руку. — Разве это не очевидно? Есть в ней что-то… от мыши. — Пожалуй, я глуп, — признает Чжоу Цзышу, тоже усаживаясь. — Мне казалось, что мышка — это ты. — Я — хорек, — поясняет Вэнь Кэсин. — Но хорек больше не появлялся, — подмечает Чжоу Цзышу. — Помилуй, А-Сюй. Мышка — главная героиня сказки. А хорек, верно, занят тем, что донимает какого-нибудь горностая. — А я, значит, горностай? — А-Сюй, разумеется, ты — горностай. — Вэнь Кэсин вздыхает. Чжоу Цзышу усмехается и говорит: — Лао Вэнь, спасибо за хорошую сказку. — Для тебя — всё что угодно, — отвечает Вэнь Кэсин, и Чжоу Цзышу толкает его плечом.

***

— Это, по-твоему, маленький и элегантный синяк? Вэнь Кэсин расправляется с застежками под мышкой и вскидывает голову. Чжоу Цзышу сидит перед бронзовым зеркальцем, приподняв рукой подбородок, и с нескрываемым осуждением хмурится, осматривая шею. Вэнь Кэсин подходит ближе и окидывает взглядом след от укуса. В утреннем свете он выглядит как неровное кольцо, как браслет из некрупных лиловых бусин. — Разумеется, — заключает он. — Просто А-Сюй слишком самолюбив. Чжоу Цзышу стукает Вэнь Кэсина и возмущается: — Это совершенно унизительно. Я пускаю тебя в свою постель на одну ночь, а ты меня калечишь. Ты бы тоже вспомнил о самолюбии, приди к тебе какое-нибудь чудище и покусай за шею. — Разумеется, вспомнил бы, — говорит Вэнь Кэсин и наклоняется еще ближе, любуясь собственным отражением из-за плеча Чжоу Цзышу. — Но, окажись этим чудищем А-Сюй, мое самолюбие раздулось бы до немыслимых размеров. Я бы собрал волосы на макушке в пучок и отправился гулять по городу, красуясь укусом на зависть всем вокруг. Чжоу Цзышу резко втягивает ртом воздух. Вэнь Кэсин подмигивает. — Правда? — спрашивает Чжоу Цзышу. — Правда, — отвечает Вэнь Кэсин, и Чжоу Цзышу срывается в места, целясь ладонью ему в грудь. Вэнь Кэсин отбивает удар. Чжоу Цзышу делает шаг вперед, Вэнь Кэсин — назад. Он снова идет в атаку, но Вэнь Кэсин уклоняется и ловит его за запястье, не дав отстраниться. Чжоу Цзышу смотрит ему в глаза, резко кивает и выкручивается из хватки, и вот они уже кружат по комнате, обмениваясь приемами и блокируя удары друг друга, в яростном противостоянии кулаков и открытых ладоней. Вэнь Кэсин не может перестать улыбаться — хоть убейте. Ему нравится драться с Чжоу Цзышу. Слишком уж это весело. Вэнь Кэсин метит в голову Чжоу Цзышу, но тот ловит его за ногу и ныряет вниз, отправляя в полет. Когда Вэнь Кэсин пытается ударить Чжоу Цзышу по ребрам, тот перехватывает его руку и встает почти вплотную за спину. Вэнь Кэсин вертится на месте, пока не удается подставить подножку. Он подцепляет Чжоу Цзышу под коленкой и дергает вперед, и они оба падают как подкошенные. Едва коснувшись пола, Чжоу Цзышу сгребает Вэнь Кэсина за запястья и прижимает их над головой. Тот обвивает Чжоу Цзышу за талию ногами и ловко заваливает на спину, оказываясь сверху. Он выворачивается из захвата и резко поднимается, чтобы не получить головой по лицу от взметнувшегося Чжоу Цзышу. Вэнь Кэсин пятится назад, как краб, пока не ударяется спиной о стену. Чжоу Цзышу ползет за ним на четвереньках и ловит за руки, не дав отбиться. Они хватаются друг за друга, беззвучно смеясь, и в конце концов каждый крепко держит чужое запястье. Чжоу Цзышу усаживается на бедро Вэнь Кэсина, а тот пытается подтянуть ногу повыше к груди, чтобы оттолкнуть его пяткой. Слишком мало места — Вэнь Кэсин понимает, что ему никак не извернуться, и, тяжело дыша, говорит: — Ничья! Ничья. Соглашаюсь на ничью! Чжоу Цзышу фыркает. — Я прижал тебя к стене. Сомнительная ничья. — Неужели? Может, придумаешь что получше? — подначивает Вэнь Кэсин. — Уже придумал, — отвечает Чжоу Цзышу и подается вперед. Вэнь Кэсин чувствует острые зубы на коже и прикосновение горячих влажных губ. Он давится собственным языком и наконец выдает: — Ты — сама жестокость… И почему я не удивлен. Чжоу Цзышу хмыкает себе под нос и пускает в ход мягкий, но настойчивый язык. Вэнь Кэсин всхлипывает. Чжоу Цзышу разжимает зубы, проводит языком по коже и снова решительно припадает губами к шее, присасываясь как пиявка. Вэнь Кэсин больше и не пытается его оттолкнуть. На вдохе Чжоу Цзышу утыкается носом в шею Вэнь Кэсина, а на выдохе — еще сильнее впивается зубами. Вэнь Кэсин неловко хватает Чжоу Цзышу за руку, а тот, едва не урча, снова затягивает ртом кожу, терзая. — Я всего лишь укусил тебя, — сбивчиво подчеркивает Вэнь Кэсин. Чжоу Цзышу проводит языком по его горлу. Вэнь Кэсин закрывает глаза и льнет к прикосновению губ. — А-Сюй, — на выдохе произносит он. — А-Сюй. Чжоу Цзышу издает звук, похожий на стон, и, влажно причмокнув, размыкает зубы. Не отстраняясь, он зализывает место укуса и, наконец подавшись назад, шепчет: — Вот и… — и давится смехом. Вэнь Кэсин распахивает глаза, испепеляя его взглядом. — Что здесь смешного? Чжоу Цзышу убирает ладонь и прикрывает ей рот. — Ничего себе, — тяжело дыша, произносит он. — Ничего себе, Лао Вэнь. Я не… Ха-ха-ха-ха. Да уж. — Да что такое? — Прости-прости, но ты сам на себя посмотри, — наконец выдает Чжоу Цзышу и сползает с бедра Вэнь Кэсина. — Что ты сделал? — спрашивает тот, поднимается — и тут же влетает в столик у постели, не в силах устоять на дрожащих от желания, будто ватных, ногах. Столик переворачивается и вместе с Вэнь Кэсином обрушивается на пол. Чжоу Цзышу несдержанно хохочет, закрываясь ладонями. — Что ты со мной сделал? — Клянусь: я не собирался заходить так далеко, — смеясь, отвечает Чжоу Цзышу. Вэнь Кэсин осыпает его проклятиями и, сделав над собой усилие, снова поднимается. Спотыкаясь, он подходит к столику с зеркалом и видит, над чем именно смеялся Чжоу Цзышу. На его шее темнеет большой красно-фиолетовый синяк, который заметен, даже когда Вэнь Кэсин отчаянно приподнимает воротник как можно выше. Такой синяк не спрячешь даже за волосами. — Чжоу Цзышу! — восклицает Вэнь Кэсин. — Прости! — выдыхает Чжоу Цзышу себе в ладони. — Прости-прости! — Ты осмелился жаловаться и стонать из-за одного-единственного, крошечного укуса, а затем сотворил такое со мной! — возмущается Вэнь Кэсин и тычет пальцем в центр синяка. На ощупь кожа горячая, чувствительная и липкая от слюны. Синяк резко выделяется на фоне красной нижней рубахи. Да и розовое ханьфу навряд ли хоть чем-то поможет. На вид синяк все равно что грозовая туча. И Вэнь Кэсину это очень даже нравится. — Я придушу тебя, — заявляет он и, крутанувшись на месте, указывает на Чжоу Цзышу. — Я поколочу тебя, безумец. Теперь Чжоу Цзышу поглядывает на него сквозь пальцы. — На мой взгляд, элегантно, — произносит он между нескончаемым потоком смешков. — Разве ты не собирался собрать волосы на макушке в пучок и отправиться гулять так по городу? — Вот возьму — и сделаю, — предупреждает Вэнь Кэсин. — Сделаю. А еще нацеплю на шею табличку с надписью: «Дело рук Чжоу Цзышу». Чтобы ты сгорел от стыда. — Хм-м-м-м, — говорит Чжоу Цзышу, наконец перестав смеяться. — Думаю… — начинает он, когда в двери раздается стук. Они обмениваются взглядами. Чжоу Цзышу вскакивает с пола, хватает ханьфу Вэнь Кэсина и бросает ему. Тот второпях одевается, из-за дверей же раздается голос Чэнлина: — Шифу? — Подожди немного! — отвечает Чжоу Цзышу и, пока Вэнь Кэсин облачается в ханьфу, встает у него за спиной, перекидывает волосы на сторону, где оставлен укус, и наспех собирает в косу. — Входи. — Думаешь, это выглядит менее подозрительно, чем синяк? — цедит сквозь зубы Вэнь Кэсин, и Чжоу Цзышу кривит лицо, так и говоря: «Сделал первое, что пришло на ум» — перед тем как повернуться к Чэнлину. — Доброе утро, шифу, — радостно произносит Чэнлин и осекается. — И вы тоже здесь, шишу. — И снова замолкает. — Чэнлин не хотел мешать… вашим занятиям. Чжоу Цзышу отпускает конец косы Вэнь Кэсина, и та падает ему на грудь. — Мы как раз заканчивали. — Он добродушно похлопывает Вэнь Кэсина по плечу. Тот с трудом держит невозмутимую мину. — Доброе утро, глупый ребенок. — Д-доброе утро, шишу, — говорит Чэнлин и опускает взгляд в пол. Чудовищная оплошность. Ведь теперь он заметит и перевернутый стол, и валяющиеся украшения для волос вместе с некогда сложенными письмами и чистыми пергаментами. И непременно задастся вопросами. Чэнлин сглатывает. — Мне всего лишь стало любопытно, где шишу. Обычно он уже просыпается и готовит мне завтрак… Вэнь Кэсин фыркает и встает из-за стола. — Да неужели? — Ну, я тренировался на улице, коротая время, когда услышал шум, а затем грохот из комнаты шифу! Вот и решил сам проверить. — Чэнлин поднимает голову, лучезарно улыбаясь им обоим. — Но оказалось, что это были всего лишь шифу и шишу! Так отрадно видеть, что вы ладите друг с другом. Чжоу Цзышу подходит к Чэнлину и похлопывает его по плечу. — Хвалю за осмотрительность. С шифу всё в порядке, — говорит он, а затем поворачивается к Вэнь Кэсину. — Лао Вэнь, разве ты не собирался приготовить завтрак? Наш ученик умирает с голоду. Вэнь Кэсин тяжело вздыхает. — Всё с вами ясно, непутевые господа. А ведь уже конец зимы. «Персик прекрасен и нежен весной — // Ярко сверкают, сверкают цветы. // Мужем вступаешь в чертог ты мой — // Дом убираешь и горницу ты».⁶ — И смотри, чтобы всё сверкало, — говорит Чжоу Цзышу, и они втроем выходят из комнаты навстречу новому дню.