Мир серебряными глазами

— Думаешь, видел всё в своей жизни? Читал в глазах надрыв страха и радость рождения, бесценное счастье и печаль, пустую задумчивость и суждение, много мудрости и столько же глупости; наверное, считаешь, вкладывал своё отражение в глаза напротив. Голос, что штормит сражением осенних волн в узком русле рек, что надувает холодный ветер, что хрипит, словно в лёгких осел дым с десяток выкуренных сигарет: вот он прервался. Не для того, чтобы дать секунды руке дотянуться до стоящего на стойке стакана свежей воды, и горло вовсе не пересохло. Просто тонкая кривоватая улыбка мазнула по губам, ведя вверх уголки, затрагивая и другие мышцы лица. Говоривший стоял на два шага ниже трибуны с отличительным маленьким микрофоном на гибкой ножке, торчащим посредине картонного разреза, а перед ним на мягком подлокотнике одного из всех кресел, расставленых в конференц зале, сидел парнишка ростом дотягивающий ему только до плеча, и то наверняка на носки вставал для вида; у него, кстати, волосы всегда пахли лавандой. Пацан шуршал в руках фольгированной упаковкой — характерный серебряный шелест тут же подхватывался вверх, но оставался слышен только им двоим. Мужчина сошёл с последней ступени, тихий стук подошвы прервал шорох. — Я не видел. Что же, тогда я глуп? — в голосе просочилась ирония, однако он звучал ровно, как и всегда до этого, не заискивающий и не грозящий. Такой, что заставляет слушать, а после и вдумываться. Он немного напускно задержался на выдохе, когда его владелец сел на корточки перед лицом сгорбившегося, но всё ещё молчавшего молодого человека. — Что ж. Значит мне здесь делать нечего, — оставил было присевший, сразу поднимаясь с коротким упором руками о колени, разворачиваясь вполоборота, чтобы пройти мимо ряда плотно сдвинутых мест. Остановился. Сжавшиеся тонкие пальцы на рукаве рубахи, сшитой свободным покроем из жёсткой ткани, остановили. Тепло рук даже сквозь два слоя одежды приятно лизнуло кожу. — Не говорите так. Но. они издеваются, — пальцы сжались сильнее. — Вы не понимаете, вас никто не станет обижать, вы сильный, высокий, привлекательный, взрослый, — бровь стоящего весело изогнулась вверх на пару последних слов, — а я. даже убежать не могу. Пальцы наконец разжались, только рука эта сразу после с силой оттолкнула пару обычных костылей, прислонённых к свободному подлокотнику, и те с грохотом прокатились по полу. Мужчина не удивился, просто наклонился и поднял один за другим костыльки, ставя их за спинку кресла. — Ты позволил себе судить этих людей и теперь проблемы у их родителей. Зашуршала одежда, парень встал на ногу, одним движением соскочив с кресла. — Это глупость. — Как отрезал, коротко и вроде бы даже обиженно. — То, что ты сделал.? Договорить не дал взмах руки, потоками воздуха пропорхнувший мимо лица. — Нет. То, что вы говорите — это глупость. Они получили по заслугам. Пусть разгребают. — Поэтому ты решил в ответ на их издёвки сам поиздеваться над ними, в данном случае над их близкими. Это, конечно, представляет тебя жертвой обстоятельств, а в остальном славным ребёнком, — хмыкнув, спокойный тон сменился на тёплое масло, текучее, но ещё не обжигающее. Под рукой, опустившейся на предплечье, вздрогнули, расслабляя сведённые мышцы, парень был всё это время словно на углях. — Питер, месть порождает месть. И этот случай чести тебе не делает, а вот трусость свою ты показал, — два раза ладонью легко похлопал по плечу, чуть сжал пальцами на прощание, разрывая контакт. — Ой, только не надо этого «Питер», — ответ на недоумённое молчание последовал только через минуту, — ну, вы всегда, когда отчитываете меня, зовёте по имени, словно заменяя всё осуждение на свете только на моё имя. Мне неуютно. Мужчина, отошедший уже по узкому проходу межрядьев к главному, ведущему к табличке «ВЫХОД», прервался на полушаге, удивлённо обернувшись на звук молодого голоса. По лицу пробежали морщинки обескураженности, перекрываясь короткой улыбкой. — Прости, Питер… — помедлив, добавил, — пойдём пообедаем. Отведёшь меня. Руки сами протянулись до откинутых прежде костылей, сжав их подмышками и перенося большую часть веса на них, парень, с головой полной лаванды, подпрыгнул, не очень резво и уверенно, но постепенно придвигаясь к мужчине, переступая единственной ногой. Случилась авария, в возрасте 15 лет случилась насильственная ампутация голени. — Бросьте, вам не нужна моя помощь. Мужчина, брюнет для всех, обладатель поистине красивого тела и приятной наружности, и его природа одарила прекрасно серебряными глазами с рождения, кто никогда не видел ни отражения себя, ни блеска в чужих глазах, ни солнца или тьмы. Слепой. — Но приятно же, — снова кривонько усмехнулся, просто потому, что по другому не умел, губы всегда в неуверенности ведёт, так кажется со стороны. Для него это проявление искренности. … Историческая справка: Джеймс Бьюкенен Барнс, 38 лет, 6 футов рост, 176,4 вес, родился в Бруклине, инвалид с рождения I группы на оба глаза, процент зрения равен 0. Создатель центра по реабилитации инвалидов. Питер Бенджамин Паркер, 17 лет, рост 5'8», 141 фунт в весе, родился в Квинсе, в возрасте 15 лет во время рождественских каникул путешествовал по придорожным автостанциям вместе с дядей Бенджамином Паркером, водитель встречного автомобиля не справился с управлением на большой скорости, вывернув на встречное движение; Бен Паркер погиб до приезда скорой, Питеру пришлось ампутировать по голень зажатую конструкцией ногу на месте из-за острой возможности взрыва бензобака. Член центра на протяжении двух лет. Помимо двух на реабилитации числилось ещё тридцать человек, у каждого разная степень инвалидности, для каждого находился свой подход, но так или иначе все они проходили через руки Барнса. В том числе Питер, для которого обыденные посиделки в кафе в разгар дня стали таковыми совсем не сразу и не так легко, как выглядит для новых незнающих посетителей. Около полугода Джей мучался с криками, разбивающейся посудой и тратами на покрытие расходов заведения, в дальнейшем управляющий даже деньги перестал брать, только жаловался через губу каждый раз, как замечал тёмную макушку. Паркер тогда страдал и выстрадывал свою жалость к себе, упиваясь ей и упорно этого не замечая, в редких случаях бывал тих, и именно в эти мгновенья он думал не о себе, а о жизни того, кого потерял. Однажды в такой день Джей созвонился со своим коллегой, если так можно выразиться, Сэмом Уилсоном, что работал в центре по реинтеграции бывших военных с ПТСР в мирную жизнь. Он взял мальчугана за шкирку и на силу привёл туда, показать, как большие люди не справляются со своими проблемами, как они падают ниц от звука хлопушки, как ревут и как громко дрожат их руки. И поставить перед другими, кто в основном молчит, но всегда ходит на собрания, у кого не руки дрожат, а сердца замерли в горечи и пустоте утраты. После первого посещения Паркер устроил в центре реабилитации разгром, хлопнув дверью настолько громко, насколько позволяли костыли, а на вторую он пришёл сам аккурат через три дня. С тех пор мальчуган постепенно становился взрослее, учась жить. — Ты зря говоришь, что меня не обижали. Когда мне было восемь лет, Джон, ученик старшего класса, ему вроде бы лет одиннадцать было, подкараулил меня на улице у ворот на выход из школы, перевернув на мою голову мусорный бак. Помню, как ужасно воняли тухлые шкурки от бананов, никогда раньше не думал, что они могут так вонять. В то время я ещё не умел правильно постоять за себя, — утвердительно кивая головой на свои же слова, Барнс направил вилку зубчиками на парня перед собой, отправляя после в рот кусочек блина. — А что вы потом сделали? — парень во всю хомячил, о чем говорили характерные звуки уплетаемого им пирожного. Сладкоежка. — Ничего. В то время я ничего не мог сделать ему или другим, которые с тех пор меня начали постукивать. Инвалидам тогда потяжелее приходилось, не пойми — не оправдываю, а у меня ещё мать больная и сестра. В общем год они меня преследовали, но не представляешь как было обидно, когда смеялись девчонки. Эти звонкие ехидные голоса, злобные, громкие, до сих пор мурашки по коже. — Паркер на это заулыбался и Джей это понял, потому что аппетитное причмокивание прекратилось. — А спустя 12 месяцев, после летних каникул пришёл не «Мусорный Бак», а Джей. В тот год по соседству с мамой поселился один отставной русский военный, как узнал, что я слепой, то ли пожалел меня или семью, то ли наоборот захотел сделать из меня человека, а не забитого мальчишку, мучить меня начал. Подъём в пять утра, полная уборка дома, приготовить завтрак и обед в своём доме, потом прийти к нему и сделать всё то же самое, заставлял выходить на малознакомые улицы, а ты знаешь, что это за чувство. В перерывах между завтраком и обедом поначалу сам читал мне книги по истории и праву, потом начал учить по Брайлю. А через месяц этой армии началась физическая подготовка, русская борьба и дзюдо. За то лето я вырос на целый локоть, в итоге Джон, забияка, остался ниже меня. Когда же они в следующий раз небольшой группой попробовали посмеяться, все, в том числе и я, разошлись с больными лицами, только вот я до смерти довольный. Тихий короткий хохот нарушила задумчивость Питера. — То есть вы хотите меня научить избивать людей? Барнс снова хохотнул. — Нет, хочу, чтобы ты занялся своей физикой тела и начал слушаться советов докторов хоть изредка. — Ну уж нет. — еле различимый бубнёж скрылся за очередной ложкой, Джей улыбался. — А вы меня почему не научите? — Ты хочешь видеть меня 48 часов в сутки? — бросил мужчина, точным движением руки привлекая внимание девушки официантки. Та привычным мерным стуком каблуков подошла к их столику, Барнс запросил счёт. На этот вопрос Питер тактично промолчал. Баки Барнса он любил и как человека, и как наставника, но полностью ему подчиняться, слушаться каждый раз и повиноваться означало бы перечеркнуть дружбу. Взять того русского, что учил его. — Я могу переговорить с Сэмом. Думаю, двойная терапия для сложного солдата и сложного подростка может принести на удивление положительные плоды. — Перенял из рук девушки плотной кожи папку, пальцами считывая сумму на листке, для него здесь уже давно сделали двойные надписи. Отсчитал купюры с лишком и закрыл папку, возвращая в руки. — Отказаться ты не можешь. — Ладно! — громковато вышло, но лицо мужчины нисколько не изменилось, а вот официантка, только что отошедшая от их столика, обеспокоенно обернулась, видимо готовясь прикрывать руками голову от летающей посуды. Питер поспешил ей помахать рукой, мол «все нормально, мирный». Барнс встал из-за стола, подхватывая дипломат за тугую ручку. — И да, не забудь привести Нэда. Ему бы тоже не помешало. — Мы так не договаривались! А последнего уже и след простыл, оставив за спиной только тихий перелив китайских колокольчиков, закрепленных на двери. … — Его зовут Гельмут Земо, потерял на войне в Заковии около четырёх месяцев назад всю семью: отца, жену и сына. Жесток, холоден и невероятно опасен. Меня к себе не просто не подпускает, пару раз даже манипулировал или ясно посылал на известные дороги, я понял это только при пересмотре камер, а заставить меня потерять бдительность сложно, Бак. — На деревянном столе в небольшой комнате лежал ряд ровных папок, на каждой в уголке картона была прикреплена фотография металлической скобой. Новая. Папок было три, все о лицах, представляющих собой что-то необычное, в том числе для работника реабилитации. — Ты Питера хочешь убить или помочь ему? — короткий вопрос, без таковой интонации. Костяшки пальцев сами коснулись поверхности стола, сжимая ладони в кулаки, нависая над столом широтой плеч. — Брось, этот не Паркеру. Ему я подобрал милейшего характера девушку пилота в запасе: блондинка, стройная, сильная, фигуристая и правда всё при ней, голубоглазая, хорошая партия. А этот тебе. Уилсон стоял по другую сторону стола, излучая громкое удовольствие, пальцами проводя по краю и иногда неровно настукивая очередной хит джаза — веселится вовсю. — Сэм, ты придурок? — уже совсем не вопрос, простой факт. Комнату на эту риторику прорезало лёгким бархатный смехом, будто запах мокрой земли пронёсся в послегрозовом городе, что сразу потонул в глухоте эха от стен. Смятым стуком пятая точка оказалась на столе, и чужие руки подхватили одну из всех папок, раскрывая ворох свежеотпечатанных страниц. — Любишь ты в патетику, Джей. А если посмотреть серьёзно: у этого парня неплохие задатки заняться криминалом, если это не прервать сейчас, под контроль через месяц-другой уже поздно будет что-либо брать. — Ворох страниц развалился ударом раскрытой папки о стол, будто из рук она выскочила. Спустя молчание и четыре отзвука шлепка от стен и потолка Барнс спросил: — Он ходит на встречи? — Шутишь? Нет, он вообще ещё не знает о нашем интересе к нему. Сегодня утром мне прислали документы на него по факсу прямиком из центра. Распоряжение Полковника, понимаешь? — Понимаю, но ваши дела в управлении меня мало интересуют. Мне бы со своими сопляками разобраться, в частности с Паркером. Кого ты ему нашёл в качестве няньки? Пальцами подхватил горячую кружку с крепким кофе, поднося к лицу и жмурясь так, будто мог увидеть весь букет разлившихся запахов, а потому внезапно оглохнуть из пестроты ощущений и капельки наслаждения. Чертовски хороший американо они делают в этом своём центре помощи военным. Однако уворот в стороннюю тему не удался. — Эх ты, даже язык распускает, лишь бы не заниматься одолжением, а сам то просит меня о помощи чуть ли не каждую неделю. — На самом деле Сэм лукавил, Барнс своими просьбами в поиске пар делал ему большую услугу по приобщению предполагаемых психически нездоровый людей к полноценной жизни. Если взглянуть здраво с высоты пройденных вместе лет, их взаимовыгодные отношения тянулись вот уже восемь лет, за это время количество вышедших из-под опеки его центра на вольную полноценную жизнь порадовало и продолжает радовать своим числом и невозвратностью. Барнс же со своей стороны обговаривал обязанностью обучить инвалидов жить с другими людьми полноценно, без ущемления себя как от общества, так и от себя собственного. С членами клуба реабилитации он мог общаться годами и был на коротком наборе практически у каждого на протяжении всей жизни. Вот от кого не так просто уйти. Шутка. — Кэрол, пару раз прочистит ему уши — будет послушным зайчиком. — Ладно. Хрен с тобой. Опиши Гельмута, привычки его, характер, логику мышления. У него австрийские корни? — отхлебнув сочную жидкость, опустил дно на край стола, поправляя рукой, чтобы кружка случайно не свалилась под ноги. Сэм кажется удивился. — То есть так это работает? Стоило пообещать взбучку мальцу, как ты сразу согласился. Я возьму на заметку, — его перебил осуждающий окрик по имени, разбивающийся о снова разлившийся бархатный смех. — Ладно, ладно, не ворчи. Да, и род у него древний, влиятельный, когда-то они занимались куплей-продажей ретро авто, как думаешь, большие деньги? Так вот, почему мне нужен ты. У Полковника сложилось мнение, что не все военные могут стать отставными, некоторые уходят в торговлю полученными на службе знаниями и средствами, и нужно втереться в доверие, посмотреть, есть предпосылки или можно стереть красный крестик на его деле. Агентов подослать он, конечно, может, но тогда можно ставить крест намного более жирный на всей организации, а мне бы этого не хотелось. Барнс кивнул, ещё в шпионов он не игрался, дурака нашёл. — Это же противоречит твоим принципам. — Он ещё не член центра, — по общей атмосфере Уилсон совершенно спокойно пожал плечами, вот кто безразличием полнится. Паршивец. — Это всё меняет, — хмуро и безапелляционно. — Приходи с Питером в эту среду, он туда должен будет прийти в первый раз. Постарайся ему понравиться, а Паркера я отправлю на перевоспитание. — Я начинаю сомневаться в твоей порядочности, может, мне пора заканчивать с просьбами. — Хлопнула кнопка дипломата, нужная папка скрылась в его глубине. — И месяца не продержишься, — грустный смешок заполнил звук закрывающейся двери.