Мир серебряными глазами

Birds of a feather flock together

В дверной проём порывами задувает и затягивает снег, падающий на замёрзшие руки и холодные щёки, но он даже не тает. — Тебе же собаки нравятся, Стив. — Да, и что? — замешательство в этом вопросе пролепетало чем то отстранённо восторженным, будто бы мальчик восьми лет, терпеливо ожидающий на пороге полупустого дома, когда пятки тонким морозом покусывает декабрьская ночь, стоял отвёрнут, смотря на блекнущий горизонт далёкого сентябрьского солнца. Баки никогда не видел солнце, но когда Стив начинал рассказывать о нём, просто проходя по дороге в школу, сидя на подоконнике в старой учительской, разрывая единственные штаны о ржавые шляпки незабитых гвоздей, лёжа на жёсткой траве в опавших скрипучих листьях, тогда Баки неосознанно сравнивал это солнце с банкой муки на верхней полке кухни тёти Сары, которую он однажды случайно рассыпал себе на макушку, но не желая расстраивать его маму, таким же мучным до пят ушёл и притащил две банки из своего дома; с мятным мороженным на палочке, которое они делили надвоих, смотря и слушая открытое кино на крыше чужого автомобиля, которое в итоге измазал в земле забияка Джон; с ладным мягким, как перо с крыла голубя, смехом; с шёлком коротких волос. И ещё много с чем. Так само собой тепло Стива стало для Баки солнцем. — Но это кот, Стив, — тихо, когда подушечками пальцев коснулся короткой пушистой шерсти на заостренном ухе, когда за руку недовольно укусили. — Причем довольно злой. Мальчик, с живой машиной для ловли мышей и мух на руках, очень громко засопел, решая, видимо, как выразить свой грозный протест и какими словами, но только прошмыгнул мимо раскрывшего дверь, когда тот отступил в сторону, приглашая в прихожую. Как таковой прихожей не было, домик был маленький, за скрипящим порожком сразу покоилась пара крепких и несносимых ботинок, железная трёхногая вешалка и зеркало на стене для сестры и матери, собственно здесь же и  начиналась гостиная с двумя креслами перед низким столиком времен Гражданской войны, на который лучше не ставить что-то тяжёлое, с широким окном, из-за него даже осенью в доме было чуть-чуть тепло, и с крутой лестницей, ведущей на обустроенный по последней моде имени Баки Барнса чердак, числящийся его комнатой. Там было всё: ненужные никому плотные картонные коробки, пересобранные таким способом, чтоб образовывать стул, прикроватную тумбочку и стол в единственном экземпляре, были разломанные виниловые пластинки, развешанные по периметру стен, и гордость — вырезанный из дерева игрушечный пистолет, найденный под лавкой в парке. Когда Стив сказал, что пластинки это музыка, Баки попытался их склеить в изначальное состояние, но запутался в частях, да и клея у него не было. Из гостиной вела ещё одна комната, всегда запираемая на дверь — там жила младшая сестра Барнса, и сейчас, привычно осторожно ступая только по чётным половицам, чтобы те не заскрипели, будя её, мальчики пробрались наверх, выпуская кота в перевёрнутую дном к полу картонную коробку-стол-стул-тумбочку. — Его зовут Баки, — произнес довольный, разворачивая при помощи дружеской руки со своих головы и плеч длиннющий, как шея жирафа, шарф. Баки занялся икотой. — Почему ты называешь этого кота мной? По последующим описаниям Стива выяснится, что кот был чёрный, с белым пятном на подбородке и кончике носа, а Баки нащупал у него только три лапки. Передней левой не хватало. — Он похож на тебя, такой же ворчун, — Стив улыбается, радуется он, сел на кровать и ноги под себя подогнул, даже матрац прогнулся. — Ему одиноко. Так же, как иногда бывает тебе. Потому я подумал, что так и ему, и тебе будет немного лучше. Баки даже хотел обидеться, выгнать Стива с кровати и заставить сидеть на стуле, но только горько вздохнул, присаживаясь рядом, опустив голову. — Что за глупости, Стив. У меня есть ты, — почти совсем тихо прозвучал молодой бойкий, но сейчас необычно вкрадчивый голос. — А у него меня нет. — Кот выбрался из коробки и пошёл на своих трёх лапах на колени к Баки. — Ты же знаешь, аллергия. Он взял кота в руку, за что получил удар когтями, и сам зашипел через сжатые зубы на это создание, случайно вызвав у друга приступ смеха. — Я же говорю, вы похожи. В ту же минуту отодвинул кота, но тот снова вернулся на колени Барнса, свернувшись калачиком и закрыв нос худым и липким хвостом. — Не смейся, — уже совершенно обречённо. — Увидишь, вы подружитесь. И ведь подружились. Кот часто с тех пор катался на плечах Барнса, даже в то время, когда у него произошло знакомство с русским и начались первые тренировки, кот по кличке Баки неотрывно путался под ногами и постоянно норовил подняться по штанине на своих когтях на излюбленную высоту человеческого роста, оставляя после себя минное поле на коже. Стив тихо радовался, постоянно рисуя их двоих то в позах античных героев, как Геракла и поверженного Льва, то зарисовывая отдельные части тел, то мирно спящими на траве под тенью веток дерева — друг на спине, а кот на его груди, вытянувшийся в полный рост, когда в промежутках листьев, просачиваясь, падали вниз солнечные блики, разгораясь на лице пятнами тепла. И радости. Когда Баки было четырнадцать лет, кот умер, а Стив стоял рядом, обнимая за плечи, когда стылый дождь скрадывал необратимые слёзы. А в свои тридцать Стивен Грант Роджерс решил жениться. Отношения его были долгими, тянулись ещё с юношества, но он всё никак не решался: боялся отказа, собственной слабости для построения семьи, недостатка зрелости. Вот, наконец. Тогда тоже был пасмурный день, об этом говорили синоптики и кричащие птицы, а может настроение у Барнса просто хорошенько попортилось. Нет, он не завистник, не жадина, не злобный собственник. Просто будучи в звании свидетеля, стоя по правую руку от жениха и искренне улыбаясь, Баки вдруг остро ощутил своё сходство с уже давно почившим котом. Ясно понял, что у него Стивена Роджерса больше нет. И это оказалось горче многого, что происходило с ним прежде. … Питер боялся опоздать, потому что не рассчитывал он на пять этажей и отсутствие рабочего лифта в здании, куда его пригласили, на самом деле заставили прийти. Казалось в поломке нет ничего необычного, везде бывает, даже в Белом доме, и он бы спокойно принял этот факт, если бы не костыли. Прошло несколько лет, а они всё ещё оставались его персональной болью и бельмом на глазу. Никак не продолжение рук, что настойчиво в назидание повторяют врачи и психолог. Нэд, честно согласившийся последовать на собрание вместе с ним, когда стоявший за плечом мистера Барнса его лучший друг яростно отрицательно вертел головой, не торопился помогать с преодолением восьмидесяти ступеней. Поэтому Питер опоздал, заваливаясь в конференц зал с тихим грохотом из-за чьей-то ноги, костылей и собственной суетливости. Крепкая рука подхватила падающего мальчишку за воротник школьного пиджака, резко встряхивая в вертикаль и отпуская, даже не дождавшись хоть малейшей реакции. — Не поранились? — покойно задал вежливый, но отчего то безличный вопрос мужчина — брюнет, по впалым следам под глазами и сетки морщин на крутом лбу возраста приблизительно сорока лет, в тёмно синем строгом пиджаке с идеально ровными и разглаженными лацканами. Голос чуть хриплый, словно надорванный или севший от простуды или алкоголя, низкий, мягкий баритон; Питер, кажется, завис. — Нет, он в порядке. Спасибо за помощь, сэр. Без вас он точно стал бы начинкой в сэндвиче, — за Паркера скоро, с привычным смехом и воодушевлением, протораторил Нэд, снимая с плеча рюкзак и попутно подталкивая застывшего друга локтём в бок в сторону плотно закруглённого ряда стульев с мягкими сидениями. — Хорошо, что такого не произошло, — также уклончиво вежливо, мягко, будто кошачий след по узким балконным перилам. Не успели двое подошедших присесть, как их окликнули: — Питер, Нэд, здравствуйте. Как настроение? — тёмное лицо, белоснежные манжеты рубашки, аккуратный золотой гвоздик в ухе: обладатель всех отличительных черт приблизился к парням, протягивая длинную ладонь для рукопожатия. В сегодняшней чистоте ощущалось что-то неестественное, будто на их обычный вечер собрались прибыть важные люди, будь то депутат или какой-нибудь чиновник. Даже Сэм, любитель широких худи, поношенных кед десятилетней древности и серых джинсов с разрывами ниже коленей, сегодня немного опрятнее выглядел. Надо же, может, когда хочет. — Прекрасное. Если бы лифт работал, было бы самое лучшее, просто чудесное. У вас высокие гости? — скинув рюкзаки на два свободных места, пожал обращённую руку чуть сжимая, да задерживаясь взглядом на глазах собеседника после красноречивого осмотра обстановки и нарядов остальных людей. Все стояли почти с иголочки за тем исключением, что большинство костюмов либо взяты напрокат, либо передались по наследству. Вот так только стеклянных ножек бокалов с шампанским не хватало, чтобы с полной уверенностью завоевать звание званого вечера. По лицу Сэма мелькнула гримаса скорби и недовольства, словно ему сок лимона в глаз попал. — Спонсоры, — скупо бросил, ладонью касаясь плеча Нэда, предлагая ему пройти к своему зрительскому месту, расположенному дальше на два ряда от сердцевины, где сейчас находились рюкзаки обоих. — И они на это купятся? — Паркер задержал друга, схватив того за раскрытую олимпийку, продолжая немигающим взглядом смотреть в глаза Сэма. Уилсон в свою очередь быстро сдался, миролюбиво подмигивая и убирая руки в карманы брюк. — Купятся, куда им деться. Тем более не отказывать же бедным ветеранам в деньгах на глазах у прелестных детей, вооружённых мобильными телефонами и свободным доступом в интернет. Нэд наблюдал за перепалкой недолго, предпочтя не акцентировать на этом внимание, садясь на отведённое Питером для него место сразу, как только держащая ладонь разжала пальцы, раскрывая ноутбук, добытый из бездонного рюкзака школьника старших классов, чтобы успеть настроить канал и подготовиться к ведению прямой трансляции в сети. — Понимаю, — заместо Паркера буркнул тот, весь уже погружённый в процесс изучения новых уведомлений. «Кто-то продал луну» «Джинни празднует день рождения макаронного монстра» «Десять просмотров страницы за последние двенадцать часов». Однозначный рекорд. — А где мистер Барнс? — садясь и убирая костыли под стулья, вдруг вспомнил удививший его факт, когда Питер ещё заметил идущего к нему Сэма. — И почему до сих пор не начали? Сэм смотрел на часы на запастье — минутная стрелка убежала на лишние пятнадцать минут. — Ждём гостей, потому медлим. Светофоры. А Барнс опаздывает. — Чтобы он, и опаздывал? — брови взметнулись вверх, на что Уилсон пожал плечами. — Подождите минут пять, все к тому времени должны приехать. А я дальше пойду скучающих развлекать. — И на этой весёлой ноте Сэм Уилсон удалился покурить. … Птицы за окном кричат нещадно, у соседки снизу по всей квартире и, наверное, даже по потолку скачет её добродушный и слюнявый лабрадор, на которого у Джеймса аллергия на психологическом уровне, на лестнице старушка Мэй что-то громко обсуждает с арендодателем, так ещё и кран на кухне подтекает мощными каплями с периодичностью удара в минуту. И так с четырёх утра. Снился сон, в котором он словно сгусток энергии, комок, не имеющий точного деления на границы и части, там мокрая почва и босые ноги. Скользко и влажно, где земля под ступнями движется, ползает и елозит меж пальцев, копошится продолговатыми телами, завивается кольцами, чтобы сорваться с кожи и свалиться вниз. На плечах болезненный температурный жар развалился мешковатым котом и спину ломит, забила лёгкие спёртая духота, замкнутость рёбер, и черви под ногами никуда не деваются, всё также ползают, вдох вязкий, а выдох ещё тяжелее. Кисель, его в детстве варила мама, когда сестра заболевала, такой воздух. Тягучий и пресный. Не сладкий и не солёный. Немой, безликий, без характерных красок, черт, границ и частей. Чужой грубый появившийся голос. Он говорил слова непонятные слуху, касался близостью, жестокостью интонаций. Крик и скрежет металла, голос и крик, потом щебет коротнувшего чайника, электричество, тяжесть голоса и звенящая тишина. Всё не о жизни, будто видение из другого, нереального мира. Но то существо кричало голосом Баки Барнса. Как свалился с кровати в половине четвёртого, так больше и не прилёг. Хватило представления на всю неделю вперёд, оставив собой след горького страха и недоумения кровью на языке из прокушенной щеки. Контрастный душ до тех пор, когда зуб на зуб не попадает, до лёгких судорог в мышцах и раслабленной усталости в голове. Последний раз кошмары снились в юности, после похорон матери. Причин же для нынешнего сна Джей так и не нашёл. По крайней мере до первого телефонного звонка. Выйдя из ванной комнаты на звуки стандартно играющей мелодии мобильного, стянул полотенце с плеч, вытирая руки прежде, чем поднять бренчащий телефон. Функция озвучивания экрана сразу сработала, не разъясняя ровным счётом ничего — номер неизвестен. — Барнс слушает, — протянул почти бодрым, серьёзным звуком, зажав телефон между предплечьем и ухом, надевая поверх обнажённого тела хлопковый халат. В грядущие секунды три чуть не разбил оброненный телефон, вовремя поймав его ладонью. — Привет, Баки, — неуверенно тихо услышалось из динамика, повиснув ещё на несколько секунд тишиной в расстоянии. — Это Стив. Возвращая голос, Джей неосознанно коротким движением кончика языка прошёлся по пересохшим губам, выдыхая примерно так же тихо: — Да я понял. А потом Стив пригласил его выпить кофе в кафе, до которого Барнсу придётся ехать на нанятой машине два часа, с учётом полностью свободных дорог, в семь утра такая возможность резко отпала. Через пару минут он уже выезжал на главную улицу, затем на трассу. У Стива Роджерса родились дочь и сын. Семь лет и три года. Кажется Пегги на него хорошо влияет, раз этот неуверенный вымахавший верзила решился стать отцом. В кафе было приятно прохладно, макушку изредка лизал свежими потоками ветер из раскрытых окон в деревянных рамах, столики были неприлично высокими, детей на стулья за них пришлось подсаживать. Чета Роджерсов посчитала хорошим решением вернуться из Ирландии на пару недель в Америку погостить. Встретиться со старыми друзьями, в число которых первым вошёл и сам Барнс. Разговаривали они всё утро и добрую половину дня, каждый держа в руках по кружке пива в третий заход. Старшая дочь Стива делает успехи в изобразительном искусстве, особенно хорошо ей даются портреты. Младший только и занимается тем, что носится по дому ураганом, сметая мелкую мебель и расстреливая соседских кошек горохом из рогатки. Кстати, оказалось, что зовут его Джеймсом. — Со временем твоя привычка давать чужие имена не изменилась, — прибрав крайнюю кружку до дна, мужчина скрыл короткую улыбку в изгибе кисти, ткнувшись в неё слегка пенными губами. — Я знал, что он будет похож на тебя, — ответил Роджерс, по-дружески просто толкнув рядом сидящего своим плечом. Скорее всего, он улыбался. В тот день Барнсу ничего не осталось, как встретиться со своим прошлым и упущенным настоящим, потому о собрании он вспомнил в самый последний момент, выходя из кафе под тихое прощание. — Твою мать, Барнс, где тебя черти носят?! — орёт в трубку Уилсон, выкуривая третью сигарету за последние пять минут, когда терпение окончательно лопнуло. Закрыв дверь очередного такси, Джей вышел на улицу перед высоким зданием, у крыльца которого нервно переступая ногами кто-то шумно подпрыгивал, должно быть, знакомый грубиян. Кажется он говорил о дресс коде. А на Баки была обычная футболка на размер ему меньше, дорожные брюки и раскрытая рубашка, купленная самим Уилсоном в качестве подарка на восемь лет совместной работы. Чтобы проверить внешний вид, он провёл руками с груди до своих бёдер и обнаружил, что одет совершенно так же, каким вышел из дома ранним утром. — Прямо к тебе они меня принесли, — фыркнул в трубку тот, блокируя экран. Машина завизжала тормозами и клаксоном, Барнс замер на полушаге, опасаясь двинуться дальше, потому что он совсем забыл, что не на проезжей части и сигналили не ему. К тому моменту Уилсон уже выцепил взглядом нужную фигуру и поспешил к нему, издалека грозно рыча и матерясь, но по мере приближения его выражения становились беспокойнее, зато ценузурнее. Плеч не синхронно коснулись, сжимая: — Бак? Отмер. Кивнул. — Да, в порядке. Перепил просто, — наглая ложь. Чтобы напиться, ему нужно пить как минимум виски, а не какой то ирландский эль. — Ты ещё и бухой?! — а вот на Сэма подействовало. — Какая разница? Вообще там не главный гость, — привычным жестом ребра ладони сбросил чужие руки, подходя к двери с увесистой, шершавой ручкой. — Ну да, только твои подопечные сидят тебя дожидаются битый час, Земо ходит без присмотра, а ты по-прежнему не главный гость. Глядя, как Барнс уверенно проходит вперёд, у Сэма возникают вопросы к его слепоте. И это случается довольно часто. Однако как бы это не смотрелось со стороны, его друг совершенно ничего не видел, просто обладал врождённым чувством баланса, интуиции и девятью жизнями. Он так сам себе объяснял это каждый раз. — Из твоих уст, Сэм, это признание. Оба вошли в хорошо забитый чужим дыханием и солнцем зал в то же время, как за их спинами раздался глухой голос пары людей и стук каблуков. Уилсон поспешил оттянуть Барнса в сторону, схватив за локоть, оставив одного аккурат у дверей, а сам посеменил навстречу вошедшим. Спонсоры. А Барнс потерялся. В голове так и стояла знакомая тихая речь, звук смеха, резкое телесное тепло на переданной кружке, история всей жизни, утёкшей из рук водой с колючим песком, царапая, мелко часто раня. Он не заметил кого-то ещë рядом с собой, просто опëрся спиной о закрытую часть дверей, прикрывая и без того закрытые глаза, никого не слушая. Было душно. Кисти коснулось что-то мокрое и холодное, на что первым порывом появилось желание отпрянуть и дёрнуться, и только потом прозвучал голос. — Простите, мне показалось, вы были бы не прочь выпить воды, — низко, с хрипом, практически шёпотом, будто нет вокруг стоящего разговорного шума. Значит бутылка воды. — Спасибо, — прямо принял подачку, скручивая крышку и жадно прикладываясь к горлышку, отпивая. — Стоило представиться — Гельмут Земо, — снова зазвучал голос сквозь движение тающих капель на пальцах и ладони, перекрыв собственные мысли. «Вовремя» Делая вид, что ни слова не знает о человеке, стоящем в стороне по правую руку, Барнс закрыл бутылку, перекинув её в левую, протягивая освободившуюся ладонь для рукопожатия, тоже представляясь. — Джеймс Барнс, можно просто Баки. А Гельмут принял ладонь крепко и по горячему сухо, замирая пальцами на слегка тёплой коже, делая вид, что ничего не знает о Барнсе.