Тяжело в учении

      Отдалённо слышимый грохот из коридора говорил об одном: мероприятие закончилось, и вскоре сюда ввалится вся толпа. Рыжий парень лишь выгнулся назад, разминая спину: ему не было дела, свою еду и место он отхватить успел. Так что теперь, пока грохочущее человеческое месиво ещё находилось на достаточном отдалении, он вполне мог позволить себе приятный обед в полном одиночестве.       ― Как дела, Чуя? ― юноша, видимо, приросший к своей верхней одежде, с блаженной полуулыбкой на лице и подносом еды в руках опустился ровно напротив него, доставая приборы.       ― Секунду назад были отлично. ― сквозь зубы процедил он, немного прищуриваясь. ― Хули ты припёрся, Дазай? Если плохо видишь, я подскажу: столовка пустая. Можешь сесть подальше. И разве ты не должен быть в зале, как все правильные мальчики?       ― О, оттуда все уже ушли. ― говоря, Осаму улыбался всё лучезарнее. ― Но ты ведь и так слышишь.       ― Со мной спешил повидаться? ― с омерзением и язвительностью в голосе поинтересовался Чуя.       ― А как же. ― улыбка Дазая на секунду стала холодной, почти хищной, хоть и чтобы понять это нужно было хорошо его знать.       Несколько секунд Накахара пристально всматривался в лицо Осаму, пытаясь понять, что же тот задумал в этот раз. Лишь после этого его слух уловил то, на что в действительности стоило смотреть, чтобы догадаться.       Черноволосый, идеально ровно стриженный парень, которого он в школе прежде не видел и который оказался в столовой, на подходе не издав ни звука, никем больше быть не мог.       ― Ах ты подлый пидорас… ― вновь переводя взгляд на всё ещё улыбающегося Осаму прошипел Чуя. ― Я по твоим правилам играть не собираюсь, так и знай.       ― Да брось же, Чуя! ― громкий, сладостный возглас, сменившийся едва различимым пронзительным шёпотом. ― Уже играешь.       ― Если он заговорит со мной ― я тебя покрывать не буду, так и знай. ― от одной мыли от того, что сейчас делал Дазай, ему становилось мерзко.       ― Конечно, не будешь. И не надо. ― беззаботно пожав плечами, Осаму закинул ногу на ногу и принялся резать кусок жёсткого мяса, лежавший на подносе, не отрывая от Чуи омерзительно томного взгляда, не вызывавшего ничего, кроме рвотного рефлекса.       Парень перевёл взгляд на вошедшего новичка. В этот момент тот как раз пришёл в себя после секундного замешательства и отворачивался в сторону в полной уверенности, что никто не видит его напряжённого подбородка, поджатых губ и с силой сомкнутых на лямке рюкзака пальцев. Русский совершенно не думал о том, что чей-то взгляд мог уловить, как его безупречная осанка дала слабину, а чёрные локоны вдруг начали с лёгкостью скрывать глаза.       Накахара неодобрительно покачал головой, отправляя в рот очередной кусок школьного обеда.       ― После таких выкрутасов, Осаму, никто уже и не удивится, почему ты так популярен у малолеток.       ― Думаю, дело в том, что они находят суицидальные наклонности романтичными.       ― Ага, не говоря уж о том, насколько ты им близок интеллектом.       Звонкий девичий смех вырвал его из очередной перепалки. Чуя закатил глаза, тяжело вздыхая. Ну вот, началось. С обутой в тяжёлый чёрный ботинок на высокой подошве ноги толкнув дверь, в столовую вошла девушка в розовой рубашке, опоясанной толстым кожаным ремнём, несколько верхних пуговиц которой были расстёгнуты. Тонкая полоска бледной кожи, видимой между плотными чулками и вряд ли соответствовавшими по длине нормам для школьной формы шортами, как всегда, выглядела безупречно. Ещё какое-то время она громко смеялась, откинув назад голову и прикрыв рот тонкими пальцами. К тому времени, как она на долю секунды затихла, в столовую успели войти не только неизменные спутницы девушки из её компании, но и пара десятков учеников школы. Убедившись, что всё внимание ― как, впрочем, и всегда ― приковано к ней, девушка поправила аккуратную рыжую прядь и заговорила.       ― Все ведь уже слышали новости? ― разумеется, раньше любимицы многих преподавателей и администрации школы новостей обычно не знал никто, но она всё же продолжала неизменно задавать этот вопрос прежде, чем представить общественности очередную сплетню. ― Ни за что не угадаете, к кому после объединения подселят Акутагаву! ― мрачная спутница девушки заметно напряглась, на секунду замирая в процессе распыления антисептика на бледную ладонь. ― Да нет же, не тебя. ― закатив глаза, добавила говорившая.       ― Ну же, Коё, говори уже. ― Чуя фыркнул, будучи готовым даже на общение с Озаки, лишь бы прервать неловкую ситуацию, в которой он оказался между Дазаем и нелюдимым новеньким. ― Всё равно же скажешь.       ― Кто был занудой ― тот навечно и останется. ― рыжая девушка неодобрительно помотала головой, вальяжно усаживаясь на своё привычное место, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. ― Ладно уж. Рюноске теперь делить комнату с сироткой из Ист Хая! ― ко второй волне её звонкого смеха явно была готова примерно половина столовой, тут же залившаяся им вместе с Коё. ― Ну что за славные дела, правда? Теперь-то объединение уж точно пройдёт как по маслу! Хотя ты, Накахара, как я посмотрю, тоже решил, хм… сблизиться с новыми соучениками, мм? ― разящая улыбка алых губ становилась всё шире. ― Или всё же со старыми?       ― Ты приближаешься к черте. ― Чуя прищурился, тем не менее вцепившись обеими руками в поднос и поднимаясь, собравшись уйти подальше от принёсшего ему столько проблем Осаму.       ― Ох, прости, не хотела тебя засмущать, солнышко. ― Озаки поджала губы в притворном сочувствии. ― Давайте вернёмся к Акутагаве и его котёнку. Кто кого первый, как думаете? ― тени сомнения, несогласия со своим лидером на секунду промелькнули на лицах двух вошедших вместе с Коё девушек, но практически сразу растворились в жёстких ухмылках ― почти полных копиях оной на лице рыжеволосой. Это стальное подобие выражения радости легко можно было прочесть по любой из них, хотя самая младшая из них и не расставалась с медицинской маской ни на секунду.       ― Тебе поговорить больше не о чем? ― высокая девушка, которую любому, увидевшему её впервые, сразу же хотелось назвать «леди», высокомерно вскинула подбородок и прищурилась, скрестив одетые в строгие перчатки руки на груди. ― Отвянь уже от них, Озаки.       ― Надо же, какие слова мы знаем! ― снисходительно и насмешливо покачав головой, коснувшись губы ногтем, идеально попадавшим в её оттенок, ― Чего ты переживаешь, Йосано? Думаешь, твой питомчик оказался в дурных руках? Не бойся, уверена, Акутагава позаботится о нём! ― сказав это, она вновь залилась поддержанным многочисленными окружающими их учениками смехом.       ― Тебе бы за себя побояться. ― взгляд Акико становился всё более пугающим, вынуждая нескольких смеявшихся прежде ребят замолчать и уткнуться носами в собственные подносы, а присевшего неподалёку Чую ― ухмыльнуться. ― Не думаешь, что вскоре кому-то придётся заботиться о тебе?       ― Ах, как странно, что ты забыла, дорогуша! ― отчего-то казавшаяся мощной, но при этом утончённая рука в рукаве светлого пиджака с уверенностью приобняла Коё за плечи, когда за стол рядом с ней опустился высокий парень с идеально лежавшими золотыми волосами, тут же получивший вычурный, почти демонстративный поцелуй Озаки в щёку. ― О ней всегда есть, кому позаботиться.       Акико успела презрительно скривиться и, видимо, придумать, как парировать выпад извечного защитника рыжей бестии, когда тихий и вежливый кашель заставил её ― да и большую часть присутствующих ― переключить своё внимание на сдержано и вежливо улыбающегося юношу с длинными и неотвратимо привлекающими внимание двуцветными волосами.       ― Фицджеральд. Йосано. Озаки. Прошу прощения, что перебил, но вам не кажется, что подобные ссоры могут несколько затруднить нашим дорогим гостям процесс интеграции в школьный социум? ― он немного склонил голову набок, убрав за спину руки и сложив их замком. ― А нам бы всем этого не хотелось, правда?       ― Да без вопросов, Сигма, только скажи. ― Фрэнсис приподнял руки ладонями к юноше, как бы сдаваясь. ― Ты же знаешь, твоё слово ― закон. Мы с Коё без претензий. ― сказав это, он лучезарно улыбнулся подошедшему и отвернулся к столу, на секунду сделав улыбку угрожающей при взгляде на Акико, тут же гордо отошедшую в сторону собственной компании.       ― Отвал башки. ― резкий практически вскрик заставил Фёдора вынырнуть из своих мыслей и сфокусировать взгляд на блондине, опустившем подбородок на ладони и с приоткрытым ртом рассматривавшего поправляющего пуговицы пиджака президента школьного совета.       ― Тебе не кажется, что это невежливо ― говорить по-русски, когда никто вокруг тебя не понимает? ― приподняв тёмную бровь, уточнил он.       ― Не пацюку, делающему вид, что не знает друзей детства, мне за вежливость говорить! ― возмущение Коли дошло до той степени, что он даже оторвал взгляд от своей новой зазнобы, чтобы презрительно прищуриться в сторону Достоевского. Впрочем, абсолютно ненадолго. ― Ты гляди на его! Яки гарны!       ― А ты точно хочешь, чтобы я на него смотрел? ― подобная реакция даже немного умилила парня, вызвав сдержанную улыбку. ― Особенно так, как ты?       ― Не-не-не! ― тут же затараторил Гоголь, и лицо его в эту секунду отражало первозданный ужас. ― Ты не так смотри! Ты по-другому смотри!       ― Ну смотрю я, смотрю. ― вздохнув, отозвался Фёдор.       ― Ты поможешь мне? ― взгляд, полный первозданного огня, устремился в Достоевского и, казалось, чуть не прожёг в нём дыру.       ― С чем это? ― парень совершенно опешил.       ― Сделать так, чтобы он полюбил меня на весь век, конечно же. ― с удивлением отозвался Коля, глядя на друга, как на полнейшего дурня.       ― Ты же в курсе, что это не моя сильная сторона правд…       ― Слышать не желаю. Или хочешь ― его спросим, где там у тебя сильная сторона, м? ― Гоголь легко пнул Фёдора по руке локтем.       ― Проронишь ему хоть слово ― пожалеешь, что говорить научился. ― улыбка Фёдора лучилась истинным солнцем, и Коля понимал: значить это может лишь то, что он вовсе не шутит.       ― Ну вот и славненько! Значит, ты мне поможешь!       ― Хэй, Сигма, а у меня вопрос один есть! ― проследив за взглядом тут же отвлёкшегося Гоголя, Достоевский лишь грустно вздохнул: кажется, в своих прежних словах тот не шутил. По крайней мере, едва заметно поджатые губы и, казалось, осязаемая разрушительная волна из его глаз явно предназначались для светло-рыжего парня с повязанной на пояс рубашкой, посмевшем заговорить с Сигмой. И эту ненависть не останавливало даже то, что незнакомец сидел, осторожно приобнимая бледную черноволосую девушку. ― Вечеринке в честь новеньких быть?       С широкой и светлой улыбкой длинноволосый парень повернулся к спрашивавшему, чуть смеясь.       ― Ну разумеется, Танидзаки. ― он едва заметно кивнул. ― Было бы вопиющей грубостью не устроить праздник в честь прибытия столь замечательных гостей. ― на последних словах он медленно обвёл взглядом их стол, остановив его на одном из приезжих.       «Ну да, конечно», ― не подавая виду, подумал Фёдор. ― «Кто ещё способен привлечь к себе столько внимания, полностью сконцентрировав его на себе?».       Но Коля, казалось, и на секунду не пытался подумать. Тот факт, что эти несколько бесконечных секунд взгляд необычных глаз и самая вежливая в его жизни улыбка принадлежали только ему, остановил для него весь мир вокруг.       Придя в себя где-то через пять минут, а до того не переставая таращиться в одну точку, в которой уже давно не стояло президента школьного совета, Гоголь тут же вцепился пальцами в руку Фёдора, точно кошка, поймавшая добычу.       ― Скажи это. Скажи мне два главных слова, Федя, скажи!       Достоевский тяжело вздохнул, прикрыв глаза и кожей чувствуя на себе широкую, довольную и так сильно бесящую его улыбку откуда-то из другого конца столовой.       ― Мы идём.