Нежность

      — Потому что это не его жертвы! Это дело рук Стефана…       — Что?..       — Он разбросал трупы по всему восточному побережью.       — Нет, ты ошибаешься…       — Я уже видел подобное раньше — он съехал с катушек. Долбаный маньяк!       — Деймон, прекрати.       — Нет, это ты прекрати! Хватит его искать, хватит ждать его возвращения, хватит! Стефан ушел и уже не вернется! Не в этой жизни…       Голос Деймона, уставший и надорванный, затих. Его едва уловимое эхо будто бы ударялось о деревянные стены, поднималось к потолку, падало и грузно ложилось на застеленную кровать. Елена стояла совершенно недвижимо, могло показаться, что она перестала дышать. Её глаза медленно заполнялись слезами, которые, словно останавливаемые чарами, отказывались скатываться по щекам. Деймон испугался, что девушка упадёт в обморок, не сумев совладать с чувствами, но Елена не шевелилась, лишь едва подрагивала её нижняя губа, как это бывает, когда при всей буре боли и отчаяния внутри очень хочется сохранить лицо.       — Ужасно так говорить, но где-то в глубине души я знала, что это он, это Стефан убивал людей, — Деймон криво ухмыльнулся, покачал головой и сел на кровать. Елена ждала, что он начнет ругаться, подтрунивать над ней, смеяться, делать хоть что-нибудь, что будет походить на его обычное поведение, она не могла, не хотела оставаться в тишине, думая о том, как ничтожна её жизнь станет теперь, после того как она потеряла Стефана. По-настоящему потеряла. Наконец слеза за слезой начали ласкать её щеки, грудь горела от желания зареветь, но что-то тяжелое, навалившееся ей на плечи, не давало глубоко вдохнуть, чтобы забыться истерикой. Деймон посмотрел на неё.       — Елена, я… Я не знаю, что тебе сказать, — прошептал вампир, лицо его выражало худшую муку. Девушка смотрела в его глаза — голубые, яркие. Деймон выглядел беспомощно, почти жалко. На лице не осталось ни следа бахвальства или уверенности, только скорбь, смешанная с почти сизифовой усталостью. Вдруг Елене показалось, что их самоотверженная любовь к Стефану была единственной ниточкой, способной неведомым образом связать их с тем добрым и чутким, «хорошим» Стефаном, который, вероятнее всего, умер и никогда не воскреснет — надевай кольцо или нет.       — Деймон, поцелуй меня, — почти заревела Елена, обнимая холодными ладонями скулистое лицо вампира. Грустный блеск сверкнул в его глазах, Деймон приоткрыл губы, чтобы податься навстречу Елене. Его не нужно было просить дважды. Тонувший в горе и влечении одновременно, он не знал, чему следует противиться, поэтому, закрыв глаза, он позволил себе забыть всё: кем он был, что делал, кого любил и ненавидел. Деймон касался нежных губ Елены так трепетно и осторожно, будто никогда не целовал женщин, даже не мог себе представить, как это происходит и зачем. Его руки притянули девушку ближе, чтобы обнять. Деймону хотелось продлить этот миг, запечатать его в своей памяти и больше никогда не отпускать. Сердце стучало, как живое, а в голове роились перемешавшиеся со строчками Шекспира глупые мысли. Что, если он не должен этого делать? Вдруг Елена возненавидит его за эти непозволительные ласки? Вдруг в следующую секунду она оттолкнёт его с гримасой отвращения на лице? Вдруг больше никогда не захочет его видеть? Нет, этого не может быть, не может… Правда?       — Я всегда могу остановиться, уйти. Давай я уйду? Ты ляжешь спать, я прогоню всех из дома, и ты отдохнешь, Елена… — тараторил Деймон, всхлипывая. Лёгкая дрожь била его тело, а глаза не видели ничего из-за пелены слёз. Обезумевший от чувств, он был готов поверить во всё, кроме того, что Елена может любить его. Та же могла лишь качать головой, придвигаясь всё ближе и ближе, чтобы ненароком не выскользнуть из тёплых объятий крепких и… любимых рук. От Деймона пахло дорогим одеколоном и алкоголем, его теплое дыхание обжигало лицо, но мокрые не то от слёз, не то от слюней поцелуи были единственным, что волновало Елену. Она нащупала пуговицы темно-синей рубашки вампира и стала их расстегивать. Будь что будет. Пусть это заглушит её боль, пусть уничтожит всё, что было до. Пусть вырвет её сердце, испепелит душу, но случится. Деймон остановил её руки, схватил за запястья и повалил девушку на постель. Да, будь что будет — лишь это вертелось у него в голове. А пока он будет любить её, любить её так, как никого никогда не любил, как не любил даже Катерину. Деймон будет таким нежным, таким чутким, таким самоотверженным и терпеливым, каким не был даже в 1864. Пусть это убьёт его, пусть убивает хоть каждый день, каждый час, каждую секунду, но он будет любить. Он будет, отдаст Елене всё, что могло быть его и не стало, потому что только это он и должен делать — спасать её, как бы плохо не было самому, ведь лишь в её объятиях успокоение, лишь в её губах сладость, лишь в её глазах покой, лишь на её груди вечность. Вечность, которую он хочет называть своей.