Профессиональная попаданка: Благородная

      После подробного рассказа о Копье и о том, что именно он хотел сделать с теми, кто решился его создать, Франкенштейн вернулся к хронологическому повествованию. Рассказал, как в тридцать первом чуть-чуть — очень немножечко, чайную ложечку — посодействовал аресту Капоне, после чего долго добирался до канадской границы, где с удивлением обнаружил, что за ним никто и не гнался. Потом он проехал и по всей Канаде, но там не было и намёка на присутствие Рейзела. На Аляске он инсценировал свою смерть, а воскрес уже в Сахалинске, откуда ему повезло попасть в школу оружейного мастерства. Потом началась война, в которой ему довольно отчётливо виделась рука Союза. Она ему, впрочем, и в эпидемию Испанки мерещилась, но не так явно. После войны Франкенштейн долго ехал на запад, часто останавливаясь с самых разных городах, пока не добрался до Ижевска, где и прожил четыре года в коммуналке.              — И как тебе там условия? После домов-то… — поинтересовалась я.              — У меня был дом в Испании. Двухэтажный и довольно большой, как раз где-то в середине четырнадцатого века. И я бы не переехал в него из той комнаты ни за какие коврижки, — учёный улыбнулся. — Я во время поисков был не очень требователен к бытовым условиям, и большую часть заработанного откладывал, а в той комнате было электричество…              — Газ, телефон, водопровод, — подхватила я всплывшей строчкой из песни. — Коммунальный рай без хлопот и забот.              — Да, как-то так…              Закончил свою историю Франкенштейн приездом в Корею как раз к обеду. Не приехал в смысле, а закончил. Некоторое время мы молчали, и я вертела в пальцах пустую чашку из-под кофе. Я думала о том, понимал ли Франкенштейн, насколько интересной была его жизнь, или же поиски заслонили ему её? При нём строились и умирали города, заканчивались и начинались эпохи. И всё это интересное для человечества время я проспала…              — Вы… — тихо начал говорить учёный. — Спасибо, что выслушали. Я буду рад оказать вам ту же услугу.              — О, ну… — протянула я. — Моя история точно не будет такой захватывающей: инквизиторы и чумные доктора за мной не гонялись, ревнивые мужья на дуэли не вызывали и в спальни свои не приглашали, — хмыкнула я, а Франкенштейн с покосился на меня, поджав губы. — Событие столетия — в особняке появился новый диван, — с горькой усмешкой изрекла я и умолкла.              Вновь воцарилось молчание, и когда Франкенштейн уже готов был прервать его — набрал воздуха в лёгкие и повернулся ко мне — открылась дверь дома. Мы оба резко обернулись на звук, что было довольно глупо, учитывая, что балкон располагался на втором этаже, а дверь в дом — на первом. А после щелчка замка послышались голоса, и я сжалась за спинкой кресла, думая только о том, что балкон — хвала мирозданию! — выходил на задний двор.              — … не будет против, если мы немного посидим, — раздался весёлый голос Шинву.              — Рей, мы же совсем ненадолго, — вторил ему ещё один юношеский голос.              — Разве они не должны разъехаться по домам после поездки? — прошептала я, обращаясь к Франкенштейну.              — Должны бы, — тихо отозвался он. — Но я, вообще-то, должен был быть в школе сегодня.              — Дурацкая ситуация, — признала я и вспомнила, что мы оставили бутылки из-под пива прямо на столе. — Ты на кухне прибрался?              — О, нет, — Франкенштейн сжал пальцами переносицу.              — «Рейзел», — обратилась я, — «задержи своих друзей в прихожей. Скажи, что я должна сегодня прибыть, а после перелёта у меня мигрень».              — «У вас не бывает мигреней, каджу-ним», — отозвался он.              — «Тогда сам придумай, что сказать, чтобы они не ломились дальше», — проворчала я, слезая с кресла.              Я посмотрела на халат, понимая, что в таком виде я вообще никак не могу спуститься вниз. Но и времени на то, чтобы переодеться в свой костюм у меня не было, тем более, что и брюки, и рубашка отсырели в ванной. Я вопросительно посмотрела на Франкенштейна, мол, могу ли я этот халат метаморфировать, и он кивнул. И я помчалась, в буквальном смысле теряя тапки и на ходу превращая белоснежный халат в серо-зелёный брючный костюм в стиле сафари. Я ссыпалась с лестницы, куда прежде натурально пнула тапок, подобрала его и метнулась на кухню. Да, вот она — вся батарея вчерашнего загула, смотрит на коробку с моей кухней этикетками. Я одним махом сгребла бутылки со стола и с грохотом выбросила в ведро.              — «Тебя нет дома», — обратилась я к Франкенштейну. Как ни странно, получилось.              — «Как скажете», — мысленно отозвался он.              Я оправила рубашку, перебросила косу на плечо и выплыла из кухни со стаканом воды навстречу гостям. Впереди шло трио, и я заметила, что у Тао дёргался глаз. Мне показалось, что его перспектива присутствия детей не радовала, но он заставлял себя улыбаться. Такая же вымученная улыбка была у Такео, а М-21 даже не пытался себя принудить. Увидев меня, они заметно оживились и ринулись навстречу.              — Родела-ним, как долетели? — тут же спросил Тао.              — Омерзительно, как всегда, — я картинно скривилась. — Я надеялась поспать, но куда там…              — Каджу-ним, — из коридора возник Рейзел. — Как ваша мигрень?              — Определённо лучше, чем я из-за неё, — я правдоподобно болезненно поморщилась. Ну, по крайней мере, мне так казалось. — Рейзел, я бы хотела позже послушать про твою поездку, когда немного отдохну.              — Мне проводить вас в комнату? — он даже сделал шаг ко мне, подыгрывая этому спектаклю.              — О, не стоит, — почти простонала я. Так, главное, не переигрывать. — Мне показалось, у тебя гости?              — О, Рей, это твоя сестра? — до гостиной, наконец, добрались и остальные дети.              — Это моя матушка, — не оборачиваясь, ответил Рейзел.              Я взглянула на детей. Девушки были очень симпатичными и явно чувствовали себя неуютно, а вот парни… Что Шинву, что второй паренёк, довольно щуплый на вид и в больших очках, мрачно взирали на коробку в гостиной. Её наличие их определённо огорчало, но вот то, что они немного не вовремя, не смущало совсем. Потом Шинву посмотрел на меня как-то… недовольно, что ли.              — Мамы не могут выглядеть моложе сыновей, — поджав губы, изрёк он.              — Такео, — я посчитала за лучшее просто его игнорировать, — помоги мне подняться наверх. Кажется, голова сейчас лопнет.              Что ж, спектакль удался. Прямо на все сто. Такео с предельной осторожностью поддерживал меня, пока мы с ним не скрылись с глаз на втором этаже, где меня пробрал смех, и я плавно съехала по стеночке в беззвучных конвульсиях. Здесь же давился хохотом Франкенштейн, подошедший поближе к лестнице, чтобы не пропустить пьесу. Снайпер тоже вовсю улыбался.              — Мы, пожалуй, пойдём, Рей, — донёсся снизу девичий голос.              — Да ладно тебе, Юна, сейчас мы подвинем эту коробку и сможем немного посидеть, — заявил Шинву. — Обменяемся фотками.              Я представила. И мне пришлось зажать себе рот руками, чтобы не сотрясать стены громогласным гоготом. Причём, Такео и Франкенштейн тоже явно знали, сколько эта коробка весит, так что корчились на полу мы все втроём. Сквозь слёзы и смех я едва расслышала шаги на лестнице, и к нам присоединился беззвучно хохочущий Тао. Еле отдышавшись, я прислушалась. Снизу доносилось пыхтение и сопение, но коробка явно не поддавалась. Минут через двадцать бесплодных попыток девочки всё же смогли убедить мальчиков оставить эту затею и разойтись, а обменяться фотками завтра в школе. Однако прийти в себя наш хохочущий квартет смог лишь ещё минут пять спустя.              — Шеф? — озадаченно обратился Тао, наблюдая на Франкенштейне белый банный халат. — Вы в халате?              — Я дома, — отозвался он. — Хочу — в халате хожу, хочу — без.              — Без — не надо, — подала голос я. — Хотя бы пока я здесь. Пожалуйста.              — Как скажете, — он улыбнулся. — То, о чём мы говорили вчера. Этим можно заняться сейчас?              — О чём говорили вчера… — протянула я. Мы вчера говорили о стольких вещах, что я даже растерялась, чем именно из этого можно было бы заняться. — А, ты про?.. — я ткнула большим пальцем в сторону лестницы вниз, догадавшись о М-21. — В любое время.              — Сейчас я тогда переоденусь… — его живот издал многозначительное урчание.              — И поем, — продолжила я за него. — И можем спуститься в лабораторию, да?              — Можно обойтись и без… — Франкенштейн нахмурился и отвёл глаза.              — Я так не думаю, — я подошла и положила руку ему на плечо, и он едва заметно вздрогнул. Эх… — К тому же, я уверена, что голодны с дороги все.              Франкенштейн посмотрел на меня, потом на Тао и Такео, и согласился. Внизу, когда мы спустились, нашлись только Рейзел и М-21.              — Шинву почему-то в вас не верит, — печально заметил Рейзел.              — Ну, я не Иисус, а он не католик, так что это даже логично, — хмыкнула я. — Как поездка?              — Познавательно, — улыбнулся он.              — Это было изнурительно, — произнёс Тао. — Никогда не думал, что присмотр за детьми может так изматывать.              — Это точно, — согласился с ним Такео. — Как обычные учителя с этим справляются?              — Вы просто слишком сильно старались, — ухмыльнулся М-21. — Это мирная страна, здесь дети могут вполне безопасно гулять.              — Ты не можешь обвинять людей в том, что они хорошо делают свою работу, — улыбнулась я и посмотрела на спину Франкенштейна, опять зависшего перед холодильником. — Ты там одну из задач тысячелетия решаешь?              — Почти, — задумчиво ответил учёный.              — Понятно, — я протиснулась между ним и холодильником, быстро собрав некоторые продукты. — Ну, пока ты занят, мы, пожалуй, по пасте, да? — я обернулась к трио и Рейзелу, и те кивнули. Рейзел, правда, кивнул как-то грустно.              После обеда мы спустились в лабораторию. У меня возникло там ощущение стерильности — в огромном помещении с белыми стенами, казалось, не было ни пылинки. Даже в особняке было как-то… более обжито, что ли. Хотя пыли там вообще никогда не бывало. Но, опять же, и белых стен я там не припомню.              — Что ты решил, Такео? — спросила я, когда мы уже были внизу.              — Удалить, — выдохнул он.              — Хорошо, — я улыбнулась и уже было потянулась к его памяти, но Франкенштейн остановил меня.              — Постойте. Может, мы хотя бы приборы подключим? Чтобы убедиться в том, что всё будет в порядке, — он кивнул на металлический стол.              — Франкенштейн, — я поджала губы, — ты думаешь, что я могу допустить ошибку?              — Нет, что вы! — запротестовал учёный. — Просто… это…              — Просто тебе хочется получить научные данные о процессе, так?              — Да, — признал Франкенштейн.              — Ну, тогда делай, что дóлжно, и будь, что будет, — хмыкнула я.              Такео зачем-то снял рубашку и лёг на металлический стол. Прямо голой кожей. Франкенштейн облепил его датчиками. Мне слабо представлялось, как это манипуляции с памятью могли изменить показатели, скажем, печени. К тому же, это не должно было отнять у меня много времени. Когда учёный наконец закончил, прошло уже около часа. И всё это время я задавалась вопросом: а зачем остальные тоже спустились? Нет, ну можно было понять присутствие М-21, но вот Рейзел и Тао вполне могли заняться чем-то… Ну, не знаю, другим.              — Можете начинать, — произнёс Франкенштейн, приникая взором к мониторам.              — Расслабься, ни о чём не думай, смотри в потолок, — монотонно проговорила я, обращаясь к Такео.              И погрузила его в бессознательное состояние. Не то чтобы это действительно требовалось, просто я хотела убедиться, что вычищу всё. Я коснулась ложных воспоминаний и начала искать все с ними связанные.              — Я тут подумал, — начал Франкенштейн, не отрываясь от неизменных данных, — а в Союзе не смогут выделить заложенные ложные воспоминания?              — Нет, — я издала смешок. — Я сомневаюсь, что даже я смогла бы распознать те воспоминания, которые заложит Эскер, — я сделала паузу. — Видишь ли, наш мозг не сортирует данные, и каждое воспоминание — это что-то вроде кучи маленьких кусочков, разбросанных по разным местам. Мозг обрабатывает данные очень быстро, так что легко собирает эти кусочки вместе. Так происходит, потому что… — я нахмурилась. — Представь, что какое-то воспоминание — это тележка с банками. Ты закатываешь её в кладовку и начинаешь расставлять банки по свободным местам, причём, они не умещаются на одной полке и даже на свободных местах одного стеллажа. Если окажется, что свободных мест во всей кладовке слишком мало, тогда ты просто выбрасываешь опустевшие банки или те, в которых что-то испортилось. А тут вместе с банками втащили новый стеллаж, — я кивнула на мирно спящего Такео. — Эскер такую глупость не сделает.              — Это очень упрощённо, — заметил Франкенштейн.              — Я с этим в научное сообщество и не иду, — отмахнулась я.              Сначала я затёрла воспоминания с не самой блестящей актёрской игрой доктора Айрис, изображавшей сестру Такео. Это было, пожалуй, самой сложной частью. Причём, мне не надо было стирать их полностью — просто убрать эмоциональную связь. Потом надо было восстановить встречу с ней: это было затёрто так небрежно, что мне понадобилась едва ли секунда. И наконец — загруженное кино. Я хотела было просто выдернуть, но одумалась и сначала отделила его так, чтобы не повредить полезные надстройки. А вот уже потом удалила. И ещё несколько секунд ушло на то, чтобы убедиться в чистой работе. На всё про всё ушло около минуты.              — Всё, — я коснулась плеча Такео, выводя его из бессознательного состояния.              — Что-то я не чувствую разницы, — заметил он, созерцая потолок.              — Какое твоё состояние безопаснее для твоей сестры? — склонив голову набок, спросила я.              — Какой сестры? — он перевёл на меня взгляд. — Я был единственным ребёнком, к тому же потерял родителей в детстве.              — А как же Тейра? — подал голос Тао.              — Тейра? — переспросил Такео. — Таким именем мне представилась доктор Айрис, когда мы с ней единственный раз встречались. Никого больше с таким именем я не знаю.              — Видишь? — я повернулась к Франкенштейну. — Быстро, эффективно и безболезненно.              — Ни один показатель даже не дёрнулся, — отозвался он. — Даже мозговой активности. Я восхищён.              — До того, как мы заперлись в Лукедонии, подтирать память было почти так же естественно, как и… — я хотела сказать «жопу», но не стала. — Как и крошки со стола.              Франкенштейн покосился на меня так, как будто он как раз «жопу» и ожидал. А я вот не из тех, кто оправдывает ожидания. Могу иногда и сдерживать своё неуёмное стремление эпатировать публику.              — Вы только что… — подал голос М-21. — Это?..              — Довольно тонкая работа с памятью, — призналась я. Потому что технически, опять же, это и правда была тонкая, хоть и привычная мне работа. — Тоже хочешь?              — А много потребуется сил? — он сглотнул.              — Боюсь, с тобой всё не так просто, — я поджала губы и сложила руки на груди. — Я не знаю даже, какого рода твоя амнезия. Может так случиться, что я не смогу восстановить твою память.              — Почему? — удивился он.              — Я говорила про кладовку с банками, — я нахмурилась. — Если воспоминания затёрлись, то всё равно можно отыскать нужную банку, пусть и в плохом состоянии. При амнезии естественного происхождения, когда она является защитной реакцией разума, нужно просто найти ключ от кладовки. Но… — я сделала паузу. — В твоём случае возможен вариант, когда старую кладовку снесли и построили на её месте новую. Даже осколков старых банок там нет.              — И какова вероятность? — я аж слышать могла, как билось его сердце.              — Пятьдесят на пятьдесят — либо да, либо нет, — я пожала плечами. — Ничего не могу сказать, пока не посмотрю.              Такео и М-21 поменялись местами. Теперь облепленный датчиками передо мной лежал модифицированный с сердцем оборотня, и я слышала его мерный стук. Я отключила его сознание и задумчиво смотрела в спокойное лицо, пока Франкенштейн проверял исходные данные. Я подумала, что пара-тройка китайских стен вокруг его «кладовки» вряд ли меня удивят. И когда учёный наконец дал добро, я полезла в разум М-21.              Его память была. В том плане, что она не была полностью уничтожена, но то, что от неё осталось, восстанавливать мне, откровенно говоря, не хотелось. Осколки воспоминаний были похожи на бессмысленное собрание ужасов, на самом деле. Как будто кто-то много раз записывал на одну и ту же кассету отрывки из фильмов, не сначала, не до конца и где придётся. Я вернулась к реальности в полной растерянности.              — Я бы не стала, — медленно изрекла я, глядя на его лицо. — Часть его памяти действительно искусственно удалена, но то что осталось… Это естественная амнезия.              — Но это его память, — возразил Тао.              — Он был ребёнком, когда у него глазах была изнасилована и убита его мать, — я мрачно перевела взгляд на хакера. — Из детского дома его забрали, чтобы продать в рабство, откуда он попал в особый бордель для старых извращенцев. Правда думаешь, что ему лучше это вспомнить? Я вот что-то сомневаюсь.              Повисло молчание. По идее, надо было и мнение М-21 спросить, но вот как-то… Ну, во-первых, он был без сознания, а во-вторых, мне казалось, что он хотел бы вернуть что угодно. То, обрывки чего я увидела, ни в какое сравнение не шли с экспериментами Союза — учёные, по крайней мере, измывались над ним не ради самих истязаний, хотя это их не оправдывает.              — А его имя? — осторожно спросил Такео.              — Хм… — я снова озадаченно посмотрела на лицо М-21. — Это, пожалуй, можно сделать…              — Что именно? — сосредоточенно спросил Франкенштейн.              — Я выделю кусочек воспоминания, где мать зовёт его по имени и удалю всё остальное, — отозвалась я. — Маловероятно, что память когда-нибудь вернулась бы к нему, но просто на всякий случай. Мне бы не хотелось, чтобы его прошлое приносило ему боль. Можно, конечно, создать ложные воспоминания помягче, но…              — Не надо, — выдохнул Такео. — Ложных точно не надо.              — Вот тут согласна полностью, — кивнула я. — Так что делать?              — Верните только имя, каджу-ним, — изрёк Рейзел. — Остальное оставьте мне.              Оу. Точно. Мой рассказ о том, что там в памяти М-21, тоже надо было подчистить. И Рейзел взял эту задачу на себя. Ну, и прекрасно — она попроще, чем моя.              А восстановить маленький кусочек памяти нужно было прямо-таки с хирургической точностью, аккуратно отрезав и удалив всё остальное. Это заняло куда больше времени, чем простенькие манипуляции с разумом Такео, и потребовало куда большего напряжения сил. Спустя примерно полчаса я убедилась в почти полной стерильности памяти М-21 и вернулась к реальности.              — Его память можно восстановить? — озабоченно спросил Тао.              — Уже нет, — я подняла на него глаза и тут же покосилась на Рейзела: он едва заметно кивнул. Значит, уже подтёр. — Его память стёрта подчистую. Я только одно глубинное воспоминание смогла достать.              — Как им это удалось? — нахмурился Тао.              — Без понятия, — я развела руками. — Может, регенерацию проверяли и удалили плоть, хранившую память. Возможно, это вообще побочный эффект.              Я вернула М-21 сознание. Его глаза распахнулись и встретились с моими.              — Мама, — тихо произнёс он.              — Эм… Нет, М-21, я не она, — мягко произнесла я.              — Марк, — поправил он меня. — Мама назвала меня Марк.              — Прости, что мне удалось извлечь так мало, — я отодвинулась из его поля зрения.              — Это даже больше, чем я хотел, — признал он.              — Не за что, — мрачно улыбнулась я, не дожидаясь благодарности. — Франкенштейн, я могу занять ванную?              — Она в доме не одна, — отозвался он, не оборачиваясь.              — Благодарю, — кивнула я и пошла к лифту. У меня опять было острое желание отмыться.