***
Второе за утро, а точнее, уже за день пробуждение альфе сладким не показалось. Будильником послужил нетерпеливый стук в дверь, заставивший чету Ким мгновенно раскрыть глаза. Тэхен осторожно вытащил из-под омеги руки, которыми все это время его обнимал, и сел на постель. Чимин лежал в ворохе одеяла, натягивая его край ближе к шее, стремясь скрыть оставленные мужем следы, да и свою наготу. Муж бросил на него короткий, полный привычного глазу тепла, взгляд и позволил нетерпеливому гостю войти. Стоило двери открыться, в нее тут же, стуча высокими каблуками брендовых туфель, вошла Ёнсон и застыла на самом пороге, скривив свой идеальный небольшой носик. Ее муж не вошел, оставшись в коридоре – запах течного омеги и тяжелый аромат его истинного давил на голову и рецепторы, заставляя оставаться за пределами территории более сильного представителя их вторичного пола. К слову, сильного не потому что Тэхен относится к какому-то редкому древнему роду, а просто потому, что эта спальня и этот омега – его, и покушаться на них не стоит. Альфьей сущности же все равно кто перед ним – в период течки помеченного им омеги, его сущность любого альфу, пробравшегося на помеченную его запахом территорию, сочтет за врага. Так что, дабы не нарываться на конфликт, Джунки остается за дверью, но не прокомментировать произошедшую ситуацию, никак не может: – Жаркая встреча после недолгой разлуки, – пропускает смешок он, мельком бросая взгляд на свои золотые часы. – Меня бы так встречали, – продолжает, профессионально игнорируя взгляд жены на себе и складывая руки в карманы брюк. – Но сейчас не об этом. Тэхен, нам нужно поговорить с тобой насчет наших дальнейших, – Джунки машет правой рукой, словно забыл слово, и вспоминает, или же просто подбирает более подходящее. Ёнсон так и стоит, едва преступив порог, бесстыдно рассматривая омегу. Она едва заметно хмурится. – Действий. Ёнсон есть, о чем доложить, и мне нужно обсудить кое-что, касающееся непосредственно меня и Кассано. Тэхен едва слышно вздыхает и роняет голову в подставленные предварительно ладони, Чимин, все это время старающийся слиться с кроватью в одно целое, чуть приподнимается на подушках, шурша постельным бельем позади. Альфа трет заспанное лицо, проводит ладонью по – вот необычно, – грязным волосам и смотрит на друга, прося для себя пятнадцать минут. Когда чета Сон выходит, закрыв за собой дверь, он, словно тряпичная кукла, роняет вниз голову. Снова проводит по волосам, соскальзывая с затылка на свою шею и потирая шейные позвонки, наверняка затекшие после сна в неудобном положении. Чимин смотрит на него со своего ракурса, рассматривает сильную широкую спину, клановую татуировку на лопатке, вдоль и поперек уже им изученную со всех сторон. Змея, тянущаяся к солнцу – символ Барбаро. Вообще, символом всей Ндрангеты является змея, которую каждая ндрина интерпретирует по-своему. Однажды омега задал мужу вопрос насчет символа, тот не стал ничего утаивать: «Змея, тянущаяся к солнцу, наш символ с самого основания клана. Это придумал не я, не Гаспар, не кто-либо нам знакомый. Честно, ни один член ндрины не знает чья это была идея – этот знак закрепился за нами и все. Я задавал вопрос отцу, он на него не ответил. Мой отец не обучался по законам Барбаро с рождения, он знает о значении, но только в общих чертах, так что мне пришлось пойти к своему деду, пока он еще был жив. Он альфа, долго был консильери, так что и воспитывался соответствующее, я перескажу его слова: «Мы изображаем не просто змейку – мы изображаем самую ядовитую в мире змею – Тайпана. Каждый член Барбаро ему подобен, мы можем пролезть в любую щель и нас не заметят, пока мы сами не подадим знак. Наш яд – контрабанда, наркотики, оружие. Мы, словно змеи, заражаем им население и приводим к одному конечному результату – смерти. Яд Тайпана убивает за сорок пять минут, парализуя органы дыхания. Наш самый распространенный наркотик, употребленный в большом количестве, действует по такому же принципу». Мой дед хорошо разбирался в наркотических веществах, за их распространение и судил в своей легальной деятельности. А тягу к солнцу он объяснил возможностью работать открыто. Наша ндрина одна из немногих, находящихся на поверхности. Мы взаимодействуем с властями, делим территории, выбиваем себе место под солнцем. Почему, думаешь, ни один судья, которому я давал взятку в качестве консильери, все еще не взят под стражу? Почему, по-твоему, весь сброд, который уже давно должен гнить за решеткой, стабильно выходит за дверь зала суда с оправдательным приговором? Это не власти слепые, а мы слишком свободные. Любое существо, которое хочет выжить, будет искать выход из своей норы, ориентируясь на солнечный свет. Барбаро ищет выход с самого своего основания. Бывают времена, когда уже вроде вот, последний луч светит и светит долго, и у нас даже все идет гладко, но потом этот луч исчезает, как солнце в ночи. Тогда нам приходится искать новые способы, снова раз за разом тянуться за солнцем. То, что у нас сейчас есть поддержка властей, не значит, что у нас она будет и завтра, понимаешь? Солнце – это свобода. «Змея, тянущаяся к солнцу», грубо говоря - «Преступники, ищущие свободу». Как-то вот так мне объяснили». Честно говоря, рассматривая лишь значение клановой татуировки, можно напредствлять себе нечто ужасное, но нет. Тем более, если учесть, что место расположения и размер каждый член ндрины волен выбирать себе сам, а омеги могут еще и дизайн менять, и даже делать цветные. Для альф же все строго – только черный. Тэхен набил на левой лопатке свою змейку размером не больше сантиметров десяти-пятнадцати, тонкими линиями без окрашивания внутренних частей, то есть, только контуры. Омега обожает его татуировку, несмотря на все то, что за ней скрыто. Ему нравится, что муж не утратил своей индивидуальности, когда прорабатывал ее эскиз, нравится, что он сделал именно так, как хочется ему, раз нет единых требований. На самом деле, они, конечно, есть и каждый представитель ндрины набивает один и тот же рисунок, но об идентичности клановой татуировки никто не упоминал. У самого Чимина, кстати, ее пока нет, пусть формально он и является членом Барбаро с момента заключения брака. Тэхен поначалу долго откладывал эту процедуру, к тому же, с них никто ничего не требовал, а потом, когда стало известно о его назначении, решил приурочить. Супруг будет стоять рядом с ним во время вступления в должность, тогда же и произойдет церемония принятия его в клан, на которой он должен будет продемонстрировать свою свеженькую татуировку. Чимин стягивает одеяло с груди, осторожно пересаживаясь на колени посреди мягкой постели и, едва слышно выдохнув, касается короткими пальцами чужой татуировки. Тэхен замирает, престает поглаживать шею, чувствуя как его нежные пальцы скользят выше, на позвоночник, а вторая ладонь хватается за плечо. Омега позади подсаживается ближе, дышит в затылок, массирует шею. Его ладонь с плеча осторожно перемещается на ключицы, а после и на противоположное плечо, обхватывая и прижимая к себе. Тэхен пропускает тихий стон, стоит мужу надавить на тот самый позвонок, наиболее сильно требующий внимания. Откидывает голову на его плечо, позволяя супругу уткнуться носом в свои волосы. Так необычно… Обычно все наоборот. – Золотце… – хрипло обращается к мужу альфа. Чимин вопросительно мычит, прижимаясь носом уже к его шее. – Неужели в прошлой жизни я спас мир? – Почему это? – смеется омега. Звонко смеется, так, как обычно бывало только если рядом Амато. – Потому что в этой мне достался именно ты, – улыбается, смотря в угол комнаты, Тэхен. Рука осторожно скользит по выглянувшему из-под одеяла чужому колену. – Дурацкий подкат, синьор Ким, – цокает языком муж и качает головой. Обрубает романтику… – Не по возрасту Вам, не по возрасту. – Да ладно тебе, – хмурит с улыбкой брови альфа, шутливо хлопая его по колену. – Хосок вот все время Юнги что-то подобное преподносит. Знаешь, подкаты вроде: «Твои родители случайно не пекари? Тогда откуда у них такой кексик?». – Брось, – еще звонче смеется Чимин и утыкается лбом в его плечо. – Юнги же нормальный. Он бы такого не выдержал. – Так и Хосок адекватный, но это у них регулярнее чем секс, – резко поворачивает голову Тэхен, нос к носу сталкиваясь с лицом супруга. Чимин хлопает глазами, смотря на него и чуть приоткрыв губы – собирался что-то сказать. Альфа опускает взгляд с его глаз на пухлые раскрасневшиеся из-за частых покусываний губы, и быстро целует, едва прикасаясь. – Так, а твои родители случайно не шахтеры? – Дурак, – хлопает его по плечу омега и шуршит одеялом, собираясь встать. – Пятнадцать минут почти прошли, – говорит, вставая на пол и потягиваясь. – Пойдем в ванную, вдвоем будет быстрее, – продолжает, бросая взгляд через плечо. Тэхен не думает – сразу делает, резво соскакивая с постели и устремляясь вслед за уже почти нырнувшим в их отдельную ванную мужем. Он берет его за руку, едва Чимин доходит до нужной двери, и омега плавно разворачивается к нему лицом, перехватывая свободной ладонью другую руку супруга. Он улыбается, а глазах горит игривый огонек азарта. Омега заходит в проем спиной, потянув за собой альфу за обе руки. Тот и не сопротивляется. Как можно, когда тебя в покрытое кафелем помещение тянет настолько привлекательный и, что немаловажно, абсолютно голый омега? Твой законный супруг? Пытаться устоять – пытка. Тэхен не будет пытаться. Он за Чимином даже в Ад спустится, стоит тому только поманить его своим маленьким пальчиком. Спустя еще двадцать минут они таки выходят в гостиную полностью одетые, чистые и посвежевшие – Чимин даже окна в спальне открыл для проветривания. Альфа появляется перед четой Сон в своем светло-коричневом тонком пуловере и простых черных брюках, которые, вообще-то, идут в комплекте с пиджаком, а его муж в тонких хлопковых белых штанах и лохматом бежевом свитере. «Занимательная парочка» – думается Ёнсон, опирающейся поясницей о стол и сложившей на груди руки. Сама она сегодня в твидовом черном костюме-двойке «Шанель» и своих любимых лодочках от «Диор». Ценительница брендов, чего, к слову, не скажешь о ее собственном муже. Джунки в них не разбирается, но одевается все равно дорого и со вкусом – статус обязывает все-таки. – Ввожу в курс дела, – сходу начинает Ёнсон, стоит только Тэхену упасть в кресло, а Чимину усесться на его подлокотник. – У Чона сегодня весь день забит под завязку, с утра встречи, на них он меня с собой не таскает, после обеда собрание с инвесторами, в том числе с Пак Усоном, а после консультация с юристом. Что он делать собрался – не знаю, но это точно не связано с правительственными делами. – Мы подали иск о пересмотре дела о разводе вчера, – начинает после жены Джунки. Чимин тут же напрягается и тушуется, вжимая голову в плечи – до сих пор стыдится той своей ошибки. Супруг нежно оглаживает его колено и бросает успокаивающий взгляд, выпустив феромон. С течным омегой вообще нужно быть предельно осторожным. Пусть Чимин и не подает больше подобных признаков. – Раздел имущества пока трогать не стали, указали лишь на незаконность решения о передаче детей отцу и клевете в твою сторону, – продолжает Сон, улыбнувшись, глядя на развернувшуюся перед ним сцену. – Также направили встречный иск о признании брачного договора не действительным, а его условия и порядок их выполнения ухудшающими положение истца, то есть, тебя, Чимин. Ты же без всего тогда остался, правильно? – Со счетами, открытыми до брака, – нехотя отвечает омега. – Он перевел на них после вступления решения в силу некоторую сумму. Не огромную, но и не сильно маленькую. Мне хватило оплатить больничные счета и на жизнь в Бостоне. Все остальные доходы были деньгами издательства, с которым я сотрудничаю. – Он даже жилья тебя лишил, – кивает Джунки. – Ну, в общем, это пока все, что касается вашей интересной парочки. Сегодня-завтра еще будет иск о нанесении тяжких телесных и домашнем насилии, у нас есть свидетель. Куча, на самом-то деле, но один наиболее важный, – накаляет обстановку альфа, храня интригу, и, видя в глазах Чимина искру надежды, а в Тэхеновых непонимание, продолжает: – Мы нашли того медбрата, который помогал тебе, пока ты лежал в клинике с пробитой головой. Чха Ыну, помнишь его? Он рассказал нам одну интереснейшую историю… – щурит глаза Джунки и опускает взгляд на Тэхена. К нему это имеет непосредственное отношение. – Тэхен, думаю, тебе тоже будет очень интересно послушать. – Полагаю, вам обоим более чем знакомо имя «Дарио Риччи», – почувствовав кожей нарастающее напряжение, говорит с постным лицом Ёнсон. Тэхен выдыхает со свистом. Неужели и в этой истории его бывший оставил свой след? – Ыну сейчас работает старшим медбратом в клинике пластической хирургии в Каннаме, если вам интересно. Он рассказал, что тогда попал в палату не просто так и за тобой был закреплен вообще другой человек. Ыну из многодетной семьи, в которой отец пьет, а мать занимается проституцией, денег у них никогда не было, а учился он за счет страны. Медбратья не так ценятся, как врачи, так что, сами понимаете, получал он крайне мало, уволиться не мог – долг за учебу нужно было отрабатывать. В семье он старший ребенок, со старшим из младших у него разница в семь лет, родителям они не сдались, а Ыну, только вступивший во взрослую жизнь, нес тогда ответственность не только за себя, но и за троих своих младших. Он их воспитывал, одевал, кормил, хотел вырастить из них хороших людей. Брался за любую работу, работал сверхурочно, подрабатывал в выходные, но денег на себя и еще три голодных рта не хватало, – рассказывает она. Чимин смотрит на нее внимательно, слушает и только по чуть дрожащему голосу понимает, что и эта с виду стойкая и непробиваемая абсолютно ничем девушка, несмотря на всю свою броню, несмотря на то, что ей когда-то самой пришлось пережить, искупавшись в грязи и поднявшись на ноги, по-прежнему остается человеком. Она умеет чувствовать. Она умеет сочувствовать. Омега понимает к чему Ёнсон клонит, понимает, что Ыну не виноват. У него просто не было выхода. – Поэтому, когда ему поступило предложение, он не отказался. Это не был Чонгук, ему твоя смерть тогда была не нужна. Это был Дарио. Как он узнал – загадка, можно было бы списать все на СМИ, но Чон долго держал все в секрете, а Ыну пришел в твою палату в первый же день. Его дело было простым – всего лишь вколоть чуть больше назначенного препарата и ничем не разводить. Фентанил убивает быстро и без следов, на него бы не списали – в этой клинике такие препараты вводят только врачи. Ыну нужно было только подменить колбу. Предложенная сумма евро должна была позволить ему снять хорошее недорогое жилье с залогом в девяносто процентов стоимости и кормить его и братьев ближайшие пару месяцев. – Но он передумал, – задумчиво шепчет себе под нос Чимин. – Почему? – Потому что не поднялась рука, – пожимает плечами Джунки. – Он сказал, что ты выглядел как глубоко несчастный человек и, с одной стороны, лишить тебя жизни было правильно, но он долго с этим тянул, боролся с собой и своей совестью, а потом увидел твои взаимоотношения с детьми. С его слов: «Я увидел, как у человека, умершего уже давно изнутри, потухшие глаза загорелись жизнью, стоило ему услышать с другого конца коридора детский голос младшего сына. Он был маленький, эмоции не контролировал, но, когда они со страшим зашли в палату, господин Пак впервые разрыдался от счастья». Он оставил вас, приняв решение в ту же минуту. Он сказал Дарио, что ради лучшей жизни одного, не стоит лишать этой жизни другого. Тот был в ярости настолько, что даже забыл о уже перечисленной на счет Ыну двадцатипроцентной предоплате. Чимин кусает губы, мысленно благодаря Ыну на всех языках, которые только знает. Поверить только… Такой добрый мальчишка чуть было не стал убийцей! И из-за кого? Он думал, что Дарио нормальный. Думал, что к нему просто относятся предвзято и преувеличивают, а его побег с ребенком на руках – просто вспышка гнева, страха, может быть, или послеродовой депрессии. Он думал, что это просто его ошибка, за которую тот уже расплатился! Как же омега ошибался в своих умозаключениях. Только сейчас Чимин начинает смотреть на грехи Дарио под другим углом. Пусть его побег и последствие депрессии и тэхенова безразличия, но оставление новорожденного ребенка на холоде – попытка убийства. На его счету две таких попытки и это только то, о чем омега сейчас знает. Может есть что-то еще? Как же он ошибся… Еще и в дом добровольно пустил во второй раз, Тэхена заставил выслушивать его исповедь. Дарио Риччи – монстр. Монстр, которому Чимин хотел после согласования с мужем, позволить видеться с Амато, даже брать с собой на прогулку хоть иногда. Чимин хотел преступнику позволить видеться с жертвой… Какой же дурак. А Тэхен все молчал… Просто шел на поводу, много позволял, в том числе и собой пытаться манипулировать. Он не сказал ни слова и соглашался на все его уговоры. Чимин чувствует себя предателем. Вот почему это чувство приходит только после того, как он что-то сделает? Почему он не взвесил все еще тогда, почему не посмотрел под другим углом?! Почему не попытался понять… Омега переводит взгляд на мужа, кусая губы. Видит его склоненную голову, вздувшиеся на руках из-под подвернутых рукавов вены. Тэхен опирается локтями в раздвинутые колени и сжимает пальцы в крепкий замок. На лице ходуном ходят желваки, а кислый запах его амириса заполняет все помещение. Злится. Чимин кожей чувствует его злость и невольно вздрагивает – таким супруга он еще не видел. – Тэхен… – начинает он, укладывая ладонь на его горячее предплечье. Альфа тут же вскидывает голову. – И вот ему ты хотел позволить видеться с нашим сыном? – опасно низким голосом, тяжело дыша, перебивает Тэхен. Чимин тут же, словно обжегся, одергивает руку, прижимая к груди. – Он хотел тебя убить. А потом, когда родил мне ребенка, пытался и его тоже. Ты проглотишь это? – повышая голос. Джунки и Ёнсон тихо выходят, обходя их кресло на максимальном расстоянии от источника грядущего взрыва. – Ты закроешь на это глаза и продолжишь заливать мне что-то там о его чувствах? Ему на них было плевать, – выплевывает альфа, вскакивая на ноги. Он начинает ходить кругами по гостиной, пытается наладить контроль над самим собой, пинает со злости диван, а после вновь вскидывает свой злой взгляд на испуганно смотрящего на него мужа. Впервые. Впервые Чимин смотрит на него так. Выражение лица Тэхена немного смягчается. – Чтобы вдруг стать счастливым одной любви мало. Ему как минимум нужна адекватность. – Я думал, что та ситуация – вина депрессии, – склоняет голову омега. – Я тоже папа, лишенный детей, и я понимаю то, что он чувствует. – Ты своих детей убить не пытался! – рявкает Тэхен. – Что он может вообще чувствовать?! Он не имеет на это права. – Я думал, что он нормальный! – не выдерживает и тоже кричит на него в ответ Чимин. – Ты о Чонгуке тоже так думал, напомнить к чему привело? – не задумываясь о словах, выкрикивает альфа. Омега на подлокотнике глотает воздух – неожиданно. Он опускает голову. Что говорить дальше – загадка. Тэхен же, видимо поняв, что слетело с губ, замирает посреди гостиной. Его словно разом отпускает вся злость и раздражительность, стоит только запаху мужа приобрести нотки вины. Его Чимин и без того сильно загоняется на эту тему, что уж говорить о том, какую вину он испытывает из-за того, что Тэхену приходится разбираться с его проблемами. Ким кусает губы, осторожно подходя к его креслу, и опускается на колени. Ладони кладет на обтянутые белой тканью им же зацелованные еще утром бедра, и лбом прижимается к острым коленям. Поразительная разница. Еще час назад они нежились в постели и любили друг друга, не хотели вставать и приняли вместе душ. А сейчас между ними словно бы разразилась пропасть. Тэхен не должен был… Не должен был сдаваться и отдавать бразды правления своей злости. Даже не на супруга, на котором он и сорвался. Злости на самого себя и непутевого бывшего, которого пристрелить вопреки своим принципам нужно было сразу после побега. – Прости… – тихо шепчет Тэхен в его колени. Чувствует мягкие руки, зарывающиеся в волну собственных волос, и не менее тихий, но до дрожи нежный голос сверху. – Все хорошо, – отвечает Чимин, шмыгая носом. Он не плачет, его глаза только немного слезятся и тяжесть тонной оседает где-то в груди. – Мне нужно было думать обо всем этом раньше и не лезть к тебе с вопросами, касающимися Дарио. В конце концов, ты взрослый человек и сам разберешься. Тэхен не отвечает. Он не будет пытаться переубедить, даже если и считает, что омега неправ. В конце концов, спорить с Чимином – мертвый номер. Пожалуй, им стоит больше говорить и обсуждать не только свои отношения, но и такие вещи, как это. За свой срыв Тэхен не извиняется, муж и не требует – он тоже человек и имеет право выпустить пар. Не только ведь омеге должна быть предоставлена такая возможность.***
Остаток дня до назначенной встречи проходит вполне себе с пользой. После ухода четы Сон и короткой ссоры альфа заказывает в их номер поздний завтрак на двоих, а после принимается за свои обычные дела – за работу. С чашкой крепкого кофе и ноутбуком он усаживается в кресло в гостиной, прямо напротив окна, и, с видом на солнечный Сеул, по видеозвонку общается со своим секретарем и замом Юнги. Чимин же ушел в спальню, решив набрать сначала Сокджину, узнать о состоянии Амато и, может быть, с ним самим поболтать, а после своему врачу. Не нравятся ему такие фокусы своего организма. С чего бы вдруг начаться течке? Еще и ложной, но со всеми вытекающими? У них с Тэхеном давно совпали циклы, настоящая должна начаться только через пару месяцев плюс-минус. Ложная то чего? Первый и последний раз она у него была после миланского показа восемь лет назад, спровоцированная гоном истинного. А сейчас? В прошлый раз Чимин еще и забеременел… Да и сегодня утром к ней не был особо готов, никаких противозачаточных препаратов не принимал, во время секса они с Тэхеном тоже никак не предохранялись. Омега очень надеется, что пронесет и ничего не случится. Еще одного ребенка только им не хватало! Нет, Чимин не имеет ничего против детей и еще одного тем более, но не в сорок лет, пусть ему до этой цифры еще два года. Он не считает себя старым или каким-то дефектным, неспособным родить снова. Но он честен с самим собой – три ребенка уже потолок. Да и дефект у него все же есть, и это его психическое состояние. Ну, и физическое, само собой. Его врач – синьор Мариани, омега средних лет, – не скрывая, в лоб сказал, что шанс есть, но если тело и выдержит, то психика вряд ли. Синьор Мариани, врач по омежьей части, и синьор Тотти, много лет работающий на семью Тэхена, в один голос назвали причину: повреждения внутренних органов, в том числе матки, три года назад, и все те психотропные, что Чимин принимал когда-то и периодически принимает сейчас. Муж просил их молчать. Просил не говорить ему ничего и держать в тайне, но как же глупо это было с его стороны. Он серьезно думал, что омега ничего не узнает? Что ж, зря. Чимин предполагал, что его прошлый брак может стать помехой их с Тэхеном будущему, знал, что он на что-то да повлияет, знал, что последствия не заставят себя ждать, вот они и всплыли. Но это все уже пройденный этап. Омега в курсе всего этого уже почти год как, так что оно больше и не задевает. В основном, все эти нарушения в организме ни во что особо серьезное не вылились. Его организм практически полностью здоров, цикл полноценный, течки регулярные, никакие процессы не нарушены, репродуктивная функция сохранена. Чимин обычный омега, ничем не отличающийся от других. Разве что, рожать снова ему пусть и не запрещено, но противопоказано. Он и не хочет. Еще одного своего ребенка от него хочет Тэхен, но упрямо молчит, зная, какие последствия будут у этих родов. Мужа он бережет как фарфоровую куколку, вот и затыкает свое это желание. В конце концов, трое детей, двое из которых его собственные, тоже хорошо. Да и он понимает, что Чимин бы ему не родил, как бы грубо это не звучало. У омеги есть своя голова на плечах, и он не хуже супруга осознает все последствия. Так что да, они остановятся на том, что имеют. А если он и забеременеет снова, то они вместе запишутся на аборт. Но лучше конечно до оплодотворения не доводить, кто знает, чем этот аборт обернется для чиминовой психики. Синьор Мариани, собственно, об этом и говорит буквально на каждом приеме. Но разве кто-то врачей слушает тогда, когда следует? Люди бегут к ним за помощью только тогда, когда в следствие их собственного пренебрежения чужим словам, необратимое уже произошло. Вот и Чимин, опершись спиной на изголовье кровати, слушает очередные нотации. Как маленький мальчик, провинившийся перед родителями. Врач просит его сделать пару тестов на беременность где-нибудь через пару дней, просто чтобы убедиться, а так он почему-то уверен, что все обошлось. Омега к его уверенности относится довольно скептически – в его жизни ничего без последствий не обходится. Причинами резко начавшейся и резко закончившейся буквально через пару часов ложной течки синьор Мариани называет стресс и сильные эмоциональные переживания. Успокаивает его, говоря, что с приездом супруга ему будет легче, благодаря природному запаху предназначенного судьбой человека. Чимин с ним не спорит. В конце концов, стресс, эмоциональные переживания и отсутствие даже ноток запаха истинного рядом и правда могли спровоцировать течку на пару часов. Ну да ладно, не суть. Было и было, прошло же, правда? К мужу ближе к пяти часам вечера он выходит уже полностью собранный. Отросшие блондинистые волосы волнами лежат на его скрытых бирюзовым шелком тонких плечах, в руке твидовый черный жакет, в тон брюкам. На лице легкий мейк, просто чтобы скрыть многолетнюю усталость, во взгляде – волнение. Чимин не общался с отцом почти три года, а сегодня у них не просто встреча, сегодня он представит родителю своего мужа, свой окончательный и единственно правильный выбор. Не то чтобы мнение Пак Усона что-то изменит конечно. В машине омега ведет себя беспокойно, крутит головой туда-сюда, дергается на гудки чужих автомобилей, пока они стоят в пробке и все пытается понять с чем связано то, что он чувствует. А чувствует он не просто волнение – беспокойство и затаенный в глубине души страх. Чего – непонятно. Но ощущение того, что что-то идет не так, не отпускает. Еще и ливень этот дурацкий, начавшийся как раз под вечер, еще больше лишь угнетает. – Успокойся, – своим обычным тоном говорит Тэхен, бросая на него полный тепла взгляд и короткую улыбку. Он переплетает с ним пальцы, кладет себе на бедро и, осторожно поглаживая небольшую ладошку, возвращается к своему дурацкому планшету. Тому самому, который омега так давно хочет выбросить прямо из окна автомобиля. Чимин кусает губы, но упрямо молчит, решая ничего не рассказывать. В конце концов, что может произойти? Что может пойти не так? Он пытается расслабиться, откидываясь на спинку сиденья и прикрывая глаза. Джеймс с переднего пассажирского бросает на него странный взгляд и дает своим людям распоряжение о вхождении в ресторан. В целях безопасности, помимо сопровождения Кимов, в зале ресторана также будет находиться несколько людей Джеймса в гражданском. Кто знает, чем может обернуться сегодняшний вечер? В паре минут от ресторана волнение начинает нарастать с новой силой, а когда по закрытым глазам резко бьет синий свет огней полицейских машин, Чимин буквально подпрыгивает на месте, вырывая руку из хватки супруга. Донхи не паркуется – резко останавливается перед перегородившей путь машиной скорой помощи. Тэхен убирает планшет, не меняя выражения своего до жути спокойного в этот момент лица. – Что происходит? – спрашивает шофер у подошедшего к ним человека в полицейской форме. – Ресторан закрыт до выяснения обстоятельств, покиньте пределы парковки, пожалуйста. Чимин не слушает его, он смотрит большими глазами на дверь заведения из которой выводят людей и пытается увидеть знакомое до боли лицо. Хотя отца искать не нужно – его наверняка одним из первых вывели в кольце охраны, что бы там не произошло. – Что там случилось? – несколько безразличным тоном спрашивает Тэхен, вынуждая стража порядка на него посмотреть. А после и на Чимина, чье лицо в этой стране не знает только ленивый. – Человеку стало плохо, – прочистив горло, продолжает мужчина. – Уезжайте, не мешайте работать. – И поэтому здесь полиция? – поднимает брови Тэхен. Он не дурак, да и разбитое стекло сразу заметил, как и толпу репортеров. Джеймс уже набирает своим парням, чтобы узнать подробности. – Кто-то известный? – Господа, – вздыхает полицейский. – Немедленно покиньте территорию. Джунки, не дожидаясь приказа Тэхена, разворачивает автомобиль, а Чимин все смотрит нервно на дверь, в которой уже виднеется форма приближающихся врачей скорой помощи. Он прищуривается, когда те вывозят каталку, на которой, судя по очертаниям, лежит крупный мужчина. Син останавливает машину сам, когда след вслед за врачами из ресторана выходят трое мужчин в черных костюмах, а за ними и громко переговаривающийся с кем-то по телефону отцовский помощник. Чимин выпрямляет спину, съезжая к краю сидения, в попытках рассмотреть человека, на лице которого сотрудники скорой удерживают кислородную маску. Он заламывает брови, вытягивая шею, в попытках выглянуть из-за спин Джеймса и Донхи. Как будто его убеждение что-то решает. Будто уже выявленных факторов недостаточно. Омега тяжело падает на спинку сидения, когда наконец-то рассматривает и убеждается. На каталке с пропитавшейся кровью простыней на груди и в кислородной маске лежит его отец. Донхи бросает на него осторожный взгляд в зеркало заднего вида. Руль почти трещит под его пальцами – настолько сильно сжал. Джеймс не реагирует – запрашивает на итальянском записи с камер ресторана, – Тэхен стучит пальцами по подлокотнику в своей двери, опершись на него локтем. Опустившаяся на автомобиль тишина давит, и даже их тихие вдохи нисколько ее не разбавляют. Чимин, резко вдруг побледневший лицом, не моргая смотрит в покрытое дождевыми каплями окно, свет машин полиции и скорой освещает его лицо, его покрывшуюся мурашками кожу шеи. Он тихо сглатывает, но в такой тишине то кажется громом, его кадык дергается, а вместе с ним вздрагивает и все тело. Медленно начинают мерзнуть пальцы, хотя в машине тепло, дурные мысли занимают все свободное пространство в его голове. О чем думать – не знает. Что говорить – тоже. Донхи разбавляет тишину своим хриплым: «Куда едем?». Вопрос адресует вообще-то Тэхену, как и всегда в его присутствие, но Чимин не дает ему даже возможности открыть рот: – Езжай за скорой, – тихо, но так оглушающе. Он смотрит уже на свои колени, чуть приоткрыв губы, не видит, как муж единожды кивает на вопросительный взгляд Донхи. Чимин, честно, не видит уже ничего. Он рассматривает свои сжатые в кулаки руки на коленях, свои кольца, в том числе обручальное. Омега же так хотел показать его отцу, представить ему своего мужа, рассказать о том, что в браке тоже можно чувствовать себя счастливым! И он действительно хотел. Да, отнекивался, сомневался, боялся, но хотел. Мнение отца ничего в жизни бы не поменяло, но он единственный его родной человек, так что Чимину хотелось, чтобы он лично знал его мужа и оценил его выбор. Пусть и выбирала за них судьба. Тэхен осторожно берет в свои руки его ладонь, распрямляет сжатые пальцы, и оставляет в своих. Его лицо ничего не выражает, только, разве что, в глазах плещется небывалое ранее беспокойство. Он смотрит на него, гладит действительно холодную руку, пока в груди Чимина неистово мечется сердце. Нет, не от касаний истинного – от беспокойства. Как иронично, Тэхен беспокоится только о нем, а он – об отце. Черная ауди след вслед несется за скорой и сопровождающими ее черными джипами по вечерним сеульским улицам, другие автомобили жмутся к обочинам, создавая для них коридор. Охрана отца давно их заметила, но не мешается – ребенок босса им тоже более чем знаком. Чимин глаз не поднимает вплоть до самой больницы, пока до нее не остается каких-то пары десятков метров и сигнальные огни скорой, вместе с сиреной, не отключаются насовсем. Он тут же дергает головой, крупно вздрагивая всем телом. Когда скорая отключает сигналы, это означает только одно. Автомобиль останавливается в паре метров от припарковавшейся машины спец службы. Медик с переднего сидения покидает свое место первым и направляется сразу к задним дверям, в которые завозили каталку. Следом из машин выходит охрана отца, за ними Тэхена. А Чимин открывает свою дверь только после того, как из машины скорой вывозят каталку с человеком, чье лицо закрыто белой тканью. Омега цепляется за дверь, следя за тем, как охрана отца склоняет головы. Следом за ними это делают и их с Тэхеном люди. Кан Гонхи тяжко вздыхает, потеряно смотря на него со своего места – Чимин впервые видит его таким. Негнущимися ногами он медленно отходит от своего автомобиля, проходя в выстроенный охраной круг. Тэхен за ним не идет – остается возле Джеймса, настороженно следя за всем происходящим. Чимин подходит к каталке не быстро, дрожащим голосом просит поднять с лица ткань и, только посмотрев в навеки застывшее в болезненной гримасе лицо, тут же неуклюже отшатывается, попадая прямо в руки непонятно когда появившегося позади мужа. Омега закрывает руками лицо, разворачиваясь и прижимаясь лбом к его крепкой груди, пока такие же отдающие честь уходящему человеку врачи, опустив головы, вновь накрывают его лицо тканью. Первый неожиданный октябрьский снег мешается с дождем, опускаясь на горячую землю и тут же тая. Чимин кутается в свой жакет, по-прежнему прижимаясь к Тэхену, и смотря на то, как злосчастную каталку с грохотом железных колес везут в здание морга. Муж держит его в своих руках, не отпускает, сам выслушивает работавшую на месте происшествия полицию, делает свои выводы, о чем-то договаривается. Омега будто бы в своем мире, пьет предложенный полицейскими чай из картонного стаканчика, следит за врачами, за стоявшим рядом и периодически жалостливо смотрящим на него отцовским помощником. Его не отпускает мысль о том, что тот работает на две стороны. А вдруг он все подстроил? Рассказал Чону о встрече, а тот, из своих каких-то там убеждений, решил, что они с отцом могут договориться и вместе выступить против него, поэтому решил избавиться от своего некогда главного инвестора. Глупо конечно к каждому происшествию приписывать Чонгука, но что делать если, как ни крути, он всегда ко всему причастен? Просто так ничего не случается. По предварительным данным, отец умер от пулевого, а стрелять в него мог кто угодно. К слову, не только наемный Чоном киллер, но любой другой. Муж своих догадок при посторонних никогда не озвучивает, Чимин тоже не станет. Но его все равно держит крепко на месте мысль о том, что Гонхи имеет к этому отношение. – Чимин-ши, – осторожно зовет омегу подошедший врач. – Есть ли необходимость делать вскрытие? И так понятно, что смерть наступила от пулевого ранения в область легкого, очень близко к сердцу. Омега не успевает открыть рот, как вмешивается Тэхен: – Ваши слова заставляют нас сомневаться в Вашей квалификации, – хмуро изрекает он, бросая короткий взгляд на супруга в своих руках. – В случаях неестественной смерти вскрытие обязательно, да и Ваше объяснение не несет конкретики. Может он получил ранение, а в результате случился сердечный приступ, за которым последовала смерть. Не мне вас учить, синьор. – Нам нужно вскрытие и точная причина, – кивает на слова мужа омега, переводя взгляд с него на врача. – И сообщите его супругу о смерти. С ним можно не церемониться – больно не будет. Договорив свою речь, Чимин, выпутавшись из рук Тэхена, идет к машине и, поблагодарив придержавшего дверь Донхи, садится внутрь. Альфа тихо вздыхает, провожая взглядом его чуть сгорбленную спину, после смотря серьезными глаза на врача, видимо, еще только интерна. – Надеюсь Вы знаете, что за сокрытие информации грозит предусмотренное законом наказание. А сокрытие важной для следствия информации считается преступлением, которое относится к категории тяжких. Пусть Ваше начальство подумает над этим, прежде чем направить моему мужу и следователю заключение. К омеге Тэхен садится с тяжестью на душе. В автомобиле Чимин в это время заламывает пальцы, поднимая на него уже начавшие слезиться глаза. Он долго держался, не проронив ни слезинки при посторонних. В другой ситуации Ким им бы гордился, ведь именно так должен вести себя супруг дона – сдерживать эмоции. Он гордится им в любом случае, что бы он не делал, но сейчас… В связи с произошедшим, даже там, среди склонивших головы альф и бет, можно было дать волю эмоциям. Чимин не дал, сдержался. Сам же сказал себе, что при посторонних больше не будет. Слезы не преступление, не показатель слабости, но его контроль над собой сегодня, это что-то «вау». Тэхен восхищен, поэтому, когда Донхи и Джеймс занимают свои места и автомобиль двигается с места, тянет Чимина за рукав пальто ближе к себе. Садит его так, чтобы они соприкасались бедрами, позволяет ему обхватить свою руку, и прижимает лицом к плечу, другой рукой зарываясь в выбеленные волосы. Закрывает от всего мира, безмолвно позволяет дать волю уже еле сдерживаемым слезам. – Ты молодец, – тихо шепчет ему в макушку, пока они стоят в пробке под аккомпанемент бесконечных сигналов машин. Чувствует, как небольшие кулачки еще сильнее сжимают в себе твид пальто. – И ты ни в чем не виноват, – продолжает, зная, о чем он сейчас думает. Все знает… Чимин для него открытая книга. Так было, есть и будет всегда.***
Ночью Чимин несколько раз просыпается. Не от кошмара, вовсе нет – с приездом Тэхена они словно напрочь пропали, – от слишком сладкого сна-воспоминания. Ему снится его далекое детство, когда папе он был не нужен, для отца являлся лишь еще одним пунктом в пользу сохранения брака, а для бабушки с дедушкой – всем. Хороших воспоминаний, связанных с отцом, у него не так много, но они все же есть. Все-таки, для него он что-то да значил. Омега не помнит своего совсем раннего детства, но еще по рассказам бабушки знает, что отец тогда проводил с ним многим больше времени, чем после пятилетия. Она говорила, что, когда альфа приходил с работы, они с ним были просто не разлей вода. Отец и таскал его маленького на руках, и водил на детские мероприятия, и даже пытался воспитывать. В чиминовы пять на его плечи только-только легла ответственность за компанию и альфе, пусть и не хватало времени на своего сына, но все равно, каждые выходные, каждый его короткий отпуск, они вдвоем куда-то выбирались. Без папы, для него такие развлечения были чужды. Чимин отчетливо помнит их поездку на кемпинг, походы в галереи в компании бабушки, многочисленные детские кафе, площадки и кинотеатры. Он помнит его редкие улыбки, кажущиеся со стороны вынужденными и скупыми, а на деле – пределом возможностей человека, лишенного банального человеческого счастья и похоронившего себя под грудой бумаг. Он помнит, как светились его усталые глаза, стоило только омеге тихо сказать ему простое «спасибо» и клюнуть в щеку. Тогда отец был молодым, еще не до конца влившимся во всю эту тусовку высшего общества. Когда бабушка после смерти мужа улетела в Италию, все стало сложнее. Пак Усон стал появляться дома реже, папа стал строже, а Чимин, по сути, оказался никому ненужным. А ведь он был просто ребенком. Ребенком, который хотел ощутить хотя бы немного тепла. В итоге же он получал по рукам, стоило только протянуть их к кому-то ради обычных объятий. И ладно бы он был каким-то неправильным, глупым или ужасным – хотя это не означает, что подобные люди недостойны любви, – но он не был необычным. Он просто не был нужным. Чимин унаследовал от родителей только самое лучшее: папину внешность и отцовскую голову, – но этого не было достаточно даже для простой заинтересованности в нем, как в личности, как в их ребенке. Омега старался, потакал их желаниям, пытался быть хорошим сыном чтобы его просто любили, но ненужным, как в жизни повелось, любви родителей никогда не заслужить, что бы они не делали. Чимин ощутил это на собственной шкуре, когда, в отличие от других детей, получал не за проказы, а просто за обычные действия. Да даже его безобидное чтение, и то родителями порицалось. Отец был к нему достаточно холоден после бабушкиного отъезда, это даже порой наталкивало на мысли о том, а не был ли он так любезен только для того, чтобы его собственная мать оставила его в покое? Самого Пак Усона растили оба родителя, оба в него вкладывались, но он не посчитал нужным стать таким же для своего ребенка. То, что он периодически объявлялся и чем-то радовал, его не оправдывает. Рядом на постоянной основе его никогда не было, и появлялся он только тогда, когда вспоминал. И его тоже можно было понять – он закрылся из-за безразличия и излишней требовательности мужа, с которым не мог развестись, из-за грядущего следом за разводом скандала, из-за смерти отца, а несколько лет спустя и матери. Его можно было понять, можно было бы оправдать, но Чимину не хочется. Его родители во многом перед ним виноваты, многое он им никогда не простит, но даже в этой мрачной пучине есть проблеск света – те короткие моменты счастья, когда он мог просто улыбаться рядом с родным по крови человеком и знать, что точно не получит по шее. Наверное, только благодаря таким редким моментам он все еще жив. Если не может стать еще хуже, значит должно быть лучше, правильно? Чимин благодарен ему за то, что помог не загнуться раньше времени, позволив дожить до его тридцати восьми, своими редкими, но меткими появлениями. Чего только стоит одно его решение об образовании сына. Папа же хотел отправить его изучать искусство… Благо вступился отец. А история со свадьбой? Сухек же чуть ли не кипятком писался от того, за члена какой семьи, пусть и находящейся на грани банкротства, собрался выходить сын. А Усон… Его первый вопрос был не о достатке будущего зятя, не о его масштабных планах на «Jeon Industry», в которые пришлось хорошо вложиться, а после и подарить свои акции, даже не о свадьбе и списках гостей. Первый вопрос отца прозвучал так: «Ты уверен, что именно любишь его?»; второй: «И ты готов прожить с ним всю жизнь?»; и третий: «И он именно любит тебя?». Отцу был важен не масштаб свадьбы, не общественное мнение, не громкие заголовки – ему важны были чувства его ребенка. И спустя столько лет, столько страданий, Чимин понимает: Пак Усон разглядел истинную личину Чонгука с самого начала, но не вмешался и дал добро на брак только потому, что его ребенок любил. Его ребенок был глупым омегой, который просто любил, просто хотел быть счастливым. Поэтому он и не вмешивался, пока сын молчал, а после, когда заговорил, уже было поздно. Когда Чимин пришел к нему за помощью в бракоразводном процессе и ползал в ногах, умоляя помочь, Усон ему отказал, объяснив свое решение тем, что это был его выбор, ему с последствиями и разбираться. Отец не хотел скандала, не хотел всего того хаоса, что произошел в итоге после их с Чонгуком развода. История любит повторяться, да? В брак с Сухеком Усон вступил по любви, осознав ошибку и то, что любил он один, только после рождения ребенка. Они до сих пор не развелись именно из-за скандала, который мог обрушиться на их плечи и очернить фамилию, вот и прожили до его смерти вдвоем. У Чимина с Чонгуком все тоже самое, только ошибку он осознал чуточку позже, после своей измены, после второго ребенка и незадолго до пробитого затылка. Отец надеялся, что у них сложится все удачнее, но это и стало уже его ошибкой. Нелюбимый, пытающийся для кого-то быть идеальным, рано или поздно все равно осознает, в каком болоте застрял. «Стерпится-слюбится» здесь не работает. Его ошибка воплотила его главный страх – громкий скандал, очерняющий репутацию, – и вот к чему привела. Но что было бы, не соверши он эту ошибку? Может быть все стало бы еще хуже. Чимин не может перестать думать об этом, в очередной тысячный раз за ночь проснувшись. Он сидит в их с Тэхеном кровати с пяти утра, решив больше уже и не ложиться, обняв руками прижатые к груди голые колени и положив на них голову. Спиной опирается на свою сбитую во сне подушку, рядом тихо сопит муж. Омега сегодня необычайно тих, раз ни панических атак, ни кошмаров не было – супруг его просто не слышал, а так бы давно уже попытался снова уложить под теплое одеяло. По окну громко бьет дождь, серые тучи не отпускают небо, наверное, с прошлого вечера. Чимин смотрит в угол, на стоящее там кресло, полусомкнутыми глазами. Он вроде не хочет спать, а вроде просто еще не проснулся. Он думает, размышляет о прошлом, о том, как могло бы быть, об их будущем… А что делать дальше? Еще позапрошлым утром он бился в горячке из-за своей ложной течки, всего чуть больше суток назад они предавались пороку на этой же постели и вроде все вполне было понятно, было решено, но уже вечером, за каких-то несколько часов, жизнь словно перевернулась. Да, Чимин не был сильно близок с отцом, но он с ним был ближе чем с тем же папой. И вроде он даже не должен плакать, жалеть и даже думать о нем, но как можно не? Пак Усон, каким бы он не был, прежде всего его отец. Да, мало принимавший участие в его жизни и воспитании. Да, не уделявший внимание. Да, не помогший тогда, когда помощь омеге была нужнее чем воздух. Но он все еще его отец, совместных хороших воспоминаний с которым, у Чимина куда больше чем с папой. Пак Усон – важная частичка его жизни, которую нельзя просто взять и забыть. Его смерть – событие, пусть жизнь особо не омрачившее, но заставившее пересмотреть точно. Чимин любит его, поэтому и не может отнестись к смерти беспечно. – Ты снова не спал? – тихо, после сна хрипло, раздается со спины тэхеновым голосом. Почти сразу же слышится шорох, а после омега чувствует его ладонь на своем плече. Обручальное кольцо мужа холодит кожу, Чимин опускает взгляд на свое, осторожно поглаживает, приподнимая один уголок губ. Его жизнь со смертью отца ведь не изменилась. У него по-прежнему есть любимый муж, где-то есть дети… Вот только родителя нет, пусть и особо близки они не были, а последние годы и вовсе не общались. С Чимином вообще последние годы мало кто общался. В браке с Тэхеном его жизнь круто изменилась, и дело даже не в том, что с концами пришлось перебраться в чужую страну, дело не в первоначальной фиктивности их брака или роде деятельности альфы. Жизнь изменилась, потому что, влюбившись и почувствовав себя любимым, омега действительно вырос. Если в браке с Чонгуком он пытался ему угодить, менялся по его указке, подчинялся, давил свой характер как какое-то насекомое, ломал сам себя, стараясь соответствовать, то в этом браке он просто был собой. Как говорят: «Только нелюбимым приходится быть всегда идеальными – любимым же можно все». С Тэхеном все многим проще – он Чимина действительно любит, и именно он приложил немало усилий для его роста. Омега пришел к нему разбитым, без малейшего огонька в невероятно красивых глазах. Он боялся его, боялся прислуги, охраны, каждого шороха и возможной слежки. Чимин звал мужа другом, вступая с ним в брак, чтобы через несколько месяцев назвать «любимый». Тэхен помог ему вернуть самого себя, скрытого за поросшими пылью семью замками, помог вернуть ему его улыбки, его восторг в искрящихся почти детским счастьем глазах. И ведь многого ему для этого не понадобилось – Чимин ничего от него не требовал, ему не нужны были деньги, дорогие вещи и украшения – ему был нужен мужчина, действительно достойный зваться альфой. Тэхен его просто любил. Любил не только крайне красивого омегу, но и его сидящего внутри маленького пятилетнего мальчика, который столько лет искал хотя бы капельку человеческого тепла, понимания и любви, которых не дали родители, а в итоге нарвался на тирана. Как в человеческих условиях, держа в руке руку любимого человека ему было не раскрыться? Не вырасти и не расцвести? Перед своим спонтанным отлетом в Корею Чимин именно цвел под теплым итальянским солнцем. Занимался любимым делом, воспитывал Амато, иногда готовил, радуя свою небольшую семью, ездил в Милан по делам и на косметические процедуры, там же пил кофе с Юнги в обед, вечерами с Сокджином вино в гостиной. Периодически максимально нагружал себя делами, хватаясь за все и сразу, только чтобы вечером войти в спальню, упасть на кровать и сразу заснуть, чтобы никакие мысли и переживания не затмевали его светлую голову – чтобы не заставляли вянуть. По приезду в Корею все изменилось. Жизнь омеги словно вновь окрасилась серыми красками. Единственными яркими пятнами за эту неделю стали разве что встречи с детьми, которые и встречами то нельзя назвать, и приезд мужа. Все остальное, ровно, как и погода здесь, только холодит кожу. Стоит ли говорить о том, что Чимину здесь не нравится? Он хочет домой – в свою Италию, но уже полным составом, то есть, с Джину и Хисыном, без них он никуда не поедет. – Чимини, уже вторая ночь, – осторожно касается губами лопатки альфа. Без предлога, без попытки склонить его к близости. О какой близости вообще может быть речь, когда у его мужа умер отец? – Мне кажется, что я зря прилетел, – тихо отвечает омега. Где-то сзади Тэхен обхватывает его плечи, утягивая на себя и укладываясь вместе с ним на кровать. – Здесь было тихо, пока я не вернулся. Чон даже встретил меня с фейерверком, – пропускает смешок Чимин, удобнее укладывая голову на чужой груди. – Я видел Джину в парке в день твоего приезда, – начинает рассказывать, позабыв о том, что Бернардо ему уже все доложил. – За ним какой-то мальчик ухаживает, представляешь? – тихо спрашивает, водя пальцами по его горячему животу. – Что если они истинные? Я же не заберу их обоих, а если Джину и этот мальчик потом потеряются? – Чимин приподнимается на локте, задирая голову чтобы посмотреть мужу в глаза своими чуть заслезившимися. – Как мы когда-то. Он же возненавидит меня. – Золотце, – целует его в лоб Тэхен. – Истинные же связаны, помнишь? Их нить может растянуться и спутаться, но никак не порваться. И даже если нам придется их разлучить, значит на то воля Судьбы. Рано или поздно они все равно встретятся, если им суждено. – Упущенное время, Тэхен, – машет головой омега. – Его не вернуть, – он замолкает на пару минут, чтобы потом тяжело выдохнуть: – Мне страшно. Я боюсь будущего, боюсь Чонгука и решений судов. Мне страшно идти завтра на похороны, ты представляешь сколько там будет людей? Они же все будут тыкать пальцем, показывать свое пренебрежение… А если меня тоже убьют? Что, если я следующая цель? – Чимин, – встряхивает снова начавшего паниковать омегу Тэхен и крепко прижимает к себе. – Все будет хорошо. Джеймс отвечает головой за нашу безопасность, Бернардо и так не отходит от тебя ни на шаг, а на похороны с нами пойдет еще три человека помимо них. Я в конце концов пойду с тобой туда. Не думай об этих людях, они ничего тебе не сделают. А если и сделают, то их жизнь за пять минут превратится в Ад. Чимин так и засыпает на его груди. За окном промозглая осень, седьмой час утра, а в их спальне только умиротворение и покой. За закрытой дверью тепло, пахнет жасмином с амирисом и совсем немного кислым запахом страха. Омега боится, но Тэхен, как и всегда, его от всего защитит. Да и к тому же, он прав. Всегда нужно верить в лучшее, даже если вокруг все стремительно рушится – человеку нужна надежда. Только она помогает ему выживать.***
В день похорон на улице по-прежнему осень, дождь пусть и не льет, но запах сырости волей-неволей забивается каждому в ноздри. Стремительно холодает. Бегущие по своим делам люди кутаются в негреющие плащи, шлепают по лужам белыми кроссовками и мало обращают внимание на окружающих. Чимин смотрит на них безучастно, быстро теряя хоть какой-нибудь интерес. Честно, ему со дня смерти отца мало что интересно. Даже то, что раньше имело значение, теперь… перестает быть важным. Но это временно, по крайней мере он на это надеется. Смерть того омеги, который умер вместо него в день прилета, потрясла не так сильно, как смерть родного отца. А ведь ее он видел своими глазами… Будто это что-то меняет. За свои тридцать восемь он много смертей видел, более того, на его глазах когда-то даже убили человека, помогшего ему сбежать. Но здесь… Здесь другое. Пак Усон – не последний для него человек, как бы там Чимин о нем не отзывался и как бы не не хотел еще несколько дней назад налаживать с ним общение. Эта смерть имеет значение. И почему-то омеге кажется, что она не случайна. Джунки со своей дамой сердца последнее время не объявлялся – крайний раз был как раз после течки, – Намджун куда-то запропастился и это, к слову, наталкивает на не очень светлые мысли, учитывая его связь с Чонгуком. Истинные причины смерти отца, к слову, так и не были обнародованы. И Тэхен тоже молчит на эту тему. Впрочем, Чимин сам не интересуется, но это не значит, что его не пробирает интерес. Пак Усона хоронят сегодня как жертву подосланного неизвестным лицом киллера и, честно, омеге многим проще похоронить сегодня его именно так, чтоб без драк и скандалов, потому что, честно, он догадывается что за «неизвестное лицо» подослало убийцу и не только его. И это неизвестное лицо с первым слогом «Чон» и вторым «Гук» в имени будет сегодня там, в зале прощания. Чимин не обещает, что не разорвет его лицо собственными ногтями, если догадка подтвердится. Наверное, поэтому Тэхен и молчит, не озвучивает, и не рассказывает о других причинах, повлекших скорую смерть его отца. Чимин видел его тело, видел дыру на рубашке, и он не дурак – понял, что выстрел никак не мог оказаться смертельным. На данный момент это не особо имеет значение – омега выпытает у мужа правду потом, когда они вернутся в свой номер. На данный момент значение имеет только куча дорогих автомобилей у похоронного зала и охрана отца, отказывающаяся впускать их кортеж на территорию. Еще бы, к ним же буквально подъехал автомобиль со знакомым всему штату бывшим сотрудником и американцем на пассажирском, следом за которым битком набитый итальянской охраной джип. Их пропускают только после того, как Чимин – визитная карточка, – опускает свое окно, смотря на за столько лет так и не сменившихся телохранителей своим безразличным, но для них таким необычно взрослым, осознанным взглядом. Эти люди помнят его еще ребенком, а после и молодым супругом не менее богатого чем их босс бизнесмена. Перечить сыну почившего работодателя для них сродни настоящему греху, так что они пропускают. А что остается? Тэхенова рука, все это время лежавшая на колене, теперь обхватывает ладонь, крепко сжимая. Резко выдохнув весь застоявшийся в груди воздух, Чимин переводит на него взгляд и дергает уголками губ, безмолвно говоря о том, что все в порядке. Бернардо открывает его дверь, подает руку. Все так привычно и однообразно – повторяющийся из раза в раз сценарий. Он берет мужа за руку, перешагивает лужи под удерживаемым Джеймсом над их головами зонтом, и не спеша движется к входу в здание. На сегодня папа его выкупил, дабы все влиятельные люди смогли без проблем прийти и проститься со своим другом, партнером, врагом. Саму церемонию чета Ким пропустила, они изначально планировали прибыть под конец, лишь на само прощание. В принципе, их не приглашали, но похороны, как и свадьба в Корее, дело публичное. Они входят в здание под не скрываемые шепотки всех присутствующих. Тэхен держит спину ровно, гордо подняв голову, супруг не уступает. На лице омеги упорно держится тень тревоги, страха и перенесенных истерик. Сегодня он выглядит не самым лучшим образом. Хотя, как еще должен выглядеть ребенок, потерявший родителя? Люди между собой шепчутся, обсуждают их и их сильно выделяющуюся в общей толпе охрану. – Явился, неблагодарный. – Прилетел за наживой, едва услышав о смерти отца, еще и хахаля своего нового прихватил. – Бросил мужа с детьми, променяв на европейский член, и вернулся за наследством, не сын, а нежеланный подарок какой-то. – И вот это займет кресло Пак Усона? Ну и наследничек. – Какой это у него мужик по счету за последние годы? – Ты смотри, ни грамма скорби на лице, зато сколько величия. – Все думали он сдохнет без денег и роскоши после развода, а он вот, строит на костях новый брак. – Шлюхи в принципе живучие, насосать на дорогие шмотки не трудно, а греть мешку с деньгами постель каждый может. – И как Чонгук-ши столько лет терпел его измены? Интересно, этот терпит? Эти и многие другие злые слова люди высказывали ему в лицо и спину, даже не пытаясь говорить тихо. Они хотели, чтобы он слышал. Они хотели, чтобы ему стало стыдно. А эта фраза про скорбь? Они хотят увидеть его слезы, его истерику? Что ж, Чимин их разочарует. Ему, в принципе, не привыкать разочаровывать. Омега крепче сжимает локоть супруга, стоит им подойти непосредственно к залу, у широкой стены которого стоит гроб, фото отца и куча венков. Папа и все близкие люди Усона стоят там вдоль стен, опустив головы. Сухек, в отличие от сына, надел похоронный ханбок, как полагается ближайшим кровным членам семьи. Чимин его не надел, даже не думал – на нем один из самых простых привезенных костюмов с черной рубашкой и без галстука, на Тэхене все идентично. Папа пропускает невеселый смешок, кривя губы, когда видит их. Ни омега, ни его муж, ему почтения не оказывают, сразу садясь коленями на циновку перед фотографией с черной лентой, свечами и подношениями. Кланяются в пол, как подобает по корейским традициям, какое-то время замирают в этом же положении, после выпрямляются, складывая ладони в молитвенном жесте, шепчут молитвы, снова кланяются и снова шепчут, под десятками глаз прося умершего благословить их уже заключенный брак. Вторая молитва не обычай – их желание сделать то, чего не успели. Краем глаза омега видит рядом со сложившим на груди руки папой Чонгука, всем своим естеством и напряженной позой выражающего угрозу. А рядом с ним, уже встав и вместе с мужем заняв место у противоположной им стены, двух своих маленьких солнышек, удивленно-испуганно рассматривающих его лицо. Узнали… Чиминово лицо несколько расслабляется и приобретает более дружелюбное выражение, стоит только по одним запахам и взглядам детей понять, что они его узнали. Тэхен рядом глубоко дышит носом, смотря на Хисына, рассматривая в нем свои черты. А самому Тэхену несколько не по себе здесь находиться. Он видел тысячи смертей в своей жизни, некоторые даже сам даровал, он посетил сотни похорон за почти пятнадцать лет на должности консильери, но ни одна смерть его трогала, ни одна не заставляла волноваться за кого-то, кроме себя. Здесь и сейчас все иначе. И дело даже не в другой стране и не в незнакомых традициях. Дело в человеке. Дело в одном небольшом, но до потери сознания сильным человеке, идущим с ним плечом к плечу вот уже третий год. Дело в Чимине, оно всегда было, есть и будет лишь в нем одном. Его омеге больно, тяжело идти под презрительные взгляды окружающих и их нелицеприятные выражения. Он здесь словно загнанная в клетку зоопарка лиса, которой боль всю жизнь причиняли лишь люди. Тэхен может поклясться, что, идя с ним рядом, слышит его тяжелое дыхание. Чимин не любит, когда на него смотрят как на что-то необычное, не любит, когда его обсуждают. И он ненавидит публику, терпеть не может выступать перед кучей народа, а здесь ощущает себя на сцене перед толпой агрессивно настроенных слушателей. Альфа слышит, как громко бьется спрятанное в его груди сердце, в то время, как внешняя оболочка ровным счетом не выражает ничего, что могло бы хоть как-то выложить на поверхность его страх. Его муж сегодня хоронит отца, последнего в своей семье человека, которому хоть сколько-то был дорог. Какое право эти люди имеют насмехаться над ним? Как могут обсуждать его «грязное» прошлое, когда как здесь и сейчас Чимин просто ребенок, потерявший отца? У Тэхена язык с трудом поворачивается называть всех собравшихся здесь людьми. Они все словно взрослые волки-охотники стаи, накинувшиеся на беззащитного маленького волчонка – именно так Ким видит эту ситуацию в своей голове. Его альфа внутри беснуется, требует защищать, воя о том, что просто идти рядом и держать его локоть недостаточно. Но что Тэхен может еще сейчас сделать на людях? За ними след в след следуют Джеймс и Бернардо и в случае опасности все трое альф будут его защищать. Было бы странно, если бы они просто окружили его. Внутренней сущности не понять сложностей внешнего мира, но и она отлично понимает, что даже слово больно ранит. Чимин здесь словно на раскаленных углях, с его-то впечатлительностью и психологическими проблемами. Каждое слово в спину – острозаточенный нож, пусть и неправда. Им не доказать. Этим людям, даже если ткнешь носом в правду, никогда не доказать его невиновность – в своей голове они уже давно окрестили омегу монстром. Даже если они выиграют суды, если засадят Чонгука за решетку и Чимин вернет себе все свое, все то, чего лишился – общество останется при своем мнении. Не то чтобы оно кого-то волновало, конечно, но все равно куда приятнее, когда твою правоту признают. Самого Чонгука Тэхен видит только непосредственно в зале прощания, рядом с их общим тестем. С Сухеком лично Ким не знаком, но интернет, да и воспоминания с первой свадьбы Чимина творят чудеса. И к тому же, как ни крути, у его омеги с родным папой тоже есть похожие черты. Как муж и говорил, во взгляде его нет ни капли отчаянья – его скривленные в недовольстве губы, нахмуренный лоб и злой взгляд, направленный на собственного ребенка, которого он, на секундочку, не видел уже несколько лет, говорят только о том, что Чимину здесь не рады. В общем-то, это было понятно сразу после того как они вошли – по жужжанию пчелиного улья. Честно, альфа даже представить себе не может как родитель позволяет себе так относиться к собственному сыну. Он же его ребенок! Да, не любимый. Да, не желанный. Но даже Дарио после многолетней разлуки, стоило только увидеть Амато вблизи, попытался к нему приблизиться и никакого злого умысла в его этом действии не было. По крайней мере, Тэхен не почувствовал опасность, пусть не дал даже шага ступить в его сторону. А тут… полнейшее безразличие и неоправданная дурацкая злоба. Нехотя альфа ставит себя на место Сухека. Как бы реагировал он, появись Амато перед ним спустя годы разлуки? Он бы не дал ему спокойно вздохнуть – настолько сильно сжал бы в своих отцовских объятиях. Кстати о детях. Чонгук же здесь не один стоит и испепеляет взглядом белую макушку бывшего мужа. Он стоит рядом с тестем, по его правую руку, уложив свои ладони на плечи стоящих рядом детей. Чимин видел их краем глаза, дернулся даже пару раз, заставив Тэхена сомкнуть на своем локте пальцы. Нельзя. Сейчас нельзя делать настолько опрометчивых поступков и злить неадекватного альфу на людях. Этот скандал касается лишь их семьи – Чон, Пак и Ким, – и решат они его за закрытыми дверями при помощи закона и собственных сил. Их пара сегодня не станет поводом для громких заголовок статей больше, чем уже. Чимину тяжело здесь держаться. Даже больше не из-за того, что это похороны отца, а из-за того, что те, из-за кого сердце так долго болело, сейчас находятся настолько близко к нему, что просто протяни руку и сделай пару шагов, как дотронешься до их детской кожи. Тэхену, к слову не легче. Омега увидел своих детей настолько близко впервые за два года, альфа же своего сына вживую впервые за всю свою жизнь. Они не должны глазеть на них настолько пристально, но что еще остается делать родителям, которые не могут их банально обнять? Да, можно бы было закончить пытку здесь и сейчас, избавиться от свидетелей, устроить резню и решить вопрос так, как привыкли решать в мафиозных кругах. Тэхен мог бы все устроить, мог бы сделать просто, быстро и легко, но как потом отмываться? Как потом стирать это все из детской памяти? Как потом выторговать самим себе возможность забрать их с собой и дальше воспитывать? Каждому воздается по грехам – здесь, в этом конкретном случае, нужно сделать все честно и правильно. Чонгук по закону, пусть и обманом, лишил Чимина возможности их даже видеть. Тэхен по закону лишит его всего, может быть, даже и жизни. Но точно не на глазах Чимина и его маленьких продолжений. Джину и Хисын стоят прямо напротив, смотрят своими большими глазками на двух поклонившихся почившему дедушке взрослых, и все никак не могут отвести взгляд. Старший Чимина точно узнал, он хорошо его помнит, на самом деле узнал еще в парке, когда помотал головой, прося не подходить. Джину всегда был умным ребенком, повзрослевшим достаточно рано, так что он уже понимает все риски. Знает, что папе нельзя к ним приближаться, знает, чем это чревато. А еще он обижен. Он до боли обижен на человека, бросившего их двоих на отца, которому детьми заниматься банально некогда. Он снова вступил в брак, передал их на воспитание молодому супругу. Но разве нужны два школьника человеку, которому едва стукнуло двадцать три года? Как он может их воспитать? Сколько бы не было лжи в тех дурацких статьях два года назад, в одном все они были все же честны – Пак Чимин своих детей бросил, начав новую жизнь. Неудивительно, что Джину обижается, ведь вся забота о брате и о себе самом легла на его детские плечи. Когда-то ему приходилось заботиться о Чимине, контролировать его приемы таблеток, спасать по ночам от кошмаров, а сейчас ему пришлось занять его место чтобы заботиться о своем брате. Ёсан – отвратительный отчим, его максимум это увезти и забрать их из академии и заказать на дом доставку. А Джину с Хисыном сам занимается, водит в кружки, проводит рядом с ним все свободное время в папиной старой комнате, просто потому что там им все еще пахнет. Так им двоим спокойно. Так им, наверное, чуточку легче. В комнате папы в пентхаусе остались все фотографии в рамках, на них они втроем, таких фотографий там множество и только одна, совсем-совсем уже старая, на которой только сам папа и его сегодняшний спутник. Хисын спрашивал брата о том мужчине, Джину сказал, что он папин друг. Но если он друг, то почему они держатся за руки? Да, младший омега их тоже узнал. А как не узнать, если у папы изменился только цвет волос? А этот мужчина… Ну, Хисын с ним не знаком, но от него довольно приятно пахнет – омега почувствовал, когда они кланялись, – а еще он смотрит на него так внимательно, что мальчик даже ежится на мгновение. Его взгляд не страшный, скорее, просто несколько пристальный. Альфа мягко улыбается ему, Хисын отражает. Опасности он не чувствует. Только руки отца отчего-то именно в этот момент сильнее давят ему на плечо, но омега игнорирует это чувство. Он переводит взгляд на опустившего глаза в пол папу и до самого конца церемонии взгляд не отводит. Рассматривает его белые волосы, более живой чем на фотографиях цвет лица, чуть припухшие щеки. Смотрит на его дорогой костюм, начищенные туфли, а после резко поднимает глаза на его обхватывающую неизвестного мужчину ладонь, а конкретно на сверкнувшее в свете ламп небольшое колечко. Следом видит такое же на свободно висящей вдоль тела руке альфы. Паззл медленно складывается в его детской голове и Хисын кое-что понимает, вспоминая, что после свадьбы отец и Ёсан тоже начали носить почти одинаковые кольца на тех же руках. Омежка только размыкает пухлые губы, собираясь задать вопрос брату или отцу, как тут же замечает движение со стороны находящейся под его наблюдением пары. Они проходят мимо, но Чимин, заломив брови, с бешено стучащимся сердцем снова смотрит только на них двоих, на своих самых родных маленьких человечков, а после все-таки следует прямо за мужем. Часть приглашенных уже разъехалась по своим обычным делам, дальше строить карьеры и проводить совещания, будто и не было никаких похорон, будто никто не терял выгодного партнера. Чимин и Тэхен выходят едва ли не последними, не считая всех крайне близких покойному людей, не желая оставаться один на один с крайне неприятными личностями. Останавливаются возле своего автомобиля, в окружении пяти человек. Альфа закуривает, омега отворачивается, собираясь просто подышать, не дымом – воздухом. Все молчат. Нужно ли вообще что-то еще говорить? Донхи покидает салон, накидывая на плечи Чимина его же пальто. Встает рядом с Джеймсом, тоже курит. – Извините, – неожиданно говорят за их спинами тонким детским голосом. Охрана резко кладет руки на кобуру еще на первом слоге ребенка, но омега своей спиной видит, как муж машет им головой. Он приоткрывает губы, выпуская весь воздух из легких, и поворачивается, тут же натыкаясь на до боли знакомый внимательный взгляд не мужа – его маленькой копии. Хисын смотрит на него снизу-вверх своими большими тэхеновыми глазами и Чимин не может сдержать свои резко задрожавшие губы, делая шаг чуточку ближе и присаживаясь перед ним на корточки. Так близко. Так чертовски близко, насколько он еще пару дней назад не мог даже мечтать. А сейчас – руку протяни и тут же достанешь. – Что-то случилось? – улыбается он. Искренне поломано улыбается, рассматривая сына вблизи слезящимися глазами. Он так вырос. Так вытянулся и стал еще больше похож на Тэхена. – К-как Вас зовут? – запнувшись, спрашивает Хисын. Он все уже знает, все чувствует, но ему нужно подтверждение прежде чем кинуться папе на шею. Чимин смотрит на него, на его одежду, на внешний облик, отмечая в своей голове, что выглядит его младший сын очень даже неплохо. Главное, чтобы ему не делали больно в семействе Чон, вот и все. Он тянет руку к его лицу, продолжая так же тепло улыбаться, и убирает выбившуюся из челки прядку светло русых волос. Светло русых – у них с Чонгуком у обоих темные, не вьющиеся, и ни у кого из них нет таких длинных густых ресниц. А глаза? Как Чон все еще не заметил подставу? У Хисына с ним же нет ничего общего от слова «совсем», даже на самого Чимина он мало похож. Что если… – Ты… не узнаешь меня? – легонько помахивает Чимин головой. Тэхен за спиной нервно сглатывает, тоже рассматривая своего ребенка настолько близко впервые. Он в принципе сегодня вживую его видит впервые! И в голове у него насчет Чонгука тоже закрадываются сомнения. – Меня зовут Пак Чимин, – тихо роняет, глядя ему прямо в большие глаза. Хисын приоткрыл пухлые губки, пока в голове будто бы срабатывал рычажок, отвечающий за память на имена. Хотя нужна ли эта память, если о «выдающихся» поступках твоего родителя говорят на каждом шагу? Маленький омега смешно поднимает брови, когда вспоминает, и его детские глазки тут же заполняются влагой. Он не кричит, навзрыд не плачет и не бросается к нему на шею. Может быть, просто не понимает, еще не осознал до конца или же его просто научили на людях особо не радоваться. И не плакать. Чимин кусает губы и весь съеживается, стоит лишь вспомнить как папа учил его давить эмоции и не плакать при ком-то. Получилось, конечно, судя по излишней эмоциональности омеги и по последним годам, весьма плохо, но тяжесть его ладони он помнит до сих пор. И если Чонгук… нет, Чимин не желает об этом думать. – Я твой… – начинает он, тут же замирая с приоткрытыми для последнего в предложении слова губами, когда громкое и такое до окаменевших костей холодное «Чон Хисын» громом раздается откуда-то с крыльца здания. Чимин закрывает глаза, громко выдыхает, сжав крепко зубы. Дурацкое знакомое чувство так давно не растекающееся свинцом по телу свербит где-то внутри. Он его перебарывает, смыкая губы и направляя полный ненависти взгляд за плечо сына. Там, на самой последней ступени похоронного зала стоит Чон со своим любимым выражением лица. В самом зале омега не обратил на него внимания, но сейчас, когда он столь любезно прервал момент единения, обращает. Чонгук постриг волосы с их последней встречи несколько дней назад, на нем очередной костюм, хорошо облегающий натренированные мышцы, а на лице ни капли скорби, хотя, казалось, отец как раз был его первым и самым выгодным инвестором. – Я твой папа, – договаривает, снова смотря на ребенка. Хисын молчит, тянет к нему свою детскую руку, касаясь лица, и судорожно выдыхает. Тэхен над ними молчит, момент не портит. Да и кто он для ребенка? Так, левый дядя. – Папа? – невинным голосом спрашивает сын. Чимин осторожно кивает, убирая маленькую ладошку с щеки чтобы скрыть ее между своими. Муж сжимает губы, видя покатившуюся слезу из глаза ребенка. Их сын быстро-быстро моргает, хлюпая носом, пока больше не сдерживающий себя Чимин носом утыкается в скрытую в своих ладонях детскую руку. Едва различимый детский запах проникает в его легкие, будит все это время словно бы спящие рецепторы и отцовский инстинкт. Омега внутри плачет, скребется, тянет руки просит сделать хоть что-нибудь, хотя бы прижать к себе родную душу. Чимин хочет ей подчиниться, уже вскидывает голову чтобы прижать ребенка к себе за плечи, как замечает за его спиной стремительно направляющегося в их сторону бывшего мужа. С охраной, естественно. – Чон Хисын! – пуще прежнего гремит голосом Чон. Чимин не думает, прижимает его к себе, кладя руку на вьющиеся мягкие волосы, упирая носом в свое плечо – в свою метку, поставленную его настоящим отцом. Охрана наставляет друг на друга оружие, Чонгук ближе чем на метр к ним не подходит. Тэхен выпрямился, сложил за спиной руки и вышел перед мужем и сыном, загораживая их своей спиной и смотря на него с превосходством в глазах. Защищает семью. Большую частичку его самого дорогого. Омега тяжело дышит, его сердце неистово бьется, пока детские ручки гладят спину. Он думал, что страх перед бывшим мужем иссяк. Думал, больше не испугается. Даже несколько дней назад, в их последнюю встречу, он не испытывал настолько животного страха, как прямо сейчас. Даже то, что они оба под защитой, а буквально перед глазами стоит его муж, Чимина не успокаивает. Ему страшно, и страшно больше не за себя – ему Чонгук ничего не сделает. Страшно больше за так крепко прижимающегося к его телу ребенка, которому еще жить с альфой сколько-то под одной крышей. – Еще шаг и пара десятков пуль изуродует твое тело, – серьезным тоном говорит Тэхен, смотря своему вечному противнику прямо в глаза, чуть наклонив в сторону голову. – У меня проблемы с юмором, а моя охрана прошла войну картелей – тебе решать насчет серьезности моих намерений. – И где же твоя охрана была, когда я сломал тебе руку? – поднимает бровь Чон, рассматривая противника. – Нравится вспоминать былое? – сухо усмехается Ким. – Нравится подбирать брошенок? – парирует Чонгук. Еще и бросает этот свой дурацкий взгляд, которым он всегда смотрел на Чимина, прежде чем в очередной раз унизить, на сидящего за спиной консильери бывшего, прижимающего к себе его сына. Кривит губы, пряча руки в карманы и снова смотря на собеседника. – Мне твой омега даром не нужен. Я за своим сыном. – Дай им пять минут, – невозмутимо отвечает Тэхен. Он весь разговор стоит в своей привычной стойке со сложенными за спиной руками и неизменно серьезным выражением лица. Говорит тоже твердо, четко и громко проговаривая каждое свое слово. Обычно так он ведет себя перед приговоренными доном к смерти членами ндрины. Перед теми, кто не оправдал ожиданий и предал, выбрав другую семью или возможность наживы. И перед теми, кто нарушил кодекс Ндрангеты, поставив на кон свою честь, достоинство и самое дорогое – единственную жизнь. Стоит ли напоминать о самом главном и, естественно, отличающим эту группировку от остальных? Не трогать омег и детей – самое светлое и самое ценное, помимо жизни. На тэхеновом веку множество людей нарушали кодекс, он многих карал, так что это все уже вошло у него в привычку. И Чонгук в его глазах заслуживает высшей меры наказания за все его злодеяния. Гаспар, если бы тот был членом Барбаро, не раздумывая бы пустил ему пулю в лоб еще три года назад. – Не тебе здесь ставить условия, – грозным рыком. Чонгук в принципе всегда любил обращаться к своим животным началам, дабы поставить на место, показать собственное превосходство. Пусть превосходит в этой ситуации кого-то вовсе не он. Альфа несколько необдуманно, что довольно-таки странно, кстати, делает неосторожный шаг ближе, мгновенно наталкиваясь на тут же сделавших ответный шаг кимовых бодигардов с оружием наперевес. Тэхен не отвечает, не пытается даже остановить свою охрану, только поднимает чуть выше подбородок, позволяя уголку губ чуть скользнуть вверх – он предупреждал. Чонгук в меньшинстве, да и не превосходит его примерно ни в чем. Те времена, когда Чон мог сделать ему больно и остаться безнаказанным давно прошли. Здесь и сейчас правила устанавливает Тэхен. Единственное, в чем Чон его действительно превосходит сейчас – права на детей. Собственно, поэтому им с Чимином придется отдать сына в его руки сегодня, а иначе омегу просто посадят на несколько суток и после возобновят запрет на приближение к детям. – Похоже, все-таки мне, – говорит Тэхен, выводя из-за спины руку и чуть помахивая ладонью, давая своим людям знак опустить оружие. Из зала прощаний потихоньку начинают выходить не имеющие к этой сцене ни малейшего отношения люди, удивленно косящиеся на направивших друг на друга дула охранников. – Чон Хисын, – закипая, зовет Чонгук. Чимин осторожно отстраняет от своего плеча сына, снова рассматривая его лицо. Он гладит его по щеке, проводит по непослушным вьющимся волосам, заглядывает в большие тэхеновы глаза и, еле сдерживая слезы, шепчет: – Тебе пора, малыш, – с последним произнесенным слогом где-то внутри вновь разбивается его криво склеенное фарфоровое сердце. Он должен сейчас его отпустить. Пока альфы не поубивали друг друга и пока никто не слил в сеть фото с громкими заголовками – они и так сегодня достаточно засветились. – Тебя ждут. – Но мы же еще увидимся? – с не скрываемой надеждой в глазах спрашивает Хисын, продолжая держать свои детские ладошки на его скрытых твидом плечах. – Мы с хеном очень соскучились. – Конечно увидимся, солнышко, – часто кивает Чимин, вновь глубоко вдыхая в легкие его запах. – Хочешь, прямо завтра? Сходим вместе с вами в семейное кафе, поедим мороженное. Хочешь? – Да! – ярко улыбается сын, заставляя и папу следом за ним улыбнуться. Но радость его кратковременная. Маленький омега бросает короткий взгляд за свое плечо, поджимает пухлые губки и тихо-тихо шепчет: – А отец пойдет с нами? Чимин тут же напрягается. Он не особо удивлен вопросом, в конце концов его дети с названным отцом буквально живут, им воспитываются и его любят, конечно он для них самый лучший. Честно, ему бы так не хотелось. Ни ходить куда-то с бывшим мужем, ни чтобы его дети души в нем не чаяли. Похоже, Тэхену придется постараться чтобы переплюнуть Чонгука в их детских сердцах. – Ты хочешь? – запнувшись на полуслове все-таки спрашивает. Лично он вообще с ним контактировать никак не хочет, но если дети все же… – Нет, – заломив бровки домиком так же тихо признается Хисын. Это слово поселяет надежду. – Только с тобой хочу. – Моя ты радость, – выдыхает омега, снова крепко его к себе прижимая. Слезы готовы вот-вот уже политься из глаз – с каждой секундой все сложнее их сдерживать. Его сын выбрал его, подумать только. Не человека, которого считает отцом и которым воспитывается, а его – бросившего на бывшего мужа-тирана детей и сбежавшего в другую страну папу. И тут два варианта: либо Хисын просто соскучился и хотел бы вернуть себе назад своего родителя, либо в семье Чон не все гладко. Нет, там в принципе никогда гладко не было, да и Чонгук, вероятно, уже давно докопался до правды о своем с младшим сыном родстве… Хотя, тогда бы он сейчас тут не стоял, правда? Чон бы просто сбросил лишний груз, передав ребенка ему сейчас, так было бы проще и легче им всем… Но однако же он стоит сейчас перед Тэхеном и зовет Хисына домой. Дело принципа? Но стал бы тогда он о нем заботиться и воспитывать? Что-то не сходится. Быть может, недавняя догадка Чимина была не так уж верна? Омега отпускает его, напоследок ласково, по-родительски ему улыбнувшись, и заправив прядь непослушных волос за ухо. Хисын крепко сжимает его ладони, не хочет уходить, не хочет снова его потерять. Он тихо-тихо, так, чтобы точно отец не услышал, шепчет: «Ты обещаешь встретиться с нами завтра?». И смотрит. Так проникновенно смотрит своими детскими глазами, что у Чимина буквально сжимается сердце. Он протягивает мизинчик и тон в тон отвечает согласием, скрепляя свое обещание детской, но от того не менее серьезной клятвой. Чонгук уводит его, больно сжав маленькую ладонь. Чимин поднимается на ноги. Маленький мальчик скромно машет им ручкой, когда отец затаскивает его назад в поминальный зал. Он этого не видит, но его настоящие родители тоже машут ему в ответ.