***
Тихим шелестом листвы легкие порывы ветра прогоняют из головы все невеселые мысли. Чимин медленно бредет по парку, предаваясь воспоминаниям. Замерзшие руки прячутся в глубоких карманах, полы темно-зеленого плаща плавно колышутся во время ходьбы, натянутая на лицо черная тканевая маска скрывает эмоции, а берет – ярко выделяющиеся белые волосы. Рядом, выдерживая небольшую дистанцию, тенью идет Бернардо, своим профессиональным бодигардским взглядом сканируя местность. Парк «Ханган» постепенно начинает окрашиваться красками осени. Где-то вдалеке гремят посудой палатки с уличной корейской едой, на траве близь воды, даже посреди довольно-таки ветреного дня, парочками сидят молодые парни, девушки, громко смеясь и привлекая внимание не столько созданным им шумом, сколько яркой безразмерной одеждой. Типичный Ханган, его обычные звуки. Омега, сколько себя помнит, всегда любил этот парк. Он родился в Сеуле и пусть большую часть своего свободного времени занимался чтением или папиными увлечениями, все равно всегда находил часок на небольшую прогулку и свежий воздух. В большом мегаполисе, в котором забетонирован практически каждый сантиметр пустого пространства, этот маленький клочок почти нетронутой человеком земли действительно является своеобразным спасением. Здесь тихо. Здесь спокойно. И здесь почти не слышно звуков шумного города – звуков жизни, наполненной бесконечной погоней за достатком, властью и статусом. Здесь только шелест листвы и журчание реки Хан. Чем-то это место напоминает ему памятный Семпионе, так любимый Тэхеном и Амато. Вот только миланский парк, каким бы красивым и габаритным не был, никогда не сравнится с Ханган. Здесь совершенно другой колорит, другой стиль, другие ощущения и другие люди рядом. Да даже воздух, и тот совершенно другой. Семпионе – Европа, совершенно европейское произведение, Хан же – чистейшая Азия. И именно здесь Чимин чувствует себя наиболее комфортно. Быть может, всему виной родной воздух, вот этот вот весь колорит сеульского парка? Или же бесчисленное множество – вот неожиданно, – приятных воспоминаний? Сердце плачет, когда омега своими несколько воспаленными после последних событий глазами обводит берег реки, где дети кормят все еще не покинувших Сеул уток. Он останавливается посреди прогулочной дорожки, возле спуска к берегу, на пару секунд, мысленно возвращаясь на пять лет назад, в тот день, когда их с Чоном отношения окончательно пошли крахом без шанса на восстановление. В тот самый день, когда омеге пришлось против собственной воли делить постель сразу с двумя людьми. Что Чон там тогда сказал? Это для того, чтобы ты не забывал свое место? Чонгук не уточнял, но Чимин уже тогда, еще в момент самого отвратительного в своей жизни соития, понимал: бывший муж указывал на место не супруга – постоянного полового партнера и всего лишь гарантии безбедного будущего. На место обычной вещи, собственности, в общем. «В последний день любви сердце мое разбилось», – так писала Рупи? Любовь умерла не после больницы и рассеченного затылка, не после спада розовых очков, а именно в тот самый день, когда омега впервые почувствовал себя вещью. Сердце даже не просто разбилось – разорвалось в не собираемые мелкие щепки. Он ненавидит этот день всей душой, как, в общем-то, и сотни других дней, проведенных бок о бок с человеком, чья фамилия «Чон». Мог Чимин тогда подумать о том, что днем будет кормить с детьми уточек в своем сером обычном пальто, а уже через пару часов начнет мечтать о смерти? Он молил высшие силы о том, чтобы люстра с потолка отвалилась и погребла его под собой, проломив напрочь пол на втором этаже, он ночами бился в агонии, голыми руками ловил панические атаки и заработал бесчисленное множество психологических диагнозов, над которыми до сих пор работает с подобранным мужем уже давно не психологом – психиатром. Омега должен был стать счастливым, выбрав Чонгука тогда, в свои двадцать четыре. Как жаль, что он оказался слишком молод и глуп, чтобы понять тогда то, какую ужаснейшую ошибку совершает, позволяя истинному альфе сесть в свой последний на тот момент самолет из Нью-Йорка в Милан. Он бы все отдал, лишь бы вернуться назад, на ту чертову баскетбольную площадку, на те старые, убитые временем, деревянные трибуны и к тому Тэхену в его светлом плаще. Чимин должен был тогда не отпускать его – он должен был принять неизбежное, то, к чему они все равно в итоге пришли. Он должен был не просто крепко обнять его в американском аэропорту – должен был довериться своему сердцу, своей сущности. Не чувствам к другому довериться, а именно сердцу, внутреннему омеге и своей тянущейся к итальянцу душе. Довериться и поехать с ним, всего-то. Он всего лишь должен был отбросить сомнения, выпустить внутреннего омегу наружу и позволить ему действовать. Тогда, может быть, этого всего не было бы. Тэхен бы не пытался похоронить свои чувства, не позволял бы им жрать себя изнутри и не страдал бы. Но время нельзя поставить на паузу или перемотать назад – оно несется со скоростью света, и мы порой даже не замечаем, как все бесследно проходит. Проходят черные полосы, проходит боль и страдания. Все налаживается. Время идет и медленно, но верно все налаживается. Простая истина. Чиминово слепое доверие к людям положило начало его кошмару наяву. Он подарил Чонгуку свое хрупкое сердце когда-то, тот принял его, пригрел даже, но вся его любовь оказалась лишь дурацким балом-маскарадом человеческого лицемерия и слепой алчности. А начиналось ведь так красиво… И цветы, и ухаживания, и обитые пороги, и ласковые словечки, резко изменившиеся потом на ничем не прикрытые унижения и насилие. Чимин всегда думал, что любил его, но только недавно понял, что то была совсем не любовь – просто зависимость. Зависимость от его внимания и ощущения того, что ты не одинок. Он же все свое детство был обделен этим вниманием. От папы получал лишь надменный взгляд, вечные недовольства и болючие подзатыльники, от отца – иллюзию присутствия и поддержки. Кажется, только бабушка действительно любила его, пока еще была жива. Она всегда пыталась заменить ему его непутевых – как она сама их звала, – родителей и дать хоть толику той самой любви, которой ему недодали. После того, как бабушка умерла, он снова остался один. Наверное, поэтому и потянулся руками к Чонгуку, который начал уделять свое навязчивое внимание как раз через пару лет после ее смерти. Может быть, с его помощью омега пытался просто заполнить пустоту в своем недолюбленном сердце? Любовь – это когда ты получаешь радость и удовольствие. Зависимость – страхи, нервы и боль, которые ты терпишь. Между ними тонкая грань, но, говорят, когда вы поймете разницу, вас отпустит и избавиться от того, что ломает, станет куда проще. Чимина отпустило после той роковой ночи, когда мужа бояться он стал до реальной трясучки, когда кошмары надолго поселились во снах, когда панические атаки стали его верным другом. Его отпустило, когда сердце вдребезги разбилось, когда какие-либо чувства к Чону окончательно погасли. Чимин вдыхает полной грудью воздух. Его оковы давно спали. Он свободен. Такое приятное чувство. Медленно прогуливаясь вдоль аллеи, омеге вспоминаются последние его дни в Сеуле, последняя его с детьми прогулка перед побегом. Он, будто со стороны наблюдая, видит себя на том же самом месте, где в реальности стоит, только с темными волосами и в красном пальто. По высокому бордюру, крепко держась за его пальцы, шагает Хисын, качая головой и позволяя ветру играть с его кудрявыми волосами. По другую сторону, уже по выложенной камнем дорожке, рядом идет Джину в школьной форме и сосет Чупа-чупс, так же крепко держа папу за руку. Он улыбается, вспоминая этот момент. Маленькие струйки слез катятся по высоким скулам, пока омега смотрит на этот дурацкий бетонный бордюр. Мог бы он подумать тогда, что эта прогулка станет их последней? Сколько же всего он упустил в жизни своих детей… Не знает, что и как они кушают, чем дышат и что теперь любят. По сути, он сейчас не знает о них ничего, кроме их внешности, запаха, их общего прошлого и соцсетей, в которых, кажется, изучил каждый миллиметр. Да, он ужасный родитель. Да, он отвратительно поступил, сосредоточившись на чужом ребенке, пытаясь снабдить его никем неиспользованной родительской заботой. Но он все-таки папа. Он их двоих выносил, он их родил и, сколько смог, воспитывал. Его омежье сердце тянется, не чувствует покоя, и, черт, будь он хоть трижды ужасным, он скучает. И имеет право хотя бы на общение, которого его не по-человечески лишили. – Синьор Ким, – тихо зовет Бернардо откуда-то справа, отвлекая Чимина от очередного самоистязания. Он поворачивает к нему голову и принюхивается, пока бодигард кивает куда-то за свое плечо. Омега бросает короткий взгляд в направлении кивка альфы и замирает. Там, всего в каком-то десятке метров от них из глубины парка по вымощенной камнем дорожке под руку со школьником на пару лет старше идет его сын. Его маленький двенадцатилетний Джину, смущенно прикрывая ладонью улыбку, смеется над чем-то, стараясь шагать со старшим мальчишкой в одном темпе. Чимин через раз дышит, пока его сын проходит мимо них по развилке каменных дорожек, и направляется дальше вдоль бетонных бордюров. Бернардо стоит спиной к школьникам, не светит лицом и готовится в случае чего сразу предотвратить необдуманные действия своего подопечного. Омега же ничего не предпринимает. Он, заломив домиком брови, только смотрит на сына, на его уложенные блестящие на свету волосы, на его глаза-щелочки, на широкую улыбку, незаконно скрытую небольшой ладошкой. Чимин рассматривает его профиль, сразу бросившиеся в родительские глаза небольшие веснушки и, черт бы побрал, пухлые губки. Он смотрит в его спину, удающуюся куда-то к выходу из парка, когда школьники сворачивают на другою дорожку, рассматривает форменный бордовый пиджак, выбранной им лично когда-то академии, и не верит глазам. Не верит своей удачливости. Джину узнал его. Джину сто процентов узнал его. Иначе как объяснить его этот взгляд, брошенный на омегу еще на этой самой развилке. Как объяснить то, что он на мгновение остановился в пяти метрах от папы и обернулся, еще раз взглянув сощуренными глазами. Как объяснить приподнявшийся уголок его губ? Как объяснить легкое покачивание его головы в отрицании? Чимин бы рванул к нему сию минуту. Он стер бы колени о камень, но перед ним бы заползал, вымаливая прощение. Он залил бы слезами весь этот дурацкий парк, если бы Бернардо, заметивший его желание сделать незапланированный шаг, не схватился крепко бы за предплечье, одними губами произнося на итальянском: «Sicurezza lungo il perimetro. Hanno ordini chiari». Поджав задрожавшие губы, омега щурится, не давая глазам заслезиться и не смея показывать вооруженной охране Чонгука, явно находящейся где-то здесь, свою слабость. Он медленно выдыхает, вспоминая зачем прилетел. Вспоминая, что уже совсем-совсем скоро сможет прижать Джину и Хисына к себе и никогда-никогда больше не отпускать. Забившееся загнанной птицей сердце потихоньку успокаивается, и он открывает глаза, видя уже только спину и темную макушку своего ребенка где-то вдалеке. Снова больно. Снова где-то внутри кровоточит и глаза вновь слезятся, как тогда, у школы. Как когда увидел впервые спустя три года через окно, но не смог подойти. Чимин смотрит в его спину, подрагивает, резко выдергивая свое предплечье из рук бодигарда и, вопреки всем опасениям того, разворачивается в обратную сторону, зашагав быстрым шагом. Говорят, получать раны сложно только в первый раз. Почему никто не говорит, что все последующие разы эти раны получать не сложно, а невыносимо? Почему никто не говорит о том, что боль от этих ран выворачивает наизнанку, на живую снимает кожу, но держит в сознании? Почему все молчат, когда твой внутренний костерок гаснет, позволяя огню снаружи тебя поглотить? Если больно, значит счастье близко. Но кому нужно это выстраданное счастье, будь оно хоть трижды слаще? Почему нужно проходить испытания, чтобы просто чувствовать себя человеком? Почему нужно бороться со своей грустью, со своими страданиями и с самим собой, чтобы стать хоть чуточку счастливее? В голове белый шум. Все вокруг, все окружение численностью более двадцати человек на итальянской вилле каждый день притворялись, что все в порядке, что они не слышат истерик, не видят слез и их совсем не пугает несколько болезненный вид одного из синьоров. Все вокруг всегда притворялись, отвешивали поклоны и вежливые улыбки, а в углах потом, как всегда, словно крысы шептались. Каждый день превращался в стабильный день сурка. Холодными ночами, когда Тэхен по каким-то причинам не приходил ночевать, Чимин бродил один по темной комнате, пока Амато сладко спал в их постели, и лишь повторял свое: «Все в порядке», – но так лишь вновь и вновь терял себя. День и ночь со скоростью света менялись местами, перед глазами пролетали времена года, и это дурацкое, сказанное самому себе: «Все будет хорошо, потерпи еще немного», – каждый вечер маячило с наступлением сумерек. Но то была ложь. Простое самоубеждение, попытка двигаться дальше. Чонгук не просто разбил его – он окончательно его уничтожил, когда решение суда, касаемо детей, вступило в силу. Тэхен собирал его по кусочкам, бережно прижимал к груди каждый осколок некогда доброго сердца и аккуратно склеивал. Он учил его заново дышать, учил чувствовать и любить. Он единственный всегда нежно обнимал его, защищал и крепко всегда держал за руку. Он всегда поддерживал, всегда становился на его сторону и всегда искренне сильно любил. Наверное, только благодаря альфе Чимин сейчас здесь, благодаря ему он смог справиться и дойти до этой точки. Кому нужно выстраданное счастье, будь оно хоть в сто раз слаще любого другого? Да Чимину и нужно. Если простого он, по мнению судьбы, не достоин, он свое выстрадает. И в нем это говорит не безысходность – уверенность. Жизнь – спектакль, в котором у него главная роль. И если ему суждено страдать – он будет делать это с достоинством. И да, он будет счастлив. Уже совсем-совсем скоро. Надежда – то, что у него было, есть и будет всегда.***
Чимин входит в номер в несколько подавленном настроении. Внутренние переживания и страх неизвестности наваливаются на него снежным комом, надеясь под собой погрести. Он пытается бороться, пытается сам справляться и не жаловаться ни на что Тэхену – он ведь самостоятельный, он ведь сильный, – получается, правда, крайне сомнительно, но это не так уж и важно. Главное, он пытается. Ну, и не жалуется. Омега не плачет. Сказал же, что больше не будет. Эта короткая встреча с Джину пошатнула что-то внутри, в очередной раз всколыхнула воспоминания и снова указала на истинные цели. По дороге в отель Чимину почему-то вспомнился один трагичный день их с Чонгуком супружеской жизни. Тот самый, когда все окончательно пошло по наклонной. Тот день, когда омега уехал в больницу и оказался на хирургическом столе. Бернардо в люкс не заходит, остается зачем-то за кодовой дверью и даже в свою комнату не идет. Омега не акцентирует на этом внимание, пожимая плечами. Мало ли, может, ему новое распоряжение поступило. В номере пусто, даже привычно торчащего здесь вечерами Джунки не наблюдается. Тот, к слову, будто прописался в отеле. Это Тэхен попросил за ним присмотреть или что? Других причин постоянного нахождения альфы здесь Чимин не находит. Но не так уж это и важно. Если мужу так, зная о каждом его шаге, спокойнее, то пожалуйста – омега не против. Абьюз? Тотальный контроль? Не про Тэхена. Ким волнуется больше о безопасности, чем о чужой верности – он знает, что его супруг даже дышать в сторону других альф не станет. Тема ревности в их семье не поднималась ни разу, за исключением истории с Игнацио, но и там всплыло лишь из-за того, что тот начал распускать руки. Доверие – важная составляющая отношений. На доверии строится буквально все, ведь если не доверяешь, то какая тогда любовь? Скорее желание обладать, как у некоторых. Чимин Тэхена ни к кому не ревнует, хотя вокруг альфы крутится достаточное количество претендентов на место в постель. Та же Ан Хеджин, ныне Марино – его секретарь. Она вышла замуж недавно, каких-то три месяца назад, а до свадьбы вообще никак не афишировала наличие каких-либо романтических отношений. Хеджин очень красивая, роскошная девушка, которая должна не в приемной генерального директора юридической фирмы сидеть, а как минимум украшать собой обложки журналов. У нее идеальная фигура: тонкая талия и шикарные бедра, на которые порой даже омеги засматриваются. Особенно омеги, первичный пол которых мужской – у них ни у кого нет и никогда не было таких бедер, на которые падки многие альфы, а она приобрела их по праву рождения. Хеджин Марино умеет подбирать гардероб и часто носит одежду, подчеркивающую ее фигуру, она умеет выглядеть роскошно и любит цеплять взгляды. Странно было бы, если бы Тэхен на нее не смотрел, контактируя целыми днями? Однажды Чимин задал ему прямой вопрос, ответом на который послужило абсолютно спокойное: «Да, засматривался. Любой бы на моем месте смотрел, только вот незадача, я нанимал ее на работу не для близкого времяпрепровождения и не для удовлетворения собственных потребностей – для этого существуют особые заведения. Хеджин устроилась секретарем, им и работает, а я больше предпочитаю одного определенного мальчика омегу, в которого влюбился, кажется, еще в свои десять». Больше темы ревности не поднимались. Тэхену же Чимина вообще ревновать не к кому, только, разве что, к воздуху и собственному ребенку. Омега не работает, с прислугой ведет холодную войну, с бодигардами тоже. Его единственным другом является Сокджин, а с недавних пор Юнги и Йеджи. С родителями мужа у него отношения тоже не сложились, а если выражаться точнее, то не сложились только с его матерью, с отцом же все более-менее нормально. А если еще точнее выражаться, то Ким Дуонг в нем души не чает, можно сказать. Он не показывает это прилюдно и в кругу семьи никак не высказывается – давит супруга, – он говорит все глазами, как и Тэхен. Дуонг принял его в семью еще на первом их совместном ужине, устроенном совершенно спонтанно после возвращения новоиспеченной и окончательно сблизившейся молодой семьи Ким-Гвидиче из Милана домой. Родители решили приехать и познакомиться с зятем совершенно неожиданно, всего за пару часов до своего приезда предупредив сына об этой затее. Йеджи, вернувшаяся в Италию на каникулы, на своем синем Мустанге въехала во двор следом за отцом и матерью, невзлюбившей избранника сына с самого первого взгляда. Все еще свежи были на материнском сердце раны, полученные из-за страданий собственного ребенка. Причина же этих страданий, вежливо улыбавшаяся и стоявшая плечом к плечу с ее сыном, приобнимаемая за талию его же рукой, делала только хуже. Росанна не хотела, чтобы Тэхен связывал с ним дальнейшую жизнь. Вообще не хотела, чтобы он вновь появлялся! Из-за него ее сын, сильный альфа, консильери мощнейшей семьи ломался у нее на глазах. Из-за него он умывался в слезах и постоянно работал чтобы не думать, чтобы приходить домой, ложиться в кровать и засыпать сразу же, чтобы ни одна дурацкая мысль не проскочила в его голове. Однажды она застала его с оружием, приставленным к собственному виску. Росанна не хотела повторения прошлого, не хотела, чтобы ее сын страдал в случае их развода и не хотела, чтобы Амато снова остался без папы. Она была против Чимина с самого начала, еще с того момента как узнала о том, что сын вступил в брак. Мама Тэхена считала Дарио подходящей ему партией, и она сказала об этом Чимину в глаза прямо в разгар того самого ужина. Степень обескураженности омеги описать сложно. Он остановился на полуслове и растерянно уставился на нее взглядом побитого хозяином маленького щенка. Тэхен под столом сжал его руку, но это не успокоило ни омегу, ни Росанну, которая, заметив, только больше распалилась: – Ты не тот, кто нужен моему сыну. Дарио подходил многим лучше: он воспитанный, образованный, привлекательный. Его манеры на высшем уровне, он ни на одном приеме Тэхена бы не опозорил, потому что умеет держать лицо, не боится выходить в свет и в целом ему очень подходит. А ты, Чимин? Что можешь ты? – Мама! – тут же воскликнула со своего места растерянная Йеджи, которой избранник брата сразу понравился. – Я выбрал его, не Дарио, – сделав глоток своего любимого бурбона, заступился за мужа Тэхен. – И я всегда буду выбирать его. В любой ситуации, в любой из наших жизней я буду выбирать его, потому что он – весь мой мир, – омега повернул к нему голову, посмотрев своими блестящими глазами из-под пушистых ресниц и заставив супруга ему улыбнуться. – Чимин – мой муж, хочешь ты того или нет. Только я могу решить кто мне подходит и, если тебя мой выбор не устраивает – закрой глаза и проглоти возмущения. Мой омега не должен подходить под твои стандарты и тебе нравиться – любить его должен я. Росанна тогда лишь взбешенно вздернула подбородок, с достоинством дождавшись отъезда. На Чимина не смотрела и не разговаривала, каждый раз, стоило тому открыть рот, всячески выказывая недовольство. Омега к концу вечера совсем сник, замкнувшись в себе и опуская плечи. В голове вертелись разные мысли от развода до желания добиться расположения этой барышни. Он молчал, не мешал семье общаться, несколько раз даже порывался уйти наверх, сославшись на плохое самочувствие. Он чувствовал себя лишним, но не уходил, потому что всякий раз, стоило ему набраться смелости чтобы откланяться и слинять в спальню, альфа опускал на бедро ладонь и поглаживал, безмолвно прося потерпеть. К полуночи родители альфы уехали, а Йеджи, планировавшая забрать с утра Амато к себе, попросилась остаться на ночь в их гостевой спальне. Ни Чимин, ни Тэхен не были против. Малыш уже спал в своей комнате, альфа сидел в кабинете, что-то доделывая перед очередным слушаньем, когда девушка, вежливо постучав в спальню супругов, предложила омеге прогуляться перед сном. Йеджи курила, опершись спиной на забор возле декоративного пруда, когда подняла тему о своей матери: – Не бойся ее, – выдохнув дым и посильнее закутавшись в не греющую спортивку, начала она. – Наша мама может быть резкой и даже грубой, но на самом деле она очень добрая. Требовательная, помешанная на правилах приличия, но добрая. – Она напомнила мне моего папу, – пропустил смешок омега, выдохнув воздух из легких. Не курил, на тот момент еще был в завязке. – Он такой же, только, наверное, еще хуже. Требовательный, высокомерный, верящий только в свою правду. – Ты один ребенок в семье? – спросила девушка, похлопав ресницами. – Один, – кивнул ей Чимин. – Хотя сейчас, кажется, мои родители предпочитают думать, что у них вовсе нет сына. Я опозорил их на всю страну. – Выбрав себя? – хмыкнула громко в тишине сада Йеджи. – Сбежав от человека, делающего тебя несчастным? Это они тебя предали, избрав такую позицию. – Папа никогда не принимал мою сторону, а отец вообще в браке со своей компанией, ему не до меня и моих проблем, – складывая на груди руки и краем глаза поглядывая на опускающуюся на помост над озером девушку. Она, шмыгнув носом и не выпуская сигарету из рук, в своих коротких шортиках села прямо на деревянный настил, спуская над водой ноги, обутые в белые конверсы. Плевать она хотела на общепринятые порядки и нормы приличия – Йеджи живет так, как она хочет. – Они очень любят внуков и дарят им все то родительское тепло, которое не дали мне. Быть может, они бы и вступились за меня, приняли бы меры, если бы у Чонгука не было достаточно возможностей лишить их любого с ними общения – меня он вообще лишил родительских прав. – Но у твоего отца же тоже достаточно возможностей. – Он не поставит компанию под удар, – помахал головой Чимин. – Ему достался в наследство только начавший процветать бизнес, который именно он своими силами поднял до небес. При нем «Park Investments» расширился и стал единственной преуспевающей инвестиционной компанией. Война с Чонгуком уничтожит его детище до основания. – Твои родители звери, – ответно замахала опущенной лбом в раскрытую ладонь головой Йеджи, стряхнув пепел в пепельницу, которую таскала с собой всю прогулку. – Моя мама тоже не подарок, но все проблемы с ней мы решали быстро. По крайней мере я, потому что была научена горьким опытом брата. У Тэхена с матерью никогда не было теплых отношений вплоть от его пяти и до двадцати. Пятнадцать лет холодной войны между хмурым ребенком и его несколько деспотичной матерью. Альфа помнит, до пяти она читала ему сказки, рассказывала истории и пыталась привить какие-то свои идеалы. Она хотела вырастить идеального сына, идеального альфу, идеального следующего консильери. Но суть в том, что «идеальные» в любви не растут. «Идеальные» делают себя сами. Сложно сказать знала ли Росанна об этом тогда, но после пятилетия ее первенца и первого серьезного ранения мужа она закрылась в себе, полностью отгородившись от собственного ребенка. Тэхен помнит, как стоял однажды посреди темного коридора с бумажным самолетиком в руках и сквозь приоткрытую дверь в родительскую спальню видел мамины слезы. Он зашел внутрь, не выдержав и собираясь, как она всегда делала с его разбитыми коленями, обнять ее и приласкать, чтобы слезы прошли. Не помогло, потому что, стоило ему лишь войти, как мама сразу же прокричала ему что-то вроде «Uscire», на своем грубом итальянском. Маленький альфа посчитал себя тогда главной проблемой и причиной маминых слез. Больше он к ней не лез и старался вообще лишний раз на глаза не попадаться, даже если очень хотелось, тем более, отец стал чаще вывозить его из особняка и таскать с собой на работу – в адвокатскую контору, в которой он занимал директорское кресло, когда не был нужен ндрине. С пяти лет его медленно начали подготавливать к будущей должности, Тэхен был любознательным ребенком, быстро учился и как губка впитывал новую информацию – мозгами Амато пошел точно в него. Он учился, почти не виделся с запершейся дома матерью, постоянно находясь рядом с отцом и уже самостоятельно просясь к нему на работу. Гаспар заприметил его еще в семь, когда Костанзо привел своего наследника к нему на ковер. Тэхен был восхищен возвышающимся над ним еще молодым мужчиной немного за тридцать. От него буквально разило силой и превосходством над всеми не только в кабинете, но и, кажется, над всей Ломбардией. Дон приветливо улыбался ему, разговаривал совсем как со взрослым и даже крепко пожал детскую ладошку на прощание. С матерью к десяти годам отношения не то чтобы не налаживались – они отсутствовали. Та словно жила какую-то свою другую жизнь, в которой не было ни его, ни вообще каких-то проблем. Она рисовала, посещала выставки, тратила деньги и светила улыбкой на всех мероприятиях, на которых была. Когда они выходили в свет все вместе – строили подобие счастливой семьи. Росанна на людях всегда заботилась о нем, как до пяти лет, крепко держала за руку и вообще казалась лучшей матерью среди всех мафиозных семей. Но то, что с первого взгляда покажется счастьем, вблизи может оказаться трагедией. Стоило вернуться домой – все маски слетали. Мама снова резко холодела и уходила, неделями не вспоминая о том, что у нее вообще есть сын. Когда родилась Йеджи и Тэхену стукнуло двенадцать – он начал бунтовать. Проколол уши, покрасил волосы, что в принципе неприемлемо для альф его круга, но вполне нормально для обычного мира, для обычных подростков. Мама негативно высказалась на этот счет и велела перекрасить красные волосы обратно в естественный и не позориться, на что сын лишь приподнял уголок губ и ушел в свою комнату. Женщина взбунтовалась, разругалась с его отцом, со своими родителями, гостившими в их особняке вот уже пару дней как, а потом успокоилась. В конце концов, она понимала, что подростковый период когда-то начнется и Тэхен станет регулярно нарушать правила. Окна ее спальни выходили на выложенный гладким камнем двор, подсвечиваемый вечерами бассейн и въезд в гаражи. Росанна любила и до сих пор любит смотреть на свои владения, возвышаясь словно над всем миром. Она любит власть, любит достаток и любит чувствовать свое совершенство. Тем вечером, пока Йеджи кряхтела в своей кроватке, проснувшись, Росанна, придерживая за ушко чашку зеленого китайского чая, наблюдала из окна своих покоев – как часто звал комнату родителей Тэхен, – за тем, как Дуонг учит сына водить. Младший Ким не впервые, но впервые на глазах матери, сидел за рулем отцовского Мазератти, нарезая круги по просторной территории особняка, а после принимаясь пробовать первый дрифт. Они знали, что она смотрит. И отец, ни разу не обернувшийся на окна собственной спальни, и так и не севший на пассажирское рядом с сыном, и Тэхен, который бросил на нее короткий, но громко говорящий взгляд, когда заглушил двигатель и покинул авто. Росанна понимала, что все это – начало. Ее это злило, ее это раздражало, но в то же время она испытывала невероятную гордость, потому что, все это вытворяет ее сын. Ее сын, который учится идти наперекор и, пусть так неумело, но отстаивать свое право на собственное «я». Ее сын, который точно знает, чего хочет и у которого есть цель. Ее сын, который даже не бунтует, а скорее просто устраивает показательные выступления, чтобы наглядно всем стало понятно, что слушать он никого не будет. «Ты хочешь и эту мнимую свободу у меня отобрать? Не выйдет» – набатом било в ее голове его голосом, пока Тэхен дрифтовал во дворе. Росанна не была отличной матерью для Тэхена даже после его пятнадцати, когда вдруг оттаяла. Не была отличной матерью в его восемнадцать, когда он с друзьями курил травку за школой. Но он впервые почувствовал ее своей матерью в девятнадцать, когда, нанюхавшись кокса, проснулся в своей спальне семейного особняка с капельницей на сгибе локтя и увидел ее, сидевшую на полу в неудобной позе и положившей голову на матрас возле его бедра. Тэхен громко выдохнул и сквозь звон в ушах вспомнил, что не ночевал дома примерно неделю. У Росанны за это время болезненно побледнела кожа, сильно похудело и без того худое лицо и залегли крупные круги под глазами. Ей было тогда тридцать шесть и именно тем утром она впервые походила действительно на свой, не такой уж и большой возраст. От его вдоха она проснулась, тут же некрасиво разревевшись, впервые проявив материнские чувства. Тэхен воспитал себя сам, но и ее не считал пустым местом. Какой бы Росанна не была, она по-прежнему его мать, он по-прежнему ее любит и, что не маловажно, уважает. К становлению его личности больше руку прикладывал отец, он же и привел во взрослую жизнь, сначала научив водить, а потом уже и всему остальному. Альфа редко говорил о своем детстве и о том, какими были его родители. В основном он поверхностно что-то рассказывал, отвечая на вопросы и никогда не углубляясь. Не то чтобы сам Чимин не интересовался – он интересовался, но выведывал все больше у Йеджи, копаясь в ее детских воспоминаниях, потому что у мужа всегда либо: «Нечего вспоминать, я скучно жил и готовился занять свою должность», либо: «Из приятного только встреча с тобой, а остальное я не хочу вспоминать». Омега уважает чужое личное пространство и эту стену, оберегающую тэхеновы детские воспоминания, но все-таки желание узнать чуточку больше иногда его пересиливало. Любопытство до добра не доводит, Чимин, да и, кажется, все работающие на вилле люди, до сих пор помнят к чему оно его привело в прошлый раз. Возможно, омеге несколько стыдно за то, что так подло периодически выпытывает у Йеджи подробности их с Тэхеном детства. Хотя, чего тут стыдиться? Она рассказать то может лишь то, что замечала за братом, когда он приезжал из Америки на каникулы и после окончания университета. Альфе было двенадцать, когда Йеджи родилась, так что его школьные годы она помнит смутно, пусть брат всегда был с ней близок и, хоть и немногим, но чем-то все же делился. Ким не посвящает никого в свое прошлое, заперев его на сотни замков. Там опасно. Возможно, там больно. Возможно, там преобладает его слабая сторона, о которой никто не должен знать. Это его право, в конце концов, прошлое должно оставаться в прошлом, так ведь? Чимин входит в комнату, на ходу стаскивая с себя пальто и бросая на покрывало кровати. Он хмурится, когда голова почему-то вдруг начинает кружиться, а рецепторы щекотать до боли знакомый запах. Омега дышит через нос, медленно вдыхает эту его перцово-имбирную высокую нотку, подчеркнутую некогда им самим выбранным парфюмом, чувствует совсем слабую ванильную сладость, осевшую здесь после чужого, видимо, пребывания. Он прикрывает веки, снова вдыхает, приподнимая чуть вверх подбородок. Ему кажется… Чимин просто медленно лишается рассудка, поэтому ему чудится этот запах. Именно чудится… Не может же все это быть реальностью? Это было бы слишком хорошо, а хорошо у Чимина редко бывает. Однако, где-то в глубине самого себя он лелеет надежду на крайне скорое появление мужа. Быть может, у него все же получится? Приоткрыв рот, он вновь тянет носом воздух, слишком остро для простого видения чувствуя чертов амирис, а после поднимает уголки губ вверх, когда слышит за спиной тихий смешок. Только один человек мог прокрасться в его комнату настолько бесшумно, да и в принципе только он мог находиться здесь с ним наедине без страха за собственную жизнь. У самого себя же ее за контакт с собственным мужем не заберешь, правда же? Чимин оборачивается без страха, без удивления, все продолжая тянуть уголки губ. Супруг находится им сразу же – возле двери в ванную комнату. Тэхен выглядит необычно, прилетел без костюма, который в него за столько лет, наверное, уже врос – ладно, омега преувеличивает, дома он ходит без своих пиджаков и отглаженных брюк, – сегодня на нем белая футболка и плотная черная куртка, на ногах темные джинсы и простые ботинки. Не узнать прямо, хотя, в принципе, и сам Чимин от своего обычного стиля сегодня тоже несколько отличается – сам надел простую футболку и джинсы, а сверху пальто, что уже несколько минут как валяется забытым на кровати. Омега смотрит на него и не может оторвать глаз – соскучился. Да, прошло всего чуть больше недели, но, как говорится, влюбленным и минута разлуки кажется вечностью. Они ведь никогда после заключения брака не расставались так надолго, максимум на три-четыре дня из-за командировок Тэхена, даже после той недо-ссоры в ходе которой всплыла вся правда они, пусть и злились – альфа злился, – и обижались, но все равно были рядом. Тэхен, пусть и был зол, и пусть не имел ни малейшего желания с ним контактировать, но он все равно приходил каждую ночь и ложился к нему в постель! Если бы не приходил, то приходил бы Чимин, и кто-то в итоге все равно бы проявлял свою слабость. Поэтому да, они оба соскучились, и они оба смотрят. Рассматривают так, будто прошла не неделя – минимум год. И если Чимин просто скользит влюбленным взглядом по любимым чертам, то Тэхен смотрит с осторожностью, боясь обнаружить невидимые раны, боясь увидеть труху, а не живого человека с огромнейшим добрым сердцем, которого сюда отпускал. Но в то же время он смотрит так мягко, так нежно, как может лишь он. Альфа за эти дни весь извелся, всего себя изнутри сожрал, страшась услышать от мужа или Бернардо печальные вести – ему вдали от Чимина быть тяжело. Тяжело думать о нем, видеть его в экране своего телефона и не иметь возможности дотронуться, вдохнуть запах, ощутить присутствие. Тэхен спал ночами в ворохе его вещей, нагло сорванных с вешалок в гардеробной, прижимал к носу его блузы, вдыхал и вдыхал осевший почти растворившейся дымкой на ткани жасмин, и все никак не мог надышаться. Говорят, это удел омег – в периоды своей нужды в истинном строить гнезда из чужой одежды и дышать запахом. Он не омега, да и гнезда как такового не строил, но все равно это убеждение – сущая глупость. Разве альфы не могут нуждаться? Что постыдного в том, что и представители их пола порой могут позволить себе подобную слабость? Глупые стереотипы. Отсутствие Чимина отразилось на повседневной жизни. Жизнь на вилле будто бы замерла. Горничные, садовник и весь обслуживающий персонал выполняли свою работу монотонно, без единой эмоции, хотя, помнится, пока омега был здесь, они периодически позволяли себе ему улыбнуться, даже горничные, которые за милую душу потом поперемывают ему все косточки где-то в углу. Садовник же – шестидесятилетний синьор Алонзо Руссо, – вообще души в нем не чаял, общаясь как с собственным внуком. Бодигарды же ходили смурнее самой темной тучи – отсутствие второго синьора неплохо их напрягало, все-таки, они им тоже прониклись, с подачи Бернардо, конечно же. И все же, как бы отношения омеги с персоналом не начались, как бы каждый из них пренебрежительно к нему по началу не относился, и как бы, даже сейчас, показательно не воротил нос – в этом змеином гнезде, где он дружбу водил только с дворецким, поваром и садовником, Чимина любили. С ним жизнь на вилле почти три года назад будто бы проснулась от долгой спячки и даже те, кто так громко судачил о том, что он занял место Дарио, просто заткнулись, приняв поражение. Этот омега – лучик света во тьме и с этим просто невозможно поспорить. – Золотце, – низким голосом зовет альфа, раскрывая руки. Низко, хрипло, но в то же время так до безобразия нежно. Чимин в ответ молчит, заламывает только брови, потому что знает – скажет хоть слово, тут же расплачется. Как маленький ребенок, переживший недолгую разлуку с родителем. – Amore mio. И омега срывается с места. Он подходит к нему быстро, сразу же угождая в кокон крепких рук, пахнущих сладко амирисом, запахом теплого итальянского солнца и уникальным запахом его кожи. Чимин обвивает своими руками его торс, жмется лицом к его груди так сильно, так близко, чтобы можно было почувствовать наконец-то биение его живого, трепещущего сердца, и успокоиться. Он сжимает изо всех сил свои руки, стараясь показать то, как сильно скучал, стараясь слиться с ним воедино и вновь пропитаться до дрожи родным природным запахом. Они не целуются, не падают на постель как во всех дешевых мелодрамах – они стоят посреди большой спальни отеля и обнимаются, цепляясь друг за друга, как утопающие за брошенные круги. Тэхен обнимает его за плечи, прижимает его к себе ближе, хотя, казалось бы, куда еще ближе, зарывается носом в его выбеленные волосы, пахнущие сейчас его приятным шампунем и совсем чуточку так необходимым все это время жасмином. Он держит в своих руках человека, простого омегу, а по ощущениям – целый мир. И это не простое сравнение, это – констатация факта. Чимин – весь его мир, Тэхен пришел к этому выводу совсем недавно, пусть уже пару лет как омега заочно носит это свое звание. У альфы было время подумать темными ночами, лежа в одиночестве в их постели. Если так посмотреть, Тэхен омегой живет лет с десяти. Тогда, после встречи на виноградниках, когда он не знал даже имени, но вскользь уже смог почувствовать только-только начавший формироваться природный запах, который даже родители еще не могут почувствовать, он не забывал его. Он никогда его не забывал и, подобно самому Чимину, тоже грезил о встрече, которой не суждено было случиться – на следующий день альфа вылетел с отцом в Корею решать вопросы с двойным гражданством. Он не забывал о нем там, на родине омеги, не забывал и после, поймав взгляд в аэропорту Милана. Тэхен учился в школе, после учился юриспруденции у отца, ведению дел Барбаро у самого Гаспара, а потом еще тренировался в стрельбе и самообороне как обычный член группировки, изредка проводя время со сверстниками, которых друзьями назвать можно было с огромной натяжкой, и все еще думал о нем. Тэхен не забывал ни на секунду о том маленьком худеньком мальчике с очаровательной улыбкой даже когда в свои девятнадцать лежал после передозировки под капельницей в семейном особняке. Судьба свела их после двадцати на мероприятии для первокурсников и тогда, наверное, мир пусть и не перевернулся, но расцвел точно. Чимин, подобно художнику с яркой палитрой, пришел и добавил красок в привычную жизнь. И если раньше Тэхен не думал о нем постоянно, то после той встречи и резко скинувшей на землю сильной руке, опустившейся на чужую тонкую талию, омега занял свое пожизненное место в его голове. Альфа косвенно познакомился с ним в десять, в двадцать влюбился, еще через пару лет полюбил, а в двадцать четыре, казалось, навсегда отпустил. Он все еще помнит его взгляд в аэропорту, помнит, как Чимин обнимал его шею, остановив на половине пути к паспортному контролю, помнит, как он дышал ему в выемку меж ключиц, запоминая запах. Тэхен хорошо помнит, как он прижимался к нему тогда, под взглядами сотен спешащих людей, смазавшихся для них двоих тогда в одно большое цветное пятно. Помнит, как несмело поднял руки и таки уложил их на донельзя хрупкие дрожащие плечи, как прижал к себе всего на мгновение, чтобы вдохнуть глубоко его чистый запах, а после сам оттолкнул. Он ушел не оборачиваясь, плечом к плечу рядом шел Джеймс, шумя чемоданами, а Чимин остался там, на выходе из терминала, будто бы в другой жизни. Все последующие годы Тэхен зарабатывал свое имя, авторитет и свое состояние. Он открыл фирму в двадцать семь, когда родился Джину, в этот же год занял пост консильери и был признан чуть ли не самым востребованным в Милане правозащитником. Пока Чимин воспитывал первого ребенка и воевал с мужем, Ким работал, периодически тратя крупицы остающегося ему свободного времени на бессмысленные страдания и алкоголь – на наркотики с девятнадцати лет у него табу. Возможно он предавал их с омегой отношениям, которые незадолго до родов и вовсе развеялись в прах, слишком большое значение. Возможно, он был слишком зациклен на нем, слишком одержим, в то время как самому Чимину их недо-дружба и вовсе никуда не уперлась. Но Тэхен не мог ничего с собой сделать. Он слишком сильно любил, но был отвергнут. А отвергнутые чувства умеют убивать. Тэхен сам на себя не был похож в периоды своего самого сильного отчаяния. Он плохо помнит то свое состояние, но хорошо помнит выражения ужаса на лице матери, жалость отца и, самое главное и самое болезненное – беспокойство сестры. Йеджи была ему ближе всех в тот период, она вытаскивала из депрессий и чуть ли не за руку водила к специалистам. Она сидела с ним на полу в его спальне в одной из миланских квартир среди полных пепельниц и пустых бутылок бурбона, прижимала к своему плечу его голову, гладила волосы и давала возможность выплакаться, хотя сама в тот период переживала свое первое болезненное расставание. Тэхен помнит ее легкое белое платье, струящиеся черные волосы и поплывший макияж. Он помнит ее опухшее лицо и гулко бьющееся нежное женское сердце, ее аккуратные руки и ласковый голос. Ей самой была нужна помощь, но она, маленькая восемнадцатилетняя девочка помогала ему – тридцатилетнему мужику альфе. Йеджи говорит, что забота о нем помогла ей в тот период, но ее резко потухающие глаза говорят о другом. В один из таких вечеров она сказала ему о том, что после школы уезжает в Париж, познавать азы моды и когда-нибудь в будущем создавать свой бренд. К слову, она его создала к своим двадцати семи, небольшой и пока совсем не известный, но у нее все впереди. У Чимина кстати есть пара вещей ее бренда, он купил их не зная, просто потому что понравились, а потом засветился перед ней во время видеозвонка, и Йеджи не упустила возможности указать на принадлежность той пижамки ее бренду. Также не упустила возможности пошутить, предложив омеге стать амбасадором ее бренда, правда на вопрос о том, в шутку ли это было сказано, она промолчала. А потом прилетела и сделала фотографии омеги в своей одежде, парочку из которых выложила в свой профиль. После ее объявления об отъезде Тэхен задумался о том, что что-то в жизни нужно менять. Он не знал о том, как жил Чимин на тот момент, они не общались, только лайкали фотографии в инстаграмах друг друга и все. Альфа видел, что он улыбался. И в сториз, и на фото, но улыбки эти были несколько… странными? Словно натянутыми. В голове периодически всплывали сказанные шофером семьи Пак слова: «Уж не знаю какие у них отношения с господином Чоном, но там что-то не чисто». Да, там не чиста чонгукова совесть. У них странные отношения, Тэхен это заметил еще в университете, а после и на свадьбе. Чон давил на омегу своими феромонами, своим мнимым авторитетом и альфьей аурой. Он манипулировал им с помощью его же чувств, превращая в марионетку. Тэхен видел это, но ничего не предпринял, потому что Чимина все устраивало. Да, он жалел о том, что не забрал и больше не лезет, но как можно отобрать влюбленного омегу от его мужа, если он сам отказывается снимать розовые очки? Тот же абьюз, только в другой форме. Тэхен давно на тот момент перестал следить за его жизнью, еще после родов, но окончательно попытаться освободить себя от уз сгорающих углей чувств и дурацкого все портящего отчаянья, решил только в свои тридцать. Нужно было жить дальше, строить как-то свою жизнь, создавать пусть и не семью, потому что ее ни с кем кроме истинного создавать не хотелось, но хотя бы романтические отношения. А потом он встретил Дарио на том самом процессе, на котором судили его бывшего. Их отношения начались из-за взаимовыгоды, но Тэхен, пусть и ему, и себе говорил том, что не испытывает к омеге совсем ничего, кроме желания, нагло врал – он был им увлечен, немножко влюблен может быть даже, но потом, когда влюбился уже Дарио, это переросло в привычку. Это как получить шрам на всю жизнь. Сначала думаешь, что не сможешь, будешь вечно о нем думать, его чувствовать, а потом привыкаешь и перестаешь замечать. С Дарио было то же. Он ходил по его апартаментам как неприкаянный призрак, пытался добиться внимания, но Тэхену было все равно. Есть он, нет его – плевать. Он – привычка, постоянный партнер. И пусть они жили вместе, что-то там строили и об их отношениях судачила вся Италия – альфа его не любил. Не полюбил даже после рождения Амато, а потом вообще возненавидел. Тэхен всю жизнь любил одного. Любил после того как омега отверг, после того как сбежал после их первой близости в результате гона и ложной течки, после того как он пришел просить помощи и согласился на брак по расчету. Тэхен продолжил его любить даже после того как омега начал намеренно отталкивать, а потом наоборот притянул ближе. Чимин ненавидел себя, ненавидел каждый свой миллиметр, каждую клетку своего тела. А альфа каждую эту клетку любил, холил и лелеял, скользя руками по нежному шелку не кожи – души. Чимин ненавидел, а Тэхен нежно-нежно целовал каждый его маленький пальчик, косточки на его запястьях, плечи, ключицы, шею. Альфа любит его всего с ног до головы, у него к нему много несказанного, много невысказанных чувств, которые потоком два года назад начали выливаться на омегу, для которого все это чуждо. Он от чужой нежности и любви выл, порой роняя слезы на выглаженные дорогие брюки, он просил себя не любить, звался отвратительным человеком и все твердил о том, что не достоин. Тэхен же просто продолжал любить. Он всю жизнь его любил, а когда наконец получил в свои руки, начал до боли сильно нуждаться, как потерявшийся в пустыне путник в воде. Чимин – его живительная влага и пусть хоть весь мир перевернется с ног на голову, Тэхен его больше не потеряет, больше никуда не отпустит, только если он сам захочет уйти. – А где Джеймс? – спрашивает омега, когда они в сопровождении Бернардо и еще пары итальянцев идут по направлению к лифту. Тэхен без начальника своей охраны и друга никуда не вылетает – Джеймс все еще его личный бодигард и самый надежный. – Ты же с ним прилетел? – Конечно, – улыбнувшись, кивает альфа, раскачивая их сцепленные ладони. Со стороны они явно выглядят как не опытные в отношениях школьники, если не брать в расчет их рост, телосложение и возраст. Еще и такие контрастные: Тэхен в куртке и кроссовках, а Чимин в пальто и челси на каблучке. – Охмуряет Донхи, наверное. – Так все-таки между ними что-то есть, да? – лукаво щурит глаза омега. – Он пару раз спрашивал меня об особенностях работы в Италии. А потом общался с кем-то по телефону, периодически вставляя итальянские фразы. – Джеймс ради него корейский выучил, конечно что-то есть, – смеется Тэхен, когда они входят в лифт. – Его омега умер еще в юности, он был его старше, и они оба к друг другу ничего не испытывали. Думаю, сама Судьба подготовила для него Донхи, пусть они оба альфы. – Как ты отреагируешь если кто-то из наших детей приведет в дом не альфу, а омегу? – спрашивает Чимин, пока они двигаются по парковке. Внезапный вопрос… Интересно, не более. Они без труда находят нужный автомобиль, который слишком занятые альфы не успели подогнать к опустившемуся на парковку лифту. Донхи, сложив руки на груди, упирается спиной в водительскую дверь ауди и разговаривает с Джеймсом, нависающим над ним и упирающимся рукой в крышу авто. Тэхен тихо кашляет, привлекая внимание. – Просим прощения за то, что прерываем вас, господа, но не пора ли нам выдвигаться? – посмеиваясь, произносит он, пока что оставляя вопрос мужа без ответа. Джеймс удовлетворенно улыбается – босс повеселел и пришел в себя после воссоединения с мужем, теперь снова все хорошо. – Извините, господин Ким, – выпучив от страха глаза, тут же на девяносто градусов склоняется Донхи, краем глаза успев заметить лучезарную улыбку обнимающего предплечье супруга Чимина. Альфа работает на Кимов не так давно – всего около года, – и то выполняет свои обязанности на территории Кореи, так что Тэхена он еще, в роли своего начальника, ни разу не видел. Да и не знает какой может быть его реакция на небольшую оплошность. Зато Джеймсу хоть бы хны. Еще бы, он же на особом счету. – Мистер Смит умеет задерживать. Джеймс смеется над нервозностью своего бойфренда – да, спустя столько лет и один развод наконец-таки «бойфренда», – где-то в метре от него, а после галантно открывает для супруга консильери пассажирскую дверь. С другой стороны Тэхен садится без посторонней помощи, Донхи занимает свое водительское место, Джеймс пассажирское рядом, остальные же бодигарды рассаживаются в автомобили сопровождения, и они выезжают с парковки. Больше уже не вернутся. Примерно через час приедет Джунки, сдаст номера и его люди вывезут багаж в другой отель, в тот, в котором чета Ким изначально и должна была поселиться. Все постепенно встает на свои места? – Прекрати думать о всяких глупостях и попусту накручивать себя, – щелкает задумавшегося супруга по маленькому носу Тэхен и крепко сжимает его руку. – Ты знаешь о том, как я отношусь к таким отношениям, на наших детей это тоже распространяется. Пока рано об этом думать, но когда кто-то из них приведет в наш дом своего избранника, я его приму любым. Главное, чтобы человек был хорошим и любил одного из наших сыновей, вот и все. К тому же, совсем не мое мнение тут будет играть большую роль, а твое. Ты – омега, ты их выносил, родил и воспитал. – А Амато? – заломив брови спрашивает Чимин. – Ты его папа, ты его воспитываешь, и он сам тебя им считает, – выдыхает альфа, прижимая его к своему боку. – Так что и в его ситуации все то же самое. Хотя я был бы не против поугрожать их альфам ужасной расправой за каждую слезинку. – Тэхен, – тянет вымученно Чимин, закатывая глаза и ударяя его по плечу. И улыбается. Вот он – настоящий отец. На самом деле, то что Тэхен уже наперед продумывает их совместное будущее со старшими детьми и их взросление, трогает что-то внутри. Омега не может не растянуть губы в своей мечтательной мягкой улыбке. Он прямо видит отдельными эпизодами знакомства с парами детей на семейных ужинах. По очереди видит каждого своего сына, улыбающихся и представляющих своих избранников. И правда неважно какой их вторичных пол – омега, альфа или даже до смешного редко встречающийся бета. Быть может, дети приведут в дом даже не своих истинных – Чимин с Тэхеном их выбор примут. В конце концов, не им с ними жить, даже если это несколько грубо звучит. Любой нормальный родитель желает своим детям лишь счастья, вот и они туда же. Если выбор Джину, Хисына и Амато сделает их счастливыми, пусть – чета Ким-Гвидиче даст свое благословление. К слову, если Амато или Хисын, как прямые наследники ндрины в будущем, приведут не альф, родители их выбор все равно одобрят. Тэхен обещал несколько изменить веками не менявшиеся правила передачи должности. По сути, их уже поменял Гаспар, назвав альфу своим приемником. По законам семьи, этот своеобразный «трон» передается по наследству между отцом и его старшим сыном-альфой, или же супругом старшего ребенка-омеги. Под влиянием обстоятельств или при желании дона он может передать свой пост и одному из младших сыновей, заверив свою волю удостоверенной консильери и озвученной перед тремя сотто-капо соответствующей ндрины и перед донами вышестоящих семей, официальной бумагой. Что и сделал Гаспар, вот только передал пост он не еще даже не объявленному супругу своей, в его случае, дочери, а своему собственному консильери. Конечно же его действия не особо понравились троим главенствующим семьям Ндрангеты, с которыми Барбаро образует главенствующую четверку. Гамбено и Луккезе, пусть и настроены были скептически, но заявление дона второй по положению семьи группировки поддержали, чего не скажешь о ндрине Дженовезе – четвертой в этой цепочке. Их дон – приверженец старых традиций, – кандидатуру молодого консильери не итальянского происхождения не оценил, пусть и кореец Тэхен лишь наполовину. А за неделю до чиминова отлета и вовсе отказал в удовлетворении заявления Барбаро. Тогда в Ндрангете и начались волнения, из-за которых Тэхен не мог покинуть страну. Поскольку единогласное решение о назначении Кима-Гвидиче на должность принято не было, первая по положению ндрина – Гамбено, – предложила провести голосование среди всех остальных семей. Условия поставили предельно простые: один голос от одной ндрины, «за» или «против», выявленное путем такого же голосования среди ее членов. Если более пятидесяти процентов голосов будет «за» – Тэхен займет пост, стоит лишь Гаспару отойти от дел, если «против» – Гаспар ищет нового приемника или назначает своего сына. Группировка разделилась на два лагеря, стычки начали происходить даже внутри семей, ситуация становилась все напряженнее и напряженнее. Малейшее изменение устоявшихся правил повлекло за собой разлад и выявило слабые семьи огромнейшей группировки. Что интересно: все стычки, одним из последствий которых даже стало несколько смертей, произошли в мелких ндринах, где на посту дона стояли еще совсем неопытные дети, только-только назначенные на должность, и в ндринах больше, где пост дона занимали такие же до невозможности правильные люди как у Дженовезе. В более крупных семьях и в остальных трех главенствующих все было спокойно – чувствовалась твердая рука опытных людей. Тэхен, конечно, опытным себя не назовет, но он быстро учится, да и давно уже ведет множество дел Барбаро самостоятельно, только решения не принимает и приказы, доступные по положению лишь дону, не отдает. Поэтому да, ему можно довериться. Он семью не развалит, наоборот, лишь увеличит – уже собрал вокруг себя ндрины, готовые примкнуть к Барбаро под его руководством. В итоге, после подсчета голосов его кандидатуру утвердили, дон Дженовезе покинул комнату совета громко хлопнув дверью, а Тэхен сделал в голове пометку как-нибудь на досуге порыться в его грязном белье, быть может найдет что-нибудь этакое. Не зря же он самый востребованный в Милане адвокат, а все адвокаты те еще сыщики. Чимину о своих делах он не рассказал. Альфа вообще придерживается убеждения «меньше знает – крепче спит», это ведь и правда работает. Омега многим крепче спал до их ссоры, после которой узнал о назначении. Да и не хочет он его лишний раз волновать – и так достаточно волнений, – пусть думает о том, что все замечательно и не знает о том, что на дона Дженовезе Тэхен все-таки нарыл кое-что, за что его вполне могут убрать. – Чего ты так смотришь? – оторвавшись от разглядывания вечернего Сеула за тонированным окном, смутившись, спрашивает Чимин. Он уже даже успел отвыкнуть от присутствия мужа рядом. – Любуюсь, – отвечает Тэхен, сильнее сжимая его ладонь, которую не отпускает с того самого момента как они сели в автомобиль. – Очень соскучился по тебе и твоей улыбке. Чимин взмахивает ресницами, смотря на него, поднимая уголки губ и заставляя свои глаза исчезать. Он смотрит на него, на своего альфу, на своего по-настоящему любимого мужа так близко, изучает давно изученные вдоль и поперек родинки, мимические морщинки, пробившуюся щетину и понимает, что да, любит. Любит его, того, кого знает со своих десяти, того, кто единственный всегда настолько крепко его обнимал так, что трещали кости, но трещали не от того, что хотели сломаться, а от того, что хотели срастись с его. Любит его, единственного, кто смог защитить и укрыть от всего мира. Того, кто, взяв за руку, крепко держит и не позволит упасть. Того, кто научил чувствовать и любить. Тэхен смотрит на него, кажется, никогда не насмотрится. Чувствует в своей руке его небольшую ладошку, гладит нежную кожу, разглядывает его улыбку и понимает, что пусть хоть весь мир рухнет – он будет смотреть. В этой ситуации он – мотылек, улыбка омеги – яркая лампа, на свет которой альфа летит со стремительной скоростью, зная, что разобьется, зная, что к черту сгорит, но ему все равно. Разлука делит сердце пополам – Тэхен эти дни и не жил вовсе, как можно с одной половиной качающего кровь органа? Он жить словно сейчас только начал, когда увидел его, когда почувствовал реальный запах и смог прикоснуться, когда смог прижать к себе. Чимин же полностью помещается в его руки, он для него создан и Тэхен должен закрывать его собой от всех невзгод и всех неприятностей. Им нельзя порознь – это самоубийство, которое ни один из них не готов совершить. В отражении глаз друг друга они нашли себя настоящих. Просто смотря друг на друга они оба поняли оду вещь: бабочки в животе – это первостепенно. Бабочки – это фигня, когда в сердце взрываются бомбы. – Наверное глупый вопрос, но о чем ты мечтаешь? – переворачивая мясо на встроенной в стол небольшой жарочной поверхности, спрашивает Тэхен минутами позже. На ужин омега притащил его в маленький ресторанчик в студенческом районе Сеула. Он альфе все уши еще в Италии прожужжал о том, что за время пребывания в Корее познакомит его с национальной кухней настолько тесно, насколько только возможно. Мол, как так, ты же частично кореец, почему не знаком с нашей кухней, надо исправить. Первым пунктом в списке блюд у Чимина был небезызвестный самгепсаль, который мало того, что представляет собой тонкие пласты обычной свинины, так его еще и надо самостоятельно жарить! Тэхен прикола не понял, как не понял и того, что его муж в этом нашел. Он то привык к изыскам Италии, к хорошему сервису и идеально приготовленным блюдам. А тут что? Заплати, сам приготовь, еще и испачкайся. Да, им выдали фартуки, но они же закрывают лишь торс, а все остальное что, не марается? Возможно альфа просто слишком заносчив и придирчив, но, как ни крути, он все равно прав. Чимин на все эти доводы, к слову, лишь посмеялся и сказал, что он просто еще не прочувствовал Корею целиком, чтобы что-то там понять во всех этих заморочках. – Ты знаешь, о чем, – делает глоток своего напитка омега и отводит глаза. На улице уже стемнело, в заведении горит не яркий желтый свет, создавая уютную атмосферу. За соседними столиками громко разговаривают захмелевшие люди, с двух сторон от пары сидят корейские бодигарды в гражданском. Чимин теребит руками салфетку под шкворчание мяса и внимательный взгляд мужа, думает. – Но на самом деле, это не единственная моя мечта, – поднимает на Тэхена глаза он и дергает уголками губ в подобии улыбки. – Вторая неосуществима. – Озвучишь? – предлагает альфа, пробуя приготовившийся кусок мяса. – Я мечтаю о другой жизни, – утыкается взглядом в стол Чимин. – Не то чтобы меня не радует достаток и все то, что я сейчас имею, но, честно, хочется другого, – поджимает он губы, беря в руки палочки и тоже пробуя шедевр супруга. – Мы столько времени упустили… Если бы тогда все было бы по-другому, сделай я тогда правильный выбор, – замирает на пару секунд, снова поднимая на альфу глаза. – Дышать… было бы легче. Если бы я сразу вышел за тебя, не знаю… – мечтательно улыбнувшись пухлыми губами приподнимает он голову, изучая глазами свисающие с потолка лампы. – И ты не был бы тем, кем являешься, если бы мы были обычной семьей, мы бы жили где-нибудь в пригороде, как сейчас, но не на вилле, а в типичном итальянском домике. У нас был бы какой-нибудь персиковый сад, свои виноградные владения. У нас… не было бы проблем, не было бы всего этого. Были бы только ты, я и наши дети. Я бы выходил по утрам на балкон, поросший плющом, звал бы наших, резвящихся в мокрой после ночи траве детей и тебя, возящегося в саду к завтраку на веранду. Я бы готовил вам лучшую пасту, писал свои книги и курил бы твои сигареты, не спрашивая разрешения, а ты потом в панике озирался, не зная куда они делись. По вечерам, уложив детей спать, мы бы пили вино, не Бороло девяносто пятого года, конечно, но собственного приготовления, а потом я бы не давал тебе спать до утра, – возвращает взгляд заслезившихся глаз на мужа омега, отмечая на его лице такую же мечтательную улыбку и проскользнувшую тень растерянности из-за его слез. – Мы бы были свободны, не поломаны изнутри, не испещрены страшными шрамами. Мы были бы обычной семьей, которая живет и каждый день радуется своей жизни, а не думает о том, как защитить своих близких. У нас была бы хорошая жизнь... – продолжает он. И резко вдруг замолкает, промаргивается и вдыхает тяжело воздух. – Но и наша, если опустить все травмирующие события, тоже не так уж плоха. Я счастлив с тобой, я люблю тебя тем, кто ты есть, а все это всего лишь мечта. Быть может, в нашей следующей жизни она исполнится. Тэхен впервые теряется, впервые не знает, что отвечать. Сам попросил рассказать и сам же нагрузился. А мечта у его омеги правда интересная и, как он сам верно подметил еще в самом начале, неосуществимая. – Я не могу изменить прошлое, – начинает альфа, беря его за руку. – Не могу отказаться от своего титула, но я могу попробовать осуществить все остальное. Мы никогда не будем обычной семьей, но я все еще могу подарить тебе этот итальянский домик в пригороде, этот персиковый сад и даже поросший плющом балкончик в нашей спальне. Мне уже принадлежит парочка виноградников, правда вино с них я еще не пробовал. Я могу заняться садоводством ближе к пенсии, чтобы у тебя был повод покричать на меня, если проигнорирую твое приглашение к завтраку, – улыбаясь, поглаживает его костяшки Тэхен. – Ты все еще можешь готовить нам свою лучшую пасту, писать свои книги и курить мои сигареты, исчезновение которых, как ты думаешь, я не замечаю. Мы все также можем пить вино вечерами, а ночами долго не спать. Так что частично твоя мечта сбудется. А спокойствие… Я тебе его обеспечу. Как только мы закончим с этим делом, я спрячу тебя в своих руках так надежно, что ни одна тень прошлого больше никогда не сможет тебе навредить. – Честно… Да, я мечтаю о такой жизни, – продолжает омега, двумя руками закрывая большую ладонь мужа. – Но и свою я тоже люблю. Были бы мы теми, кем являемся сейчас, если бы не прошли все вот эти испытания, которые нам подготовила наша Судьба? – отведя глаза куда-то в бок, улыбаясь объясняет. – В этой, другой, спокойной жизни мы бы такими не были, так какой тогда в ней смысл? Если суждено, значит сбудется, так? Нам суждено, я в этом уверен. Поэтому, знаешь, если бы мне предоставили возможность прожить свою жизнь еще раз с вот этим сценарием или повторить все то, что уже произошло, я бы второй раз вышел за Чонгука и снова в итоге пришел бы к тебе, – огорошивает, резко глянув прямо в глаза. – Потому что… так нужно. Все эти испытания сделали меня мной, они закалили и сделали сильнее. Я жалею о своем выборе почти пятнадцать лет назад, но я бы сделал его еще раз, если бы знал, что после этого обрету счастье с тобой. Так что мне не нужен никакой итальянский домик – я люблю нашу виллу и каждого ее обитателя. Мне не нужен персиковый сад и плющ на балкончике – мне вполне достаточно нашего декоративного озера и панорамных окон на вилле в Позитано. Ты не должен из-за меня заниматься садоводством, лучше занимайся тем, что тебе нравится и доставляет удовольствие, развивай фирму, например. А спокойствие… в покое жить скучно. Мой муж следующий дон, так что этот покой будет мне всего лишь сниться. Я люблю свою жизнь и на ту не поменяю. И ты не меняй. Давай просто будем счастливы, ладно? – Знал бы ты как я хочу тебя поцеловать прямо сейчас, – шепчет альфа. – Так что мешает? – шепотом проговаривает омега, вытягивая шею. С момента воссоединения они поцеловались всего лишь раз, перед тем как навсегда покинуть номер. – Верно, – кивает муж, растягивая губы в улыбке и тоже потянувшись к середине стола. – Ничего. Но их идиллию прерывают резко раздавшимся совсем не случайным кашлем со стороны. Омега первым открывает глаза и переводит взгляд на испортившего атмосферу мужчину, параллельно помахивая рукой, давая знак подорвавшимся бодигардам сесть на места. Дорогущие кожаные лоферы и пошитый на заказ костюм привлекают внимание. Да и вообще весь Кан Гонхи привлекает внимание. Еще бы не привлекал – Чимин с детства помнит его и его постоянные визиты в их дом, когда отец брал единственный в месяце выходной. Еще он помнит и его старшего сына альфу, которого главный помощник отца все пытался с ним сосватать. Сейчас тот парень – ныне мужчина под сорок пять, – вроде бы стал ведущим айти-специалистом «Park Investments». К слову, ни сейчас, ни двадцать лет назад Пак Усон не счел бы его подходящим кандидатом на роль своего зятя – слишком мелкая рыбка для сына-то президента одной из крупнейших инвестиционных компаний страны. Хотя, с выбором зятя у него всегда было плохо. – Добрый вечер, – уважительно кланяется мужчина. Чимин отмечает не скрытую седину в его волосах, интересно, появилась она из-за работы с его отцом? Или благодаря решению личных проблем президента компании? – Пак Чимин-ши, верно? – «Ким», – поправляет альфу омега, выпрямившись и смотря на него из-под полуопущенных век. Он стойко держит лицо, не показывает, как не рад встрече и всеми силами пытается скрыть разочарование. Он – омега консильери. Он – изгнанный из родной страны оклеветанный человек, которому не поверили даже собственные родители. Так зачем ему с кем-то любезничать, если «позорить», в общем-то, больше некого? Тем более, Гонхи явно здесь не случайно, лично ему с ним нечего обсуждать, но вот отцу… который подойти побоялся, явно есть, о чем поговорить. – Более чем уверен, что Вы знаете о том, кем мне приходится сидящий напротив человек, – бросает на мгновение потеплевший взгляд на мужа Чимин и быстро возвращает его к помощнику. – Был бы признателен если хотя бы при нем Вы выражали уважение его фамилии и нашему статусу. Глупо обращаться ко мне по старой фамилии – к семейству Пак я не имею более никакого отношения. И пусть это громко сказано, но… по факту. Чимин не Пак не только по документам, его обида и злость на собственных родителей, на их алчность, на их желание использовать его в своих целях все еще свежа, рана все еще кровоточит, и он не собирается прощать. Даже если у отца еще есть какой-то мизерный шанс оправдаться и реабилитировать себя в его глазах, то у папы этих шансов ноль. Чимин отрекся от них окончательно, когда поменял фамилию, и он не жалеет. Родители закрыли глаза на его прошлый брак, который разрушил омегу под основание, закрыли глаза на все зверства, что сотворил с ним Чон, закрыли глаза на открытую клевету после его выдуманного побега и не искали – им было плевать. Теперь плевать и ему тоже. Особенно после той короткой встречи с отцом, в результате которой он услышал лишь свое имя, но более не увидел никаких действий. Папа звонил поначалу, когда клевета только начала распространяться, чтобы вправить мозги и заставить вернуться в Корею чтобы его не позорить, и это, именно эта причина его звонков стала последней каплей. Усону же вообще было все равно, хотя когда-то именно он его защищал. Чимин отцу верил, доверял как себе и много раз просил помочь с разводом, но отец всегда находил отговорки. Позже, уже в Позитано, незадолго до судьбоносного обеда, омега понял, что помогать отец ему и не хотел. Брак с Чоном был выгоден для бизнеса обоих альф, вот и все. Но даже несмотря на такое отношение, к отцу Чимин все еще чувствует огонечки тепла где-то внутри. В детстве все те крохи родительской любви, что он получал, исходили именно от него, Усон спас его от папиного гнета и идеи, граничащей с одержимостью, отправить в искусство. Он спас, а после собственноручно вложил в руки нового палача. – Господин, – вздыхает Гонхи. – Ваш отец хотел бы поговорить. – Говорить со мной надо было, когда я развелся, – огрызается омега. Тэхен смотрит на него, нахмурив брови – сильно его задело отношение отца. Хотя, кого бы не задело? – Или, когда снова вышел замуж. К слову, то было два с лишним года назад. – Господин Пак Усон приглашает Вас вместе с супругом в ресторан «Han-Gong-Gan» завтра в семь часов вечера, – несмотря на попытки омеги избежать разговора, продолжает помощник. У него четкое указание и за тридцать лет работы на Усона он ни разу его не ослушался. Гонхи уходит, последний раз уважительно им поклонившись, и у столика незамедлительно появляется Бернардо, в ожидании указаний. Джеймс сел в отдалении вместе с Донхи – у них там своя атмосфера. Тэхен дал им возможность поужинать вместе и хотя бы на это время забыть о работе, но старый друг, как всегда, даже на этом своеобразном свидании продолжает все контролировать. Когда Гонхи подошел, тот тут же нахмурился и первым положил руку на кобуру, когда остальные бодигарды даже подумать о том еще не успели. Альфа подорвался было с места и подошел бы, если бы уже его бойфренд не положил руку на его лежащую на столе ладонь и не покачал головой, тихо сказав: «Он не опасен». Только после Джеймс заметил поданный Чимином знак, который лично для него, по сути, не имел никакого значения – он ждал знак от Тэхена, который того не подал, а значит все-таки чувствовал опасность. – Это помощник моего отца, – отвечает на немой вопрос супруга Чимин и берет в руки свой высокий стакан с прохладной водой. Здесь не подают вино, только пиво и соджу, которые ни омега, ни альфа не пьют, но которые так хорошо сочетаются с жареной на гриле жирной свининой. – Я знаю, – кивает в ответ Тэхен пока муж вздергивает в удивлении брови, и раскладывает кусочки готового мяса на их тарелки. – Преданный человек, – тянет, не отвлекаясь от своего занятия, но уже на следующих словах поднимает красноречивый взгляд: – К сожалению, работающий на два фронта. – Чего? – хмурится Чимин, вскидывая на него полный недоумения взгляд. – Хочешь сказать, что он работает и на Чонгука тоже? – Золотце, я не хочу сказать – я говорю прямо, – кивает альфа и берет в свои руки его мягкую ладонь со сверкающим обручальным колечком. Он гладит его умилительные пальчики, тонкую полоску белого золота с почти незаметными маленькими брильянтами, и смотрит прямо в растерянные глаза с едва начавшим к концу дня плыть макияжем. – Откуда ты думаешь Чон обо всем знает? И почему он на шаг впереди? Кан Гонхи владеет всей информацией о компании твоего отца, особенно той, о которой не знает никто, даже ты. Каким же образом эта информация могла попасть к Чонгуку? – Чимин опускает глаза куда-то на стол и поджимает пухлые губы. Предатель всегда был ближе всех, пусть омега и подумать не мог что его отца могут предать. И пусть он обижен, пусть зол, он отца все еще любит, а сердце за дело всей жизни того так же сильно болит. – Пак Усон очень хороший бизнесмен, ты сам мне так говорил, а какой хороший бизнесмен станет раскрывать конкуренту, пусть, фактически и члену своей семьи секреты, и уж тем более свои слабые места? – Это… Имеет смысл, – кивает головой омега. – Получается, Чон связал мою семью по ногам и рукам? – Нет, – посмеивается альфа. – По ногам и рукам он связал тебя когда-то, но сам же потом отпустил, когда ты стал не нужен. Твоя семья, к слову, тоже даром ему не сдалась. Ему нужен бизнес и кресло в правительстве, – говорит, сжимая в своих руках чужую ладонь. – Там конечно тоже есть условия, но у вас здесь все правительство состоит из крупных бизнесменов, которым нужно только еще больше денег и колоссальная свобода. И твой отец тоже кандидат в это кресло, он же и главный конкурент. Если Чонгук поглотит «Park Investments», то навсегда избавится от него. Но суть в том, что ваша компания слишком крупная рыбка и поглощать ее нужно крайне осторожно, тихо, своими методами, но так чтобы никто не узнал. – Но разве это возможно? Честно, Чимин мало что понимает во всех этих терках кандидатов на место в правительстве, да и в бизнесе не очень хорош, будто совсем не учился на соответствующем факультете каких-то десять с лишим лет назад. Тот же Тэхен вот разбирается похоже во всех областях, пусть и осваивал только одну специальность – юриспруденция. Зато в скольких сферах ему пришлось разбираться за время своей адвокатской практики! Иногда омеге кажется, что он зря проживает свою жизнь. Да, он писатель, но официально нигде не работает. Его досуг всегда ограничен лишь домом, заботой о ребенке, письмом, книгами и редкой готовкой. Тэхен не гонит его работать и уж тем более не попрекает «бездельем», не считает потраченные деньги с отведенного мужу счета и ничего не требует. Он, наоборот, говорит: «Если тебя все устраивает, если ты не испытываешь потребности в выходе на работу, в деньгах и прочем, то все в порядке. В нашей семье зарабатываю и обеспечиваю нас я и, в принципе, нам вроде хватает, так что зачем напрягаться? Мне важно чтобы мой муж, мой омега, человек, которого я люблю, был счастлив, одет, накормлен и спокоен. Мне важно чтобы ты занимался тем, что тебе нравится, тем, к чему лежит душа, неважно приносит это доход или нет. Деньги – моя обязанность, твоя – всего лишь быть рядом и создавать уют. Поэтому если ты считаешь, что должен выйти на работу не потому что именно ты этого хочешь, а из-за каких-то других причин, то выброси эти мысли из головы. А если хочешь просто попробовать себя в чем-то новом, то я не буду препятствовать. Только не заставляй себя, главное, чтобы ты этого именно хотел». К слову, после того разговора, желание пойти поработать напрочь смыло. Может быть, он ленивый, может быть, транжира, но именно тогда омега вспомнил что учиться то по своей специальности пошел из-за чужого желания и возможности убежать, а работать… Ну, он желанием никогда не горел. И коли ему официально разрешили заниматься творчеством, им Чимин и занялся. Еще и без упреков! Сказка то какая. – Возможно, – возвращает в реальность голосом муж. – Чонгук давно начал скупать ваши акции чужими руками, часть ему и принадлежит, часть твоя и твоих родителей. – Мне принадлежат только крупицы уже почти не имеющих ценность акций, которые я получил в наследство от бабушки, а остальное он отсудил при разводе. Это же типа я сбежал и отказался от детей, а поскольку я безработный, у меня можно отобрать только имущество. Брачный договор роли не сыграл, официально же Чон подал на развод, а по условиям должен был я, – вздыхает Чимин. – Этим договором отец предусмотрел все, кроме инициативы развода с его стороны. По статистике же именно омеги чаще подают заявления в суд, а учитывая наше положение в обществе и тот факт, что я не работал и занимался детьми, а наш брак был моим желанием и был основан на моих чувствах, отец знал, что рано или поздно я открою глаза или просто разлюблю, и захочу в итоге уйти. А уходить мне, его наследнику без ничего был не вариант. Он пытался этим договором обеспечить мое дальнейшее безбедное будущее, но не учел, что альфы тоже могут подавать на развод. Типа, это не солидно для людей его уровня. А у меня, знаешь ли, даже метки на ключице тогда не было и это уже говорило о многом. Не то чтобы я ее именно от него хотел, конечно же. – Чимини, – нежно поглаживает его пальцы Тэхен. – Поверь, в этой компании тебе принадлежит намного больше, чем ты даже можешь представить. – О чем ты? – хлопает пушистыми ресницами омега, переплетая с ним пальцы. – Узнаешь, когда придет время, – отвечает альфа и отводит глаза, тут же принимаясь добавлять в его тарелку еще горячего мяса. Готовится перевести тему. – Пойдем завтра на встречу с твоим отцом? – Даже не знаю, – качает головой и дует следом губки Чимин. – Не горю желанием. Тэхен не давит, но ждет от него решения чтобы спланировать их завтрашний день – сроки все-таки поджимают и ему нужно как можно скорее вернуться в Италию. А омега не знает, что говорить. С одной стороны да, ему вроде бы хочется. Это же отец, единственный, по сути, сейчас действительно близкий ему родственник, который хочет увидеться, зачем – уже другой разговор. Да, Чимин на него обижен, несколько даже разочарован, но он все еще его любит. Плохие поступки не имеют оправдания, но имеют причины. Так может и у Пак Усона были причины не помочь тогда, когда нужна была помощь? Почему-то же он именно так поступил. Почему-то же он закрывал глаза на все прошения родного сына о помощи с разводом. Почему-то же не подошел вчера к нему в холле «Jeon Industry», хотя прекрасно узнал. Возможно именно этот маленький момент, именно произнесенное вчера голосом Усона его имя оказывает влияние на ту сторону омеги, которая хочет согласиться на встречу. Может быть, все изменилось? Да, люди за три года не могут поменяться полностью, но в их жизнях могут произойти обстоятельства, которые изменят их отношение ко многим вещам. Может быть, у отца просто проснулась совесть? И пусть другая сторона омеги хочет поупрямиться и сделать наперекор из вредности, как он никогда раньше себе не позволял, он все еще очень не хочет обидеть единственного оставшегося в живых родственника, который, возможно, действительно искренне его любит. Ну, он на это надеется, по крайней мере. Чимин думает о возможно предстоящей им встрече вплоть до момента, на котором Тэхен оплачивает счет. Думает в автомобиле под изредка бросаемыми в него взглядами Донхи и Джеймса, пока муж крепко держит в своей его руку, свободной листая какие-то документы на постоянно находящемся рядом с ним во всех, даже коротких поездках планшете. Думает в холле нового отеля, пока рассматривает дорогой интерьер люкса, в котором они с самого начала должны были жить. Омега взвешивает все «за» и «против», принимая душ и долго ухаживая за лицом и волосами после. Он пьет свой любимый китайский зеленый чай из фарфоровой чашки пока муж занимает после него ванную и думает-думает-думает. И вроде бы нужно согласиться на встречу – отец же ему ничего плохого не сделал, даже слова плохого ни разу за всю жизнь не сказал. Да, не обращал внимания, да, закрывал глаза на зверства Чонгука, но он же всегда желал ему лишь добра… Если сам Чимин себя сейчас в этом не убеждает, конечно. Вот с папой он бы точно не согласился встретиться. Даже взвешивать ничего в своей голове бы не стал и четко ответил бы «нет». А здесь… А здесь слишком сложно что-то решить. Отставив свою чашку на тумбу и шмыгнув чуть заложенным носом, он подходит к панорамному окну на ближайшие три недели их спальни, уже успев поменять свой махровый халат с логотипом отеля на пижаму и легкую шелковую накидку, к слову, бренда Йеджи. Чимин складывает на груди руки, бегая глазами по раскинувшемуся под ногами Сеулу, уже надевшему свои ночные наряды, и крупно вздрагивает, когда знакомые горячие руки только-только покинувшего ванную мужа крепко обхватывают его тонкую талию. Он прикрывает глаза, откидывая высветленный затылок на его нагое плечо. От Тэхена пахнет лавандой – запахом их геля для душа, – ароматизатор щекочет ноздри и омега морщится, вот-вот собираясь чихнуть, но именно в этот момент чувствует мягкие губы где-то в ключичной впадинке. Тэхен совсем легонько касается одного из самых приятных мест для поцелуя, не намекая на пошлости – пытаясь отвлечь. Правая рука его осторожно скользит с талии вверх, на вздымающуюся грудь, а после к многострадальному плечу, припуская накидку. А губы подымаются выше, прямо на венку, вдоль которой располагается запаховая железа. Альфа жмется носом ровно в ту точку, которой только что касались губы, и дышит. С шумом тянет природный запах жасмина, заставляя супруга судорожно вздохнуть. Руки сами собой прижимают его спиной плотнее к голому торсу, пока Тэхен насаждается своим самым лучшим наркотиком. Им вечность дышать – не надышишься. Он неделю с ума сходил, как сумасшедший перерывал гардероб, комкал его чистые вещи, пытаясь уловить хоть крупицу дорогого сердцу жасмина. Что же с людьми делают чувства… Что же с ними делает истинность. – Обнимая друг друга, мы делимся своими страхами, – цитирует Мураками Тэхен, когда муж разворачивается, скрепляя руки за его шеей и лбом утыкаясь в широкую грудь. – Озвучишь? Чимин машет в отрицании головой. Не хочется говорить. Не хочется объяснять. Не хочется снова вешать на него свои проблемы – у него и так их чересчур много. Говорят, успех становится кандалами. Тэхен этими кандалами звенит уже лет пятнадцать, с того самого момента, как стал консильери. Год же назад на его шею повесили поводок, объявив приемником дона. Гаспар вот-вот оставит пост, Ким же уже сейчас вовсю ведет его дела и выбирает собственного консильери. У Тэхена и без него уйма проблем, уйма обязанностей, поэтому омега не хочет его попусту беспокоить. Однако, не смотря на все свои проблемы, несмотря на все свои дела и прочую занятость, Тэхен сейчас здесь, именно с ним рядом. Он оставил в Италии свою главную на сегодня обязанность – своего сына, – и прибыл сюда, в страну, которая отобрала у него любимого человека, в город, в котором почти пятнадцать лет назад он потерял все, собственноручно отпустив под венец. Альфа проделал огромную работу, чтобы просто заиметь возможность прилететь сюда чуточку раньше, проделал такой огромный путь чтобы просто увидеть, прикоснуться и быть рядом, разделяя на двоих все те моменты, которые обязательно принесут невыносимую боль и так уже на сто тысяч раз переклеенному скотчем сердцу. В конце концов, он не отказался от затеи, от своего плана и продолжает помогать, хотя уже давно мог бы просто вручить всю ситуацию в его руки и оставить здесь разбираться со всем вместе с Джунки. Но он этого не сделал. Наоборот, он отложил все, переборол себя и прибыл сюда, находится сейчас рядом, крепко обнимает и поддерживает. Так разве он не заслуживает искренности? Разве он не заслуживает знать правду? – Я не хочу ехать на встречу, – тихо бубнит в итоге омега в его широкую грудь. Слышит вздох, шорох своей накидки, когда длинные пальцы с нажимом проходят по выпирающим позвонкам, поглаживая. Чимин скользит ладонями на его лопатки, жмется ближе, пытается отпустить самого себя. – Я боюсь. Хочу его увидеть, посмотреть в глаза, спросить «за что», но в то же время боюсь того, что он мне скажет. Еще боюсь, что там будет папа. Он не придет, я и не хочу его видеть, но вероятность есть. – Плохие поступки не имеют оправдания, но у всего всегда есть причины. Ты не думал об этом? – полушепотом отвечает Тэхен, уткнувшись носом в его волосы. Он знает о том, что произошло, знает, как отец Чимина реагировал на их с Чоном семейные отношения. – Время идет, прошлое уходит и остается в прошлом. – Я понимаю, что люди меняются, меняется время и обстоятельства, – в том же тоне продолжает омега. – Но то, что внутри, этот осадок, он остается. И я не могу это перебороть. Я не знаю, что это: страх, боль или злость, может, все вместе. Он не помог мне, когда я нуждался в помощи, не отреагировал, когда я весь физически переломанный лежал в больнице, когда мучился с паническими атаками после изнасилования, когда приходил к нему с разбитой губой и синяками по всему телу. Он не помог, когда я молил, когда готов был упасть на колени – он верил всему тому бреду, который нес Чонгук в прессе и ему лично, твердил про их договор и выплевывал мне в лицо слова в духе: «Ты сам его выбрал». Я понимаю, что он тоже был связан по рукам и ногам этим договором, но проявить хотя бы свою отцовскую любовь, если она вообще есть, и заботу он мог. Да хотя бы просто обнять меня, пожалеть, сказать, что все образуется – мне этого, хоть какой-то поддержки, бы было достаточно. Я бы почувствовал себя хоть немного нужным, понимаешь? – оторвав голову от чужой груди, поднимает на мужа глаза Чимин. – Но он этого не сделал. Тогда, когда я больше всего нуждался в его помощи – ему было плевать, хотя раньше, помнится, именно он чаще всего спасал меня от гнета родного папы. Поэтому я боюсь того, что он мне может сказать сейчас, когда я выбрался из капкана и построил семью с человеком, который меня любит, и которого люблю я, сейчас, когда я вернулся сюда за своими детьми и за местью. Да и я просто не хочу его видеть, как бы не скучал. Пусть и скучал я не по нему, а по нашим уже исчерпавшим себя отношениям. Осознание простейшей правды свалилось на его голову абсолютно внезапно, во время последнего чаепития. Чимин скучает не по Усону как по человеку или отцу, он скучает по их отношениям, которые никогда не были особенно теплыми, но в которых была банальная забота о собственном сыне. Родители омегу в детстве никогда не любили, более того, даже не ждали его – Чимин не был запланированным ребенком. Папа был артистом балета и только-только получил свою первую главную роль, когда, отыграв тот спектакль, узнал о том, что находится в положении. Он рожать не хотел, да и детей не планировал в принципе, а потому устроил своему полгода как мужу жуткий скандал тем же вечером. Сухек планировал сделать аборт, но его под руки вывели из кабинета свекры, поклявшиеся вплоть до корней уничтожить его карьеру, если с ребенком что-то случится. Любимая Чимином бабуля, улетевшая потом доживать жизнь в Италии, женщина, в которой маленький омега души не чаял, когда-то громко ругалась с зятем, брызжа слюной и пытаясь вернуть здравый смысл назад в его голову – она буквально сохранила его только-только зародившуюся жизнь. К слову, смысл этот в голову одержимого своим делом Сухека она так и не вбила, потому что тот, пока мог и пока живот не стал выделяться, продолжал выкладываться у станка на сто процентов и совсем не жалел ни себя, ни будущего ребенка. Из театра его со скандалом выпроводили в декрет после обморока на сцене в конце выступления, а после, по возвращению, больше не давали главные роли. Сухек винил в этом сына, только-только родившегося и еще дующего носом пузыри из соплей, выбрав свою любимую тактику – тотальный игнор. Чимина воспитывала практически поселившаяся в доме родителей бабушка и няньки, но при этом он рос в строгости. Родители не занимались его воспитанием, но они хорошо контролировали. Папа и вовсе словно сорвался с цепи после очередной травмы, благодаря которой вышел на пенсию. Отцу было плевать – ему тоже до сына не было дела. Сухек хотел через него воплотить в жизнь свои не сбывшиеся мечты и протолкнуть в искусство. Когда не сложилось с балетом, он, на тот момент уже являющийся моделью, отправил сына на подиум, с которого тот почти сразу слетел. Тэхен ошибся, когда назвал итальянское имя вторым. «Бездарность» – второе имя Чимина, дарованное собственным папой. Папа был им недоволен всегда. Принес из школы оценку на балл ниже максимального – глупый, запнулся об подставленную подножку и содрал колени в кровь – неудачник, сделал поделку в начальной школе на день родителей – уродство, первый раз пошел наперекор и выкрасил в неестественный цвет волосы – позорище, спрятался в бесформенную одежду – пугало, расплакался от обиды на очередное родительское унижение – тряпка, не выиграл в конкурсе – бесполезный. Сухек давал ему множество обидных прозвищ и своеобразных имен, но самым болезненным стало: «Бездарность». Тогда еще, на первом выступлении с детской труппой, папа обесценил не его балетные способности – он обесценил его самого. Чимин много читал в то время, после же всерьез занялся литературой, начав писать. Папа его в писательстве не видел – ему было важно искусство в картинке, тот же балет или моделинг. Ему было важно чтобы его отпрыска видели и восхищались, судача о том, что он его воспитал, пусть он ни разу не приложил к его воспитанию ни одного наманикюренного тонкого пальчика. Ему было важно мнение общественности, всеобщее восхищение и заголовки СМИ, литературу же он считал глупостью, на глазах ребенка уничтожая его рукописи и избавляясь от книг. Чимину пришлось обратиться к бабушке, чтобы та утихомирила разбушевавшегося родителя. И она утихомирила, папа отстал, но больше омега ни ему, ни отцу ничего не показывал – боялся не осуждения, он в их обществе с ним уже был на «ты», боялся снова все потерять. Так он начал закрываться в себе, периодически бунтовать, крася волосы и делая очередные проколы в ушах – Сухека аж передергивало каждый раз, когда он замечал у кого-то более одного прокола в каждом ухе. У его сына, к слову, в то время было уже по шесть, в которые тот вставлял миниатюрные гвоздики. Чимин превращал свою комнату в библиотеку, почувствовав мнимую свободу. Постепенно с поверхностей исчезали фигурки, картины – какое-то время он увлекался живописью, – мягкие игрушки и прочие, присущие детям и омегам вещи. Гардеробная комната, в которой форму академии раньше разбавляли лишь «приличные» вещи, вроде дорогущих дизайнерских классических шмоток, выбранных, конечно же, папой, тоже преобразилась – теперь здесь пестрели цветные вещи абсолютно разной ценовой категории. Омега обустраивал свою клетку как мог и со временем даже смог ощущать в ней себя дома. Ему не хотелось сбегать, да и бунтовать, в общем-то, тоже более не было как смысла, так и желания. Чимин искал себя в тот период, так что это нормально. Папа вроде тоже замолчал, но то было лишь затишье перед бурей. Сухек познакомил его с семьей Чон, находящейся на грани банкротства, и их единственным сыном – высокомерно поднимающим подбородок Чонгуком. Чимину он не понравился, было в том Чонгуке что-то отталкивающее, что-то, что казалось каким-то чужим, совсем-совсем некомфортным. По его телу бежали мурашки от одного его, уже тогда темного взгляда, и появлялось ощущение того самого липкого страха, который омега ощущает всякий раз, когда думает о том, что папа в очередной раз может лишить его самого дорогого. Родители Чонгука просили у Пак Усона помощи с бизнесом, просили вложиться в их компанию и дать возможность угасающему делу начать снова дышать. Тогда они не знали, что, согласившись на будущий брак детей, дадут возможность своему сыну вырастить из «Jeon Industry», небольшой строительной компании, целую корпорацию, не базирующуюся на чем-то одном, а занимающуюся строительством зданий в любой индустрии по всей Азии. В общем-то, и сами дети про договоренность не знали – у них любовь случилась сама собой, так бывает. Они начали искренне, жаль, что не смогли так же закончить. За год до окончания школы, папа снова стал настаивать на моделинге. «Пусть ходить ты не умеешь, так хоть лицом перед камерой посвети. На что-то же ты должен быть в этой жизни способен» – так он сказал, Чимину повезло, что при отце, ведь тот сразу осадил: «Ты давно не артист балета, Сухек, прекращай спектакль. Не видишь, что не его это? Поедешь в Америку и окончишь факультет бизнеса, так хоть польза будет». Пожалуй, «спас», это громко сказано. Отец, которому все эти годы было на него все равно, просто повернул ситуацию в свою пользу. Но! Есть одно большое «но», отличающее отца от папы – омега помнит те добрые огоньки в его глазах во время этого разговора. Помнит, как после очередных ссор с папой именно он приходил его успокаивать, как в детстве возился, если выпадала минутка заехать домой. Помнит, как после травмы в театре именно отец повез его в больницу, как единственный интересовался успехами в университете и как он плакал на свадьбе, подведя к алтарю. Но особенно помнит, как незадолго до первого заявления на развод, Усон раскаивался, рассказывая о договоренности. Так может ему было не совсем все равно? А не мог помочь он потому что ему тоже мешали обстоятельства? Тот брачный договор нес не маленькие убытки и для него тоже… Честно, омега уже несколько запутался в своих умозаключениях. – Может это твой шанс понять его лучше? Узнать его, задать все вопросы? – предлагает варианты Тэхен, плавно покачиваясь в такт еле слышно играющему в спальне джазу. – Чем больше становится возраст, тем больше люди осознают и тем больше ошибок признают. Решать конечно тебе, но мне бы хотелось познакомиться с твоим отцом. – Серьезно? – Я когда-то шутил? Шумно выдохнув, омега снова плотнее жмется к его груди, потираясь щекой. Чимин чертовски сильно устал… И за сегодняшний день, и вообще в принципе. Именно сейчас, рядом с мужем, в окружении его запаха и тепле его рук эта усталость накатывается сильнее всего. Все те предыдущие дни, когда он считал часы до их видеозвонка, пока они были порознь, омега своей усталости не замечал. Хотя, может быть, ее просто не было? Все те дни до, Джунки давал ему максимум по одному поручению: то заполни бланки для суда, то вручную напиши заявление, то к бывшему мужу съезди – все. А сегодня… А сегодня у омеги вообще выходной, после вчерашнего. Сегодня друг мужа никаких заданий не давал и планы действий не расписывал. Чимин сам поехал в парк Ханган, сам заметил абсолютно случайно оказавшегося там же со своим, видимо, будущим бойфрендом, старшего сына. После сам же потащил мужа есть самгепсаль, где их и поймал отцовский помощник. Омега нашел приключения, по сути, ничего не делая. Какой же удачливый… Как утопленник прямо – в реальности не состоявшийся. Чимин почти засыпает на его груди – так сильно вымотался из-за всех этих эмоциональных переживаний… Когда уже этот день кончится? Тэхен стоит с ним еще немного в обнимку перед окном, мерно покачиваясь из стороны в сторону, словно родитель, пытающийся усыпить маленького ребенка. Он дышит жасмином с его светлых волос, осторожно поглаживает ладонями нагретый температурой тела шелк его сползшей с плеча накидки, и, закрыв глаза и выключив музыку, просто наслаждается тишиной, тихим шелестом увлажнителя воздуха откуда-то с комода, звуком начавшегося за окном внезапно дождя, сигналов множества автомобилей, застрявших в пробке. Через приоткрытое окно в комнату попадает свежий влажный воздух, увлажнитель сам собой отключается, оставляя их двоих в этом своеобразном куполе, состоящем только из звуков города, дождя и их дыхания. Тэхен прижимает его к себе ближе, целует в макушку, перебирает светлые волосы и просто дышит. Его жасмин всегда был успокоением. Его запах всегда был огонечком тепла. Альфа запоминает момент единения, хочет в нем раствориться и запомнить на всю свою дальнейшую жизнь. Такая близость в моменты слабости – самый достоверный показатель искренних чувств. Будет ли не любящий человек так жаться к чужому телу в поисках тепла и поддержки? Будет ли открываться? Чимин, он же как котенок, такой же ласковый и нежный, тянущийся к тому, кого сам любит, и кто любит его. Тэхен поклялся стать ему опорой, он ей и стал. Как всегда, сдержал слово и предоставил шлюпку тонущему омеге. Спасись или остаться? Чимин выбрал первое. Тэхен снимает с него накидку, бросает ее куда-то на кресло и самостоятельно укладывает в постель, ложась рядом. Он накрывает их одеялом, так похожим по мягкости на какое-то облако из тех, которые обычно можно наблюдать из окна самолета, пультом отключает свет и, поцеловав мужа в лоб, наконец-то и сам удобнее укладывается. Чимин тут же шуршит одеялом, подползает ближе и укладывает голову на загорелое под итальянским солнцем плечо, правую руку кладя на его грудь, точно туда, где бьется сердце. Еще немного елозит, пытается найти более удобное положение и находит, чуть выгибая шею так, чтобы носом уткнуться в чужую запаховую железу. Альфа скользит рукой по шелку его пижамы, останавливая где-то на лопатках и прижимая его тело к себе. Черт, как же соскучились. Омега любит спать с ним вместе, жаться к горячему телу, засыпая от тепла объятий, чувствовать его дыхание в своих волосах, слышать, как бьется под руками сердце и не чувствовать никакую тревожность, зная, что сон верно охраняют. Во времена, когда он мучился с паническими атаками, когда Джину, его малыш которому только-только стукнуло семь, контролировал прием таблеток и каждую ночь спасал от ужасных видений, тогда маленький омега тоже спал с папой в одной кровати и тоже его сон охранял, но это было не то. С сыном, да, он успокаивался, ненадолго правда, но за неимением иного выхода все же пересиливал себя и пытался уже сам справляться с подкидышами собственного сознания. С Джину он чувствовал себя относительно нормально, словно пребывал в каком-то режиме покоя, но не чувствовал себя защищенным. Разве ребенок смог бы справиться с чужими кошмарами? Конечно же нет. А вот Тэхен одним своим запахом, одним дыханием и теплом загорелого тела смог подарить это чувство. Засыпая с ним в одной постели Чимин чувствует себя на своем месте. Засыпая с ним, на задний план отходят страхи и паника, не исчезают, но хоть немного реже становятся кошмары. С ним омега будто в спасительной шлюпке один на один, с ним он словно под куполом, защищающим от внешнего мира. С ним он дома и это самое лучшее чувство. Среди ночи Чимин один раз просыпается – пока Тэхена рядом с ним не было эту неделю, он вскакивал раз по десять. Именно вскакивал, резко распахивая глаза и буквально подпрыгивая, садясь на невероятно мягкой постели, этой ночью же он, так и не изменив положения, в котором заснул, просто чуть заворочался, открывая глаза. Не от кошмара, вовсе нет – от ощущения, будто мужа у него сейчас украдут. Омега через сон почувствовал, как он уходит из его рук, словно песок при нахлынувшей на берег волне во время отлива, и тут же проснулся. Тэхен не уходил – не имеет привычки вдруг подниматься среди ночи и куда-то идти, даже если захотелось вдруг покурить, пусть и курит он крайне редко, или же в туалет, он никогда не встает ради него до утра, – он по-прежнему лежал под его головой, оплетенный всеми конечностями. Дышал размеренно, грудь еле заметно поднималась и опускалась, сердце билось в обычном своем ритме, длинные реснички колыхали то ли от движений, то ли от сквозняка. Чимин приподнялся на локте, вновь рассмотрел за годы уже вдоль и поперек изученное лицо, успевшее несколько осунуться за время разлуки, провел пальцами по его линии челюсти и снова упал обратно на грудь, оплетая руками лишь плотнее. Тэхен не только его семья – он его жизнь и омега даже сну не позволит его у него отобрать. В попытках снова заснуть омега еще раз обдумал прошедший день и представившиеся возможности. Время принятия решений – самое трудное, но выбор только за ним. Муж ясно дал понять, что примет любое его решение и уговаривать в случае отказа не будет. Только Чимину в этой ситуации решать, что делать дальше. Он не готов, и он чертовски сильно боится, но часто говорят, что минута, когда мы полагаем, что еще не готовы – та самая минута, в которую мы готовы сильнее всего. Сомнения затмевают разум, мешают сосредоточиться и на несколько шагов отталкивают от главной цели. Чимин морально абсолютно не готов, он сомневается и боится, но он таки принимает решение. Уже завтра он лично пообщается со своими детьми и, если те захотят, познакомит со своим замечательнейшим супругом. А после они с Тэхеном поедут на ужин к отцу. Смело? Отчаянно.