Босиком по лезвию ножа, пройти на поводу у чувств

– Аллен!! – она задыхалась; вернуть: во что бы то ни стало, пока еще трепыхается ее сердечко, пока еще дышит ее истерзанная и слабая душонка. Она задыхалась: его необходимо вернуть - просто, чтобы был, ведь он - часть ее семьи, ее маленького и трещащего по швам мирка. Она злилась, злилась и плакала, ведь все они уходили, постепенно оставляя грандиозные подарки в виде тупой боли. Она не хотела, не хотела одна… – Ли-на-ли?! – обернулся: удивленный... И этот взгляд - немного виноватый; нет, он не посмеет, она не даст ему, но почему так предательски болит сердце, отдавая последние силенки на поддерживание иллюзий? Нет, он не посмеет. – Куда ты собираешься??!!! Аллен, ты же... Ты же попадешь в неприятности, если ты вот так будешь использовать врата!!! – она кричала. Что же за привычка у этих идиотов доводить ее до грани отчаянья, неужели не понимают: важен каждый, и к черту этот тупой орден и его обычаи, ведь она не за чистую силу их ценит! – Да, я знаю… - улыбается, как всегда улыбался перед уходом; от этого еще больнее, ведь она помнила, все помнила. Привычки, что кто любит, каждый из них: какое Лави любит мороженое, что раздражает Канду, что Аллен ненавидит кофе... Она помнила, помнила, как уходил каждый. Первым ее потрясло исчезновение книжника - вот так просто взял и растворился, а она чувствовала, ей было больно, очень больно, но улыбалась, наклеено улыбалась; тогда в ее мирке пошла первая трещина. Она как в тумане видела, как умирал Канда - черт бы побрал эти видения, этого графа, что дал эту способность; тогда она кричала, роняя слезы в подушку, и снова улыбалась. Теперь Аллен... Неужели не понимает, что подписывает ей практически смертный приговор? – З-зачем?! – предательски дрожит голос, и эти проклятые слезы - что ж ее так трусит, на конвульсии похоже; она усмехается - это же истерика, неотвратимая. Какая же она слабачка… – Если ты уйдешь, нам придется сражаться друг против друга!!! – Да знаю я… - снова улыбается - как же это раздражает… - да все в порядке, можешь меня ударить, если захочешь. – Это тебе не шуточки же!!! – она закричала, предательские слезы уже градом катились по бледным щекам. Нет, нет, нет! Стой, глупый, ты не понимаешь!!! – Линали, - тихий успокаивающий голос. Боже, кого он пытается успокоить, неужели они так привыкли, что она улыбается, что уже не могут заметить бурю, что вот-вот разразится на этом самом месте - так слепы! - Неважно, что произойдет в будущем, я всегда останусь экзорцистом, – он обнял ее покрепче, а сил в ее душонке уже не осталось. Она упала на колени, слезы еще бежали по щекам, но уже почти высохли; она знала, что он уйдет, и почти смирилась, но надежда все еще дышала. – Даже если мы пойдем разными путями, это никогда не изменится! – он обнял ее покрепче и сразу же оттолкнул. - Я люблю тебя и всех в ордене. Навечно! – тихий шепот, легкое касание щеки... Он растворился. Так ушел Аллен Уолкер: просто взял и ушел. – АЛ-ЛЕ-Е-Е-ЕН-Н!! – она кричала, корчилась от боли; слезы высохли, сердце пропускало удары. Девушка то сжималась в комочек, то выгибалась в дугу, заламывая руки, с каждой новой волной боли все больше теряя силы. И в последний раз, собрав остатки всего живого, что в ней было, она встала на колени, пошатываясь, села на то самое место, где когда-то стоял дорогой ей человек, и на последнем дыхании прошептала: – Ненавижу, ненавижу вас всех. Запомните: ненавижу и уничтожу… - и она упала на чуть примятую траву и умерла. Просто так, как уходили все самые дорогие ей люди, Линали умерла.