Два года спустя.
Высокий сереброволосый юноша, вальяжно расположившись на одной из лавочек железнодорожного вокзала, отсутствующим взглядом «пробегал» по страницам газеты. Вроде ничего необычного, вот только если присмотреться, можно было заметить ироничную полу-ухмылку на его лице: создавалось впечатление, что меньшего он и не ожидал. На главной странице ярко-черными буквами кричал заголовок: «Открыта новая исследовательская лаборатория научного центра Ордена. Неужели посланники Бога, наконец, нашли ключ к спасению?!». Парню было в принципе наплевать на содержание этого клочка текста, в затуманенных глазах стояли непонятные постороннему взгляду образы, может, воспоминания. Он не жалел, хотя, не так - он убеждал себя, что не жалеет о своем выборе: он всегда говорил, что это только ради них, чтобы все было хорошо, как она мечтала. Она… Он с силой сжал кулаки, от чего несчастная бумажка скрипнула. Кто бы знал, как это трудно - видеть слезы родного человека и говорить: «Не переживай, все хорошо». А ведь она единственная, кто смог убедить их всех, даже идиота Канду, что они - одна семья. Большая такая, крепкая, и что ее улыбка вылечит их раны, что она будет ждать. А что, если нет? Думать об этом не хотелось, вот увидит ее и спросит прямо, глядя в ее глаза цвета фиалок. Парень сложил газету, прислушиваясь к голосу внутри себя - тот пока мирно дремал, что радовало, очень радовало. За эти два года он очень многое переосмыслил и достаточно пережил: скрывался от искуснейших следопытов, боролся сам с собой, с чудовищем внутри себя и с виной и болью за отказ от тех, кем так дорожил, за слова, что так и не сказал. Но ведь он все исправит, постарается хотя бы - только бы поняли…. В его памяти всплыла ее улыбка - он хотя бы попытается… – Эй, ты! – знакомый голос, очень знакомый, неужели... - Ты слушать разучился? Гороховый стручок! – Я Аллен! Канда! – в воздухе затрещали молнии… Он сидел в кабинете, разбирая какие-то бумаги и совершенно не интересуясь их содержанием. Какая теперь разница, хотя Линали этого бы не одобрила. На столе стояла ее фотография, немного необычно для него - видеть одну и ту же: даже глаза не изменились; ах, да, сегодня же два года... Он так и не смирился - не смог, слишком сильно он любил ее. Смешно, но сегодня можно немного безумно посмеяться, чтобы умирать еще один год до этого дня. Он закрылся в своем кабинете и взял в руки фотографию; хотел бы он просто над ней поплакать, отпустив все то, что накопилось, но это было невозможно. Кто бы мог подумать, что его маленькая сестренка сможет затмить весь мир: глупо, но он полюбил ее той запретной любовью, которую не мог к ней чувствовать. Он полюбил ее по-настоящему. Но это было неправильно: она бы не простила, а он не позволил бы себе, и все же…. Тяжело - он знал, прекрасно знал, как ей было тяжело, но она никогда не признавалась. Он знал о ней многое. Знал, как она плакала по ночам в подушку, знал, чего ей стоила так любимая ими улыбка, знал, как она цеплялась за тот хрупкий туманный мир, что себе придумала, знал… Но ничего не мог сделать, просто был не вправе. Боль - наверное, это единственное, что ему осталось; он никогда не понимал, почему она так сильно цеплялась за ту троицу, но последняя ее просьба была простить и принять их, если вернутся, она верила в них. А что ему осталось - только пустота и утрата. Любимой… и сестры. Комуи сжал фотографию, покрепче прижимая к сердцу: все же жизнь не справедлива к ней…***
Я открыла глаза. Темнота…. Где я? Тут так темно и холодно, что произошло? «Неужели не помнишь?» - шепнуло что-то. Я огляделась: ничего не видно; сердце затрепыхало в груди - так сильно-сильно ударяясь. Что со мной? Как это описать, мне… мне … Я не знаю, что со мной: больно, очень больно, что это… «Страх, Паника, Отчаянье», - еще три голоса; я резко дернулась и ударилась плечом обо что-то твердое. – Кто вы??!! – я кричала: больно, очень, очень больно. Меня затрясло, я ничего не помню… Значит, это страх, вот так он приходит, но чего я боюсь? «Темноты, неизвестности, холода…» - первый голос с огромным удовольствием издевался надо мной, он выдержал небольшую паузу и задал вопрос. – «А может, себя?» – А к-тт-то я? – голос дрогнул, все мое естество сжалось в отчаянной попытке не услышать ответ: почему, я ничего не понимаю… «У-бб-би-йй-цц-ца» - в унисон прошипели все четверо. Я вскинула голову; что это значит, что это такое, почему меня трясет? Я, не зная, что такое страх, знала, кем меня только что назвали. Не понимаю, не хочу, не буду никогда! – Но… Н-но я не помню! С чего вы взяли? – я схватилась за голову, сжимая в кулаках волосы, я не хотела, но должна была знать все. «Не помниш-ш-ш-шь-ь-ь?» - во втором голосе слышалось подозрение… «Оно и не удивляет», - это был, кажется, четвертый, - «но мы помним все, и нам нравится. Ты была прекрасна, твоя ненависть к силе Бога прекрасна! Ну, что ж, мы поможем тебе!» «Да, да, помож-жем», - вторили ему другие. – Тогда покажитесь! – я закричала, и, отшатнувшись, ударилась обо что-то скользкое и каменное. Вопросов было тысячи, миллионы и, главное, один: почему я не знала значения слов «страх», «паника» и «отчаянье». «Ты все сама уввидишь-ш-ш-шь-ь», - прошипели где-то, и рассудок угас, утащив за собой сознание…***
– Вы?! – кажется, от удивления ученик историка растерял все свои шутки; его челюсть то поднималась, то опускалась, он, как рыба, вытащенная из воды, не переставая, вдыхал, выдыхал. Крайняя степень... – Тч, нет, Нои в панталонах, глупый кролик! – Канду начинало сильно раздражать присутствие этих двоих: мало того, что ему на голову свалилось «срочное» письмо от Комуи, так еще и эти. Хотя, было действительно немного удивительно, если учесть, что он два года как считается погибшим, этот глупый рыжий кролик – пропавшим без вести, а стручок – предателем; по крайней мере, он так слышал. И как этому проблемному смотрителю удалось их отыскать и еще собрать вместе? Рассуждать об этом было можно хоть всю жизнь, но тратить бесценное время на рассуждение, когда в нескольких метрах от него идиотские кролики и гороховые стручки находятся, Канда явно не собирался, поэтому, развернувшись, мечник направился прочь со станции. – Не советую так поступать, Канда, – голос главы научного отделения был не так оживлен, как последние дни их пребывания в ордене, да и сам Ривер выглядел несколько иначе. – Простите, что заставил вас ждать, но смотритель не смог отправить за вами раньше: слежка - хитрая вещь. Следуйте за мной. Коридоры и замызганные переулки маленького провинциального городка выглядели несколько подозрительно, особенно учитывая обстоятельства судеб этих троих. Однако все, так же молча следуя за командиром Ривером: мечник, историк и экзорцист - не решались задать столь интересующие их вопросы. А таковых была масса даже у Канды, который предпочитал молчание обычно… Спорить друг с другом не хотелось, от этого атмосфера с каждой минутой становилась все более и более напряженной, а молчаливый посланник смотрителя только нагнетал эту обстановку. Командир Ривер сочувственно оглядывался на идущих позади экзорцистов, как-то некстати вспомнились ее слова: «Мы все друзья, напарники, а это значит, что мы - одна большая семья, счастливая, что у мы есть друг у друга!!!». Теперь это было табу не только для командира, но и для всех, кто остался в «ордене»: тех, кого не убили, ведь когда ее не стало, скорбели все, ведь без нее не стало семьи, и что с того, что тогда погибла почти вся верхушка, за исключением Комуи, генералов, смотрителя Бака и инспектора Линка. Даже Рувелье, что был при смерти, сумел выжить, и жить стало тошно. Они не нашли ничего, только потеряли надежду, семью… ее. Ривер хотел заговорить с ними, но не мог, ему было искренне жаль их, хотя он помнил, как угасала Линали, когда в ордене перестали слышаться их голоса. – Мне действительно жаль, - тихо сказал ученый, от чего все встрепенулись. – Господин Ривер, вы о чем? – Аллен боялся предположить: он, конечно, сражаться мог, но как-то не хотелось; Канда предупреждающе взял рукоять Мугена, Лави тоже приготовился. – Мне действительно жаль, что она не увидит этот миг, – как-то двусмысленно сказал ученый, - и знайте: все действительно рады вашему возвращению. Об остальном вам расскажет Комуи. Страх липкими щупальцами обвивал их сердца, из головы каждого не выходили слова «Мне жаль, что она не увидит…», каждый боялся услышать самое страшное. Аллену почему-то представлялся образ красивой зеленоволосой девушки, которая ослепла - по крайней мере, так хотелось себя убедить, что этим все и ограничивалось. Не хотелось думать о той самой… ведь… Этого не могло быть: только не с Линали, она не могла, ведь она была хранительницей большой семьи черного ордена, она просто не могла… А сердце бешеной птицей вырывалось из груди, пытаясь упорхнуть куда-то в небеса… Было страшно - впервые за эти два года он по-настоящему боялся… Лави не представлял ничего определенного: не хотелось, ему ведь нельзя - так убеждал старик. А он сам … а он практически уже привык к наблюдению, но сейчас заледенелая корка его сердца грозила дать трещину в предчувствии чего-то ужасного. Впервые не хотелось идти вперед и узнавать новый факт истории этого мира, сейчас почему-то хотелось убежать из этого города и не слышать, что именно им скажут… Канда страха не чувствовал: ему было в принципе все равно, только вот предчувствие было нехорошее. Как говорится, будь его воля, он бы тут не присутствовал, а там он рассудит по ситуации, обязательно... Когда двери кабинета отворились, пропуская внутрь таких знакомых и в то же время неизвестных ему людей, смотритель, глубоко вздохнув, бросил печальный взгляд на фотографию, с которой она, как и прежде, дарила свою улыбку. Он все же поднял на вошедших глаза, ухмылка исказила лицо китайца: вот и сбылась ее мечта, только вот радоваться некому. – Аллен Волкер, Ю Канда и ты, Лави. Рад вас приветствовать; несмотря на долгую отлучку, вы все же ответили на наше послание. Во-первых, Аллен Волкер, приношу извинения от имени ордена за то, что Вы были названы предателем; ваш статус восстановлен, как, собственно, и статусы ваших спутников. Во-вторых, у меня к вам только один вопрос: согласны ли вы снова стать экзорцистами? – Да, - первым расслабился Лави: по его мнению, никакой жути им сейчас не скажут, да и препарировать вроде никто не собирался. Однако от глаз историка не укрылась как пустота в глазах Ли-старшего, так и идеальный порядок в кабинете наряду с отсутствием запаха кофе. Далее прозвучали слова согласия от Аллена и Канды, потом какие-то вопросы об ордене, о борьбе с графом, и лишь тогда историк решился. – Комуи-сан, а Линали сейчас на задании? – эти слова по идее должны были оживить смотрителя, ведь Аллена они оживили, даже в глазах мечника проблеснуло любопытство. Однако глаза смотрителя потемнели, а руки сжались в кулаки. – Она погибла, Лави, – тихо-тихо, но по сердцу полоснуло не хуже Мугена того же Канды. - Два года назад… пожар… мы даже похоронить ее не смогли…. Собрать вас – ее последнее желание… - и пустота, три человека стояли, шокированые настолько, будто бы их искупали в ледяной воде в сорокаградусный мороз. Хуже быть не могло…